Эпизод 13

Юся тупо отработал свой участок вплоть до автобусной остановки «Улица академика Вавилова». Здесь ему стало совсем плохо, прямо из себя выворачивало. Юся сел передохнуть на скамейку.

Взгляд его упал на урну, исполненную в виде пингвина, открывшего клюв в ожидании, что туда забросят окурок или пластиковую бутылку. Тошнота внезапно отпустила. Юся удивлённо отвёл глаза – тошнота вернулась. Он снова посмотрел на пингвина, и ему стало легче. Юся встал со скамейки и приблизился к урне.

Он не был уверен, что слышит странный звук, который урны обычно не издают, поэтому встал на колени и засунул голову в разинутый клюв. Пассажиры, ожидающие транспорт, не замедлили отреагировать: кто‑то стал острить, кто‑то возмущаться, но Юсю это совершенно не волновало. В гулких потёмках мусорки он разглядел коробку из‑под торта. В коробке что‑то тикало.

Ужас захлестнул дворника, он рванулся назад, но голова застряла.

– Бомба! Бегите! – истошно заорал Юся.

Дальнейшее происходило как в тумане. Сначала крики паники, потом тишина, потом вой сирен, ласковый голос участкового Горемыки снаружи, но Юся даже не понимал, о чём его спрашивали.

Очнулся он от окрика Модестовны:

– Эй, ты, паникёр! Соберись – сейчас тебя вытаскивать будут.

– Не надо! – запротестовал Юся, но было поздно. Свои же мужики, из ЖЭУ, окружили его, и пленник урны увидел, как в камере обскуре, на коробке с бомбой две перевёрнутых фигуры, которые сели на корточки рядом. Видимо, они держали пингвина, чтобы не раскачивался, в то время как невидимые руки просто взяли Юлика и выдернули из плена.

Юся зажмурился от яркого света, а когда открыл глаза, увидел мужиков в оранжевых, как у него, жилетках с надписью «Воронежское ЖЭУ‑17», милицейский «воронок», «скорую помощь» и ещё тентованный грузовик с военными номерами.

Над Юсей склонился Горемыка.

– Живой?

– Живой.

– Тогда пошли, – участковый накинул на Юлика одеяло и ласково повёл прочь.

На остановке, кроме милиции и мужиков из ЖЭУ, никого не было. К бачку подошёл человек в камуфляже и с чемоданчиком, видимо, сапёр.

– Твою мать, Юся, что ты за кашу заварил? – шёпотом ругался Горемыка, пока они медленно шли прочь от остановки.

– Так ведь бомба…

– Окстись, дуболом, какая у нас бомба? У нас жульё да бандиты, а здесь даже не самое оживлённое место. Ты хочешь сказать, что у нас тут кто‑то теракт устроить решил? А вот тебя, как человека без паспорта, легко могут в оборот взять, как террориста.

Юся не успел ответить: его пригласили в белую «волгу», стоящую дальше всех прочих автомобилей.

– Капитан Воронин, – представился сидящий на заднем сидении человек неприметной наружности.

– Кефир, – представился Юся чужой фамилией, под которой жил.

– Вы и вправду видели в урне бомбу?

– А зачем бы мне тогда орать?

– Это я у вас спросить хотел. Вы понимаете, что это может быть ложный вызов?

– Лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Простите?

– Лучше перестраховаться, говорю.

– Что у вас с дикцией? Зубы не на месте?

– При чём здесь моя дикция?!

Фээсбэшник никак не мог справиться с улыбкой, упорно растягивающей его губы к ушам. Юся привык. Странным ему казалось другое – в голове он прекрасно мог произносить букву «р», а вот вслух отчего‑то получалась только «л». Дразнить его никто не дразнил, но стоило Юсе начать говорить – и все покатываются. Особенно если он о «сельёзных вещах лассказывает».

Капитан овладел, наконец, мимикой и сказал:

– Но почему вы решили, что это именно бомба?

– Вы что, не слышали, что зимой на автобусной остановке рвануло?

