Венера в Водолее

Глава, в которой Су Юншэн забывает про свой шиллинг; Лидия Уэллс впадает в истерику, а мы получаем ответ из царства мертвых.

Сколь разительно отличалось это собрание от тайного совета в гостинице «Корона» тремя неделями раньше! «Корона» приютила двенадцать человек, а с прибытием Мади их стало тринадцать; здесь, в гостиной «Удачи путника», одиннадцать участников сошлись призывать двенадцатого.

Чарли Фрост, следуя указаниям Джозефа Притчарда, не спускал глаз с Лидии Уэллс: вдова ввела семерых обладателей билетов в гостиную, где А-Су и А-Цю, с блестящими от грима лицами, восседали, скрестив ноги, по обе стороны от очага. Занавески на окнах задернули, керосиновые лампы погасили все, кроме одной, ронявшей красноватый отсвет. Над этой последней лампой на металлической подставке стояло оловянное блюдо с розовым маслом; жидкость, чуть подогреваемая пламенем, наполняла комнату сладким ароматом роз.

Миссис Уэллс пригласила всех занять свои места: в перерыве, пока остальные гости расходились и, покидая «Удачу путника», исчезали в ночи, стулья расставили по кругу в центре комнаты. Отчаянно смущаясь и робея, семеро приглашенных наконец-то расселись. Один то и дело начинал визгливо хихикать, остальные ухмылялись и толкали соседей локтем под ребра. Миссис Уэллс этой возни словно не замечала. Она деловито расставила на тарелке пять свечей по контуру звезды и зажгла их одну за другой. Как только свечи загорелись, а бумажный жгут погас, Лидия Уэллс наконец-то заняла свое место и сообщила приглушенным, заговорщицким голосом, что Анна Уэдерелл все это время подготавливала сознание к предстоящему общению с мертвыми. Когда она войдет в гостиную, к ней нельзя будет обращаться, ибо любой пустяк способен потревожить ее внутреннее равновесие, а это, в свою очередь, помешает коммуникации самой вдовы. Согласно ли почтенное собрание игнорировать Анну?

Почтенное собрание согласилось.

Согласно ли почтенное собрание еще больше поспособствовать качеству коммуникации, поддерживая в себе состояние ментальной восприимчивости на протяжении всего сеанса? Готов ли каждый из участников сохранять невозмутимость и открытость разума, дышать глубоко и ритмично и добиваться глубокой сосредоточенности, подобно монаху на молитве?

Все заверили, что да.

– Не могу сказать вам заранее, что произойдет в этой комнате нынче вечером, – продолжала вдова по-прежнему заговорщицким тоном. – Возможно, мебель задвигается. Возможно, мы ощутим колебания воздуха – дыхание нездешнего мира, как говорят иные, – когда нас окружат растревоженные духи. Возможно, мертвые заговорят устами живых. А возможно, явят себя посредством какого-нибудь знака.

– Это какого еще знака? – переспросил кто-то из старателей.

Лидия Уэллс устремила на говорящего невозмутимый взгляд.

– Иногда, – тихо пояснила она, – в силу неведомых нам причин, мертвые говорить не в состоянии. В таком случае они предпочитают общаться иными способами. Я такое наблюдала на сеансе в Сиднее.

– И что же там случилось?

Глаза миссис Уэллс словно остекленели.

– Женщина погибла в собственном доме при довольно таинственных обстоятельствах, и спустя несколько месяцев после ее смерти группа избранных спиритов собралась под ее кровом, чтобы установить с нею связь.

– Как же она погибла?

– Домашняя собака взбесилась – совершенно на нее не похоже! – напала на хозяйку и разодрала ей горло.

– Вот ужас-то!

– Просто жуть!

– Обстоятельства ее смерти выглядели подозрительно, – продолжала вдова, – в частности, еще и потому, что собаку пристрелили и судебная экспертиза проведена не была… Но дело закрыли, и муж женщины, обезумев от горя, покинул дом и уплыл прочь. Несколько месяцев спустя домашний слуга сообщил об этом происшествии медиуму. Мы решили провести сеанс в той самой комнате, где женщина погибла… У одного из джентльменов нашей группы – не медиума, но весьма известного спирита – тем вечером при себе обнаружились карманные часы. Часы лежали в жилетном кармане, цепочка крепилась на груди. Впоследствии он уверял нас, что завел механизм до того, как прийти на встречу, и что часы всегда шли правильно. Так вот, тем вечером – во время сеанса – из жилетного кармана донесся странный стрекочущий звук. Мы все его слышали, хотя и не знали, что это. Джентльмен извлек часы на свет и, к вящему своему изумлению, обнаружил, что стрелки показывают три минуты второго. Он заверил нас, что завел часы в шесть, а сейчас не было и девяти. Сдвинуться сами стрелки никак не могли, да и случайно задеть заводную головку возможным не представлялось! Джентльмен ее подергал, – оказалось, заводную головку вообще заклинило. Она сломалась. Собственно, починить часы впоследствии так и не удалось.

