Укус милосердия» — вампиры в разных культурах и странах

Мифических кровососущих существ можно обнаружить в фольклорных традициях у большинства народов мира, но далеко не все они похожи на вампиров, занявших прочное место в современной культурной традиции. Большинство из них отталкивающе уродливы и крайне злобны, многие вообще не обладают человеческим телом, а являются переходными формами между животными и человеком или напоминают болотные огни.

Типичного кровососа, способного снимать кожу и превращаться в юркий болотный огонек, можно обнаружить в легендах жителей Суринама. Его зовут Азема — злобная сущность в образе старика или старухи со скрюченными пальцами и красными, слезящимися глазами любит полакомиться кровью спящих, оставляя на месте укуса глубокие белые или голубые шрамы. Азема панически боится солнечного света, но самый верный способ покончить с ним — отыскать его снятую кожу и посыпать ее солью или перцем.

Божеств-кровопийц можно обнаружить и в традиционном азиатском фольклоре. Так, напоминает обликом и повадками привычного современным европейцам вампира китайская сущность по имени Чиан-Ши. Возникает это зловещее существо большей частью из-за несоблюдения похоронного ритуала и до определенного момента выглядит вполне обычно, ничем себя не выдавая. Но затем Чиан-Ши принимает зловещий вид, начинает светиться зеленым фосфоресцирующим огнем. В этом состоянии у него появлялись пилообразные зубы, длинные опасные когти — не обладая способностью заманивать жертв, Чиан-Ши пугал их до полусмерти уже самим своим появлением, а затем расправлялся с ними с потрясающей жестокостью — отрывал головы и конечности, порой Чиан-Ши набрасывался на женщин и насиловал их. Начав свое существование как непогребенное тело, герой китайских легенд мог со временем трансформироваться в покрытое волосами летающее существо, покончить с которым могли только гром, пуля или очистительный огонь^[28].

В Японии с ее необычайно богатым синтоистским пантеоном и обилием низших сущностей, оборотней и мелких бесов тоже можно повстречаться с охотниками за человеческой кровью. Самым опасным из них можно признать каппа — духа воды, обитающего в прибрежных водах рек, озер, ручьев и морей. Поэтому каппам удается схватить лошадей или коров, затащить их в воду, а там высосать их кровь через задний проход. В отличие от многих других вампироподобных сущностей кровь не единственный возможный источник питания для каппы. Этот гурман обожает полакомиться огурцами и дынями и ради любимого блюда готов покинуть воду и подобраться к людскому жилью. Раззадорившийся каппа не ограничивается расхищением огородов — он насилует женщин и нападает на мужчин, чтобы завладеть их печенью. Но каким бы злобным духом не был каппа, его можно умилостивить. Для этого достаточно написать на огурце имена всех членов своей семьи и бросить его в реку, где живет каппа.

Другой кровопийца из японского фольклора, черный мохнатый паук-оборотень Сигумо, знаком отечественному читателю по новелле Бориса Акунина, названной в его честь. Девушка-карлица из числа персонажей новеллы так повествует о своей встрече с отвратительным пауком, окруженным множеством суеверий:

«…Я увидела, что это огромный черный паук, который раскачивался на свисавшей с потолка паутине. Хоть я была совсем еще крошка и мало что понимала, но мне сделалось невыносимо страшно — так страшно, что перехватило дыхание. Я хотела позвать няньку, но не могла… Я зажмурилась от ужаса, а когда открыла глаза, увидела над собой монаха в черной рясе и низко опущенной соломенной шляпе. В первый миг я обрадовалась. „Дяденька, — пролепетала я. — Как хорошо, что ты пришел! Здесь был большой-пребольшой паук!“ Но монах поднял руку, и из рукава ко мне потянулось мохнатое щупальце. О, до чего оно было отвратительно! Я ощутила острый запах сырой земли, увидела прямо перед собой два ярких, злобных огонька и уже не могла больше пошевелиться… Сигумо наверняка высосал бы из меня всю кровь, но тут нянька громко всхрапнула. На миг паук расцепил челюсти, я очнулась и громко заплакала. „Что? Плохой сон приснился?“ — спросила нянька хриплым голосом. В то же мгновение монах сжался, превратился в черный шар и стремительно взлетел к потолку. Секунду спустя осталось лишь пятно, но и оно превратилось в тень… это Сигумо высосал из меня жизненные соки…» ^[29]

