Зарождение астрологии

Вопрос о древнейшей стадии в истории астрологии крайне сложен и мало изучен. Единственная известная нам работа, где довольно детально рассмотрена эта стадия, была написана Д. Радьяром в 1936 г. [Радьяр, 1991]. Сознавая, что отдельные идеи данной работы выглядят сейчас устаревшими, мы, тем не менее, в своём обзоре генезиса астрологии будем во многом опираться на разработанный Радьяром подход, особо отмечая те его положения, с которыми мы не согласны. При этом мы будем исходить из акцента на становление и развитие сформулированных нами астрологических представлений.

Время зарождения астрологических представлений восходит к самому раннему периоду истории человечества. Уже в нижнем палеолите, судя по дошедшим до нас следам жизнедеятельности людей, начались наблюдения за небом, были выделены сезоны года. Имеются данные о том, что в мустьерскую эпоху (около 40–100 тыс. лет назад) произошли фиксация простейших наблюдений за движением Солнца, а также развитие первоначальных навыков счёта и геометрических построений различными способами в разных районах Евразии [Фролов, 1993, с. 7]. И интенсивное собирательство, и охота требовали внимания к пространственно-временным ориентирам, среди которых важнейшую роль играло небо, а на нём – прежде всего звёздные узоры и движение Луны, а также её изменения по фазам.

“Первобытный человек живёт ещё в лоне природы. Вся его жизнь – это опыт одновременно и психологический, и физиологический, ибо он вряд ли способен отличать внешний мир от внутреннего, объективное от субъективного. Он настолько един с природой, что остаётся постоянно погружённым в её явления, – то проецируя в них свою инфантильную самость, то возвращая их себе как состояния сознания, которые он посредством бессознательной идентификации считает собственными” [Радьяр, 1991, с. 12–13]. Л. Леви-Брюль использовал для описания подобного процесса психологического отождествления с предметами термин “мистическая причастность“ [Levy Bruhl, 1910]. Веру в одушевлённость природы называют также анимизмом [см. Тайлор, 1989], и мы, вслед за Д. Радьяром, будем называть древнейший период становления астрологии анимистическим.

Древние люди, как и современные дикари, всегда рассматривали природу как часть общества, а общество – включённым в природу и зависящим от космических сил. Для них природа и человек не противостоят друг другу, а потому им и не должны соответствовать два различных способа познания. “Это не означает (как часто думают), что первобытный человек для объяснения природных явлений наделяет неодушевлённый мир человеческими характеристиками. Для первобытного человека неодушевлённого мира попросту не существует” [Франкфорт, 1984, с. 25–26].

“Природа, как внешняя, так и внутренняя (что неразличимо для первобытного человека), представляет собой хаос существ, которые действуют и взаимодействуют, вызывая трепет ужаса и благоговения” [Радьяр, 1991, с. 13]. Скоро, однако, у человека зарождается некое ощущение причинности; оказывается, определённые факты всегда следуют один за другим. Теперь он даёт наименования не только вещам, но и отношениям между ними. Причём, основное отношение, которое он знает по личному опыту, – это отношение кровного родства. Так создаётся мифология, в которой природные силы сочетаются браком и производят потомство; оформляются представления об иерархии этих сил. Характерным примером такой иерархии является деление неба на слои, каждому из которых соответствует своё божество. Подобные представления мы находим, к примеру, в древней мифологии народов Центральной Азии.

Выделение небесного свода из всего многообразия объектов окружающего мира было закономерным, равно как и его соотнесение с обителью богов. Р. Тарнас отмечает: “Создаётся впечатление, что прежде всего древние наблюдатели заметили принципиальную разницу между мирами небесным и земным. Земной жизни всюду были присущи изменчивость, непредсказуемость, зарождение и упадок, тогда как небеса, казалось, обладали вечной размеренностью и сияющей красотой, делавшими их царством совершенно особого – высшего порядка” [Тарнас, 1995, с. 45]. При этом “было очевидно, что движение небесных тел весьма сказывается на земном существовании: принося, например, с непогрешимым постоянством вслед за ночью – рассвет, следом за зимой – весну. Некоторые важнейшие сезонные колебания климатических условий, засухи, наводнения, приливы и отливы, по всей видимости совпадали со специфическими небесными явлениями” [Тарнас, 1995, с. 46].

