ГЛАВА 3. Вовремя появилась мысль. Надо подсказать, где находится «камера хранения» связанных ментов

Вовремя появилась мысль. Надо подсказать, где находится «камера хранения» связанных ментов. Тогда они смогут дать словесный портрет Призрака. И словесный портрет этот будет отсылать взгляды ментов и прочих ко всем седовласым мужчинам. Не седовласые в этом случае могут быть до какого‑то времени, пока поиск не выйдет на новый виток, спокойными. Следовательно, пока и к Вадиму Александровичу присматриваться никто не будет.

Он отошел в сторону от толпы, вытащил очередную ментовскую трубку, включил ее и набрал «01». Ответили сразу. Голос женский, следовательно, в районе, как во всех порядочных местах, есть диспетчерская, хотя этот райцентр к порядочным местам отнести можно с большой натяжкой. И не только по архитектурным особенностям населенного пункта…

– С дежурным по райотделу милиции меня соедините, – грубо, меняя свои естественные интонации, сказал Вадим Александрович, потому что знал об обязательной записи всех звонков на этот номер, чтобы можно было потом прослушать запись и идентифицировать голос. Умение менять тембр и манеру произношения слов он изучал специально и владел этим умением профессионально. В отличие от актера человеку его профессии не нужно было иметь узнаваемый голос.

– Вы можете оставить сообщение нам.

– Быстро соедините. Я ждать не могу, – рявкнул Вадим Александрович.

Прошла минута, прежде чем его соединили. Но возможности сельских ментов Вадим Александрович предполагал и понимал, что проконтролировать его местонахождение они не сумеют, потому что включатся в контроль не сразу. А фиксация номера ему ничем не угрожала, поскольку звонил он не со своей трубки. Собственную трубку Варягов даже из рюкзака пока не вытащил.

– Дежурный по районному отделу милиции капитан Лукошкин, слушаю…

– Послушай, Лукошкин… Ваши парни… Пропавшие… Пошли машину в сторону пансионата… Сразу после поворота с федеральной трассы второй съезд в лес… Направо… Я, кажется, не ошибся, второй… Но в темноте мог что‑то пропустить. Не первый – точно. Делянка там… Лесорубы когда еще приедут… Парни ваши там… Комаров кормят… Будь другом, капитан, освободи их, а то мне некогда… А машина рядом с пансионатом стоит… И оружие там, в машине… Два автомата и пистолет лейтенанта… Поторопись, чтобы оружие никто раньше не нашел… Народ такой ведь – пострелять любят… Не вернут. А вам хлопоты лишние… И нагоняй… Поторопись, дружок… Поторопись…

– Кто это? – задал естественный вопрос капитан Лукошкин.

– Это я, – честно признался Вадим Александрович.

– Подождите минуту…

– Поищи дураков в другом месте, – такой вежливой фразой Вадим Александрович закончил разговор и отключился. Sim‑карту постигла та же самая участь, что и предшественницу с первой трубки. Сама вторая трубка пока выброшена не была, поскольку эксперты только начали осмотр двора и окрестностей и могли бы подобрать ее. Это могло указать, что кто‑то звонил в то время, когда следственная бригада была уже здесь.

А Вадим Александрович, неторопливо и изображая задумчивость, подошел к группе прилетевших на вертолете следаков, чтобы продолжить собственное наблюдение, поскольку его, как активного свидетеля и участника событий, гнать никто не собирался. И наблюдение показало, что капитан Лукошкин поторопился предупредить своего начальника раньше, наверное, чем выслать машину в лес.

Ментовский подполковник торопливо вытащил трубку из глубины какого‑то, похоже, необъятного кармана, глянул на определитель и ответил. Но разговаривал не громко и в стороне, и потому сам разговор и распоряжения подполковника услышать не удалось. Но удалось услышать, что мент сказал подполковнику Кондратьеву:

– Призрак позвонил нашему дежурному…

Подполковник ФСБ чуть не подпрыгнул. Вадиму Александровичу его реакция понравилась – значит, ценят и не держат за залетного лоха…

– И что?

– Сообщил, где оставил связанных сотрудников райотдела. В лесу… На делянке… Предложил побыстрее освободить, пока их комары не сожрали…

– Он неприлично добрый. Это не к добру, – громко хмыкнув, словно радуясь непонятно чему, заметил прокурор межрайонной прокуратуры.

