Вариации на тему любовь-смерть

Если взять любой миф, всегда можно узнать универсальный паттерн, скрытый за его местным колоритом. Именно поэтому Аристотель считал, что в мифе содержится больше открытий, чем в истории. Человека могут увлечь исторические частности, тогда как в мифе проявляется вневременная универсальная структура. Чтобы это проиллюстрировать, исследуем несколько не очень из­вестных героев древнегреческих мифов и постараемся узнать, на­сколько в современном мире отражаются психологические паттер­ны, которые они воплощают.

АД МЕТ И АЛКЕСТА

В наказание за то, что Аполлон убил циклопов, он должен был год прослужить пастухом у Адмета, царя города Фер. Так как Адмет был добрым хозяином и весьма почтительно относился к Аполлону, смиренно исполнявшему наказание, то даже заслужил благодарность бога. Адмету суждено было умереть молодым, од­нако он захотел избежать воли рока. Он изо всех сил стремился получить снисхождение у Судьбы, но добился лишь замены одно­го приговора другим: Адмет мог продлить свою жизнь только при условии, что найдет человека, который в роковой час согласится занять его место.

Скажем прямо, добровольцев, готовых его заменить, было немного, что вполне понятно. Даже придя с этой просьбой к сво-

¹⁵⁵ «Now It Is Time That Gods Came Walking Out», in The Selected Poetry of Rainer Maria Rilke, p. 227.

* Речь идет о вневременной размерности, то есть об историческом времени, смертности и вечности. - Прим. переводчика.

Мифическая интерлюдия: о том, как боги живут среди нас

им родителям, он получил резкий отказ. Его друзья могли бы что-то сделать, но беда в том, что они сами только что приобрели вил­лу и спешили насладиться жизнью. В роковой час место Адмета согласилась занять лишь его жена Алкеста. (Эта мифологическая история легла в основу оперы Глюка «Алкеста»; основой ее либ­ретто послужила сюжетная линия пьесы Еврипида, написанной в 438 году до н. э.) Благородство Алкесты не оставило равнодушны­ми даже богов, и они время от времени возвращали ее к жизни. Пьесу, несомненно, можно назвать гимном ее благородству; Адмет же за свою трусость и эгоизм был обречен на вечную скорбь.

Можно поразмышлять над тем, какой жизнью могла бы жить супружеская чета после того, как между мужем и женой произош­ли события такого масштаба. Может ли исцелять любовь и мучить память? С одной стороны, естественный страх Адмета становится чудовищным, когда он, чтобы продлить свою жизнь, не терзаясь сомнениями, жертвует жизнью другого человека. С другой сторо­ны, нас поражает желание Алкесты проститься с жизнью во имя спасения любимого человека.

Мне вспоминается одна супружеская пара, с которой я рабо­тал несколько лет назад. Уильям, муж, был генеральным директо­ром фирмы; это был добродушный человек, но у него отсутство­вало глубинное ощущение своего «Я». По существу, он испытывал сильный страх смерти и, слабо ощущая свое «Я», попадался в ло­вушки, которые расставляют богатство и власть. У него были са­мые дорогие машины последних моделей, он отдыхал на самых роскошных курортах и не отказывал себе ни в какой прихоти. Любой телесный симптом вызывал у него сердечный приступ. Он красил волосы и делал всевозможные пластические операции. Его главной опорой и эмоциональной поддержкой, то есть его Алкес-той, была жена Адель. Эмоциональное развитие Уильяма очень отставало от его физического возраста, поэтому развитие его Ани­мы зависело от заботливого отношения и эмоциональной поддер­жки его спутницы. Она снимала его страхи, рассеивала его трево­ги и постоянно подкрепляла силу его Эго.

Такое преданное отношение жены могло бы вызывать восхи­щение окружающих в то время, когда были достаточно хорошо определены тендерные роли. Но мы живем в эпоху, когда преоб­ладает установка на индивидуальное развитие человека. Так как Уильям возложил бремя своего эмоционального развития на свою Алкесту, Адель проживала не свою жизнь, а свою роль. После ее

Глава 5

гибели в автокатастрофе Уильям был безутешен. Несколько меся­цев спустя он умер от сердечного приступа. Довольно часто слу­чается так, что один из супругов умирает вскоре после смерти дру­гого; к ним возвращается непрожитая ими жизнь и неотступно их преследует. Адель умерла, не осознавая свою индивидуальность; смерть Уильяма была такой же пустой, как и его жизнь.