– Но что это значило? – спросил кто-то. – Три минуты второго?

Вдова понизила голос:

– Мы могли только предполагать, что дух умершей пытается что-то сказать нам, причем очень настойчиво. Назвать время ее смерти? Или это предостережение? О том, что грядет новая смерть?

Чарли Фрост осознал, что дыхание его заметно участилось.

– Что же было дальше? – прошептал Нильссен.

– Мы решили оставаться в гостиной до трех минут второго ночи, – поведала Лидия Уэллс. – Мы подумали, а что, если дух приглашает нас задержаться до этого времени? Вдруг именно тогда что-то произойдет? Мы ждали; часы пробили час; мы молча прождали еще минуту… две минуты… три… и в этот самый момент раздался ужасный грохот: с крюка на стене сорвалась картина. Мы все обернулись и увидели, что за картиной скрывалась дыра в штукатурке. Картину, видите ли, повесили, чтобы закрыть дыру… Присутствующие женщины, понятное дело, завизжали; поднялся шум и гам; можете себе вообразить всеобщее смятение. Кто-то отыскал нож, расковырял дыру – и подумать только! – в штукатурке обнаружилась застрявшая пуля.

Фрост и Нильссен быстро переглянулись. Рассказ вдовы напомнил им обоим о пуле, что исчезла из спальни Анны Уэдерелл в верхнем номере гостиницы «Гридирон».

– Так убийство в итоге удалось раскрыть? – спросил кто-то.

– О да, – кивнула вдова. – Не стану вдаваться в подробности – их слишком много, – но, если вам любопытно, поднимите старые газеты. Видите ли, женщину вовсе не собака загрызла. Ее убил собственный муж, а потом пристрелил собаку и располосовал жертве горло, чтобы скрыть следы преступления.

В комнате тут и там раздавались горестные восклицания.

– Да, – вздохнула Лидия Уэллс. – Трагическая история. Женщину звали Элизабет как-то там. Фамилию я забыла. Но хорошие новости таковы: когда дело возобновили, в помощь следствию было целых две улики: во-первых, женщину убили из армейского кольта… а во-вторых, точное время ее смерти было три минуты второго.

Вдова на мгновение умолкла и тут же рассмеялась:

– Но вы нынче вечером собрались здесь не для того, чтобы слушать мои байки! – Она поднялась со стула. Несколько гостей тоже порывались было из вежливости встать, но вдова жестом велела им оставаться на месте. – К моему сожалению, в мире очень много скептиков, – посетовала она, – и на каждого добросердечного человека найдется десять дурных. Возможно, среди вас есть те, кто станет все отрицать, что бы уж ни произошло нынче вечером; или те, кто попытается меня опорочить. Я призываю вас всех оглядеться по сторонам и убедиться, что тут нет никаких хитростей, уловок и фокусов. Я знаю не хуже вас, что искусством предсказания балуется множество шарлатанов, но будьте уверены, я – не одна из них. – Лидия раскинула руки и молвила: – Вы своими глазами видите, что я ничего на себе не прячу. Не беспокойтесь – смотрите на здоровье.

При этих словах гости захихикали, зашаркали, заозирались по сторонам, обследуя потолок, стулья, керосиновую лампу на столе, свечи и даже коврик у двери. Чарли Фрост не сводил глаз с Лидии. Она нимало не напрягалась. Крутнулась на каблуках, демонстрируя, что под юбками у нее ничего нет, а затем непринужденно уселась, улыбаясь всем собравшимся. Подергала за торчащую на рукаве нитку и дождалась, чтобы все успокоились.

– Превосходно, – промолвила Лидия, когда всеобщее внимание вновь сосредоточилось на ней. – Теперь, когда мы все довольны и все готовы, я погашу свет – и будем ждать прихода Анны.

Лидия подалась вперед и потушила керосиновую лампу: комната погрузилась в полумрак, в котором тускло мерцали свечи. На несколько секунд повисла тишина; затем послышались три удара в дверь позади собравшихся, и Лидия Уэллс, все еще суетясь над лампой, воскликнула:

– Войди же!

Дверь открылась; все семеро гостей обернулись как по команде. Фрост, на миг позабыв наставления Притчарда, оглянулся заодно с прочими.

В дверном проеме стояла Анна; на лице ее застыло призрачно-отрешенное выражение. На ней по-прежнему было траурное платье, некогда подаренное Обером Гаскуаном, но, если оно и раньше сидело плохо, сейчас оно смотрелось совсем жалко. Одеяние висело на ней как на вешалке. Талию явно перехватывал пояс, но и он болтался свободно; кружевной воротник прикрывал впалую грудь. Девушка была бледна и серьезна. На лица собравшихся она не глядела. Не сводя глаз с середины комнаты, она медленно вышла вперед и рухнула в свободное кресло напротив Лидии Уэллс.