– Я приказал машину выслать. Еще, кстати, Призрак сообщил, что наша машина, на которой он сотрудников увез, где‑то здесь, рядом с пансионатом… В машине оружие… Тоже поторопил, чтобы посторонние оружие не нашли и нас не перестреляли…

– Заботливый, сволочь… – не удержался прокурор, за что удостоился недоброго взгляда Вадима Александровича. Впрочем, прокурор на Вадима Александровича не смотрел и взгляд не оценил.

– Он кто вообще‑то по национальности? – поинтересовался начальник райотдела.

Подполковник Кондратьев плечами пожал:

– Было предположение, что он серб… Но утверждать трудно. По всем следам, что он оставил, можно только сказать, что он сильно недолюбливает американцев и англичан. И в Африке и в Латинской Америке в основном против них работал. В Гонконге тоже, но там еще и китайцам нервы подпортил…

– Но русским языком свободно владеет?

– Он многими языками свободно владеет… На суахили, как негр, говорит…

– И как его искать?

– Фоторобот делают? – спросил Кондратьев.

– Наши сотрудники сейчас как раз этим занимаются, – сообщил прокурор. – Пока только дежурная по гостинице и горничная в состоянии дать описание. Привезут захваченных ментов, они включатся… Пока из всего описания знаем, что он мужчина среднего роста, в возрасте, седовласый, волосы средней длины, прямые. Сам сухощавый, внешне – мягкий человек, не способный на решительные силовые действия. Голос тихий, ленивый, не решительный, почти просящий…

– Это кто такое описание дал? Чьи ощущения? Женщин? – возмутился подполковник Кондратьев.

– Женщин, – подтвердил прокурор. – У них все среднее, если человека не раздевать…

– Курицы… – определил начальник райотдела уровень мышления сотрудниц гостиницы, не понимая, что тем же самым достаточно точно определяет уровень своих подчиненных ментов. – А в полет стремятся…

Таким образом, Вадим Александрович услышал о том, как его представляют и каким он не должен казаться. По крайней мере, не должен казаться здесь и сейчас. Но тут же еще характеристика прозвучала:

– Да… Еще нос у него сломан…

Кондратьев по сторонам посмотрел:

– По этому признаку можно почти всех наших свидетелей брать под подозрение.

Вадим Александрович, зная о своем сломанном носе, посмотрел на своих собратьев по тушению пожара. И у долговязого, и у пожилого носы тоже были сломаны. Даже у старика, что вместе со старухой привел его на тушение пожара, нос был восхитительно изогнут чьим‑то кулаком. Но, наверное, еще в молодости…

* * *

Следователи ФСБ быстро разобрались, что произошло во дворе. И место установки «растяжки» обнаружили сразу, почти не присматриваясь, и сообразили, где гости хозяина «картошку» копали… В принципе это сделать нетрудно, если хоть что‑то понимаешь в подобных мероприятиях, несмотря на то, с какой стороны ты в них что‑то понимаешь, со стороны устанавливающего растяжку или со стороны того, кто разбирается с последствиями.

Вадим Александрович мысленно оценил профессионализм как средний по уровню.

Потом выговор получил пожилой командир пожарных, словно он был ответственным за все, что тут происходило. Оказывается, не следовало трогать тела. Убедились, что убиты, и оставили бы на месте в тех позах, в каких они лежали.

– Если бы просто поджарились… – сказал, ни к кому конкретно не обращаясь, долговязый. – А то они подгореть норовили… Пахнет противно… Особенно, когда кости горят… Не ради них оттаскивали… Запах противный не люблю…

Вот этот человек и говорил лениво, как тот седовласый из гостиницы, и цветом волос подходил, хотя имел короткую прическу и ростом выступал далеко за пределы среднего.

– Нюхал, что ли? – спросил подполковник ФСБ.

– Приходилось…

– Воевал?

– Не‑а… Не довелось…

– В армии‑то служил?

– Десантура… – с гордостью пробасил долговязый. – Нас учили ко всему привычными быть… Только это когда уж было… Я в семьдесят первом дембельнулся… И ничего, и трупы перенес с ним вон… – кивнул долговязый на Вадима Александровича.

– А ты? – спросил подполковник. – Воевал?

– Афган… Восемьдесят первый – восемьдесят второй…

– Тоже – десантура?

– Тоже, – сказал Вадим Александрович.

– Вот, со своим человеком работал, а не знал, – заметил долговязый.