Солнце и Луна – важнейшие носители света. “Свет и жизнь нераздельны, ведь темнота и ночь очень часто несут с собой смерть. Солнечный свет разгоняет страх, даёт возможность видеть вещи ясно. Таким образом, Солнце – великий источник жизни; Луна же скрывает тайну. Она растёт и уменьшается, наполняя джунгли своим неверным светом, переменчивым и таинственным как женщина” [Радьяр, 1991, с. 14]. Скоро первобытными наблюдателями устанавливаются и фазы Луны, и на этом цикле начинает строиться чувство времени и периодичности. “Духов” лучше всего вызывать при её свете, возбуждающем воображение. Луна становится магической силой, силой таинственных ритуалов. Как доказано, лунный календарь мог существовать со времён палеолита: палеолитические охотники и собиратели, по суровой жизненной необходимости тонкие наблюдатели и стихийные материалисты, следили за фазами Луны и за движением её по звёздному небу, чтобы, во-первых, выбирать наиболее удачные для охоты и собирательства периоды и, во-вторых, иметь надёжные ориентиры для возвращения домой после многодневной охоты [Альбедиль, 1993, с. 75].

Отметим также следующий фактор, не упоминаемый Радьяром. Развитию необходимых условий для наблюдения за светилами способствовали сотни тысяч лет деятельности по поддержанию в стойбищах “приуроченного” огня. Чтобы поддерживать огонь, ему нужно было давать топливо непрерывно и определёнными порциями. Время горения чётко соответствовало количеству топлива. Долговременное поддерживание огня требовало периодического пополнения запасов топлива, поэтому было необходимо так или иначе “мерить” динамику естественного процесса “квантами” топлива в настоящем и в предвидимом будущем. К тому же, для первобытного человека аналогия между огнём и Солнцем как “небесным огнём” напрашивалась сама собой. Титанические усилия по добыванию и сохранению огня мотивировались стремлением дополнить живительное действие Солнца, поскольку это действие сокращалось в определённые периоды суточных и годовых ритмов его движения. Иными словами, “измеряя” огонь, люди так или иначе учились измерять динамику видимого движения Солнца по небосводу. А это способствовало сознанию периодичной повторяемости тех особенностей промысла и всей жизнедеятельности, которые зависели от суточных и годовых ритмов движения Солнца и соответствующих изменений в природе [Фролов, 1993, с. 7–8].

Определённые периоды года довольно рано могли ассоциироваться и с небесными явлениями, и с важными для первобытного охотника моментами поведения животных. “Синкретизм первобытных представлений о мире способствовал взаимосвязям, взаимопроникновению подобных наблюдений и действий, ведя к специфически охотничьему видению земных и небесных явлений как единого целого” [Фролов, 1993, с. 8].

По отношению к Солнцу и Луне, а позже, вероятно, и к самым ярким звёздам человек на анимистической стадии испытывает какую-то неясную тождественность. Он чувствует их как живых существ, стремится ко всё большему единению с ними, стремится преисполниться их сущностью. Это почитание звёзд (или, скорее, отождествление себя со звёздами) соответствует культуре тотемов [Радьяр, 1991, с. 14]. Тотемами чаще всего являются животные, но ими могут быть и звёзды, и даже облака или горы. Тотемические культуры ещё существуют у так называемых примитивных племён Африки, Америки, Австралии, Океании, и знакомство с ними, видимо, поможет лучше понять значения древней астрологии на анимистической стадии развития.

Д. Радьяр указывает, что “в те времена главным было не движение небесных тел, как позже, а особое жизненное качество, которым обладает каждое из небесных тел” [Радьяр, 1991, с. 14]. Однако такое утверждение нам представляется ошибочным, поскольку становление первобытного общества стимулировало точное измерение всё более протяжённых отрезков времени, которое производилось именно на основании наблюдений за небом. Естественным продолжением этого процесса в эпоху расцвета первобытного общества стало создание календаря (с делением года на сезоны и месяцы).

