Мусорные души – Наталья Чердак

Вы пришли сюда за развлечением? Удобно устроившись в кресле, скрючиваетесь и ждете. Питоны. Глаза бегают по строчкам.
Цирка не будет. Клоуны смыли грим и ушли. Осталась только Я – девушка, которая разговаривает с вами. Бумага, экран электронной книги, монитор – неважно. Все это проводники. Мы уже ведем диалог.
Сейчас Вы главный. Я подчиненная. Правила не мои. Когда антракт решаете Вы сами. Можете встать и уйти прямо сейчас. Мне будет жаль, но я поймаю еще золотую рыбу.
Вас ждет история обо мне. Честная и безумная.
На крючке. Красными глазами уставились в экран Вы. Держим дистанцию. Никаких “ты”. Все официально.
Не знаю как убивает себя читатель. Может ковыряет в носу или поедает прекрасный сырный Чизкейк маленькой вилочкой с тремя зубьями. А я сижу в питерской квартире на замазанной голубой краской строительной лестнице. Тошно. Взираю сверху на резную мебель ручной работы. Рвотные позывы.
Сейчас меня тошнит от самой себя. От того, что я делаю ради тебя, отец моего отца.
Мой дед в доме для покинутых, дряхлых и ненужных. Там, где он, много таких. Они лежат и ждут, когда их занятые родственники выкроят минутку и придут с цветами или мандаринами. Ты там, где страх и отчаяние. А я тут – среди люстр из хрусталя и коллекционного фарфора.
Он говорит о призраках, когда я прихожу, этот старик.
-Вчера она беседовала со мной. Чуть не помер от страха, - делаю вид, будто верю. На самом деле все равно. Бред и вымыслы. Хочется думать именно так.
Моя временная работа – пугать людей. Доводить их до безумия. От разговоров со мной они добровольно вешаются, переписав на меня имущество. Можете называть меня подлой. Мои действия законы. Разговаривать по душам никто не запрещал. И пугать людей тоже.
Я богата, чрезмерно богата. И это сводит с ума.
Люди верят в небылицы. Это их слабость. Человечество за время своего существования придумало тысячи сказок.
Страшилки, которыми пугают детей вовсе не безобидны.
Все играют и я играю на чужих страхах. Раздуваю их до суицида. Люди верят и уходят. Но в этой истории жертва – не человечество. Тут моя история и только моя. Можете отвернуться и зацепить зубчиком посеребренной вилки еще кусочек сладкого. Отправить его в рот и пережевать.
А я все также буду сидеть на лестнице и размышлять. Рядом со мной висит остывающее тело. Отворачиваюсь. Противно. Взгляд бесцельно бродит по дорогим предметам. Эти резные игрушки и стекляшки теперь мои.

***
Когда я нахожу это место, на улице уже темно. Моросит дождь. Мерзко и холодно.
Виктор потирает от холода руки и злобно смотрит. Его ладони в желтых мозолях.
Отталкивающие пальцы с толстыми ногтями желтоватого оттенка.
-Долго ты. Я замерз, - буркает он и сует мне листы без обложки.
Он говорит:
-Это поможет тебе.
Под светом фонаря я могу различить мерзкие губы цвета свежей крови. Мне кажется, он их специально красит. На ногах туфли с застывшей грязью. Он подходят к двери и ждет.

Страницы, которые он мне втюхал вырваны из книг. Библиотечных и магазинных. Изуродованных, лишенных части своей истории. Ворованные листы. Его губы растягиваются.
За окном мы видим людей. Они все одержимы. Каждый своим дьяволом. Психи ходят, разговаривают, выражают эмоции. Куклы.
Дверь резко открывается. Это она. Божественная и святая. Неукротимая и напыщенная. Красивая Ванда. Сегодня очередное собрание. Она встречает гостей. По привычке. Намазанный бардовым цветом рот кричит:
-Вы почти не опоздали.
Ничего не говоря я захожу внутрь. Приятель не отстает. Мне нельзя с ней разговаривать. С этой женщиной в черном платье до пола. Она вечно заставляет меня делать глупости.
Психи уже здесь. Большинство прибыло раньше меня и Виктора. Мы ведем культурные беседы. Притворяемся адекватными. Делаем так, чтобы никто не почувствовал фальши. Здороваемся и раскланиваемся. Улыбаемся всем, кто заходит в дверь.
-Рада Вас видеть, - щебечет Ванда. Некоторые гости ходят и молча улыбаются. Им все равно.
Все здесь собравшиеся – живые истории. Сборники информации. Неиссякаемые запасы мудрости. Мусорные души. Баки, заполненные доверху всякой чепухой.
Я заталкиваю бумагу в сумку и протягиваю руку еще одному носителю знаний.
-Вы пришли. Какая радость! – выдает он так, чтобы все слышали.
Подчеркнутость и театральность. Игра в которую мы все играем должна быть обязательно пафосной. Тут толпятся не люди, а Боги. И вы их, наверняка, знаете.
Живые легенды. Писатели.
У каждого свой пункт. Главный огрызок яблока под стеклом, который они выставляют на обозрение. Как экспонат. Комплексы наружу чтобы все видели.
Вот этот господин любит запираться с собакой в тесной комнате и сидеть в темноте. Он обнимает ее за морду и молчит. Так и только так к нему приходит вдохновение.
Или вот еще одна симпатичная сплетня про романтичную даму, гадающую на мышиных внутренностях. В отдельной комнате, куда не войти из-за запаха благовоний и помета, стоят клетки. Под лампами. В них постоянно плодятся мыши. Рождаются и умирают. Перед тем как сесть и написать новую историю жалостливая писательница достает одну из них и разрезает. Гадание на внутренностях – источник вдохновения ее кровожадной музы.
Все эти чудо-истории – правда.
Или вон та тетка в красной юбке, которая коллекционирует ножи. В ее дом страшно входить. На тумбочках стоят фигурки людей из которых торчат деревянные рукоятки. Ящики кухни завалены режущими предметами с дизайнерскими ручками. На обеденном столе всегда накрыт стол: белые салфетки, тарелки, вилки и ножи. Каждый раз разные. В ее дом ходит сбрендившая муза.
Все эти извращенцы, черпающие страсть из странностей. Энергетические вампиры, подпитывающиеся от своей же ненормальности.
Они приходят на эти встречи, чтобы высказаться. Им необходимо чувствовать себя нужными. Подтверждать наличие своего таланта. Полуночных посещений музы им мало.
-Я знаю одно местечко, где тебе понравится.
Она подходит ко мне и пытается посмотреть в глаза. Мне неприятно на нее смотреть. Отворачиваюсь. Никто нас не замечает, все уже заняты: ведут диалоги. Купаются по очереди под лучами своей славы. Роются друг у друга в баках и извлекают на свет новые огрызки. Виктор куда-то исчез.
-Хватит дуться, - ее глаза горят, губы пылают, выплевывая новые слова мне в лицо: За прошлый случай мне, конечно, жутко неудобно, но разве мы не этого добивались?
Пожалуй она права. Ведь я сама этого хотела. Киваю головой.
Эта чертовка умеет убеждать. Она тащит меня к барной стойке.
Среди людей, которые все появляются из двери есть довольно серые. Новички. Их талант еще не признан, потому, сняв пальто, они идут к тем, что поопытнее. Смирно стоят и заглядывают в грязные рты светил. Пытаются поймать хоть что-то из их пасти и забрать себе.
На барной стойке чашечки капучино и сырные Чизкейки. Официанты скоро придут и отнесут тем, кто за них заплатил.
Миновав чашки и тарелки с политыми карамелью пирожными, мы заходим в то место, где обычно стоит персонал и подсчитывает прибыль. Сейчас никого нет, все заняты.
Ванда толкает дверь кухни и приглашает меня внутрь:
-Давай, пока все заняты.
Повара курят на улице и обсуждают собравшихся. Они будут долго там стоять и сплетничать. Никто не помешает.
-Откуда ты знала что тут никого нет? – я задаю свой вопрос первой.
Бордовые туфли. Заостренные, вышедшие из моды носы, смотрят на меня.
-Хожу сквозь стены.
Я не знаю как реагировать. Ты постоянно пытаешься выпендриться. Это не может не бесить. Даже сегодня всеми любимая интеллигентка сделала еще одну попытку придать побольше значения своему раздутому «Я».
У нее длинные волосы, собранные на затылке. К пучку приделана черная заколка из торчащих во все стороны перьев. Кожа отбелена, что придает ей мертвенный оттенок. Она будто вернулась с того света. Я помню ее дом с огромным количеством баночек для кожи. Всю жизнь она пытается избавиться от пигментных пятен и постоянно намазывает себя растворами и отварами. Сегодня я вижу белое-белое лицо.
Мертвец с яркими бардовыми губами стоит и разговаривает со мной.
-Не укоряй себя. Он сам так захотел. Как и я.
Она умеет выводить из равновесия.
-Ты понимаешь что одержима и все, что ты говоришь мне ненормально? Я больше не хочу видеть тебя. Когда это, наконец, закончится? Кастрюля летит на пол. Содержимое разбрызгивается во все стороны. Моя ярость.
Не хочу обжечься. Отпрыгиваю. Ты стоишь и не двигаешься. Капли склизкого супа на твоих мерзких бардовых туфлях.
-Вспоминая прошлое ты не изменяешь его. Но если тебе так проще, давай вернемся туда еще раз.

***
Теперь, когда я делаю это не в первый раз уже не так страшно. Раньше – боялась и находила отговорки, теперь все четко и продуманно. Больше не страшно выводить из строя чей-то упорядоченный мир.
Моя задача довести человека до безумия, зажечь в нем опасную идею и раздувать пламя до тех пор, пока оно не сожрет оступившегося.
Мы в больнице. Шагаем по коридору к одному неудачнику. То, что он здесь – наша вина и мы это слишком хорошо чувствуем. Она давит.
С каждой секундой мы замедляемся. Пытаемся оттянуть время встречи. Идем разными дорогами к одной цели. Мне не известно что ты рядом, ты же, как обычно, все знаешь. Ходишь сквозь стены.

Перед палатой стоит женщина-врач. Белый халат и тетрадь в руках. Волосы в хвосте, губы в помаде, которая только уродует эту женщину с огромной челюстью. На лице очки в синей оправе. Это называется модой.
-Я пришла навестить друга, - выдаю я.
-Я помню Вас.
Женщина открывает свои бумаги и улыбается краешком рта. Для нее это как будто игра, для меня все по-настоящему. Она поправляет очки и неразборчиво бормочет фамилии под нос.
Глаза бегают по странице, разбирая кривой почерк.
Я открываю рот:
-Она по прежнему в таком состоянии?
Туфли – то, что выдает это врачиху. Каблуки на которых она стоит огромны. Не понимаю как она на них ходит. Наверное не походкой модели. Смотрю на ноги. Голые. Без колготок.
-Разве это не запрещено?
Женщина на шпильках поднимает свои строгие серые глаза. Непонимание – то, что она испытывает.
-Вы о чем? – уточнение.
Она уже ненавидит меня. Просто за то, что я тоже женщина. Конкурентка на ее место под зонтиком. Она видит во мне зло.
-Мириам? – хнычет медсестра из палаты, - Вы мне нужны.
-Почему я должна отвечать? – злость.
Принимаю невинный вид кроткой овечки, отбившейся от стада.
-Просто инфекции там разные, гигиена и санитарные нормы… - выдавливаю из себя.
Чувствую в воздухе злость. Теперь я не просто соперница, но и главный объект ненависти на сегодняшний вечер.
Она открывает рот, чтобы сказать мне правду.
Медсестра зовет:
Мириам? Я не могу без вас!
Женщина морщит нос. Захлопывает тетрадь и говорит:
Сейчас мне некогда с вами разговаривать. Пациент. Получите ответ в другой раз. Ей, кажется, надоело притворяться доброй и все понимающей.
Она разворачивается и уходит в палату, где лежит человек, чья судьба мне небезразлична.

***
Удар был слишком сильным, таким, что я неделю ходила с красной пятерней на щеке. Ничего вычурного. Ты подарил мне эту пощечину за то, что я сделала с тобой.
Больше всего я боялась не того, что будет, когда он подойдет. Пугало то, что он говорил когда делал это.
“Капризная муза” так он называл меня.
Признаюсь, мне нравилось плакать. После наказания следует утешение. Объятия и раскаяние. Возникает правдивое чувство что ты кому-то нужна. Если есть тот, кто любит тебя, не нужно еще любви.
-Хватит, - говорю я.
-Еще чуть-чуть потерпи, - просит он.
Я соглашаюсь.
Больные не могут и не хотят сдерживаться и я это понимала. Жертвами становятся по воле случая. Стечение обстоятельств, не более. К примеру, если твоя мать сбежала на край земли, бросив дочь на отца своего исчезнувшего мужа. Негодяйка, воспитавшая меня одним своим поступком. Исчезнув она определила мою судьбу.
Мне не совсем нравились его действия, но я терпела не просто так. В конце ждал бонус. Награда, где я сижу на коленях стареющего мужчины и он гладит меня по голове.
-Не плачь, - язык касается моего лица и слеза исчезает у него во рту, - я люблю тебя.
Приветливым и добрым он был только в эти моменты. В остальное время запирался и трудился в кабинете. Подпитавшись, сбегал от своей музы и писал новые книги для чопорного издателя. Сукина-сына, который все разнюхал.
Стучась в дверь кабинета я хотела всего лишь внимания. Долгого взгляда или ласкового слова. Иногда мне удавалось проникнуть внутрь. Любимые полки, заваленные разным хламом, антиквариат под стеклом и переплеты. Заброшенные хозяином вещи и пыльные книги восхищали.
Писатель разрешал читать мне все без разбору.
Кое-что так сильно врезалось в память, что ясно возникает в кошмарах. Изображение повешенной на площади женщины. Безвольно болтающиеся ноги. Открытые глаза. Смеющиеся люди и важные дети.
Глаза деда округлились, когда я показала черно-белое фото.
-Где ты взяла ее?
-На полке. Где и все книги.
В этом не было ничего сексуального. И тем не менее, теперь не меня надевали веревку и заставляли молить о прощении.
Повиновение – то, что я помню. Девчушка понимала что с ней делают. Вся затея напоминала игру. Это и была игра, но не по ее правилам.
Запираясь в туалете я слышала:
Капризная муза, хватит упрямиться, иди ко мне.
Внутри комнаты безбожно пахло сигаретами. Прикрывая нос ладонью я пыталась дышать. В такие минуты он начинал злиться:
-Открывай!!!
Давая себя поиметь, я получала приз. Но после этого не очень-то и хотелось этого бонуса. Это как выпить кипяток за обещанный торт. Глотка обожжена. И куски сладкого застревают в ней.
-Мне надоели твои игры, - наконец подает голос несносная девчонка. – Убирайся и оставь меня в покое!
Мужчина орет.
Точно так же как он делает больно мне, я делаю больно ему. Сейчас. На любую силу найдется другая сила. Быстрым движением вставляю в уши наушники. Кассетный плеер крутит ленту.
Так сразу и не поймешь что человек, который издевается над тобой на самом деле просто одержим. Ты – его главная мания. Причина его ненормальности и угрызений совести.
Все эти писатели так ранимы. И если гадить им в душу прямо у них на глазах они начинают плакать. От беспомощности. Муза важнее их самих и когда она запирается в ванной и делает вид, что ничего не происходит, то они кидаются на двери. Кричат, укоряют, рыдают, просят простить.
Раскаяние и бредовые обещания. Все, что угодно за «еще один раз». Им важно чувствовать свою музу. Быть с ней неразлучным.
Не то чтобы мне было безразлично. Мне льстили эти взывания и просьбы. Людям нравятся когда их упрашивают, так они утверждаются. Делаются значительными и необходимыми. Но иногда жертве тоже хочется почувствовать себя палачом. Ощутить чужой страх и боль.
-Обещаешь что на моей шее не будет петли? – кричу я, чтобы заглушить его рев. Роюсь в косметичке.

За дверью сопение.
-На этот раз давай без этого? – добавляю и продолжаю искать помаду. Все будет по моим правилам.
Мужчина всхлипывает и вытирает сопли. Они текут по губам, мешаясь со слезами. Взрослый не наигравшийся ребенок. Его обидели, а мне все равно. Главная жертва тут я. Все авиации человеку, который стоит в центре арены.
Открываю золотой тюбик помады. Желание поиздеваться постепенно угасает.
Раньше ты просто стучался в дверь, а теперь, когда понял, что я могу лишить тебя маленьких радостей, подыгрываешь мне.
Cидишь под дверью и негромко зовешь свою капризную музу.
Ты говоришь: хорошо. Все по-твоему, только пусти меня и не бросай одного.
Ты ненавидишь меня потому что я заставила испытать тебя чувство унижения. Прыгать как мальчик, вымаливающий конфету перед обедом. Цирк, где я дрессировщица львов. Укротительница котов. А ты зритель. Один из тех, кто должен сидеть на своем месте и смотреть. Потому что неудобно как-то из середины зала карабкаться через проход и мешать другим. Заинтересованным. Хотя, шанс уйти еще есть. Воспользуйся им, если нужно. Кто-нибудь другой прыгнет в горящий круг. Не хочешь? Оставайся и смотри. Шоу продолжается. Я щелкаю пальцами. Мы переходим на «ты». Официально. Ты один зритель теперь. Главный и единственный. Все для тебя. Сиди и смотри. И не говори, что я не предупреждала.
Рисую бардовые губы. Уверенна, ты отыграешься. Но я хочу быть красивой, когда мне вытирают слезы. А пока цирк закончен.
Антракт. И это мое решение.

***
Огромные круглые глазища смотрят мне в лицо. Их обладательница сидит на скамейке и преспокойно курит. Ее волосы пропахли сигаретами, а длинное платье ужасно воняет какими-то растворами.
-Запах петрушки и лимона… обожаю.
Мне все равно что ты там говоришь. Я помню твои отклонения. Кожа. Она постоянно пахнет тухлым грейпфрутом, несвежим рисом, кислым молоком или полусгнившей петрушкой.
Это то, что ты называешь красотой.
-Я нашла новый рецепт. Помнишь ту женщину, что режет бедных мышек? Я слышала как она рассказывала его.
Делаю вид, что не слышу. В местах, которые мы посещаем полно таких историй. Если их собрать, можно написать целый сборник страшилок.
-Отшелушивание мертвых клеток очень важно для моей кожи, - продолжает девушка и затягивается своей сигаретой еще раз.
Там, в этих кафе, набитых носителями информации в воздухе постоянно сигаретный дым. Кто-то обязательно пускает тебе в лицо смог без пыли и тумана. Отрава от который ты кашляешь.
Легенды уважительно здороваются и ненавидят друг друга, когда наклоняют голову. Это называется почтение. Или игра по правилами с которыми знакомы все. Даже я.
Они достают остатки райских яблок из своих мусорных баков и выставляют их на обозрение. Пускай все любуются полусгнившим остатком забытого знания.
Просто строить из себя светило и пытаться не сожрать других. Унять свой аппетит когда захочется кушать. Не впиваться зубами и не отрывать конечностей. Законы не сложны.
-Тебе что – плевать?
Она выдыхает дым мне в глаза. Их защищают очки. Я сижу рядом и жду подходящего момента. В парке гуляет женщина с ребенком. Они идут смотреть на грустных клоунов и львов. Они совсем близко. Значит я пока не могу открыть рот. Я имею в виду, когда кто-то живой рядом нужно молчать.
Я слышу голос мальчишки: А там будет слон?
Мать шагает так же прямо. И молчит. Она тоже не хочет ничего слышать,
Сын останавливается и дергает ее за юбку. Маленький надоедливый мальчик.
-Ну скажи мне, - просит он. Несмышленый и бестолковый. Он может вырасти и не исправиться. Застыть во времени. Через 20 лет будет все также дергать мать за юбку и задавать вопросы про слонов.
Или вырастет и начнет мучить других своими комплексами. Как отец моего отца.
Мать смотрит строго. Она не хочет говорить ни с кем. И в цирк тоже не хочет. Но нужно успокоить мальчика и дать ему то, что он хочет, чтобы не было еще хуже.
Она тоже останавливается и говорит: Надеюсь будут.
И успокоенный сынишка сразу же затыкается.
В его голове полно гениальных идей, ничьи зубы не надкусили огромное первородное яблоко. Оно пока целое. Проблема в том, что глупенькому мальчику все равно. Он хочет в цирк смотреть на клоунов и слонов.
Твои губы выговаривают: а какое было у тебя детство, ты помнишь все?

***
-Потерпи еще немного, - говорит он.
Его джинсы валяются на кресле. Неаккуратные и скомканные. Одна штанина вывернута так, что торчат швы.
Я лежу, мои ноги трясутся. Их сводит спазмом. Боль – то, что я чувствую сейчас. И это заглушает все остальное.
Его лицо далеко. Это все из-за моего роста. Я вижу только волосы на груди и они не вызывают ничего кроме неприятного чувства отвращения. Иногда я провожу по ним пальцами. Мне представляется будто ты и есть весь мир.
-Не хочу, - отвечаю я и пытаюсь выползти из под-него.
Не так-то это просто. Делаю усилие. Ничего не получается.
Сейчас я расскажу как попала в эту ситуацию. На эту постель с прожженным сигаретой пледом. Возможно, тебе это покажется непристойным и диким, но я сама так решила. Есть такие люди, которые больше всего обожают доводить до истерик других. Они прикидываются кроткими овечками, когда их пытаются поймать, этих злобных сосунков. Все эти милые девчушки-садистки, отвинчивающие головы Барби когда-нибудь вырастают. Вылезают из скорлупы и продолжают играть. Только объекты теперь не плюшевые мишки и пластмассовые игрушки, которые можно испортить. Они нацеливаются на людей. Живых людей.
Подростки-садисты в волчьих шкурах, прикидывающиеся кроткими на судах, когда их родителей лишают прав на их же детей.
Они, эти паразиты ставят себе цель и добиваются. Беспощадность. Тут не важны средства, главное получить то, чего они хотят. А зачем и сами не знают. Их проблема в том, что в детстве они не хотели играть как все. Эти злобные гении нашли свое целое яблоко, а не просто огрызок. Они заглянули в себя и обнаружили сокровище. И мир больше не такой каким его пытаются навязать. Они видят все как было изначально и не пытаются жить в рамках.
Моя мать не выдержала и сбежала, отец сделал это раньше, поэтому я сейчас здесь.
Я говорю:
-Ты делаешь мне больно.
-Ну чуть-чуть, - молит он.

Мне нравится когда другие просят меня. Так я чувствую себя нужной. Раздуваю свою значительность.
Точно так же как в детстве, когда я была мерзким невыносимым ребенком.
Мать. Из-за меня она сбежала. Мало кто сможет терпеть дьявола. Даже если на нем нежного цвета юбочка и милейшие чулочки. Когда твоя дочь шепчет себе под нос и дико смотрит на людей, становится не по себе. Когда ты идешь ночью в туалет она сидит на диване и смотрит на стену, начинаешь задумываться как выбраться из этой реальности, где тебя ненавидят.
Руки царапают его спину, мой рот кричит: оставь меня в покое!
Планета вертится. У него есть чем заняться. Написать еще одну бестолковую книжку или скурить сигарету. Проклясть тот день, когда я пришла на его порог с чемоданом и сказала, что буду жить с ним. Просто потому что он единственный кто любит меня. Слишком сильно. Так сильно, что это желание вырывается наружу и всецело поглощает. Овладевает сознанием. Бороться уже бесполезно. Я – героин. Эта любовь сгубила отца моего отца, когда чертова ищейка запрятала его куда подальше.
У каждого писателя своя муза, каждый черпает вдохновение в определенном извращении. Любоваться на сорванный цветок, который гниет – это тоже извращение. К Вашему сведению.
Моя красота. Она не безобидна. Внешность – обман. Всегда. Не верьте глазам и чудному голосу. Они обязательно Вас обманут.
Мужчина молчит и делает мне больно.
-Капризная муза, - стонет он.
Я просто издеваюсь над ним. Подпитываюсь. Отбираю чужие эмоции. Знаю что верит мне. Хочу побыть капризной.
-Хватит, - ору я так истошно, что он закрывает мне рот ладонью.
Кусаюсь. Следы от маленьких острых зубок превращаются в крохотные капли. Они разбухают. Ему все равно на боль. То, что он чувствует сейчас ни с чем не сравнится. Воссоединение. Трахать свою музу – верх искусства.
Тот, кого ты любишь чаще всего причинить боль. Для него это легко и он знает об этом. Поэтому не останавливается и молча кусает еще раз.
На секунду ты замираешь. Планета крутится, а ты останавливаешься.
Не понимаю зачем. На нас ничего нет. Форточка открыта. Чувствую ветер на своей коже. Холодно.
-Помолчи хоть минуту. Насильно переворачиваешь меня и, скрутив сзади руки, продолжаешь с удвоенной силой.
На этот раз мне на самом деле больно. Ничего не поделаешь. Доигралась.

***
Люди творчества эгоисты. Им не нужны чужие работы, они создают свои и ждут похвалы. Как самовлюбленные дети. Ты уже много обо мне знаешь, я о тебе ничего. Этого достаточно для перехода на другой уровень. Раз мы познакомились, пора немного рассказать о себе. Чем я занимаюсь в свободное время. Что я вообще делаю кроме хождений по литературным встречам и заседаниям в арт-кафе?
Моя временная работа похожа на те процессы, которые происходят в церквях. Старые люди – источник финансирования. Бабушки покинутые и нежные. Забытые люди, души которых тоже нужно поливать, чтобы они не засохли. Этим занимаются телевизор и духовные служители. Коробочки с горящим экраном. Ящики, которые дают возможность подглядывать за чужой жизнью, когда уже нет своей. И еще помощнички. Попы, отсиживающие пятые точки на стульях. Выслушивающие их рассказы и исповеди. У телика молчат и слушают божьи одуванчика. В церковь приходят выгововариваться. Так решаются две важные проблемы.
Впавшие в маразм люди. Мозг хранят информацию выборочно. Это не зависит от ее смысла или значимости. Их головы пустеют. Из года в год. Они приближаются к совершенству и опять видят то, что было доступно когда-то. Когда они были естественны. Именно в этот момент все заканчивается.
Период между началом и концом жизни не самый лучший. Ты все понимаешь и не можешь отделаться от знаний, которые кишат в голове.
Все эти бабушки. Они счастливы и не понимают этого. Как и много лет назад. Ведь маленькие люди всегда хотят стать большими, а большие маленькими. Невозможно полностью достичь совершенства. Оно всегда недоступно. А что если попытаться застыть во времени: остановиться и просто наблюдать? Может тогда проще будет осознать идеал? Вернемся на землю к более простым вопросам.
Когда приходит время помирать, нужно делать выбор кому достанется жилплощадь. Какому из благодетелей, помощников с этого света? Глупой соседке по лестничной площадке или, может, любимой кошке с тремя лапами? Нет, соседка не знает что с ней делать, а кошку можно отдать самому душевному человеку на свете. Доброму и святому. Вместе с квартирой. Он позаботиться о них, когда я окончательно засохну, - так думает одинокая набожная бабушка.
Я делаю примерно тоже самое. Только в более извращенной форме. Я и поп и бабушка одновременно. Моя задача много знать и говорить то, что я знаю. Умело использовать информацию, которая так долго рассортировывалась по полочкам в голове. Слова – мое оружие и бич.
Рот открывается и произносит:
-Добрый день. Я рада нашей встрече.
На мне очередное вычурное платье. Огромный бант, брошь с гигантским камнем или высокая прическа. Обязательно яркая помада. Никаких бледных губ. Люди должны запоминать меня. Всеми этими игрушками я въедаюсь в их головы. Смертельный вирус для плохо защищенного носителя информации.
-Большое спасибо, что решили уделить мне минутку, - щебечут мои жертвы порхая по широким коридорам.
Нужно соблюсти все приличия. Чтобы все было по правилам. Заходим в дом.
В парадной не пахнет мочой и бомжами. Стены недавно выкрашены, а потолки отбелены.
-Я покажу Вам свою коллекцию! Вы непременно должны видеть ее. Она чудесна!
Поднимаемся по лестнице. Я не говорю ни слова. Мне все равно что происходит сейчас. Человек, который идет рядом абсолютно безразличен и не интересен.
В прихожей все чисто и убрано, в столовой светло и просторно, гостиная с кожаными диванами не может не нравиться.
-У Вас работал дизайнер? – мой первый вопрос.
Человек хлопает ресницами и улыбается. Волосы похожи на парик. Я не знаю чему верить.
-Что вы имеете в виду?
Иногда моя работа выводит из себя. Задача не такая уж легкая: запустить вирус в мозг и сделать так чтобы он все сожрал. Отойти и наблюдать или сидеть на стремянке и пережевывать эту информацию чтобы выплюнуть и не подавиться.
Пытаюсь объяснить:
Вы же не сами все это придумали и сделали так, что получилась гармоничная картина? Ведь так?
Для меня ответ очевиден.
-Вообще-то я дизайнер, - мягкая улыбка.
Чувствовать как кто-то рядом раздувается от гордости не всегда приятно. Как сейчас.

Обеденный стол круглый и белый как питерский снег. Если говорить красиво, то цвета слоновой кости. Человек ставит на ровную поверхность 2 чашки чая. Они пусты. Глаза улыбаются. Им что-то нужно. Как и мне.
Она возится у чайника. Высыпает печенье из пакета на тарелку.
-Поговорим о вашем детстве?
Это та тема о которой люди, как раз, не очень любят трепаться. Извращенцы обожают копаться в чужих душах. Так они находят наслаждение и подпитываются им.
В месте, где я нахожусь, огромные потолки. Чувствую себя в церкви. Я – священник, отпускающий грехи и переводящий людей за руку. На тот свет. Смотрю на эти светлые стены с ангелами на светильниках. Снизу они кажутся крохотными.
Моя голова задрана вверх. Я не хочу чтобы кто-то ковырялся внутри меня. Не люблю этого.
-Красивые купидоны, - так я перевожу тему со своих болячек на ее. Приветы из детства. Открытки, которые ты получаешь и сходишь с ума.
Пахнет чистотой. Стерильностью. Запах моющих средств для стекол и ковра. Она ничего не отвечает, только улыбается. Подходит в шкафу и открывает его. Еще одна красивая вещица с дубовыми ножками и резными дверцами. Огромная и необъятная. Посреди столовой она сильно выделяется. Как пятно. Берет сахарницу и несет к столу. Вода тонкой струйкой льется в фарфор.
-Так чисто. Горничная? – мой вопрос бестактен. То, как я его задала.
Она дергается. Теперь я вижу лицо в мельчайших подробностях. Оно повернуто ко мне. Чашки, которые женщина заполняла чаем почти пустые. Носик чайника наклонен и кипяток стек на паркет. Весь образ дамы выражает легкое смущение и негодование. Неожиданность.
-Что? – выдает она.
Вывести чопорного человека из равновесия довольно просто. Сбить его настройки. Все могло идти плавно и непринужденно. Вместо резкого «горничная?» я могла бы спросить «У вас в доме так чисто. И как Вы все успеваете?». Комплимент. Луч славы. Она бы улыбнулась и ответила «Ох, что Вы! Мне помогает горничная». И все остались бы довольны. Разговор шел бы по правилам. Но я не этого добиваюсь. Нужно выкинуть ее за границы привычного мира, чтобы она не смогла защищаться. Так и только так я смогу получить то, что мне нужно. То, что я обещала.

***
Пощечина, на моем лице, испортила все. Ты все сломал и разрушил. Если бы не она, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.
-Ты сам дьявол, - твои слова, - не подходи ко мне.
Мне нет 16. В любой день после своей школы я могу направиться в одно удивительное место. Там сидят на советских табуретках жирные тетки и ведут записи.
У тебя с ними похожая работа. Вы уродуете бумагу. Это дело вашей жизни. Размазываете мякоть яблока по листу и называете это творчеством. Пытаетесь вытащить из себя хоть крупицу вдохновения.
Стою и молчу. В моих руках зажата веревка. Мыло где-то в ванной в огромной розовой мыльнице-ракушке. Оно мне не нужно.
Мой рот густо намазан бардовой помадой. Остатки матери в золотом флакончике. Все, что я хочу помнить о ней. Рука с веревкой крепко сжата.
-Я говорила тебе больше так не делать! – кричу я и сильно опускаю ногу на пол. Глухой хлопок об паркет. Теперь моя нога болит, но я пока не чувствую этой боли.
В этот раз ты переиграл свою роль. Превзошел самого себя в моих глазах. Возвысился в своих извращениях. И мне это не понравилось.
В воздухе разливается запах одеколона и страха. Я чувствую твой пот. На рубашке под мышками – расплывшиеся желтые пятна. Я не хочу чтобы они засохли. Это значит что ты успокоился и не боишься меня. Контролируешь ситуацию. Делаю шаг вперед.
Ты лежишь на кровати и смотришь на меня во все глаза. Конечности закреплены так, что нет надежды выбраться самостоятельно. Ты уже не распутаешься.
-Отойди от меня! – визжишь ты.
Это наша игра. Где ты пленный, а я главная. В этот раз правила придумала я. Жертва тоже иногда хочет почувствовать власть.
Еще шаг. Набрасываю петлю тебе на шею. Достаю фотоаппарат и делаю свой лучший снимок. Это все. Я ухожу. А когда возвращаюсь тебя нет.
Теперь страшно становится мне. Платьице прилипает к спине. Простенькое желто-красное без рюш и ленточек.
До вечера передвигаюсь по дому осторожно, чтобы ничего не задеть и случайно не наткнуться на тебя. В темноте.
Ночью не сплю. До 5 утра. Сижу в широко раскрытыми глазами и читаю книги в твоем огромном зеленом кресле. Оно обтянуто кожей. Пополняю свою коллекцию знаний.
Я просыпаюсь от боли. На кровати. Связанной. Слова – мое единственное оружие. Только я открываю рот, получаю пощечину. Ты говоришь «заткнись» и продолжаешь делать то, что делаешь.
Молчу. Слезы текут по подбородку. Ты открываешь глаза и замечаешь их.
Внимательно смотришь и спрашиваешь:
-Тебе хоть чуточку стыдно?
У меня два варианта. Признать свои грехи или промолчать. В воздухе пахнет потом. Моим и твоим. Это называется любовью.
-Конечно, - я плачу. Реву и кричу о том как сожалею.
Твой язык касается моего лица, слезы исчезают в темноте. Внутри тебя.
Останавливаешься. Мы оба теплые. Без тебя я остываю и чувствую пустоту. Прижимаешь мое тело к своему.
-Я люблю тебя больше всех. Никогда не покидай меня и не делай так больше.
Крупные горячие капли на моем теле. Сидишь скрючившись на кровати и обнимаешь. Снова тепло.
Глажу тебя по голове и улыбаюсь. Сейчас выиграла я.
Через какое-то время приходят какие-то люди и забирают меня. Ненадолго. «Чтобы помочь».
Твой чертов издатель, эта хищная ищейка зашла к тебе в гости и все разузнала. Нашла тебя связанным. Ты обратился к другу с мольбой о помощи, чтобы избавиться от своей мании, излечиться, стать полноценным. Он освободил тебя и спрятал. Нас разлучили.
Теперь я зла на всех тех, кто ему дорог. Всех этих психов. Ходячих легенд.

***
Когда я нашла тебя было поздно.
Твоя кожа сморщенная как засохший гриб, руки уже не такие сильные как раньше. Протягиваешь одну из них. Рукопожатие слабое как у ребенка.
-Обними меня, - просишь ты.
Комната, в которой я сейчас нахожусь пытается обмануть посетителя. Тут пахнет душистыми розами и хвойными деревьями. Если закрыть глаза можно представить что ты в прекрасном саду роз или на поляне. Замечательной поляне с белочками и мышками. А вокруг целебные деревья.

Меня дергают за рукав и пытаются вывести из равновесия.
-Ну же, я жду.
Не хочу открывать глаза и видеть мир таким какой он есть.
Теперь у него, человека, который продолжает меня любить, два занятия. Он пишет письма в которых извиняется. И еще ждет меня чтобы получить новую порцию пустых тетрадей.
Сижу на кровати. Около меня целая стопка таких вот тетрадей. Еще не искалеченных и чистых.
Рукав моей кофты натягивается.
-Ну же! Поговори со мной!
Невыносимо сидеть посреди сада роз, когда тебя дергают. Я знаю что когда мои веки поднимутся, все разрушится. Передо мной будешь стоять ты: маленький и скрюченный. Сморщенный как шерстяной свитер после стирки. С исчезающими фрагментами воспоминаний. Каждый день мы будем становиться похожи друг на друга все больше и больше. Мое состояние и твое станет почти одинаковым. Разница в том, что я могу скрываться и казаться адекватной. Глубоко дышу.
Ничего не поделать. Когда-нибудь нужно будет очнуться. Сейчас или минутой позже не имеет значения.
Мои глаза уставились прямо на тебя.
Стоишь и продолжаешь махать руками и кричать: Я тут!
Проще признать что запах роз маскирует мочу, а хвойный… лучше вообще не думать об этом. Что некоторые из тех, кто наполняет комнаты этого здания лишены рассудка. Их личность почти полностью стерта вирусом. В этом есть и моя вина.
Ты – моя лабораторная мышь. Жертва своей любви стоит и шаркает ножкой. По-детски глядит на меня и капризничает.
Мне больно видеть тебя таким. Обезумевшим и почти пустым.
-Миссис Медсестра сделала мне больно вот сюда. - отодвигаешь штанину и демонстрируешь кожу в красных пятнах. Это следы от уколов.
Глажу тебя по голове и прижимаю к себе. Ты опять плачешь как и каждый раз когда я прихожу. Крупные капли стекают на мои руки как когда-то.
Сижу тут в этом проклятом месте и обнимаю то, что от тебя осталось. Больше всего я сейчас ненавижу того ищейку, твоего лучше друга, издателя. Он разлучил нас на годы.
Планета вертится и время не остановится просто потому что я этого хочу.
Ты отрываешь лицо от меня и говоришь:
-Она опять приходила и разговаривала со мной. Эта самая, миссис Медсестра. Она злая.
Эта самая она стоит сейчас за дверью и победно улыбается.

***
В месте, где мы сидим тепло и уютно. Ветер доносит до меня сигаретную вонь. Тошнотворный запах. Совсем рядом.
Твои пальцы прямые и тонкие. Между ними сигарета. Еще одна палка с ядом внутри.
-Моя кожа такая красивая. Это важно быть внешне совершенной, - добавляешь ты.
Самовлюбленная девка. В твоих руках зажигалка и заполненные буквами листы. Мать, которая ведет сынишку в цирк уже далеко. Они ушли и оставили нас одних. Теперь никто не подслушает.
-Ты же помнишь того типа? Виктора… Зачем он передает тебе новые записи?
Где-то кричит ребенок. Не так далеко детская площадка. Они постоянно кричат, эти эгоистичные дети. Пищат и требуют внимания. Добиваются его любыми способами если не получают. И способы эти пугают.
-Не твоего ума дело. – Протягиваю руку к бумагам. Теперь они у меня на коленях. Достаю один лист и изучаю. Ничего интересного. Очередные рассуждения на религиозные темы, есть еще какие-то сведения о демонах. Но люди в них мало верят. И это их главная ошибка. Прикидываясь ангелочками некоторые фальшивят.
Мы пришли сюда не просто так. Я должна выбрать тот материал, который способен довести до безумия. Снести крышу и тормоза. Еще один будет болтаться в петле после встречи с нами. Мной и Вандой.
Она смеется. Сгибается пополам как листок бумаги. На моих глазах. Игра одного актера. Действует. Во мне просыпается бешенство.
Она затягивается сигаретой и выдыхает дым мне в глаза. Они закрыты очками от солнца.
-От тебя ужасно несет прокисшим молоком. Хватит отбеливать кожу, ты и так похожа на смерть.
Ее хохот становится только громче. Тело бьет дрожь. Я не удивлюсь если она свалится со скамейки на землю.
-Возьми себе в руки и объясни в чем дело.
Сигарета давно валяется около моих ног. Я наступаю на нее, чтобы дым не забивался мне в ноздри. Это гораздо более мерзко чем чувствовать запах ее лица. Подгнившие грейпфруты, несвежий чеснок, лимон, который прежде чем выдавить сок она опускала в чай. Все ради белизны кожи. Я много знаю про все эти маски ведь ты постоянно говоришь об этом.
Наконец ты падаешь и ударяешься.
-Да просто вспомнила лицо того парня, которого мы укокошили в последний раз.
Не до шуток. Надоело все это. Хочется остановиться.
-Сколько еще? Я хочу прекратить. Мне не нравится ходить на похороны так часто.
Черные брови сходятся на переносице. Лицо приобретает неприятное выражение. Густо намазанные бардовым губы поджаты. Три цвета. Огромные глазища беспощадно смотрят на меня.
-Ты будешь делать то что говорю я до тех пор пока полностью не отдашь долг.
Между белоснежными пальцами появляется новая сигарета. Дым у меня перед глазами. Cлова в лицо: Ты обязана мне жизнью, не забывай об этом.
Пауза. Не хочу ничего говорить.
-Тем более, осталось не так много. Самое главное – последний. Она затягивается и говорит: На твоем месте я боялась бы именно его.

***
В мире не все как в сказке. На любую силу найдется другая сила. Любой аргумент можно оспорить. Любую программу взломать. Любого человека выкинуть за рамки привычного и мира и довести до безумия.
Мать бросает тебя и исчезает. Потому что ты была невыносима. Постоянно мучила ее и бесила. Маленький дьявол. Слишком сильный манипулятор.
Затем ты получаешь то, чего добивалась. Стоишь с чемоданом и смотришь снизу вверх на отца своего отца. В тебя нельзя не влюбиться. Провокатор. Юная Лолита.
Воскресшая и вновь молодая.
Потом какая-то ищейка отбирает тебя от того, над кем ты издеваешься. Кого ты любишь.

Приемные семьи. Всего две. С них все и началось. Первый раз я сделала это неосознанно. Я просто хотела свою жизнь назад и это, как мне казалось, был единственный способ вернуться. Однако за самоубийством той женщины не последовала награда. Меня определили в новую семью.
-Вон та девочка с красивыми темными глазами. Она нравится моей жене. Можно с ней поговорить? – задал вопрос тот, кого я ни разу не назвала отцом.
-У нее непростая история. Вы уверенны?
Мужчина отмахнулся от предупреждения. Он сказал:
-Это все предрассудки.
Сидя у них дома, я мечтала о том, кто делал мне больно. Человек, который мне подчинялся и которого я гладила по голове. Который прижимал меня к себе. Они не понимали меня, эти новые предки. Придуманные, навязанные, официально задокументированные.
Тогда она впервые пришла ко мне. Ванда.
-То есть это и есть та реальность, в которой ты хочешь жить? – было первое что она мне сказала.
Я обернулась и увидела высокую женщину в длинном черном платье с густо намазанными губами. Бардовые. Как у меня. От нее пахло несвежим молоком и петрушкой.
Я вытерла слезы и спросила кто она такая.
Ее рот засмеялся, сигареты выпала из мундштука на пол. Тело тряслось. Она издевалась: Глупая девчонка. Думаешь ты такая крутая?
-Хватит! - Я подошла и ударила ее. Как будто ей было все равно. Как будто она не чувствовала боли в тот момент.
Однако после этого женщина перестала хохотать. Подняла сигарету и сказала:
-А ты забавная. Предлагаю сделку.
-Что за сделка?
Ее рука открыла сумочку и достала оттуда ножницы. Они блестели.
-Ты ведь больше всего на свете хочешь вернуть его, так?
В помещении пахло страхом. Моим страхом. Желтые пятна расплывались по футболке. Спина и подмышки. Ладони и лоб. Все в поту. Я кивнула. Этого было достаточно.
Острие ножниц дотянулась до моих волос. Щелчок и пряди валялись на полу. Обрезанные и больше ненужные. Как цветок, который срезают ставят в вазу, а потом смотрят на него пока он гниет.
-Я сделаю так, что ты попадешь в круг литераторов. Друзей твоего деда. И расквитаешься с тем мужчиной. А через какое-то время найдешь и того, кого потеряла. Взамен будешь делать что я скажу. Талант в тебе есть. Ты умеешь сводить с ума.
В тот день я сделала самый безумный поступок в своей жизни. Мне нужно было встать и уйти как и вам. Только уже поздно что-то менять.

***
Когда я в первый раз пришла в больницу первое что бросилось в глаза были детские рисунки. Их развесили по стенам чтобы пациентам было легче. Яркие краски и улыбающиеся лица по идее должны возвращать веру в жизнь, давать надежду. Я шла по коридору и была счастлива и без этих рисунков.
Мне казалось что ты попал сюда случайно. Из-за какой-нибудь ерунды. Быть может аппендицит или еще что-нибудь.
Толкаю дверь и вижу тебя. В моих ухоженных руках букет свежих цветов. Улыбка исчезает. На краю кровати сидит глубокий старик. Его зубы почти выпали, волосы поредели и приобрели серый оттенок. Кожа похожа на серый высохший гриб.
-Ты пришла, - говорит он и протягивает руки.
Подхожу ближе к кровати от которой тоже пахнет розами. Закрываю глаза чтобы вдруг не заплакать. Пытаюсь найти баланс и восстановить жизнь.
-Ну же, обними меня.
Не хочу эту реальность, где ты не мужчина, а беспомощные седой старик. Которому нужна помощь. Который, быть может, скоро умрет. Я хочу, чтобы ты жил вечно.
За дверью стоит Ванда и улыбается.
Когда я выхожу из палаты она продолжает красиво скалить зубы и разглядывать детские рисунки. В сумочке лежат сигареты, я точно это знаю. Еще я знаю что готова наброситься на нее и задушить холенными руками. Сжать горло, чтобы глаза стали еще больше.
Иду по коридору не обращая ни на кого внимания.
Доктор подходит и что-то говорит. Я узнаю что ее зовут Мириам. Мне становится известно что я могу приходить сюда два раза в неделю. До моего сознания доходит что все скоро закончится. Если я не буду помогать больнице и доктору Мириам. Мне рассказывают о каких-то счетах за несколько лет. А она стоит и так же смеется. Эта Ванда.
Мы выходим на улицу. Идет мелкий противный дождь. Наша обувь покрывается пятнами. Они расплываются и становится мокро.
Садимся в машину. Я вставляю ключ в отверстие и включаю радио. Громко, чтобы люди не слышали как я набрасываюсь на тебя.
-Ты знала! Точно знала что с ним и где он! Почему ты так поступаешь?!
Огромные глазища смотрят мне в душу. Твой палец нажимает на кнопку и стекло опускается. Ты затягиваешься и стряхиваешь пепел на асфальт. Делаешь это еще раз и выдыхаешь дым мне в лицо. На мне нет очков. Я безоружна. Слова – это все, что у меня есть. И я не упущу свой шанс.
Мы разговариваем. Долго. Я должна вывести тебя, свести с ума. Атмосфера безумия – то, чего я добиваюсь. Взломать мощнейший компьютер, избавиться от вредоносного вируса, уничтожить его еще более сложным и оттого почти совершенным.
От меня не пахнет розами. В машине разлит запахом страха и сигарет. Твоего страха, твоих сигарет. Ты куришь не переставая. Потому что боишься меня. Боишься того, что я говорю. Своими словами я уничтожаю тебя. Они звучат заклинанием.
На стоянке стоит охранник. Ему нечего делать. Он подходит и стучит в окно.
-Все в порядке?
Я не обращаю внимания и говорю дальше. Твои темные глаза резко контрастируют с белой кожей. Они становятся еще больше. Они похожи на мои. Ты вообще похожа на меня. Мы одеваемся почти одинаково, красим глаза и губы тоже одинаково. Наша кожа белая и ухоженная. Запекшаяся кровь, молоко и черные линии бровей.
-Может помочь чем? – этот охранник мешает мне. Но я справлюсь.
Нажимаю на кнопку, стекло поднимается. Охранник исчезает.
Последние минуты моего проклятия. Тебе все хуже. Ты сама себя ненавидишь и хочешь уйти. Добровольно. Так тебе кажется. Вирус проник внутрь и все разъедает.
Дверь машины открывается, ты выпадаешь. Я толкаю тебя ногой и закрываю дверь.
Поднимаю глаза и вижу мчащегося к машине охранника и медсестру.
В голове проплывают детские рисунки. Мне хорошо от того, что я сделала. От того, что ты лежишь полумертвая и еле дышишь. Я не собираюсь тебя убивать, только припугнуть, чтобы ты не лезла на арену из зрительного зала. Это моя история. Сиди на кресле и ешь сладкую вату.

***
Есть такие места, которые будто пропитаны отчаянием. В них приходят люди и хотят быть услышанными. Они заглядывают в рот светилам литературы и вытирают их слюни с белой рубашки, когда приходят домой.
Эти помещения заполнены новичками и уже состоявшимися сумасшедшими. Психопатами. Они ведут культурные диалоги чтобы замаскировать свою ненормальность. Все эти люди обманывают друг друга. У них много историй. Настоящих и придуманных.
Мужчина, который запирается со своей собакой в темноте и ждет музу.
Женщина с клетками мышей в специальной комнате. Она маскирует запахи и гадает на звериных внутренностях. От нее постоянно пахнет елкой. Как в Новый год. После знакомства с ней я не люблю этот праздник.
Прийти может любой желающий из этой комнаты. Приходите и вы. Она не откажет. Это превратилось в ритуал. Женщина-елка сделала из своего извращения целое шоу. Мышиный цирк, где главный герой умирает. Он – грустный клоун. Аплодируйте ему перед распятием.
-Вы сегодня рано, - говорит женщина с кучей ножей. Опасные игрушки по всей квартире. Ее плечи утопают в перьях. Она строит из себя актрису. Подражает и притворяется. Похоже все играют тут какие-то не свои роли. Все карты перемешались. Фокусы не удаются.
Только толстоватый писатель с рыхлым лицом помнит кто он. К нему я и направляюсь.
Игра по известным с детства правилам:
-Добрый вечер. Шейные позвонки сгибаются и голова немного опускается. Губы застывают в статичном состоянии.
Он оборачивается и тоже улыбается.
-Приветствую! Искренне Вам рад.
Я знаю что он не врет.
-У меня есть к Вам вопрос.
-Конечно, задавайте.
В наших руках шампанское. Капли пузырятся у меня на языке. Прежде чем встретиться с Вандой я должна немного выпить.
-Вы не видели ее?
Он не совсем меня понял: Кого – ее?
-Женщину в длинном черном платье и с яркими губами?
-Хм… а можно подробнее? Детали – они всегда важны.
Не могу с ним не согласиться.
Я открываю широко рот и говорю: Белая-белая кожа и темные глаза. Такое не может остаться незамеченным.
Серьезное выражение сходит с его лица. Он, кажется, понял меня. Глаза шутливо горят:
-У нее еще презентация книги сегодня? И все знают что она яркая звездочка?
Он берет меня за руку и подводит к зеркалу. На меня смотрят два огромных черных глаза.
Мои губы дрожат. Он не понял о ком я.
-Ванда! – кричу я. – Где она?

***
Мчась по коридору в плохом настроении не замечаешь ничего. Ни детских рисунков, ни пациентов, ни то, во что ты одета.
Сегодня среда – не тот день, в который я должна быть тут. Прием для меня закрыт. Я нарушила свой график и выбыла из привычной системы.
Сегодня мне говорят “приходите в другой раз”. Я почти получила нужную информацию, но медсестра позвала врача с собранными на затылке волосами и черными шпильками на ногах. Она скрылась в палате. Никого не пускали.
Сидеть и ждать единственное, что мне оставалось. Я это и делала. Пила кофе, смотрела на рисунки, пыталась проникнуться смыслом и улучшить настроение этими яркими красками.

Через какое-то время в коридоре появилась уставшая женщина. Я бросилась к ней.
-Как Ванда? Она жива? – первый вопрос.
Докторша смотрит на меня непонимающим взглядом. Очки делают ее глаза огромными. Они больше моих собственных.
Она говорит, что обычно я прихожу к дедушке.
-Да, да, но сейчас меня интересует Ванда. Она выпала из моей машины.
В моих руках на этот раз нет роз, но я чувствую их запах.
-Мириам! Вы сказали ей?! – кричит санитарка.
Она продолжает истошно орать, будто это ей сейчас больно: Мириам! Лучше там - в коридоре! Я не хочу чтобы она упала в обморок тут.
Теперь ничего не понимаю я.
-Где Ванда?
Докторша зла. Она берет меня за руку и куда-то тащит. Мимо проносятся красочные картинки.
-Ну и бессердечная же Вы! Чувствую ее дыхание, запах, который исходит от халата. Он хвойный.
-Нет никакой Ванды. Есть только Ваш дед. И он несколько минут назад умер. И вообще мне надоели все эти игры в сочувствие и добродетельность.
Она тащит меня в палату и вталкивает в дверь.

-Посмотрите и не приходите больше. С вами свихнуться можно!
Скорченные остатки моей любви – это то, что я вижу сейчас.

***
Несколько дней я сидела дома. Потом начала выходить. Все зеркала завешаны. Официально я ведь христианка. Демон, которого крестили в младенчестве.
Все это время я вела себя образцово. После похорон перестала писать и ходить на встречи. Заперлась и начала заказывать еду на дом.
Ночью мне приснился сон, где я стою посреди арены и дикие звери прыгают в горящий круг. Их шкуры загорались и они, очень быстро, превращались в пепел. Где грустные клоуны плачут в углу, а красивые гимнастки прыгают вниз и разбиваются.
Стоя посреди горящих животных и трупов гимнасток я сама была похожа на грустно клоуна. Отбросила обруч и заплакала. Все зрители давно ушли. Горячие слезы падали и шипели, когда касались арены. От нее шел пар.
-Ты уверенна что это конец? – прозвучало из зала.
Все прожекторы направлены на плачущую меня. Я в центре истории. Как и хотела. Вот только удовольствия я больше не испытываю. Свет падает на меня. Он холодный и резкий. Почему-то красный, такого цвета как свежая кровь. В его лучах пляшут крохотные пылинки. Фигура движется из зала. Она темная и безликая, я не могу понять что ей нужно.
-Грешница. Думаешь на этом история закончится? Ты похоронишь деда и станешь полноценной? – голос разносится по всему залу.

Чьи-то губы шепчут: нет, тут не будет простого конца. Не жди. Ты должна мне.
Она предстает передо мной во всей красе. Эта грациозная женщина в длинном черном платье до пола.
Встаю. Ярость – то, что я чувствую сейчас.
-Ты обещала что мы будем с ним вместе! – я кричу, - Говорила, что я найду его и буду рядом. Что застану его прежним!
Ты садишься на краешек арены, мимо нас пробегает последний горящий лев. Через секунду он уже пепел, рассыпавшийся по лицу одной из мертвых гимнасток.
Я знаю что в сумочке сигареты. Ты достаешь одну, вставляешь в мундштук и произносишь:
То есть ты готова продолжить чтобы опять быть вместе с ним?

***
Я сижу на лестнице, заляпанной голубой краской. Рядом висит остывающий труп. Меня сейчас стошнит. Ванда толкает ногой ведро с тряпкой и я блюю.
-Еще один человек. У тебя дар убивать, девочка.
Вытираю рот рукой. Помада размазывается по белой блузке. Она прилипает к ткани и остается там. От меня пахнет желудочным соком и еще какой-то дрянью.
Мой ужасный рот произносит:
-Я хочу знать что ты делала после того, как бросила меня, мама.
Она кладет дымящуюся сигарету на ступеньку лестницы и тянет ко мне руки. Со стороны может показаться трогательным. Отворачиваюсь и кричу: давай без этого!
Ее губы цвета запекшейся крови растягиваются. Они будто вымазаны вишней.
-Это не важно. Я скажу тебе правду о тебе и мне. Хочешь? Но после этого ты уйдешь. Сотрешь себя как вирус чтобы больше не портить жизнь другим.
Самоуничтожение – не то, о чем я мечтала. Уничтожить ценный носитель информации. Огромное количество книг записано в моей памяти, мне подарен дьявольский дар. Мир лишится еще одного грешника. Кому от этого станет хуже?
Поднимаю на нее густо накрашенные глаза. Они огромные и черные. Смотрят на нее в упор: Ты обещаешь?
Ванда заливается хохотом.
-Ну конечно!

***
Сидеть и ждать чудо-истории рядом с болтающимся на люстре трупом не так романтично, как может показаться. Я иду в ванную в поисках освежителя воздуха. Ты идешь со мной.
-Все в порядке, - говоришь ты.
Я отмахиваюсь: Подожди.
Закрываю нос ладонью и двигаюсь в темноте на ощупь. Захожу в дверь. Нащупываю выключатель. Передо мной белый унитаз и раковина. Я умываюсь, чтобы смыть остатки помады. Снимаю блузку и застирываю ее.
Ванда щелкает замком.
-Чтобы никто не помешал, - говорит она.
Я искренне не понимаю кто нам может помешать. Сплевываю. Набираю в рот ополаскиватель и разжимаю губы. Синяя жидкость стекает по телу. Что-то остается в раковине.
Я смотрю прямо в зеркало и то, что вижу, пугает меня.
Нагибаюсь и забиваюсь в угол. Закрываю глаза руками чтобы ничего этого не было.
-Все хорошо.
Ванда берет меня за руку своими белыми пальцами и тянет к зеркалу. Я сижу все так же. Она нагибается и открывает мне глаза руками. Ее губы шепчут:
-Боюсь, детка, это может свести тебя с ума. То, что ты сейчас увидишь.
-Мне кажется я уже давно сошла с ума.
Она не отвечает. Просто берет меня под мышки и поднимает. Обхватывает сзади и ведет к зеркалу.
-Открывай глаза, - шепчет она мне прямо в ухо.
Планета крутится и мир, в котором я живу уже не станет лучше. Так чего мне еще бояться?
-Самый страшный вирус здесь ты.
Я открываю глаза и вижу свое отражение. Темные глаза с расплывшейся тушью на щеках и подбородке. Под лампой моя кожа смотрится как снег. Настоящий снег.
Оборачиваюсь. Ванда стоит у меня за спиной. Подходит ко мне и облокачивается подбородком о плечо. Ее зад оттопырен, а волосы растрепаны. Губы все такие же яркие.
-Что ты видишь?
Внимательно всматриваюсь. Опять оборачиваюсь и смотрю в зеркало. Я повторяю это несколько раз.
Тебе надоело. Ты усаживаешься на краешек белоснежной ванной и брызгаешь освежителем воздуха. Я чувствую запах сотни елок. Женщина зажигает сигарету и затягивается.
-Отвечай, - говорит она, - что ты видишь?
-Я не хочу верить в то что вижу, - это моя реплика.
Она улыбается и затягивается. Затягивается и выдыхает.
-Ты видишь только себя. Считаешь что стоишь в центре и все на тебя смотрят. Она выдыхает дым, эта Ванда.
-И ты права.
Молчу.
-Я – это то, что ты хочешь видеть. Ты воскресила меня и вдохнула жизнь в фантазию. Так ты поддерживаешь одну из важнейших иллюзий своей жизни.