– Вы что, не знакомы? – Подполковник, кажется, всем интересовался.

– Я тут в гости приехал, – сказал Вадим Александрович. – По грибному делу…

– В который уж раз приезжат, – чуть не из подмышки долговязого высунула голову старуха, соседка Вовки. – С соседом нашим самогонку без закуски хлещут…

– Хорошая самогонка? – Подполковника интересовало и это.

– Лучше магазинной водки, – спокойно заметил Вадим Александрович. – Меньше угроза отравиться.

– Тоже верно. Ладно… Десантура… Давайте вспоминать, как тела лежали…

Вот странно, как лежал директор, несмотря на всю сложность обстановки, при которой его приходилось вытаскивать, закрыв головы брезентовыми куртками, оба вспомнили точно, и один другому не противоречил. Что касается директорских гостей, то здесь мнения разошлись, причем сразу по обоим трупам. Вадим Александрович был уверен, что показал правильно, но и долговязый мужик тоже в своей памяти не сомневался. Но спорить Вадим Александрович не стал бы, если бы не его положение. В данном случае он исходил из того, что подозреваемый не должен высовываться слишком яростно. Если он не боится высовываться, значит, в подозреваемые себя не записывает. И он на своем настоял, и даже не побоялся занять места убитых, показывая позу каждого, когда они вместе с долговязым подошли к трупам. И один из экспертов прямо по булыжникам дорожки обвел мелом очертания Вадима Александровича.

– Пить надо меньше, – сказал долговязый. Ему, кажется, вообще все было не важно, лишь бы настоять на своем, пусть даже и неправильном. – Этот, который здесь, вообще на спине лежал, а не харей в камни…

– У него в спине куча осколков… Тогда бы все камни под спиной в крови были, – возразил Вадим Александрович вполне категорично, памятуя, что в гостинице его восприняли как человека, не способного к этой самой категоричности. И пусть гостиничным характеристикам никто не поверил, но поверили, что такой манерой поведения Призрак маскируется. А это была уже маленькая ориентировка для определения и поиска.

Подполковник слушал внимательно, что‑то соображая. Выведенные мелом очертания сфотографировал эксперт. И при свете вспышки Вадим Александрович заметил, что подполковник к нему внимательно приглядывается. Взгляд этот понравиться не мог – слишком он был напряженным.

Вадим Александрович мысленно прикинул все, что он сказал за этот вечер, потом так же быстро проанализировал все свои действия, представил услышанное описание, которому он сейчас полностью не соответствовал, – и не нашел ни одного прокола, даже скользкого места не нашел, где он, грубо говоря, ступил не слишком уверенно. Нет… Это просто взгляд сыскаря, который хочет отметить в памяти все, что видит, надеясь, что когда‑то потом в нужный момент недостающий факт может всплыть в воспоминаниях и замкнуть кольцо выводов.

В это время к двору одновременно подъехали три автомобиля, и в стороне над лесом послышался низкий звук вертолетного двигателя.

– Наши приехали, – сказал прокурор межрайонной прокуратуры начальнику райотдела. – А почему только три машины? Где четвертая застряла?

– Машины все в таком состоянии, что вполне могут по такой дороге и не доехать… – начальник райотдела произнес это намеренно громче, чем говорил все остальное, чтобы подполковник ФСБ обратил внимание на фразу. Пусть он и не начальник, но может что‑то своему начальству шепнуть между делом. Там дальше пойдет… Так и куда следует информация тоже поступит. – Встречать пойдем…

Идти далеко не пришлось. Машины подъехали прямо к двору, следственная бригада и ментовский наряд вышли, а подполковник Кондратьев распорядился машины отправить на стадион, чтобы осветить место посадки для московского вертолета, несмотря на то, что у того под «брюхом» имелись мощные прожекторы, которые как раз в это время осветили весь двор директорского дома. Но здесь тяжелой машине сесть было негде, и, видимо, выслушав по связи подсказку экипажа вертолета областного управления ФСБ, московский вертолет скоро к стадиону направился.

Начальник райотдела поговорил со старшим своего наряда и к подполковнику Кондратьеву подошел.

– Нашлась пропавшая машина… Рядом с нами стоит… По ту сторону дороги… Одна наша машина там же, осматривают место, отпечатки снимают. Оружие на месте, не тронуто.