По мнению структурных антропологов, каждая версия мифа является истинной, ибо каждая мифологема многогранна. Вели­чие трагической, облагораживающей жертвы в одной версии мифа превращается в печаль непрожитой жизни в другой его версии. В Уильяме и Адели жили Адмет и Алкеста.

ФИЛЕМОН И БАВКИДА

Как можно увидеть в «Метаморофозах» Овидия, история о Филемоне и Бавкиде совершенно иная. Однажды Зевс и Гермес решили принять человеческий облик и побыть среди простых смертных, чтобы узнать, как они живут. Путешествуя, они подо­шли к бедной хижине во Фригии, где их встретила пожилая чета -Филемон и Бавкида.

Несмотря на свою бедность, старики были очень гостеприим­ные и разделили с богами поровну свою единственную лепешку и вино. Боги воздали должное величию их души и раскрыли им свою истинную божественную сущность. Боги высказали пожи­лой чете, насколько они тронуты таким приемом в самой бедной семье, которая им встретилась. Они превратили скромную хижи­ну в мраморный храм и спросили супругов, какие у них есть по­желания. Филемон и Бавкида ответили, что они хотели бы полу­чить позволение поклоняться богам в этом храме до конца своей жизни и никогда не разлучаться ни в жизни, ни после смерти. Когда настал их смертный час, они с миром ушли из жизни. Фи­лемон превратился в дуб, а Бавкида стала лимонным деревом; их ветви навеки тесно переплелись между собой.

Проходя стажировку в начале шестидесятых годов, я впервые прочитал «Историю философии» Уилла Дюрана. Уже тогда меня очень тронул эпиграф, который Уилл написал сам, посвятив его своей жене Ариэль:

Будь сильной, мой друг... ты ведь сможешь Остаться, не дрогнуть, когда я уйду; и я могу знать, Что строки разорванных песен моих

Мифическая интерлюдия: о том, как боги живут среди нас

Наконец соберутся в твою утонченную мелодию; Чтобы знала ты, душа моя:

ты продолжишь все, что я делал, И постигнешь еще больше меня¹⁵⁶.

В этих строках, написанных в середине двадцатых годов XX века, муж, ясно ощущая свою смертную сущность, подтверждает, что предан своей жене и отношениям между ними и твердо уверен в том, что после его смерти она сможет достойно завершить нача­тую вместе работу. Брак Уилла и Ариэль Дюран продолжался очень долго, так же, как их профессиональное сотрудничество (это видно по одиннадцатитомному изданию «История цивилизации»). Ариэль умерла первой, Уилл - спустя несколько дней. Подобно Филемону и Бавкиде, благодаря величию их души на них сошла божья благодать: они стали спутниками и вместе создали такой труд, который, как мраморный храм, надолго пережил их самих.

Кажется, что Филемон и Бавкида присутствовали в жизни не одной супружеской пары, боги одарили такой благодатью немало людей.

ДИДОНА И ЭНЕЙ

«Энеида» Вергилия - это латинский эпос, роль которого в Римской империи сопоставима с ролью гомеровского эпоса в Эл­ладе. Большая часть текста посвящена странствиям Энея, участ­ника героического похода в Трою, который затем отправился в Италию на поиски новой цивилизации. И хотя его воображение было воспламенено огнем борьбы, сердце его остановилось из-за страстной любви к Дидоне из Карфагена.

Эней и Дидона страстно полюбили друг друга (по крайней мере, так следует из латинского эпоса), но вскоре прилетел Мер­курий, чтобы напомнить Энею о его странствии и о том, что он не может надолго задерживаться в Карфагене. Дидона умоляла Энея остаться с ней, но он воззвал к ее разуму, пытаясь доказать, что это невозможно, и, подняв паруса, устремился навстречу своей судьбе.

Согласно подавляющему большинству интерпретаций, смысл «Энеиды» заключался в необходимости жертвовать удо-

¹⁵⁶ The Story of Phylosophy, p. v.

Глава 5

вольствиями или личными потребностями во имя общественно­го блага, но мы не чувствуем ничего, кроме симпатии к поки­нутой Дидоне, возлюбленный которой уплыл воевать и больше не вернулся. Несчастная женщина в горе пронзила себя его ме­чом. Прошло много времени, и вот Эней спустился в подземный мир. Среди множества теней он встретил свою возлюбленную Дидону. И снова стал взывать к ее разуму, но она повернулась и ушла прочь, не проронив ни слова. Молчание редко бывает столь оглушительным.