На улице стало оживлённее. Солдаты подбежали к сапёру, тот махнул рукой, и рация в машине ожила:

– Имитация.

Юся растерянно посмотрел на капитана.

– Поздравляю, – сказал фээсбэшник. – Вы не ошиблись.

– В смысле?

– В том смысле, что это не бомба, но её имитация, а не просто часики в коробке. Штраф платить не придётся.

Юся облегчённо выдохнул:

– Слава богу.

– Зачем вы вообще туда голову засунули, в эту помойку?

Опустив глаза, Юся тихо сказал:

– Блевать хотел.

Капитан покачал головой – час от часу не легче.

– Подпишите здесь и здесь.

– Что это? – спросил Юся, тупо глядя в бумаги.

– Это подписка о неразглашении. Вы никому не рассказываете о том, что здесь на самом деле произошло.

– А люди?

– А паника? – парировал капитан. – Мы предпримем все усилия к поимке террориста, а вы – не создавайте помех в оперативной работе. И вот ещё… Если что‑то подозрительное увидите – звоните по этому номеру, – и он протянул визитку.

Юся машинально принял бумажный прямоугольник и засунул в нагрудный карман. Потом вынул из внутреннего кармана авторучку и оставил два автографа на казённом формуляре.

– До свидания, – сказал Воронин.

Едва Юся покинул машину, двигатель взревел, и «волга», взвизгнув шинами, унеслась прочь.

– О чём говорили? – спросил Горемыка.

– Не скажу, – ответил Юся.

– Ты чего, боец, субординацию нарушаешь? – рассердился участковый.

– Ну, не могу я, подписку дал.

– Я тебе сейчас тоже дам. Это моя земля, и я здесь всё должен знать.

Юся затравленно посмотрел на Горемыку – не могу.

Но, похоже, говорить ничего и не надо было – всё было написано на физиономии дворника.

– Твою мать, только этого мне не хватало, – выдохнул Горемыка.

– Барби. Барби. Ты меня слышишь?

– Господи, Майор, ты мне дашь умереть спокойно? Или тебя тоже убили?

– Слышали? Она моей смерти хочет. Значит, скучает.

– Мистер Брайдер, это палата для тяжелобольных, ведите себя соответствующе. Мисс Кравец…

– Миссис! – возмутился Майор. – Она миссис! У нас был секс!

– С лошадью Симона Боливара у тебя был секс, мерзавец, – простонала Барбара и открыла глаза.

Над ней, словно ангел господень и демон ада склонялись незнакомый благообразный мужчинка в белом халате и Майор в ярко‑красной, будто кетчупом измазанной, цветастой рубахе.

Доктора слова про секс смутили. Очевидно, то, что лежало сейчас на больничной койке, не вызывало ассоциаций с данным разделом анатомии. Эскулап стоял, краснея, и не знал, что сказать. Зато Майор разливался соловьём:

– Я же вам говорил, что не такой она человек, чтобы сдохнуть от какой‑то пули в спину. Она чемпионат мира по покеру выиграла. У меня! Вы не играете в покер? Не смотрите так, я понял, вы правы – ну его, этот покер. Так чем вы меня обрадуете? Она уже идёт на поправку? Не молчите, док, скажите мне самую страшную правду. Она не сможет иметь детей?

– Что? – испугался док.

– Что? – возмутилась Барбара.

– Прости, дорогая, я не думал, что ты меня слышишь. Не переживай. Мы обязательно спаримся… то есть я хотел сказать – справимся с этим.

– Пшёл вон, дурак, – крикнула Барбара по‑русски, и острая боль опять пронзила её в спину.

– Что? – спросил Брайдер.

– Мне кажется, она просит вас удалиться.

– Хорошо, – согласился Брайдер. – Хорошо. Я уйду.

Он со скорбным видом продолжал стоять.

– Мисс Кравец… – тихо позвал доктор.

– Миссис! – вмешался Том.

– Я помню! – огрызнулся док, и стал похож на человека. – Миссис Кравец.