– Что‑то все это на Призрака не похоже… – сказал задумчиво Кондратьев. – Вы уверены, что с отпечатками не напутали?

– А что нам путать? – сказал прокурор. – У нас отпечатков Призрака не было… Мы послали только то, что здесь нашли…

– У нас есть психограмма Призрака, – сказал подполковник ФСБ. – Из Интерпола предоставили… Чтобы нам жизнь облегчить…

– Это что такое? – поинтересовался начальник райотдела.

– Эта заключение психологов на основании всех известных предыдущих его преступлений – как он может вести себя в какой‑то конкретной ситуации. Так вот, Призрак – человек предельно жесткий, не оставляет свидетелей. Не уродует, не ранит… Убивает наповал… И не связывает ментов… И оружия в машине не оставляет… Ни своего, ни чужого…

– Может, Интерпол что‑то напутал? – предположил прокурор межрайонной прокуратуры.

– Компьютер…

– Не верю я компьютерам… Глюканут, и все…

– Что‑то здесь другое… – Кондратьев подбородок почесал и глянул на долговязого мужика. – Что скажешь, десантура?

– Скажу, что почетную грамоту человеку надо давать, что избавил всех от этого… – кивнул долговязый в сторону трупов, которые эксперты осматривали.

– А ты что думаешь? – Подполковник ФСБ повернулся к Вадиму Александровичу.

– А я не могу возразить против авторитетного мнения, – Вадим Александрович глянул на долговязого, – поскольку мало что знаю в местной обстановке… Но хорошего о директоре слышал мало… Просто ради развлечения людей даже дети не взрывают… А дети – самые жестокие люди на свете…

– Товарищ подполковник!

Один из экспертов подошел к командной группе, уже готовой отправиться к месту посадки московского вертолета, и молча протянул Кондратьеву пистолет и револьвер.

– В поясной кобуре на спине… У того и другого…

– Да и у директора, если поискать, – сказал долговязый.

– У директора оружия не обнаружено.

– Значит, в доме…

Подполковник рассмотрел оружие.

– «Вальтер», калибр 7,65, и французский полицейский револьвер «манурин», – сказал со знанием дела. – Это уже интереснее. Кто по национальности был местный директор?

– Кавказец, – сказал долговязый мужик, считая, что этим все сказал.

– Это национальность? Я про национальность спрашиваю…

Долговязый только плечами пожал. У Вадима Александровича, как у приезжего, можно было не спрашивать, хотя Кондратьев все же посмотрел на него, потом повернулся к пожилому, командовавшему пожарными.

– Надо водителю позвонить… Он с ним домой к директору ездил…

– Где водитель?

– Он в другой деревне живет… За рекой…

– Позвони… Пусть сюда явится… Поговорить надо…

* * *

На сей раз, встречая московскую следственную бригаду, подполковник Кондратьев запретил долговязому мужику и Вадиму Александровичу идти за ними.

– Подождите здесь… С вами наверняка пожелают побеседовать…

Вадим Александрович увидел вдруг Вовку Машкина, который махал ему рукой, вырываясь из цепких рук старухи‑соседки. В руке у Вовки блеснула при свете фар бутылка.

– Вовка проснулся… – позвал Вадим Александрович долговязого мужика. – Выпить принес… За мной, десантура…

После трудов праведных выпивка долговязому казалась очевидной наградой, и было безразлично, кто намеревается эту награду вручить, и потому он двинулся за Вадимом Александровичем без вопросов.

– А ты чего меня‑то не поднял? – спросил Вовка, передавая бутылку Вадиму Александровичу, чтобы старушечья рука все же не дотянулась до нее.

– А ты чего не встал? – в тон ему спросил Вадим Александрович навстречу. – Меня вон твоя соседка сразу разбудила…

Соседка так и не уходила, хотя делать на месте потушенного пожара ей было совершенно нечего, как, впрочем, и другим местным жителям. Тем не менее они только сейчас начали собираться со всех трех окрестных деревень. Поговорить было о чем, и лица у всех были почти довольные. Но старуху не интересовали односельчане, она вдруг откуда‑то пыльный пластиковый стакан притащила.