Страсть к питью человеческой крови была присуща не только низшим духам, но и более влиятельным «гневливым божествам», обитателям царства мертвых, воспетого в канонических текстах Книги Мертвых^[30] — почитаемых среди жителей Тибета, Индии, Монголии, Непала. В книге повествуется о посмертных мытарствах души. Умершие попадают в область, где господствует закон справедливого воздаяния. Здесь импульсы сердца воплощаются в «мирных божеств», а движения ума — в гневных божеств. Буддистские теологи подчеркивали, что божества — обитатели царства мертвых не являются частью объективной реальности — это воплощение личностных аспектов умершего. Но тонкие философские нюансы ускользали от большинства верующих, и «58 пьющих кровь божеств» изображались весьма реалистически, со всеми жуткими подробностями — увешанные украшениями из человеческих костей, с покрытыми краской лицами, они жадно глотали кровь из морских раковин или чаш, изготовленных из человеческих черепов, а некоторые — как темно-зеленая богиня Гхасмари — сперва помешивали кровавый напиток священными предметами (дорье) и лишь затем подносили к губам. Но эти божества не нападали на отдельных людей, подобно вампирам, они лишь составляли неотъемлемую часть посмертного воздаяния. Книга Мертвых содержала указания, как умирающим следует обходиться с этими божествами, и молитвы, чтобы личные божества и гуру поддержали их в одиночестве посмертного царства.

Человеческая кровь была необходима для поддержания жизни тибетскому богу смерти Яме. Выглядел он ужасающе — зеленоликий, с зелено-голубым телом, когтистой лапой Яма вращал колесо жизни. А у его коллеги — бога смерти, почитаемого в Непале, — было три кровавых глаза, пламя вырывалось из бровей, а гром и молнии исходили из ноздрей. В руках он нес меч и чашу с кровью. Оба украшали себя ожерельями из человеческих черепов.

В Непале, Тибете и Монголии бытовала вера в то, что мертвые, погребенные ненадлежащим образом, способны преследовать живых, и только кремация тела с соблюдением ритуальных формальностей может удержать неприкаянную душу от попыток творить зло в мире живых.

Подземное царство индуистов — Тала — тоже служило исконным обиталищем кровожадных призраков и духов-пожирателей человеческой плоти. Злые демоны ракшасас (женский аналог ракшасис) имели обыкновение селиться на кладбищах и бесцеремонно вторгаться в дела людей. Ракшаса могли являться под разными личинами — иногда как женщины, иногда как мужчины или в виде полуживотных. Они рыскали в ночи, имели устрашающую внешность и продолговатые клыки, и охотились за человеческой кровью. Их излюбленными жертвами были беременные женщин и младенцы. Останки жертв, брошенные ракшасами, поедали колдуны йату-дхана, занимавшие значительно более низкую нишу в пантеоне индуистских божеств. Ракшасы были столь ненавистными сущностями, что слава многих богов и героев зиждилась на успешной борьбе с этим злобным племенем^[31].

Традиционные представления различных этносов о злобных кровососущих сущностях, подобных вампирам, в большой мере зависят от исторических условий, в которых они появились. Так, скромные духи и божки, теснившиеся на периферии фольклора африканских племен, переместились на заметные места в верованиях африканских переселенцев на латиноамериканский континент. Например, среди афроамериканцев Луизианы широко известна сущность под именем фифолле. С виду фифолле — обычный блуждающий огонек, но многие верят, что фифолле — душа умершего грешника, которая была возвращена на землю Богом и обязана совершить искупление, но вместо этого стала нападать на людей и пить их кровь; младенцы до крещения и маленькие дети — самые желанные жертвы духа-кровопийцы.