Солнце и Луна помогали человеку ориентироваться во времени по-разному. Если годичный период Солнца наглядно проявляется в смене сезонов, то динамика чередования лунных фаз чаще заметна и вследствие краткости цикла более практична. Из двух систем времяисчисления – по Солнцу и по Луне – первая проще из-за наглядной связи с чередованием сезонов, вторая удобнее для измерений как меньшим числовым рядом, так и большей наглядностью – счёт дней подтверждался изменением формы лунного диска. Хотя лунный месяц не выразить точно целым числом суток, а год – целым числом суток или лунных месяцев, история не знает народов, не умеющих определять время с помощью Солнца и Луны. Важно отметить, что “представление о годе и специальное слово для его обозначения были, как свидетельствует этнография, у всех народов Северной Евразии” [Фролов, 1993, с. 10]. Год делился на две части – летнюю и зимнюю, на сезоны и на месяцы.

Судя по дошедшим до нас архаичным календарным системам, изученным этнографически и астрономически, самые древние календарные системы сопряжены с движением Луны, а первобытная мифология мира к Луне обращается в целом значительно чаще, чем к Солнцу. Первобытным традициям народов мира известны и округлённый (28 дней) лунный месяц, и довольно точные значения синодического и сидерического месяцев.

В Луне как универсальных “часах” прежде всего приковывала к себе внимание наиболее существенная – двойственная – сторона её метаморфоз, а именно распадание цикла на две практически равные части: на протяжении первой Луна растёт до полного диска, на протяжении второй постепенно убывает до полного исчезновения. “Поворот” обычно приходится на 14-е сутки с момента её рождения, а ещё через 14 суток Луна исчезает. В массивах палеолитической графики встречаются многочисленные нарезки, зарубки и тому подобные знаки, соответствующие порядку и числу дней в лунном месяце: 14 нарезок идут в одном направлении, а следующие 14 резко меняют это направление [см. Фролов, 1993].

Это обстоятельство помогает понять и последний этап эволюции к выделению в календарных единицах числа 7: деление на две равные части отрезка из 14 суток. И здесь тоже мысль древних опиралась на зрительные аналогии: половина диска Луны в её первой и последней четверти, 7 звёзд Плеяд и Большой Медведицы, семь планет и тому подобное – и в итоге семёрка окончательно закрепилась в языке, календаре и космологических представлениях. Существовали и психологические факторы: 7 дней оказались наиболее удобными для ориентировки в длительных промежутках времени, то есть соответствовали естественным границам оперативного внимания и памяти; такая совокупность позволяла оперировать максимальным числом дней без усилий на предварительную “перекодировку” их в специальную новую единицу. Таким образом, “магическая семёрка” ещё в палеолите связывалась с лунными ритмами, с представлениями о времени, о космосе, о плодородии, жизни и смерти (аналогия с “умиранием” и “возрождением” Луны на небе через одинаковые промежутки времени) – представлениями, получившими столь значительное развитие в позднейшей астрологии. Данный фактор также не был принят во внимание Радьяром.

Исследования последних десятилетий однозначно говорят о существовании лунного календаря в графике палеолита на всей территории её распространения – от Камчатки до Пиренеев [см. Ларичев, 1989]. К условным изображениям динамики лунных (и вообще космических) циклов относятся спирали, зигзаги, меандр и другие подобные фигуры, находимые в памятниках материальной культуры каменного века.

Символика чисел, кратных 7, в ряде местонахождений палеолитической календарной графики (Мезинская стоянка близ Чернигова, стоянка Мальта на Ангаре и другие) переплеталась с символикой чисел, кратных 3, – в очевидной связи с вертикальной протяжённостью первобытной модели мира, с делением вертикали на 3 (небо – земной мир – подземный мир) и, вероятно, с восходом и заходом небесных светил в их видимом ежедневном движении. Это также связано с формированием систематического счёта на основе чисел 3 и 6, сопряжённого с универсальной 5-ти–10-тиричной системой, распространившейся затем у многих народов Старого Света. До открытий последних десятилетий, сделанных в изучении палеолитической графики [см. Ларичев, 1993], введение делений, кратных трём (6-, 12-, 60-ричные), обычно связывали с математикой и астрономией шумеров. Теперь же очевидно, что такие деления были известны гораздо раньше [Фролов, 1993, с. 23]. Семеричная “модель мира” шумеров и вавилонян была лишь одним из поздних проявлений архаических традиций палеолитического населения Европы, в которых не только выделялись 7-дневные отрезки соответственно фазам Луны, но и акцентировались рядом изображений группы из 7 персонажей, имена которых в принципе могли соотноситься с днями недели.

Здесь следует отметить, что, систематически наблюдая прежде всего за движением Солнца и Луны, люди эпохи палеолита не могли оставлять без внимания другие небесные светила. Такой важный ориентир, как Полярная звезда, был выделен очень рано – в связи с формированием представления о четырёх сторонах горизонта; в искусстве и всей материальной культуре верхнего палеолита разделение северного, южного, западного и восточного направлений стало устойчивой традицией. Очевидно, на ночном небосводе люди палеолита могли выделять и другие светила и группы светил, а для обозначения их пользоваться универсальным для первобытного мира способом, обращаясь к стереотипам своих промысловых и общинно-родовых представлений.

Большой интерес представляют зафиксированные археологией и этнографией случаи полного совпадения группировки звёзд в созвездия у далёких друг от друга народов, сохранявших вместе с тем немало таких черт в своей культуре, которые были присущи палеолитическим культурам Евразии. Наглядным примером может служить созвездие Большой Медведицы: с каким бы животным ни ассоциировалось оно у народов севера Азии (с медведем – у орочей, с диким оленем – у коряков, с лосем – у хантов и тунгусов, с ланью – у бурят), оно состоит из тех же семи звёзд. А вот созвездие Плеяд обозначали в противоположных точках земного шара – у аборигенов Австралии, индейцев Америки, коренного населения Сибири, в античном Средиземноморье – одним и тем же образом “семи сестёр” [Фролов, 1993, с. 25–26]. Аналогичным образом, название “Скорпион” присваивалось одной и той же группе звёзд в таких различных культурах, как протоиндийская, шумерская и ацтекская [Альбедиль, 1993, с. 80; Николов, Харалампиев, 1991, с. 182]. Окончательного решения проблемы появления таких совпадений у современной науки нет. Наиболее естественным объяснением здесь может быть гипотеза о том, что выделение этих созвездий и образное их обозначение по времени предшествовали заселению Америки и Австралии, то есть возникли в палеолите.

Существенно, что разделение неба на участки, имеющие разное значение, также было связано с уже упомянутым появлением представлений о сторонах света (которые в свою очередь базировались на астрономических наблюдениях и принципе полярности). Так, связь с различными областями неба (тенгри) у монгольских народов отражает дихотомию светлого и тёмного, благожелательного и демонического; существует выражение “тенгри благой стороны” для доброго духа и “тенгри дурной стороны” для злого гения. Отражением ранней стадии развития подобных представлений, очевидно, является наличие “северного (заднего) тенгри” и “южного (переднего) тенгри” в бурятской мифологии, позднее заменившееся противопоставлением светлых западных и тёмных восточных тенгри. На мотиве их изначального родства и последующей вражды построено много мифологических сюжетов [Мифы, 1991, т. 2, с. 500–501].

Обратимся ещё к одной стороне сознания древнего человека, не упомянутой Радьяром, – зарождению концепции мировых стихий, которая стала играть ключевую роль в астрологии позднейшего времени. В древнейших пластах фольклора и мифологии мы видим, что мир, согласно ранним представлениям, создавался в яростном борении полярных стихий и сил, а упорядоченному космосу предшествовали хаос и ожесточённые схватки богов, героев и чудовищ. Более того, сама Вселенная, прежде чем приобрести современный облик, не раз разрушалась и вновь возникала из небытия.

Сопоставляя и анализируя окружающие явления и предметы, человек закономерно приходил к выводу о том, что если мир существует в ожесточённом внутреннем противоборстве и тем не менее не гибнет, распадаясь на составные элементы, то, значит, есть нечто такое, что удерживает его в постоянном равновесии, существует некая универсальная первооснова бытия, из которой некогда возникло всё сущее и в которую всё обратится вновь в конце времён. Проблема исходного вещества, праматерии по праву была в глазах древних мыслителей одной из важнейших и первостепенных [см. Евсюков, 1988].