– Половинку налей‑ка нам с дедом…

– Иди, бабка Клавка, иди, – почти мягко послал ее куда‑то долговязый. – И не возвращайся сюда… У меня в машине стакан есть, пойдем…

Машина долговязого стояла среди других машин, освещающих окрестности. Он выключил фары, оставив только габаритные огни, и распахнул все четыре дверцы, чтобы сквозняком комаров выдуло. Вовка на переднем пассажирском сиденье устроился, Вадим Александрович на заднем почувствовал себя вольготно…

* * *

Ушедшие встречать московский вертолет вернуться не торопились. Должно быть, на месте обсуждали первые результаты, и Вовка еще раз успел сбегать за бутылкой. Благо, теперь бежать было недалеко – пятьдесят шагов до двухэтажного многоквартирного дома. Одну из своих порций Вадим Александрович успел вылить в открытую дверцу прямо на траву. Остальные пришлось выпить. Ночь была теплой, почти жаркой, хотелось расстегнуть куртку, но кто‑то со стороны мог заметить пистолет в подмышечной кобуре. «Беретта‑92» имеет солидные размеры, и спрятать ее не так просто. И потому Вадим Александрович предпочитал потеть. Вторая бутылка уже подходила к концу, когда прибежала бабка Клавка.

– Вас зовут… Идите…

Долговязый, издеваясь, сунул было недопитую бутылку в карман, наблюдая за реакцией посыльной, потом ухмыльнулся и отдал бабке. Все равно, если на троих разливать, каждому по половине глотка достанется, не больше. Но свою щедрость долговязый показал, распорядился как своим добром…

Бабка Клавка заспешила с бутылкой вовсе не туда, где ее дед дожидался, а в сторону кустов, вытаскивая на ходу из кармана пластиковый стаканчик.

– Пьет бабка‑то? – чуть горько усмехнулся Вадим Александрович.

– А кто сейчас в деревне не пьет… – Долговязый мужик еще и вдумчивым философом оказался. – Что здесь еще делать, если здесь все под такими вот директорами ходят… Вовка вон с каких пор пьет, а? Спроси его…

– Как с работы за пьянку выгнали… Так и запил сразу…

– А как выгнали, не знаешь? – Это уже долговязый у Вадима Александровича спросил.

– Как?

– А здесь у директора манера такая… Даст за что‑нибудь денег… Попросит сделать и денег даст… Сам, без ведомости… Не много, только на бутылку… А через час тебя отлавливает, и – ага… Пьяный на работе… Увольняет… А другой работы в округе нет… Вызывает он через недельку и снова на работу берет… Только ты потом ему половину зарплаты отдаешь… Ему лично… Домой или в кабинет приносишь… Вот Вовка и не захотел отдавать… Уже два года пьет… И я пью…

– А живете на что?

– А кто на что… Я вот багажник металлоломом загружу, сдам… На то и живу… И на бензин хватит, и жену подкормить, чтоб в огороде ноги не протянула…

– А металлолом под ногами валяется?

– Здесь много чего под ногами валяется… Рядом пионерский лагерь… Был… Сейчас бери, что хочешь, и продавай… Там даже сторожа нет… Тем и живем, что или директоров кормим, или сами выживаем… И никому не нужны…

* * *

Московскую следственную бригаду разговоры с местными мужиками интересовали только в одной плоскости: что за гости были у директора пансионата, кто видел их, как часто гости приезжали… Москвичи допрашивали каждого по отдельности. Вадима Александровича, как человека постороннего здесь, на допрос даже не пригласили… Не стал беседовать с ним и подполковник Кондратьев, только потянув носом и уловив запах свежего самогона… А что с ним говорить… Что может сказать приезжий, мало чем отличающийся от местных пьяниц…

Сам Вадим Александрович прочитал все эти мысли в лице подполковника без проблем. И даже легкое сожаление уловил, словно бы разочарование…

– Ну и ладно, – вслух сказал он. – Хотя бы высплюсь…

– У меня еще есть полста рублей… – со вздохом сознался долговязый. – К Вовке?

Вадим Александрович вздохнул, зная, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Это означало, что пистолет ему придется прятать где‑то в заросшем кустами огороде рядом с туалетом… Там, где крапивы больше… Прятать вместе с кобурой, потому что кобура без пистолета тоже вызовет вопросы, на которые ответом может быть только выстрел…

– Поехали, – властно позвал долговязый, кивая в сторону своей машины…

Прямо с утра полковнику Маврину не дали возможности дойти до своего кабинета и выпить стакан крепчайшего чая, без которого он обычно чувствовал себя полностью неработоспособным. Дежурный по управлению майор остановил Николая Васильевича жестом: