Глава первая истоки русского либерализма 2 page

Именно в этом журнале проводятся общие мысли античных стоиков о суете мирской, что «мир есть тлен и суета, нетленна лишь добродетель» и прочее в том же духе. В соответствии с масонской идеологией, самодостаточная мораль должна была «заменить» Церковь. В целом же дух журнала соответствовал «тенденциям масонства первых трех степеней» (С е м е к а А.В. Русское масонство в ХVIII-м веке Масонство в его прошлом и настоящем, т.1, с. 130). Не лишено интереса и то, что именно в этом же журнале было опубликовано «Устроение жизни человеческой» Додели (1703-1764).

Книга заключала в себе излюбленные масонами нравоучения и касалась тех же вопросов, какими изъяснялись масонами в их актах и катехизисах. Она полностью вошла в состав «Карманной книжки для Вольных Каменщиков» в издании Новикова в 1783 году.

Обращение к моральной тематике долженствовало по своему содержанию внушить читателю мысль о ненужности Церкви в делах спасения и ненужности даже и самого Искупления кровью Иисуса Христа грешного человечества. «Спасение» человечества берет на себя масонство и Государство.

Бессчетные рассуждения на тему о некой добродетели с обильной цитацией языческих авторов, преимущественно стоиков, заполонили книжный прилавок москвичей. Эпиктет, Сенека, Марк Аврелий, Цицерон и другие стали близкими знакомыми русских читателей. Весь яд языческой мудрости. все, что родило язычество в лице своих декадентствующих интеллигентов на вечерней заре античного мира, все, против чего выступило христианство как душепагубного, — все это вновь вернулось и пришло на русскую землю. Теперь «взыскующие истину» либералы перед грудой костей и черепов в масонских ложах клялись в верности врагам Церкви и повиновении ордену. Здесь формируются идеалы «гуманизма» и его носители.

Западноевропейские «философы» берут отсюда же весь арсенал своих философических мыслей, выношенных в течение веков в различных европейских эзотерических обществах, разного рода академиях, с тем, чтобы уже в конце XVII века, приобретя власть государственную, можно было вылезти на свет, не боясь попасть в руки инквизиции. Теперь инквизиция организуется ею: начинается преследование христианской веры, расшатываются основы этого вероучения. Движение «гуманизма», воспитанного на каббале, дало всходы вначале в виде разного рода ересей, как анабаптизм, альбигойство и им подобные, носящих явно манихейский характер, то есть тот же каббалистический, приспособленный к европейскому типу мышления.

Все они имели коммунистическую направленность, отрицали брак, семью, Церковь, сословное деление. Проповедовали моральную распущенность, необходимость лжи; имели иерархическое устройство, степени посвящения и руководимы были «избранными». Характерно, что «учение мандеев (из среды которых вышло манихейство. — В.0.) возникло, в иудейской среде...» (Трофимова М.К. Историка-философские вопросы гностицизма. М., Наука, 1979, с. 20).

«Ученая республика» гуманистов средних веков вошла в Новое время со всем своим идейным багажом. Этот идейный багаж Ч.У. Гекерторн определял так: «Совершенно противоположные идеи политеизма, пантеизма, монотеизма, философские системы Платона, Пифагора, Гераклита вместе с мистицизмом и демонологией, созданной каббалистикой после плена иудеев, все способствовало к образованию гностицизма». Этот каббалистический гностицизм и вошел в сознание русской либеральной мысли в середине XVIII столетия. В последующие времена, когда в бытовом плане практическое исповедание истин христовой веры было разрушено, для разночинной интеллигенции уже не требовалось такого напряжения ума, какой был нужен, чтобы одолеть отвлеченные сложности теософии, всего круга герметической литературы, чтобы узнать высоты каббалы, достигнуть знаний в практической магии. Тогда мысль этой части интеллигенции сосредоточилась на голом и пошлом отрицании. Родился нигилизм.

Но в середине XVIII века еще слишком остро стоял вопрос о Церкви и ее спасительной роли. Новое знание поэтому давалось как «истинное» христианство. И это понятно. Еще создатель манихейства Манес «понял обширную силу христианства и решился воспользоваться ею, скрыв гностические и каббалистические идеи под христианскими названиями и обрядами. Для того чтобы придать этому учению вид христианского откровения, он назвался Параклитом, возвещанным Христом своим ученикам, приписывая себе гностическим способом большое превосходство над апостолами...» (Гекерторн Ч. У. Тайные общества всех веков и всех стран. СПб., 1876, ч. 1, с. 196).

Дуалистические воззрения каббалы, вобравшей в себя идеи гностиков-манихеев, в которых материя, вещество объявляются абсолютным злом, из которого должна была быть извлечена «искра» духа — человеческая душа посредством все возрастающего «знания», вошли в сознание интеллигенции еще того времени, когда эти воззрения зародились в Римской империи I-Ш вв. по Р.Х., определили многое в сознании и русской либеральной интеллигенции. Поскольку материя — зло, делалось два прямо противоположных практических вывода: раз материя зло изначально и изменить своей природы не может, то пей, ешь и веселись. Дух не может преобразовывать материю, и их связь временная. Тело умрет, а душа будет совершать новые переселения в другие тела — так учила каббала, и так следовало по учению масонов. В другом подходе превалировали меланхолия и мысли о суетности мира и необходимости бежать соблазнов его. Но и здесь, в меланхолии, преобладала чувственность, правда, более утонченная, более интеллигентная. И это настроение соответствовало масонству.

На практике оба подхода прекрасно сочетались, внося путаницу для исследователей масонства. Оба были равнозначны, и сам подход зависел от произвола, а возможно, и от наличия здоровья и денег. Перед нами — апология атеизма. Грех не изгонялся, а регламентировался этикой.

Вокруг Московского университета с первых годов его существования все более и более собирается «ученая республика», и ее усилиями издаются сочинения французских энциклопедистов: Монтескье, Дидро, Руссо. Когда знакомишься с содержанием издаваемых книг, когда видишь, как протесты иерархов церкви принимаются с насмешкой теми, кому поручено было стоять на страже благочестия и веры Христовой, то невольно вспоминаешь слова Герцена о том. что с Петра I правительство держало знамя просвещения в России («О развитии революционных идей в России»). И нужно было очень высоко держать это знамя, чтобы оторвать взоры либералов от родной земли и довести свои сердца до полного нигилизма, такого, когда этот либерал Герцен скажет всей Европе: «Мы свободны от прошлого, ибо прошлое наше пусто, бедно и ограниченно», а вся история сведется к навешиванию ярких идеологических жупелов: «московский царизм» и «петербургское императорство». (Ук. соч., см. в кн.: Герцен А.И. Эстетика, критика, проблемы культуры. М., 1987, с. 271.) Для этих создателей идеологического типа мышления, взращенного в масонских ложах, вся живая и полнокровная жизнь заменялась на хлесткие ярлыки, скрывающие невежество, как основу «просвещения».

Чего стоит, например, такое определение русской письменной Культуры воспитанником Московского университета Герценом: «До XVIII столетия никакого движения в литературе не было. Несколько летописей, поэма XII века (Поход Игоря), довольно большое количество сказок и народных песен, по большей части устных, — вот все, что дали десять веков в области литературы» (там же, с. 215). И если Герцен вещал так на всю Европу и был уверен в истинности своих слов, то ведь до такого невежества еще надо было дойти и для этого еще надо было кончить университет, эту колыбель «просвещения». Здесь нет иронии. Речь идет о характерном принципиальном неприятии национального предания.

С 60-х годов XVIII столетия в жизнь русского «образованного» общества входит Мефистофель «просвещения» — Вольтер и начинает вести с ним веселую и злую игру. Отныне печать Соломона стала все чаще и чаще ложиться на левое обнаженное плечо русского масона, все больше и больше появлялось желающих получить эту печать и все больше и больше интеллигентов целовало левую ногу Великого Мастера в надежде получить насыщение глада духовного и приобрести себе покровительство власть имущих. Ибо уже тогда, в 60-е годы, еще при Елизавете в обществе было известно, что масоны помогают своим членам делать карьеру и в их рядах состоят представители чиновной знати. В отличие от христиан масоны никогда не шли ни на какое мученичество ради идеи.

Достаточно было намека власти, чтобы ложи прекращали свою явную деятельность и спешили заявить о своей полной приверженности престолу. Намека... Но вместо намека правительственные чиновники спешили сами вступить во всемирное братство. Состав масонских лож, отмечает историк масонства Г.В. Вернадский, совпадал с составом чиновничества, и процент масонов резко возрастал по мере движения снизу вверх, в правительственные департаменты. Эта тенденция сохранилась и в последующие годы... И есть сильное подозрение, что это единственная дошедшая до нас традиция.

Масонство, с его преклонением пред мудростью каббалы и магии, самодовольство и невежество, самый грязный разврат, дьявольская насмешка над всем святым, над всем церковным, презрение ко всему народному и традиционному — все это закружило русское, в том числе московское, дворянство в каком-то диком сатанинском танце.

Общество предалось разгулу страстей самых низменных, самых непотребных. Вольтерьянство вошло в сознание потомков как разврат и фармазонство. Быть вольтерьянцем значило быть одновременно «передовым», значило быть масоном и было равнозначно нравственной распущенности. XVIII век — век просвещенного эротизма и веры в прогресс.

Коренная москвичка Елизавета Петровна Янькова вспоминала, говоря о своем брате: «Во дни его молодости, то есть в 1780-х годах, очень свирепствовал дух французских философов Вольтера, Дидерота и других. Брат князь Владимир очень любил читать, хорошо знал французский язык, а вдобавок у них в доме жил в дядьках какой-то аббат-расстрига. Вот он смолоду и начитался этих учений, и хотя был умный и честный человек, а имел самые скотские понятия насчет всего божественного, словом сказать, был изувер не лучше язычника. (...) Очень мне всегда грустно было видеть, что такой хороший и добрый человек, а так заблуждался, и всегда просила я Господа, чтобы он обратил его к себе ими же путями ведает, и, благодарение Господу, брат потом действительно прозрел и покаялся».

В другом месте она вновь вспоминает о брате: «Начитавшись смолоду Вольтера и Дидерота, он ни во что святое не веровал... я веровала, как учит церковь, он все отвергал, — что же тут говорить? Его не разуверишь, что он заблуждается, а слушать его было неприятно и страшно: христианин, а говорит как язычник, и лет сорок или больше не был на духу, не причащался...» (Благово Д. Рассказы бабушки. Л., Наука, 1989, с. 138, 328.) В своих воспоминаниях другой москвич, Жихарев, рассказал о жизни старика Алферова, который говорил ему о днях своей молодости, пришедшей на это же время, что не развратничать казалось в обществе чем-то несуразным. И стар и млад пускались во все тяжкие, «сильно способствовали разврату общественных нравов иллюминаты-алхимики». Этот Алферов рассказывал Жихареву, что они, эти иллюминаты-алхимики, «умели привлекать к себе молодых людей обольщением разврата, а стариков возбуждением страстей и средствами к тайному их удовлетворению. Для этих людей ничего не было невозможного, потому что не было ничего священного...» (Жихарев С.П. Записки современника. М., 1955. с. 230).

В этих воспоминаниях все интересно. Причем голос Яньковой — это голос настоящего русского человека, среди всех невзгод, среди всего вольтерьянства сохранившего чистоту своей веры и свою нравственность, свое сердце и душу. Мы слышим ее соболезнующий голос любящего человека, истинно православного, которому тяжело было наблюдать за гибелью своего брата, живущего «скотским обычаем». В рассказе старика Алферова мы прикасаемся к деятельности иллюминатов-алхимиков, а ведь в Москве таковыми были члены Ордена Розового Креста, в который как раз в это время входил и Н.И. Новиков.

Любопытно, кстати же, и то, что родственник Жихарева М.И. Невзоров, был учеником Н.И. Новикова, на его деньги обучался в Германии, по возвращении привлекался к суду, но избежал заточения, затем издавал журнал масонского толка «Друг юношества», в котором проповедовал идеи каббалистические и, начав как мистик, закончил самым неприкрытым вольтерьянством и атеизмом, не оставляя случая критиковать православную Церковь по каждому поводу и без повода, и притом без всяких для себя неприятных последствий. Вольтер разрушал все основания нравственности, насмехался над самыми святыми для любого человека вещами и превращал все свои произведения в длинный ряд сальных сцен. Вполне можно согласиться с Незеленовым (см.: Н.И. Новиков — издатель журналов. СПб., 1875), что любой сюжет, будь то война, приключения и проч., служил Вольтеру только для изображения грязных сцен насилия над женщинами. Особенно с любовью Вольтер вводил в эти сюжеты священнослужителей и монахов. Он специально проработал всю Библию, чтобы выбрать все эротические сюжеты. Надо ли говорить, какова была цена вольтеровскому скептицизму. Разрушив веру, нравственность, поселив в сердце дьявольскую усмешку, вольтерьянство оставляло человека среди нравственной и религиозной пустоты. Немногие шли по пути покаяния и возвращались в лоно Церкви, как брат Яньковой, который в конце концов «пожелал говеть, подробно исповедал все грехи и сподобился принятия святых Христовых Тайн. С тех пор он ежегодно говел, соблюдал посты и посещал храм Божий» (Рассказы бабушки, с. 329). Но надо признать — среди духовенства выходцев из знати не было.

Намного чаше в поисках утешения вольтерьянец приходил в другой храм — храм Соломона, строить который он и должен был с вступлением в члены Ордена Вольных Каменщиков.

При императрице Елизавете масонство, можно сказать, только-только выходило на широкую дорогу участия в политической и культурной жизни страны. Но «еще не было самого важного и необходимого условия (для широкого распространения. — В.О.), — не было еще русской интеллигенции, объединенной общими духовными интересами...» (Семека А.В. «Русское масонство в XVIII веке» в кн. Масонство в его прошлом и настоящем, т. 1, с. 132). Еще только по-настоящему начался процесс разложения «безыскусственного религиозного идеализма Московской Руси». И далее Семека продолжает: «Для того, чтобы масонство получило широкое распространение, чтобы оно могло сделаться тем русским общественным движением, каким мы видим его впоследствии, прежде всего нужен был... факт образования первой русской интеллигенции», но чтобы стать интеллигентом, оказывается, недостаточно, чтобы человек занимался умственным трудом. Он должен стать человеком, сформированным определенными идеями, у него должна быть «тенденция», а для этого он должен был испытать разрушение своего религиозного чувства, утратить веру в Спасителя и благодатную роль Церкви, он должен был, по словам Семеки, «испытать ужасное состояние душевного раздвоения и страданий от утраты душевной цельности, он должен был пройти подготовительный искус», и таким «искусом» было для русского общества насаждение руками просвещенной императрицы «вольтерианства». Оно было тем гробом для христианина, откуда он восставал масоном. В XX веке роль вольтерьянства в России сыграл марксизм.

Вольтерьанство вводило человека в тот страшный грех, который святая Церковь считает в числе смертных, убивающих душу еще при жизни, так что человек только по видимости живой.

Адский аспект сладострастия, которым полна была литература и до Вольтера, но который сосредоточил все свое внимание именно на этом пороке, был раскрыт во всей своей многосложности и многогреховности в апокалиптическом образе вавилонской блудницы:

«И увидел я жену, сидящую на звере багряном... и держала она золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ея. И на челе ея написано: тайна, Вавилон, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых...» (Откр. Иоанна, гл. 17).

Великому апостолу и пророку удалось полностью раскрыть все сатанинские глубины блуда, наделенного всеми атрибутами земных привязанностей, внешним блеском, богатством, красотой, роскошью и мирской властью в их связи со «зверем из бездны» и «великим драконом, древним змеем-дьяволом», как главным орудием в растлении человека и в разложении его духовной цельности на бездуховные и безжизненные куски стремлений, похотей, желаний и мечтаний.

Что же удивительного, что именно вольтерьянство вело русского человека в масонскую ложу, в которой из него делали «сознательного интеллигента», «интеллигентного» работника (Папюс). Но что же именно нужно было сознавать, чтобы прослыть сознательным? Какой интеллект иметь, чтобы получить патент на интеллигентность?

Семека еще раз подчеркивает, что «путь, приведший к масонству главных представителей русской общественной жизни, был у всех совершенно одинаковым: все они прошли через вольтерьянство» (с. 134). Немало, впрочем, содействовало увеличению рядов русского масонства знакомство и с другими философами-просветителями: Гольбахом, Монтескье, Дидро и проч. Разные авторы с разных сторон говорили, в сущности, одно и то же. Идеи анабаптистов-манихеев, альбигойцев, «жидовствующих», Нового Израиля излагались европейскими «просветителями» изящно, умно и не без помощи эротических скабрезностей. Скучные теории легко усваивались в упрощённом виде через беллетристику.

Одним из первых крупных, чисто масонских предприятий было издание при Императорском Московском Университете в 60-х годах XVIII в. «Переводов из энциклопедии» (Дидро и Ко), ч. I-Ш. Редактором издания был неутомимый М.М. Херасков, а в числе переводчиков мы видим исключительно масонов: А.И. Бибикова, гр. Шувалова, кн. Козловского, кн. Н.Н. Трубецкого и проч. Для привлечения новых адептов в ложи нужна была «новая» культурная атмосфера, которая и создавалась издательской деятельностью «братьев». Как ни крути, а именно они положили начало русской литературе. Это исторический факт. Литература же — апофеоз «гуманизма» без Бога.

Лишь только окрепнув и потеряв опасения за свою безопасность, масоны двинулись на штурм книгоиздательской деятельности. И то сказать: не было никакой литературы для русского читателя, следуя которой он бы осознал необходимость перестать быть русским, отречься от своей истории, традиций, от спасительной веры и, в конце концов. пойти в подлинный университет каббалистических наук — масонскую ложу. «Учение Св. Ордена преподается (оно) под символами и иероглифами и только Св. Орден яко верная академия дает избранным токмо братьям таинства своя, состоящие в познании света натуры», — говорил в 1789 г. Великий мастер Орловской ложи — З.Я. Карнеев, орловский вице-губернатор. Задача создания нового цельного здания просветительской культуры со своими образчиками поведения, своими героями для подражания, своими тщеславными радостями и чувственными утехами встала во весь рост как необходимая антитеза церковному христианству, с его «узким путем» в Царство Небесное.

Переводчиками творений Вольтера становятся видные масоны: А.Р. Воронцов, А.П. Сумароков, Ив. Лар. Голенишев-Кутузов (переводит любимое произведение Екатерины II «Задиг»), Ал. Спиридов и др. Проблема отношения человека к Богу заменяется в беллетристике на проблему отношения человека к обществу.

Полного расцвета эта культурная просветительская деятельность масонов достигает только в 80-х годах XVIII столетия, когда создается для этой цели в Москве Орден теоретического градуса Соломоновых наук, входящий в состав розенкрейцерства европейского, с прямым подчинением Берлинским «братьям». Берлин в то время — прообраз нынешнего Вашингтона для наших демократов.

Этот Орден был основан именно в Москве не случайно, а в связи с новыми потребностями и задачами, стоявшими перед русскими «интеллигентными работниками» — масонами: создание своей интеллигенции. Вольтерьянство делало свое дело разрушения, и пора было подумать о том, что следует строить на пустом капище русского сердца. В Москве находился единственный в России университет. Поэтому сюда и был перенесен центр просветительской деятельности Ордена, главной функцией которого и было распространение выгодных Ордену идей. Розенкрейцер именовался еще «братом-иллюминатом» (см. Папюс. Генезис и развитие масонских символов. СПб., 1911).

Для уже прошедших искус вольтерьянства следовало теперь объяснять, что материализм просветительства вреден в том смысле, что задерживаться на нем нет смысла, надо идти дальше. В Ордене занимались углубленным изучением тайн магии, в том числе и с человеческой кровью, изучались глубины каббалы, содержащей эти тайны, и, как можно судить по многочисленным свидетельствам, в Ордене служили черную мессу в церкви при запертых дверях. Церковные облачения, которые были обнаружены властями у «братьев» при следствии по делу Новикова, использовались исключительно в черной магии и черной мессе, в служении дьяволу [1]. Известно, что Новиков сам причащал «братьев» ложи. Кощунственные обряды масонства известны: причастие, покаяние и исповедь и др.

И это, естественно, вытекало из самой доктрины масонства-гностицизма в его манихейском выражении. Дьявол есть хозяин этого вещного мира, и с ним нельзя не находиться в связи. Желание масонов иметь власть над природой, в том числе и над человеком, не могло не привести «братьев» к этой связи. Масонская литература полна призываний имени Господа Иисуса Христа, но можно без труда обнаружить, что речь идет не о евангельском Иисусе Христе. В гностицизме каббалы существует бесчисленное множество духовных сущностей, которым можно придать любое имя.

Не христианским духом веет от клятв масонов на груде костей, от обещаний мстить врагам Ордена, от муляжей королей, которым верный каменщик должен проткнуть грудь или отрубить голову, от жутких сочетаний циркуля, треугольника, квадрата и от застывших рисованных небесных светил, от поцелуев ноги Великого Мастера, от всевозможных клятв в молчании и беспрекословном подчинении невидимому начальнику. Все это навевает представление о какой-то кровавой языческой секте древности.

Если верно положение исследователя С.С. Ланды, что Орден иллюминатов Вейсгаупта был создан для реализации возвышенных идеалов «просвещения» (см. Ланда С.С. Дух революционных преобразований... М., 1975), то так же верно и то, что Орден Розенкрейцеров был создан для пропаганды идей того же «просвещения». По чести сказать, невозможно отличить общественные и политические программы этих двух организаций, и, кажется. Пекарский совершенно прав был, когда считал Шварца членом Ордена иллюминатов. В деятельности, повторяю, различий нет.

В 1769 г. молодой отставной поручик Н.И. Новиков, в свое время отчисленный из Московского университета, вдруг начал издавать журналы. Сначала один, потом другой и так почти двадцать лет. Новиков привлекает молодые силы к сотрудничеству, и вокруг него формируется кружок литературной интеллигенции. На протяжении почти всей своей жизни Новиков решал национальную проблему. Она его мучила и терзала, и он ее мучил и терзал, но так и не решил. Проблема сводилась поначалу к обличению французских мод, нравов, которые повредили исконные доблести наших предков. Там, в глубине веков, эти русские добродетели крепли и расцветали: в быту царствовала простота, помещики уважали крестьян, семьи были крепкие, и жены любили мужей и мужья жен. Народ уважал умных и справедливых бояр и оказывал им знаки любви и уважения. Первый журнал — «Трутень» — с яростью обрушивается на тех, кто поддался французскому влиянию и стал мотом, забыл труд и честь. В следующих журналах тема добродетели сменяется обличением древних же наших русских порядков, зато Вольтер попадает в число учителей человечества. Уже в 1772 г. Вольтер — это «прорицалище нашего века». Теперь в испорченности своих нравов виноват сам народ, взявший от «просвещения» самое худшее, когда полагалось взять самое лучшее. Начавшаяся во Франции через 20 лет революция, с ее невероятными жестокостями. бессмысленной бойней, убийствами женщин и даже грудных детей, показала, что было в «просвещении» худого и было ли там доброе.

Из журнала в журнал, из года в год нарастала критика русских нравов. Она становилась все более целеустремленной и начинала преследовать цель чисто революционную. Но об этом ниже. В самых мрачных красках рисует автор (или авторы) «Живописца», выходившего в 1772 г., жизнь и купцов, и монахов, и простого народа, который глуп и невежествен («Живописец», 1772, с. 120), и вот появляется такой пассаж: «...может ли Русский человек, не закрасневшись, осмелиться подумать, что он может в чем-нибудь поравняться с французом?» («Живописец», 1772, л.7, с.63, цит. по кн. Незеленова).

Однако не все так просто обстояло с патриотизмом для Новикова. Он вновь и вновь возвращается к вопросу о добродетелях исконно русских и начинает издавать научные труды по русской истории при самой деятельной финансовой и моральной поддержке Екатерины II. Он издает в 1772 г. «Опыт исторического словаря о Российских писателях», в котором напрочь разводит в разные углы христианскую духовность и языческую беллетристику, затем знаменитую «Древнюю Российскую Вивлиофику», «Идрографию» и др. сочинения. Правда, в «Опыте исторического словаря» Новиков уже охотно хвалит Вольтера и ставит очень высоко тех российских писателей, кто пишет, ему подражая. Более того, он очень мягко и сочувственно отзывается о цинике и похабнике Баркове. К 1775 г. его сердце окончательно прикипело к Вольтеру и Дидро.

Его деятельность не осталась в тайне. Так же как и его мучения. Вольтер, Дидро, Монтескье — обычный путь вздохов и сожалений. Он пытался насытить себя в теме национального, но не насытил. 1775 год... в этом году Новиков сразу стал мастером стула, и началась его орденская карьера. Пройдет не более шести лет, и он станет во главе русского масонства вместе с несколькими избранными. Как мы увидим — не зря пафос «просвещения» в его журналах нарастал, а, с другой стороны, в его сатирах высмеивались и священники и монахи. Сама же роль церкви в деле духовного окормления никогда не была в поле интересов Новикова. Судя по его литературным трудам, Новиков не знал периода подлинной религиозности. Видна только его неприязнь к «наружной», т.е. православной церкви.

Хотел ли Новиков вступать в масоны, как он относился к масонству — все это риторические вопросы. Ответ на них дает его быстрая карьера в Ордене, его увлечение каббалистической стороной учения, полное забвение истин православия. Для него как бы не было 18 столетий христианской эры. Тысячи мучеников, исповедников, апологетов, иерархов, христианских философов, писателей, зодчих, — все это для Новикова одно недоразумение, не стоящее внимания.

Гельвеции, Вольтеры, Бентамы, масонская символика и иудейская магия, демонология и философия наполняют его душу. В 1777 г. Новиков во главе целого коллектива пишущей братии начинает издание первого масонского партийного журнала «Утренний свет». В «предуведомлении» он излагает некоторые сведения из натурфилософии, части масонского учения, и проводит мысль герметиков-каббалистов о «высоком достоинстве» человека. Человек, по мнению Новикова, должен проявить подобострастие к самому себе. Это обожествление человека, характерное для всех нехристианских учений, Новиков предлагает принять читателям безоговорочно, иначе они заслуживают, «чтобы мы их за диких... зверей почитали...»: «Сих нечеловеков наказывать» будет сатира. для них она будет «бичом». Следующие статьи излагают представления Талмуда о сотворении человека Энсофом.

Лотман полагал, что краеугольным камнем всех течений «просвещения». объединяющим их с масонством, служит антропоцентризм. Поставление человека на место Бога действительно составляет краеугольный камень Талмуда, в котором раввины управляют даже самим Иеговой и в котором весь мир служит человеку вместе со звездами, планетами, духами и Землей. В соответствии с этой мыслью Новиков доносит до читателя: «Всякий человек может некоторым образом сказать себе: «весьмир мне принадлежит», «человеки могут, по благоугождению своему, всем царствовать и всем учреждать». И это естественно: ведь сам Бог не смог обойтись без человека, только через него Он может осознать свое существование. Такова основная мысль Талмуда и всей герметической литературы. Эти идеи и понес Новиков, внедряя в сознание читателей. Дворянин русский занялся пропагандой учения раввинов.

Повторим, что каждый, кто не принимает такой концепции, кто стоит на позициях православного вероучения, — тот «недочеловек», тех надо почитать за «диких зверей» («Утренний свет», 1777 г., «Предуведомление»).

В основе христианства лежит учение о первородном грехе, повредившем всю человеческую природу, и о спасительной жертве Бога-Сына, своею кровью искупившего падшее человечество и даровавшего ему Свою Церковь для благодатной помощи каждому из нас, крещенных во Имя Его. Направленность «Утреннего света» ясна и понятна. Но не нужно думать, что Новикова потащили сразу в застенок за ересь или атеизм. Ничуть не бывало. Дело его процветало на выбранном им пути разложения христианского вероучения. Журналы Новикова представляют в самом возвышенном тоне языческих писателей и философов: Платона, Фукидида. Сенеку, Вергилия и проч. и проч. Одновременно появляются и имена западных мистиков: Юнга, Бёме, Ф. Бэкона, Геснера, Паскаля, Геллера и др. идеологов масонства. Рукою Новикова, как бы к нему кто ни относился, явно водит недоброе сердце. В каждой строчке слышна его ненависть к Церкви и Спасителю. Чего стоит, например, вот такое место из «Утреннего света»: вначале были славны в добродетелях иудеи, но слишком увлеклись обрядами. Им последовали греки, из коих славнейший — Сократ. «Ему следовали Платон, Эпикур. Зенон и многие другие. Потом варварство и происходившее от оного предрассуждение истребляли время от времени сие божественное учение и одержали верх. Наконец, Бэкон и Гроций возобновили путь, по которому следовали Волфий, Николе, Паскаль... Сие столь нужное учение, от которого зависит благополучие как частного лица, так и целых фамилий и обществ, сия божественная наука должна ли быть у нас в пренебрежении?» (Заключение журнала под названием «Утреннего света».)

Date: 2016-05-17; view: 323; Нарушение авторских прав