Родоплеменная община менялась — матриархат уступал место мужскому патернализму^[32], религиозные верования становились все более жестко структурированными, пантеон божеств выстраивался в иерархической системе, более-менее точно отображающей усложнившуюся социальную структуру общества. Давление на личность усиливается, под контроль попадают даже интимные сферы жизни, сексуальность вытесняется в слабо осознаваемые области личного и коллективного бессознательного.

Глубокая социально-психологическая трансформация сказывалась даже на мифологии: возникали новые легенды, героями которых становились не просто кровососущие сущности, схожие с природными паразитами, или злобные божества нижнего мира, но уродливые и крайне опасные существа, способные не только пить кровь своих жертв, но затмевать их сознание, очаровывать, вовлекать в любовные игры и доводить до полного сексуального изнеможения, чреватого смертью.

Ламия — характерная представительница когорты вампиров-обольстителей. Классическая Ламия из греческих мифов была несчастливой возлюбленной Зевса. Утратив собственное потомство, она была обречена бродить бессонными ночами, похищать и убивать чужих детей. Позднее ламиями стали называть ночные привидения, высасывающие кровь из юношей, в ряде европейских мифов ламия или ламя — полуженщина-полуживотное, часто злобный дух изображали в облике полузмеи или полусобаки с красивой женской головой и грудью. Ламия обитала в лесной чаще, темных оврагах, заброшенных замках, по ночам соблазняла мужчин, а затем высасывала кровь своих жертв, обессилевших от любовных утех. В Венгрии существует поверье о еще одном преемнике греческой ламии — Лидерке — духе, имеющем облик болотного огонька, но благодаря магической силе способном принимать облик мужчины, если его жертва женщина, или женщины — если наоборот. Сексуального партнера Лидерка ждет неминуемая смерть от изнеможения, но, чтобы спастись от его коварных козней, достаточно обвязать подвязкой дверную ручку или натереть тело чесноком.

Европа не является исключением — здесь вампиры тоже прочно обосновались в мифологии многих народов, имеют общие исторические корни и схожи между собой, но встречаются и особенно экзотичные образчики. Например, в юго-восточной части Нидерландов до сих пор можно услышать легенды о злом Человеке с крюком — уродливом карлике с бородой из водорослей и лягушиными перепончатыми лапками вместо ног. При помощи специального крюка он затаскивает в воду ребятишек, которые безнадзорно играют вблизи водоемов, и высасывает их кровь до последней капли. В Шотландии с давних пор опасаются злодейского духа, похожего на гигантскую пиявку или угря, который опутывает ноги лошадей, затаскивает их в воду и обескровливает, насыщая свою ненасытную утробу.

Первенство по количеству легенд о вампирах справедливо удерживают славянские страны, традиционно считающиеся родиной этих загадочных существ. Этнографы объясняют такой феномен особенностями религиозного становления славянских народов. Христианство пришло сюда достаточно поздно, вытесняя популярные языческие культы и дуалистические религии — богомильство и павликанство^[33], пережитки которых долгим эхом продолжали причудливые апокрифы и легенды.

«Фараонки»-людоеды. Полулюди-полурыбы обоего пола, преследующие моряков, чтобы узнать, скоро ли грядет конец света, — один из популярных образов русского фольклора, возникший из апокрифической истории. Библейский сюжет о том, как воды Чермного (то есть Красного) моря расступились перед Моисеем и следовавшими за ним евреями, затем сомкнулись, поглотив их преследователей — армию египетского фараона, был продолжен в устной народной традиции: армия фараона, затонув, обратилась в подводное воинство полулюдей-полурыб. Их-то и называют в народе «фараонами» и «фараонками»; фантастические существа маются в ожидании Судного дня, когда судьба этих проклятых наконец-то разрешится. Чтобы узнать, когда же придет этот день, «фараонки» выскакивают из воды, повисают на бортах судов и обращают свой вопрос к морякам. Смекалистому мореходу следовало непременно соврать — сказать, что конец света завтра или послезавтра, тогда морское чудище успокаивалось и оставляло судно в покое. Если же ответ был невнятным — «фараонка» демонстрировала дурной нрав: утаскивала несчастного под воду и съедала тело утопленника^[34]. Так причудливо переплетались в народной культуре христианские догматы и традиционная система языческих образов с ее русалками — «неправедно умершими» девами-утопленницами.

Затем часть центрально— и южнославянских земель оказалась форпостом жесточайшей борьбы с мусульманами — османскими турками. Реальные события, имевшие место во время сражений, становились частью фольклора — порой изрядно трансформированные, а иногда искаженные до неузнаваемости, и в то же самое время многие мифы и легенды, популярные у исламских народов, были инкорпорированы в местные поверья. Например, среди гагаузов-болгар, имеющих собственный язык, вампиров называют «обур» — производным от турецкого слова, обозначающего обжору. В отличие от других вампиров, прожорливый обур питается не только кровью, поэтому его можно приманить на обильную еду или даже экскременты!

Разные славянские народности именовали вампиров по-разному: сербы и хорваты — производным от более старого коренного слова упирина, поляки — упор, боснийцы — лампир, болгары — вампир, вепирь или вапир, — они верили, что ребенок, который умер до крещения, может стать устрелем — вампиром, который будет нападать па коров и овец и пить их кровь. Племена, обосновавшиеся на севере Польши, — кашубы — использовали слово въезщи или въесчей.

Но наиболее широкое распространение получило слово, проистекающее от общей формы обыри, — упырь. Так называли оживших мертвецов-кровопийц на Руси, в современных Украине и Белоруссии.

Стоп-кадр: русская готика. «Упырь» — так называлась романтическая новелла Алексея Толстого, которая легла в основу сценария, созданного Артуром Макаровым. А в 1991 году режиссер Евгений Татарский воплотил его на экране под названием «Пьющие кровь». Незаслуженно забытый фильм, который по праву можно назвать одной из самых изысканных и готичных постсоветских картин. Типичный для XIX века роман бравого офицера Руневского с юной сироткой Дашенькой развивается в провинциальных гостиных, среди досужих разговоров об упырях и вурдалаках. Руневский не сразу замечает необъяснимые и пугающие странности в доме родственников Даши — помещиков Сугробиных. Молодой человек сталкивается с мистическими тайнами, жуткими видениями, осознает, что его будущие родственники не только сами упыри, но и уготовили ту же плачевную участь его юной невесте. Он вынужден действовать. Завораживающую мистическую атмосферу фильма подчеркивает музыка культового композитора Курехина, а в главных ролях заняты истинные звезды: Марина Влади сыграла бабушку Дашеньки, также в фильме были заняты Виктор Терехов, Донатас Банионис, Андрей Соколов, Александра Колкунова, Сергей Курехин, Марина Майко, Гали Абайдулов, Анатолий Столбов, Владимир Изотов. Финал картины исполнен нежности и романтики — благодаря верности, мужеству и любви Руневского Дашу удается спасти.

Следует оговориться, что упырь серьезно отличался от классических вампиров, ведь эта сущность происходила от древнейших божеств славянского пантеона. Упыри, как и берегини, получали требы — скромные приношения — еще раньше, чем возник культ бога Перуна, а после торжества христианства упыри превратились в героев легенд и суеверий. По ночам упыри покидали свои могилы, в виде отвратительных оживших покойников с налитыми кровью глазами или же зооморфных существ нападали на скот и людей и высасывали кровь, их жертвы, в свою очередь, могли превратиться в таких же точно ночных кровососов, порой молва объявляла упырями целые селения. Но укус не был обязательным условием превращения человека в упыря, чаще новые кровопийцы появлялись в результате некоего отклонения от физиологической или социальной нормы.