Да она же недоедает, подумал Фрост, едва Анна села. Он оглянулся на Нильссена, пытаясь поймать его взгляд, но Нильссен, хмурясь, печально и недоуменно взирал на Анну. Слишком поздно Фрост вспомнил о своей собственной миссии и обернулся к вдове, которая за то краткое мгновение, когда все мужчины уставились на дверь, что-то такое сделала. Да-да, она наверняка что-то сделала: она расправляла платье со смущенным, но очень довольным видом; она заметно оживилась. Что же это она такое провернула? Что поменяла? В полумраке не понять. Фрост в сердцах выругал себя за то, что отвернулся. Вот она, уловка-то, о которой предупреждал Притчард. Мысленно Фрост поклялся, что уж во второй раз не оплошает.

Углы комнаты целиком утонули во тьме. Единственным источником света служили подрагивающие огоньки свечей в центре группы: вблизи них одиннадцать лиц приобрели серый, призрачный вид. Не отрывая взгляда от лица вдовы, Фрост отметил, что на самом-то деле круг стульев представляет собою не правильную окружность, но скорее эллипс, расположенный так, чтобы его геометрическая ось указывала на дверь, Лидия же сидела в самой дальней точке. Расположив стулья по такой схеме, хозяйка добилась того, что все головы повернутся к двери – и отвернутся от нее самой – при появлении Анны. Ну что ж, подумал Фрост, по крайней мере китайцы должны были увидеть, что за фокус проделала Лидия в то краткое мгновение, когда Анна показалась в дверном проеме. Фрост мысленно взял на заметку: надо расспросить китайцев после сеанса.

Собравшиеся между тем по указанию вдовы взялись за руки, и вот, в мерцающем свете свечей, Лидия Уэллс глубоко вздохнула, улыбнулась и закрыла глаза.

Ждать гостя из иного мира пришлось очень долго. Группа просидела в гробовой тишине минут двадцать: все старались не двигаться, размеренно дышали и ждали знака. Чарли Фрост не спускал глаз с миссис Уэллс. Наконец она издала негромкий гудящий звук – вибрирующий в самой глубине горла. Гудение нарастало, набирало высоту; скоро стало возможным разобрать слова, частично бессмысленные, частично узнаваемые разве что по форме и отдельным слогам. Слова в свою очередь загустевали, превращаясь во фразы, в мольбы, в повеления; наконец миссис Уэллс выгнулась всем телом и воззвала к миру мертвых, прося выпустить тень Эмери Стейнза.

Позже Фрост описывал последующую сцену как «припадок», «приступ» и «продолжительные конвульсии». Он знал, что все эти объяснения неполны, поскольку ни одно из них не передает в точности ни эффектной театральщины вдовицына спектакля, ни мучительного смущения Фроста при этом зрелище. Миссис Уэллс снова и снова выкликала имя Стейнза, влюбленно, нараспев, с падением тона, – а когда ответа так и не последовало, она пришла в возбуждение. Забилась в судорогах. Принялась повторять отдельные слоги, словно неразумный ребенок. Голова ее бессильно упала на грудь, рывком запрокинулась, снова поникла. Но вот ее конвульсии достигли пика; она часто-часто задышала – и вдруг обмякла. Глаза ее разом открылись.

Чарли Фрост похолодел: Лидия Уэллс неотрывно глядела прямо на него – такого выражения лица он никогда у нее не видел: застывшее, бескровное, яростное. Но вот пламя свечей дрогнуло, заколебалось, и Фрост заметил, что Лидия смотрит вовсе не на него, а мимо, через его плечо, где в уголке, по-турецки скрестив ноги, восседал А-Су. Фрост не моргнул и не отвернулся. Лидия Уэллс издала странный звук. Глаза ее завращались. Мышцы шеи запульсировали. Губы неестественно задвигались, как будто она жевала воздух. А в следующий миг она заговорила – голосом, который явно принадлежал не ей:

– Ngor yeu nei wai mut haak ngor dei gaa zuk ge ming sing tung wai waai ngor ge sing yu fu zaak. Mou leon nei hai bin, dang ngor co yun gaam cut lai, ngor yat ding wui wan dou nei. Ngor yeu wan nei bou sou…

Тут она содрогнулась всем телом, завалилась набок и рухнула на пол. В ту же самую минуту (Фрост еще не одну неделю обсуждал этот необъяснимый факт с Нильссеном) керосиновая лампа на столе резко накренилась и опрокинулась на тарелку со свечами, стоявшую рядом. Навести порядок, казалось бы, труда не составляло, ведь стеклянный плафон не разбился и керосин не вытек, но тут гигантским столбом полыхнуло пламя, и круг собравшихся озарился ярким светом: вся поверхность стола была охвачена огнем.