В различных культурных традициях древности этот вопрос решался по-разному. В то же время, при всех несовпадениях и отличиях между натурфилософскими и мифологическими концепциями разных народов весьма много общего. Удивительным образом в разных регионах земного шара люди независимо друг от друга пришли не просто к сходным, но подчас к поразительно идентичным взглядам. Во многих древних космологических системах в основе существования мира лежат одна или несколько стихий, один или несколько универсальных первоэлементов. Значительное сходство обнаруживается в качественных и количественных характеристиках стихий. Чаще всего их насчитывали четыре: огонь, воздух, земля и вода. Древние полагали, что именно из этих компонентов складывается Вселенная, из них образованы все без исключения предметы и существа. Не углубляясь в разбор причин того, почему в качестве первооснов бытия принимались именно эти стихии (на данную тему существует обширная литература), мы лишь подчеркнём, что большинство современных исследователей разделяют мысль немецкого учёного А. Форке о том, что концепция четырёх или пяти элементов есть “продукт человеческой природы, которая более или менее одинакова повсеместно”, и потому нет нужды прибегать к помощи теории заимствований [Forke, 1925, p. 244].

Действительно, концепция нескольких первостихий была известна народам, которые никак не могли заимствовать её у других народов. Сходные воззрения на стихийный мир встречаются не только в великих цивилизациях древности, но и во многих других культурах (хотя не всюду они достигли той степени абстракции, которая присуща мыслителям Греции и классического Востока). Например, очень похожие представления о первоэлементах обнаруживаются у народов Северной Америки, с одной стороны, и у ряда тюркских народов (в частности, у уйгуров) – с другой.

Важнейшим практическим мотивом первобытной календарной традиции было, видимо, представление, что процессы воспроизводства в человеческих коллективах и в мире животных являются двумя сторонами единого хода времени, а этот ход времени приводился в конечном счёте к динамике движения небесных светил [Фролов, 1993, с. 29]. Такие характернейшие для мифологии разных народов мотивы, как “ лунный бык ” (а также “ бык и женщина ”) и “ солнечный конь ”, являются отражением подмеченной древним человеком связи сроков беременности коров (10 лунных месяцев, как и у женщин) и лошадей (1 солнечный год) с небесными циклами.

Появившиеся в последнее время данные об исторической и культурной преемственности традиций позволяют, в частности, понять феномены сложных астрономических и календарных записей, неожиданно (как казалось ранее) возникших в Древнем Китае, Месопотамии и земледельческих цивилизациях других регионов планеты; практика таких записей продолжала многотысячелетние первобытные традиции.

Краткий итог. Заканчивая обзор древнейшей эпохи, подчеркнём, что уже на анимистической стадии человек ощущает связь событий своей жизни с небесными светилами, пронизанность мира единым принципом жизни, что во многом связано с выделением циклов, общих для всего живого; на основании противопоставления Солнца и Луны он приходит к выводу о глобальности действия принципа полярности мужского и женского начал; многообразие проявлений мира сводится к нескольким основным первоначалам; уже на этом этапе формируются представления о мистической значимости чисел и магической силе имён; на небе выделяются участки (созвездия), имеющие индивидуальную мифологему; появляются зачатки восприятия мира как иерархической системы. При этом, все указанные особенности мироощущения были характерны для подавляющего большинства ранних культур, о которых имеются достаточные сведения. Иначе говоря, все основные астрологические представления (выделенные нами в начале главы) сформировались уже в каменном веке. Таким образом, мы вправе сделать вывод о том, что уже в доклассовом обществе сознание человека было “астрологичным”, и представления современных учёных о древнейшем происхождении “космического мироощущения” [Филатов, 1994] вполне обоснованны. Любопытно, что и оккультная традиция, не признающая современной научной теории эволюции, ведёт историю астрологии с “допотопных” времён, считая, что астрологические знания были переданы человечеству Учителями предшествующих Рас (выходцами из Атлантиды, Арктиды, и т.п.).

Date: 2016-05-14; view: 475; Нарушение авторских прав