Много лет тому назад у меня была коллега по имени Вирд­жиния, профессор истории, интеллектуально очень одаренная женщина. Как и большинство ее коллег, она запугивала стажеров. Вирджинию считали жесткой и прямолинейной, ибо она исполь­зовала свой интеллект и острый язык, чтобы ставить людей на место, с помощью манипуляций склонять их к своей точке зрения или же вызывать у них чувство стыда. Все с уважением относи­лись к ее знаниям, но никто ее не любил, включая и меня самого. Когда она достигла пенсионного возраста, мы все с облегчением вздохнули.

За все время, пока я работал вместе Вирджинией, мы ни разу откровенно не поговорили с ней. И, насколько я знаю, то же самое происходило и со всеми моими знакомыми. Но когда Вирджиния собралась переехать в пансионат для пенсионеров, я вызвался по­мочь ей перенести коробки, которые она тщательно упаковала. Я взял с собой свою двухлетнюю дочь Тарин. Выполнив всю рабо­ту, совершенно обессиленный, я уселся прямо на пол и стал играть с дочерью. Вдруг Вирджиния сказала: «Я бы отдала все на свете, чтобы в свое время мой отец сел на пол и поиграл со мной».

Впервые за все время я кое-что узнал о ее внутреннем мире. Мы продолжили беседу, и я осторожно стал спрашивать о ее жиз­ни, зная, что в она любой момент может меня оборвать. «Однаж­ды я влюбилась, - сказала Вирджиния. - Он ушел на войну и больше никогда не вернулся». Это все, что ей было нужно выска­зать. Но мне удалось довести до ее сознания: она все время чув­ствовала, что ее предали два человека, которым она доверяла. Моя душа смягчилась, ибо я узнал то, что должен был знать всегда: это еще одно проявление израненной души. В результате этого неожи­данного откровенного разговора между нами возникло что-то вро­де дружбы, которая продолжилась в переписке, когда я тоже пере­ехал в другое место.

Мифическая интерлюдия: о том, как боги живут среди нас

Даже сейчас я ничем не могу ей помочь, но все время думаю о покинутой Дидоне и вспоминаю Вирджинию, одиноко сто­ящую на пристани, когда ее Эней поднимает паруса и отправля­ется на войну. Когда он не вернулся с войны, Вирджиния, как Дидона, что-то в себе убила. С тех пор на протяжении сорока лет ее отношения с людьми были полны отчуждения, холода и горе­чи. Она прожила жизнь в молчании, полная презрения, отвер­нувшись от людей. Защищая себя от других возможных травм, она поставила крест на своей эмоциональной жизни и жила в потустороннем мире, уже мертвая, задолго до своей физической смерти.

Все версии мифа являются подлинными.

ГЛАВК

Главк был сыном Сизифа, приговоренного богами бесконеч­но вкатывать на самый верх горы огромную каменную глыбу, ко­торая всякий раз срывалась вниз, едва достигнув вершины. Сам Главк был отцом Беллерофонта. Кроме того, он владел конюшней скаковых лошадей. Он так гордился ими и был настолько озабо­чен тем, чтобы они сохраняли хорошую форму, что отказался их спаривать, чтобы сила их не ослабла. К тому же он кормил их че­ловеческим мясом.

Юнг заметил, что невроз подобен обиженному богу, то есть архетипическому закону, который люди нарушают или не прини­мают во внимание. Не давая возможности коням покрывать кобы­лиц, то есть исполнять свою природную функцию, Главк оскорбил Афродиту. Во время погребальных игр в честь Пелия Афродита решила наказать Главка за его тщеславие и гордыню. Ночью на­кануне игр она вывела его кобылиц, напоила их из своего священ­ного колодца и пустила пощипать волшебной травы, вызывавшей у лошадей бешенство. На следующий день, как только Главк за­пряг своих кобылиц, они понесли, перевернули колесницу, прота­щили его, запутавшегося в упряжи, через весь стадион, а потом съели живьем.

Фридерик был священником, женатым на женщине, которую многие принимали за его мать. Их естественную жизнь во многом заменяли проповеди, больше подходящие для церковной службы. В повседневной жизни они очень хорошо ладили, но их браку явно не хватало интимной стороны. В таком случае Афродита бы-

Глава 5

ла явно уязвлена. По ночам Фридерик бродил по улицам своего провинциального городка, переодевшись бродягой, и выискивал себе мальчиков и уличных проституток. Днем он был прекрасным проповедником, политиком и организатором; а по ночам кобыли­цы его инстинктов, наевшись волшебной травы, навлекали на него безумие. Его жизнь выходила из-под контроля.