Например, все шансы стать кровавым убийцей были у младенцев с двойным рядом зубов, дефектами строения черепа, некрещеных и незаконнорожденных детей, плодов порочной страсти человека и дьяволов и даже у обычных малюток, имевших несчастье быть зачатыми во время поста. Ряды вампиров пополняли «заложенные покойники» — умершие, через гроб которых перескочила черная кошка, самоубийцы, отлученные от церкви, лица, при жизни грешившие колдовством и ведовством, а также те, кто умер противоестественной, скоропостижной смертью. Считалось, что незавершенные дела, обида или жажда мести принуждают таких покойников покидать могилу и нападать в первую очередь на членов собственной семьи, соседей, друзей, односельчан. По этой причине страх перед вампирами был так велик, что по славянским поселениям периодически прокатывались волны паники, даже настоящей истерии^[35].

Во время похорон умерших, чья праведная жизнь и смерть вызывала сомнение у членов общины, зачастую предпринимались особые ритуалы, чтобы предотвратить перерождение покойного в упыря. Зачастую ему на язык клали серебряную монету, камень, подвязывали нижнюю челюсть платком или подпирали деревянным бруском, лишая возможности укусить. В гроб могли помещать разного рода обереги — от церковного распятия или образка до веток дерева определенной породы (рябина, осина, дуб) или крупы с мелкими зернышками: большинство упырей не может совладать с искушением пересчитать всю крупу до последнего зернышка — и проводит за этим занятием время до губительного рассвета^[36]. Первым признаком угрозы, исходящей от разбушевавшегося упыря, был беспричинный падеж скота, за которым начинали следовать внезапные смерти людей. По факту таких происшествий тело предполагаемого упыря могло быть извлечено из могилы и тщательно обследовано — считалось, что тело вампира будет гибким, как у живого, и на нем будут признаки продолжающегося роста волос и ногтей. При протыкании стальным прутом из тела упыря будет вытекать зловонная сукровица, а переполненный кровью жертв живот может быть раздут. Чтобы покончить с упырем, традиция предлагала предпринять некоторый набор действий против его тела — практиковались отсечение головы, сожжение трупа, забивание осинового кола в грудь, сердце покойника могли извлечь и проткнуть длинной серебряной иглой.

Итак, сделанный выше обзор преданий и традиций разных народов свидетельствует, что жертвами наводящих ужас кровососущих сущностей становились наиболее уязвимые члены социальной группы — прежде всего спящие люди, младенцы и роженицы, юноши и девушки, не достигшие половой зрелости или не прошедшие обряда инициации. Эта тенденция получила дальнейшее развитие уже в христианской традиции — жертвами вампиров оказывались в первую очередь некрещеные младенцы и ублюдки — дети, рожденные вне законного, скрепленного церковным таинством брака, затем родственники и близкие вампира. А сами вампиры рекрутировались большей частью из лиц, опорочивших себя при жизни грубым нарушением общепринятой социальной нормы и поэтому не заслуживающих погребения на освященной церковной земле: самоубийц, осужденных за тяжкие преступления преступников, ведьм, колдунов и еретиков.

За народными ритуалами, направленными на уничтожение вампиров, зримо угадывались традиции языческих обрядов жертвоприношения, поэтому христианская церковь осуждала подобную практику — в отношении лиц, допускавших посмертные издевательства над трупами, применялись церковные и светские наказания. В качестве альтернативы простонародным ритуалам церковь предлагала провести повторную заупокойную службу, молебны, окропление могилы святой водой, хотя само существование упырей и прочих опасных полумифических существ отрицалось большинством официальных иерархов. С наступлением нового времени эстафету отрицания традиционных народных суеверий в отношении упырей, вурдалаков и прочих оживших покойников приняла наука.

Date: 2016-05-16; view: 318; Нарушение авторских прав