– Брайдер.

– Вашу мать, я сейчас охрану вызову, – вспылил док. – Стойте молча. Миссис Кра… Брайдер, рад сообщить, что кризис миновал, и вашей жизни ничего не угрожает… кроме мистера Брайдера, конечно.

– Майор, – Барбара закрыла глаза. – Ты опять пьян, да?

– Виноват. У меня горе.

– Какое горе?

– Жена. Жена – моё горе.

– Почему?

– Я узнал о твоём завещании. Там ни слова обо мне.

– Перебьёшься, ты и так не беден.

– Ты могла хотя бы предупредить, чтобы я начал откладывать на чёрный день.

– Я вам не мешаю? – спросил док.

Супруги замолчали.

– Я не верил, но ваш муж оказался абсолютно прав. Из состояния комы вас вывела именно его болтовня. Надеюсь, вы выздоровеете пораньше, потому что мы уже утомились его слушать. Он несёт такую чушь…

– Майор, – позвала Барбара. – Ты действительно сидел тут рядом и болтал?

– А ты не слышала?

– Нет.

– Я записал на диктофон. Включить?

– Уволь. Ты что, не знаешь, что спящих красавиц будят поцелуем?

– У меня рот всё время занят, некогда мне лобызаться.

Они болтали до тех пор, пока не ушёл доктор. Потом доктор вернулся, а они всё ещё болтали. Пришла медсестра, поставила капельницу, голос Барбары начал затихать, речь замедляться, и вскоре она совсем замолчала.

– Док, с ней всё в порядке? – встревожился Майор.

– Она спит.

– Слава богу, я думал – голова взорвётся.

И Брайдер вдруг захрапел, да так мощно, что с его жены чуть одеяло не сдуло. Из ординаторской прикатили инвалидное кресло и усадили спящего Майора.

С этого дня Барбара пошла на поправку. Брайдер, конечно, не всегда был рядом – у него были какие‑то переговоры с местным антикваром, звонки, отъезды… вообще, могло показаться, что он ведёт своеобычную жизнь, но каждый вечер он оставался у Барбары в палате и они, как обычно, пикировались не на жизнь, а за совесть.

Медсестра рассказала Барбаре, что Том сидел рядом с женой круглые сутки.

– Сколько же я пролежала?

– Всего ничего… Несколько недель…

Вот же какая беда. Месяц или больше полного бездействия. И Майору делать было нечего – вот так дневать и ночевать рядом с бесчувственным бревном?!

– Я всё объясню, – сказал Том, когда Барбара ему попеняла. – Смотри – ночь в отеле стоит триста долларов.

– Раньше стоила тысячу.

– Мне теперь не перед кем выпендриваться. Триста долларов за ночь – это чертовски много, к тому же не с кем потрепаться. Снимать комнату, чтобы сидеть в баре? В баре стакан виски – десять баксов, это обдираловка! А здесь всё бесплатно… ну, кроме лечения, конечно. Оно влетит в копеечку.

– Ты на мне экономил?!

– Я думал, ты будешь рада, что я такой рачительный!

– Боже, Майор, какой ты…

– Милый?

– Не уверена, что «жадный» и «милый» – синонимы, но всё же ты и милый тоже.

Повисла неловкая тишина.

– Думаю, тут мы по закону жанра должны сказать «я тебя люблю – я тебя тоже люблю»?

– А ты любишь? – удивилась Барбара.

– Я старый солдат, и не умею… – начал Майор.

– Ты Майор, а не полковник.

– Ты читала «Тётку Чарлея»?! – Майор был поражён.

– Майор, я на двадцать лет…

– Это я слышал, но ты меня поразила в самое сердце этим фактом.

– Давай наоборот. Это я старый солдат, и не умею красиво говорить, но, честное слово, Майор, я тебе так врежу за то, что ты сказал доку про секс!

– Какой лирический момент пропал, – вздохнул Том.

– Я тебя люблю, Майор.

– Я тоже тебя люблю, Барби. Объявляю нас мужем и женой.