Как и следовало ожидать, двойная жизнь Фридерика потер­пела крах. Его история оказалась на страницах всех городских га­зет, и тогда ему пришлось покинуть свой приход и свой город. В итоге Фредерик пострадал не из-за сексуальных похождений, а из-за высокомерия, присущего его деятельности, которое скрывало его травму, не давая ему возможности для интроспекции, и под­питывало тщеславием его социальную успешность. Он пошел про­тив природы, и природа за это отомстила. Боги не терпят насме­шек над собой.

ИДОМЕНЕЙ

Одним из великих кормчих, снарядивших свой корабль и до­ставивших воинов к осажденной Трое, был Идоменей, храбрый путешественник, который, согласно Гомеру, всегда находился на переднем крае.

Возвращаясь домой после того, как пали неприступные сте­ны Трои, его корабль попал в шторм. Идоменей поклялся, что если останется в живых, то принесет в жертву Посейдону первого встречного. Этим первым встречным оказался его сын, который вышел приветствовать и поздравить с победой вернувшегося до­мой отца. В некоторых версиях мифа Идоменей убивает сына, в других он ищет возможность не выполнять свое обещание. Но в любом случае его землю поражает чума. Разгневанные соотече­ственники отправляют Идоменея в изгнание.

Мотив человека, который импульсивно и эгоистично заклю­чает сделку с дьяволом, содержится во многих мифах и легендах. В первую очередь вспоминается сказка братьев Гримм «Девушка-безручка». В ней отец девушки, положившись на волю судьбы, заключает сделку с дьяволом, обещая отдать все, что находится у него за домом. За домом оказалась его дочь. С точки зрения мифа, встреча с дьяволом - это столкновение с архетипической Тенью, со всеми присущими ей мрачными и зловещими порывами. Есть такая поговорка: мне встретился враг - им оказался я.

Мифическая интерлюдия: о том, как боги живут среди нас

Сколько родителей положили детей на алтарь своих нереали­зованных амбиций? Насколько часто стремление к успеху застав­ляет взрослого человека приносить в жертву своих детей? Или, как чаще бывает, нахлынувшая волна амбиций, гордыни или тщеславия заставляют взрослого принести в жертву своего «внут­реннего ребенка»; неужели его травма делает мир чище, наполняя воодушевляющей перспективой? Каждый из нас проживал образ Идоменея, оставаясь у «разбитого корыта».

Истинны все версии мифа.

МАРСИЙ

В первой главе книги я рассуждал о «фаустианской» стадии жизни, о том времени, когда думал, что могу сложить из груды кирпичиков знания храм достоверной науки, в котором можно было бы видеть всех лучезарных богов. Но мы очень хорошо зна­ем, что случилось с Вавилонской башней.

Спустя много лет, обучаясь в Институте Юнга в Цюрихе, я часто прогуливался у стен Кунстхауса, муниципальной галереи искусств. И не раз ловил себя на том, что возвращаюсь, чтобы по­стоять перед одной античной статуей. Я вспоминал размышления Фрейда, стоявшего перед «Моисеем» Микеланджело, о том, как этот образ воплощал влечения и противоречивые порывы психи­ки Фрейда, какую роль он играл в драматизации вечного конф­ликта между Ид и Супер-Эго. Когда эта античная статуя стала мне сниться, я понял, что для меня она имеет особый смысл. Она за­тронула меня намного глубже, чем я осознавал.

Я почитал кое-что и о самой скульптуре и об истории образа и узнал, что меня так привлекла к себе римская копия более ран­ней греческой статуи сатира Марсия. Согласно Пиндару, богиня Афина сотворила флейту. Очарованный звуками флейты, Марсий жаждал на ней сыграть, рискуя навлечь на себя неудовольствие богини. Какое-то время он прекрасно играл на флейте, веселя ме­стных жителей, фригийцев. Те с восторгом стали его уверять, что сам Аполлон не сыграл бы лучше на своей лире. Марсий безого­ворочно поверил молве.

Это была очень серьезная его ошибка. Он не обратил внима­ния на отношения богов, которые разыгрывают не только драму «основ», но и драму «ограничений». Только человеческие порывы, только hamartia - искаженное человеческое видение, связанное с

Глава 5

гордыней, заставляют нас забывать об ограничениях наших воз­можностей, обусловленных конечностью всего земного.