***
Повара и официанты курят на улице. Я сижу между столами и злюсь. По полу разлит суп. Смотрю на остроносые туфли.
-Ты сама этого хотела. А теперь выполняй.
Процесс самоликвидирования не так прост как мне казалось. Если поблизости нет хорошего манипулятора. Все что меня держит – это обещание.
Я говорю: а что если я откажусь?
Ты играешь волосами и смотришь на меня сверху вниз.
Люди придумывают мир и живут в нем. Чтобы оправдать свои надежды и существование. Реальность – всего лишь отражение нас самих. Она такая какой мы ее представляем ее. В голове. Если тормоза спущены, видим то, что хотим видеть.
-Тогда я сведу тебя с ума. Сделаю то, что ты делала с другими.
Злость – это то, что я чувствую в данный момент своей придуманной жизни. Я могла бы все исправить и уничтожить тебя или заменить твой образа ликом отца моего отца. Но – ты слишком давно сидишь в прописанной до мелочей программе. Мозг частично стерт вирусом и лучше уже не будет.
Мои засохшие губы разлепляются:
-У меня есть шанс забыть все это?

Я просто хочу удостовериться. В мире, где уже давно нет хорошего конца, все постоянно идет не так как хочется. Но может в этот раз меня услышат?
Ты стоишь прямо передо мной. Вижу только складки твоего платья. Приходится подняться и сесть.
-Давай руку, - говоришь ты.
Я хватаюсь за нее и тяну на себя. Не получается. Со мной играет мое же подсознание. Встаю и усаживаюсь на краешек стола.
-Так что насчет шанса?
Женщина с черными бровями качает головой. Дама с белой как у мертвеца кожей даже не улыбается. Так она серьезна.
-Хорошо, - выдавливаю из себя, - но я хочу узнать что в этих письмах. Дай взглянуть на то, что он писал.
Кажется что плита загорается. Кто-то оставил что-то в печи. Кажется или есть на самом деле? Не знаю… В моем случае сложно увидеть что-то настоящее.
Ты достаешь письма из сумочки и зачитываешь:
«Только за одно прошу простить. За то, что делал тебе больно. Ты – моя маленькая муза и я не мог не обладать тобой. Жадность мужчины вполне естественна, если он любит кого-то. Просто мне нравился мир, в котором я жил.

Писатели умеют расширять границы дозволенного. Познания некоторых из них так велики, что они не могут отличить «плохого» от «хорошего». Это все знания и их противоречивость. Истины нет, мы все сами придумали и наклеили ярлыки. Тут не осталось почти ничего живого. Я знаю что дерево вырабатывает кислород, что под его корой ползают жуки и сжирают его изнутри. Мне известно, что личинки греются на его листьях… И я не могу смотреть на него как просто на дерево и любоваться. Я уже давно забыл что это такое – быть глупым.»

Ты достаешь листок с другим почерком и громко читаешь:

«Я рад, что ты пришла в мою жизнь. Ворвалась и пыталась сделать все, чтобы я чувствовал себя счастливым. Спасибо».
Наивность. Горячие слезы падают на пол и шипят. Около моих ног огонь. Около меня бардовые туфли и они плавятся. Твои руки покрываются волдырями. Они лопаются и на меня брызгает желтый гной с кровью. Кто-то подходит и тянет меня за руку. Не сопротивляюсь.

***
Воздух – то, чего не хватало. Дышать, когда комната наполняется дымом не так легко. Планета вертится, а я стою посередине кухни и просто пытаюсь вдохнуть воздух.
Твое обоженное лицо и мои опаленные волосы. Их кончики похожи на плавленую пластмассу. Открытки из детства.
Смышленая девчушка в пышной юбочке сидит на паркете и улыбается. На ней мягкие гольфики и белоснежная маечка. Кто-то громко кричит ее имя и она оборачивается. В руке зажата пластмассовая игрушка наполовину расплавленная. В этой маленькой ручонке. Перед девочкой свечка. Пол в каплях жидкой пластмассы. Дьяволенок сидит и улыбается.
-Все в порядке, - кричат мне в ухо. Оно сильно обожено. Его края похожи на угольки. Но я все слышу. Глаза слипшиеся и красные. Одежда местами отсутствует.
Чей-то рот приближается и говорит: Ты просто стояла и не шевелились. Если бы не я… - добавляет голос.
Похоже кто-то хочет чувствовать себя героем.
Выплевываю то, что у меня во рту. Это, кажется, обрывок тряпки.
-Почему он тут? – говорю я.
Кто-то нагибается и орет: Что?
-Я имею в виду что у меня во рту делает кусок ткани? – мои глаза не такие большие как обычно. Они слиплись и напоминают щелочки.
Рядом копошатся люди. Нос не пострадал. Он немного черный, но кожа цела. Я чувствую запах кислого молока и несвежей петрушки.
Между деревом и пожарной машиной стоишь ты и шепчешь. Губы цвета запекшейся крови двигаются. Я слышу твои слова хоть слышать с такого расстояния физически не могу.
-Я не закончила, - говоришь ты.
И тут что-то происходит. До меня доносится запах роз. Мои глаза закрыты.
Кто-то подходит и берет меня за руку. Он говорит: все хорошо. Ты будешь жить.
К женщине в черном платье подходит фигура. Она появилась из неоткуда.
Все пожарники куда-то исчезли, зеваки отвернулись. Все увлечены зрелищем. Как люди в цирке. Своими щелками-глазами я вижу только спины.
У силуэта что-то зажато в руке. Кажется, это веревка. Глаза слипаются. Не хочу видеть реальность такой какая она есть. Яблоки давно сгнили. От них остались трупы червей и пепел. Больше никто не прыгнет в горящий обруч.
Делаю усилие и вижу картинку из детства. Женщина. Я могу разглядеть ее лицо. Губы освещенным пожаром. Безвольно болтающиеся ноги. Открытые глаза.
Я окончательно запуталась.
-Теперь я тут, - ты держишь мои руки и пытаешься сказать что-то еще. Не понимаю. В мире, где все перемешалось, мне сложно.
-Доктор Мириам, ей уже лучше?
Этот голос заставил меня очнуться.
Передо мной стоял Виктор. Молодой и вспотевший. Растрепанный и взволнованный.
-Что это было, говорю я? Где Ванда? Она теперь умерла?
Ты вздыхаешь и с жалостью смотришь на меня.
Мусорные души способны на многое. Из огрызков они пытаются воссоздать целое. Если частей не хватает, обращаются к музе. У каждого она своя.
Кто-то запирается в темноте и держит морду собаки, кто-то режет мышей… В поисках вдохновения. У моей капризной музы огромные глаза и угольные брови. Яркие бардовые губы делают ее запоминающейся.
Только полностью поверив в историю, которую пишешь можешь создать шедевр.
Все начинается с мелочей. Чтобы вжиться в образ, примерить его на себя, можно купить помаду нужного оттенка. Попросить своего молодого человека для правдоподобности вырывать страницы из книг и приносить тебе, писать письма и отдавать чужому брошенному деду, которого ты навещаешь. Чтобы описать историю нужно поверить что все происходит на самом деле. Ты начинаешь придумывать родственников и ходить к ним в больницу. Идешь в магазин за туфлями и делаешь петлю. Удивляешься реакции своего мужчины, когда выдаешь невинные желания. Закрываешь глаза и представляешь что он это не он, что ты это не ты.
Главное, когда допишешь историю суметь вернуться назад.
Твоя рука гладит мою. Ты говоришь:
-Все началось с картинки, которую ты увидела в книжном магазине. Повешенная женщина. Ты принесла ее домой и начала придумывать. Она стала источником вдохновения.
В сознании всплывают образы, где я сижу на скамейке и разговариваю сама с собой. Сны с мертвыми гимнастками и тиграми. Информация от Виктора о покинутых стариках, которым тоже хочется быть нужными. Доктор, который подыгрывает мне. Все напоминает заговор. Неужели я так сильно поверила, что перестала понимать где я нахожусь?
-Но, я видела Ванду на кухне…
Перебиваешь: да, видела. Также как и в парке, и в гостях у друзей, и у нас дома. Очнись уже! Мы проведем презентацию твоей книги еще раз и забудем об этой истории.

И тут я понимаю что сама устроила пожар, что человек, который умер в больнице не мой дед, что все эти убийства и повешенные – выдумка.
-Ты поправишься. Все будет теперь хорошо. Я выкинул из дома все эти предметы, что ты притащила, - стоишь и смотришь в окно. В оттопыренном кармане пачка сигарет. Губы блестят, будто ты специально их красишь. Белое лицо сливается со стенами. Рядом со мной лежит старушка и что-то бормочет. У нее нет шансов, а я, быть может, выкарабкаюсь. В комнате сильно пахнет розами.