Поведение Марсия заставило Аполлона разгневаться, и он вызвал сатира на состязание, победитель которого мог наказать побежденного по своему усмотрению. В качестве судей Аполлон пригласил муз. Состязание состоялось в Дельфийском хорале. Оно не выявило победителя, так как оба инструмента покорили муз. Тогда Аполлон воскликнул: «А ну, попробуй сделать на сво­ей флейте то же, что сделаю я. Перевернем свои инструменты и будем сразу играть и петь». Марсию нечем было ответить на этот вызов, так как с флейтой такое сделать невозможно. Аполлон же, перевернув лиру, запел такие прекрасные гимны в честь Олим­пийских богов, что музы не могли не отдать ему предпочтения. А потом Аполлон, который на первый взгляд казался таким мяг­ким и нежным, избрал для Марсия самую жестокую казнь: с не­счастного заживо содрали кожу и прибили ее к сосне. Статуя в Кунстхаузе изображала агонизирующего в судорогах Марсия, повешенного на дереве. Его образ очень напоминал мне традици­онное распятие Христа или пронзенного стрелами Святого Себа­стьяна.

Размышляя над этой античной скульптурой, а также над тем, почему она так меня очаровала, я вспомнил, что слово очаровы­вать происходит от латинского fascinare - околдовать, заворо­жить, наложить заклятье. Так, внешний образ расшевелил внутри меня нечто совершенно бессознательное и вместе с тем нуминоз-ное. Тогда я понял, что мое Эго в какой-то мере распяли боги. Именно такой смысл имел для меня Цюрих; именно в этом заклю­чается суть глубинного анализа. В молодости я пошел на фаусти-анскую дьявольскую сделку с силами тьмы: знание - сила. Я воз­вел высокую башню, но она должна была разрушиться.

В среднем возрасте мы часто начинаем понимать, что эго-структура, которую мы столько лет окружали вниманием и забо­той и которая даже помогла нам достичь какого-то успеха (может быть, случайно), - эта самая эго-структура способствовала форми­рованию некоего ложного «Я». Укрепление и поддержка этого ложного «Я» приводит к все большему самоотчуждению челове­ка. Формирование требовало огромной энергии, и вот теперь оно повисло «над пропастью» и в любой момент может сорваться вниз. Но переход через пропасть вызывает тревогу, пугает наступ­лением депрессии и полной неопределенностью.

Мифическая интерлюдия: о том, как боги живут среди нас

Судьба (или мое бессознательное) все время возвращала меня обратно, заставляя стоять около Марсия, словно решив поставить меня на колени перед Цюрихом и вызвать конфронтацию с Само­стью. Внешний образ и сам миф не смогли бы так меня затронуть, если бы они не служили отражением моего собственного мифа. Неожиданно для себя я оказался среди богов. Я заслужил униже­ние, полное уничижение, заслужил, чтобы с меня заживо содрали кожу, - лишь бы мне открылись те части души, которые отвергало мое подвергшееся инфляции Эго. Я должен был понять, что ниче­го не знаю. Мне следовало постичь и принять постоянное смире­ние и признать, что таинство намного превосходит мою способ­ность его постичь. Поэтому таинство, которое было скрыто в этом куске камня, проникло внутрь меня, в конечном счете приблизив к богам, но сделало это так, как не могло сделать никакое Эго.

* * *

В этой главе мы затронули лишь несколько наименее извест­ных мифов, чтобы проиллюстрировать главное. Диапазон мифо­логических мотивов практически бесконечен: он пронизывает все эпохи и культуры, и при внимательном чтении его можно распо­знать даже между газетных строк.

Каждый миф - это драматизация потоков невидимых энер­гий, движущихся во вселенной. На какое-то время мы оказываем­ся в их власти. Все вместе они рассказывают нам об общечелове­ческой истории и космической драме. Каждый из них является ча­стью целого, фрагментом главы. Каждый из нас проживает ту или иную версию, следуя глубинным ритмам, лишенным прямого дос­тупа сознания. Будем благодарны тем образам, а также своим сно­видениям: через видимые образы они рассказывают нам о незамет­ной деятельности, которая совершается в истории и внутри нас.

Когда у нас рождается эмоциональный отклик на древнюю ис­торию или мотив, появляется возможность приоткрыть дверь в тот невидимый мир, ибо он воздействует на нас индивидуально. Как только меня затронули образ и судьба Марсия, воплощенные в кус­ке камня двухтысячелетней давности, мне сразу удалось выявить некие глубинные основы своей жизни, уходящие в XII век. Осоз­нанное чтение мифа и образное восприятие позволяют нам узнать о том, что на самом деле боги никуда не исчезли. Они просто из­менили свой облик и дают нам знать о себе совершенно иначе.

Глава 6

Date: 2016-05-18; view: 352; Нарушение авторских прав