А в следующий миг все ожили. Кто-то закричал, чтобы огонь чем-нибудь поскорее накрыли. Один из старателей оттащил вдову подальше от опасности, еще двое все посбрасывали с дивана; огонь загасили шалями и одеялами; лампу ненароком столкнули со стола; все заговорили одновременно. Чарли Фрост, обернувшись в наступившей темноте, заметил, что Анна не стронулась с места и выражение ее лица не изменилось. Внезапная вспышка пламени ее, похоже, нимало не потревожила.

Кто-то зажег лампу.

– Это оно и было? Ради этого все и затевалось?

– Что она сказала?

– Да расступитесь вы!

– Ну надо ж, как полыхнуло-то!

– Какое-то примитивное…

– Дайте ей воздуха.

– Должен признать, я никак не ожидал…

– Как думаете, это все что-то значило? То, что она сказала? Или нет?..

– Это не был Эмери Стейнз, клянусь чем угодно…

– Какой-то другой дух, да? Типа вклинился?

– А лампа-то, лампа – сама задвигалась!

– Надо узкоглазых спросить. Эй! Это ведь был китайский, да?

– А он вообще понимает?

– Это она по-китайски сейчас говорила?

Но А-Цю словно бы не понял вопроса. Один из старателей склонился над ним и похлопал его по плечу:

– Что это было, а? Что она такое сказала? Это она по-китайски, да? Или на каком-то другом языке?

А-Цю ответил непонимающим взглядом и не произнес ни слова. Ответ дал А-Су:

– Лидия Уэллс говорить по-кантонски.

– Да? – жадно переспросил Нильссен, стремительно развернувшись. – И что же она сказала?

А-Су оценивающе воззрился на него:

– «Однажды я вернусь и убью тебя. Ты убить человека. Он умирать – и ты умирать. Однажды я вернусь и убью тебя».

Глаза Нильссена расширились; следующий его вопрос так и не прозвучал. Он обернулся к Анне: та с легким недоумением глядела на А-Су. Чарли Фрост недовольно хмурился.

– А Стейнз тут вообще при чем? – возмутился один из старателей.

А-Су покачал головой.

– Не Стейнз, – тихо промолвил он. Он резко вскочил с подушки и, скрестив на груди руки, подошел к окну.

– Не Стейнз? – переспросил старатель. – А кто ж тогда?

– Фрэнсис Карвер, – ответствовал А-Су.

Поднялся возмущенный ропот.

– Фрэнсис Карвер? Тоже мне сеанс – он же даже не мертв! Да с Карвером я и сам поговорить могу – достаточно лишь в дверь к нему толкнуться!

– Но он же в «Резиденции», – возразил кто-то. – Это в пятидесяти ярдах от нас.

– Не в том дело.

– Ну то есть никак нельзя отрицать, что нечто странное…

– Я и сам мог бы с Карвером потолковать, – упрямо твердил свое старатель. – Для этого мне медиум без надобности.

– Да, а как насчет лампы? Лампу-то чем объяснить?

– Она через всю комнату проскакала!

– Она левитировала.

А-Су словно оцепенел.

– Фрэнсис Карвер, – произнес он, обращая вопрос к Харальду Нильссену, – в гостинице «Резиденция»?

Нильссен нахмурился – разве А-Су сам этого не знает?

– Да, Карвер остановился в «Резиденции», – подтвердил он. – На Ревелл-стрит. Здание с синим бордюром – сразу за скобяной лавкой.

– Давно? – не отступался А-Су.

Нильссен был явно сбит с толку.

– Да вот уж три недели, как он здесь, – отвечал он, понижая голос. – С той самой ночи… ну когда «Добрый путь» потерпел крушение.

Собравшиеся между тем продолжали спорить:

– Никакой это не сеанс; сеанс – это когда с покойниками разговариваешь.

– Ага, а как поговоришь с Карвером, то все, считай, ты покойник.

Все посмеялись шутке, и тут напарник старателя брякнул:

– По мне, охмуреж как есть. Нас, никак, надули?

Упрямый старатель уже готов был согласиться, но оглянулся на Лидию Уэллс. Вдова по-прежнему лежала без сознания, бледная как полотно. Рот ее приоткрылся, являя взгляду поблескивающий коренной зуб да пересохший язык; глаза слабо подрагивали под веками. Если она притворяется, подумал золотоискатель, то притворяется на диво талантливо. Но он-то заплатил за общение с Эмери Стейнзом. Он выложил свои кровные не за то, чтобы послушать китайскую тарабарщину, а потом полюбоваться, как баба в обморок грохнется. Да если на то пошло, как знать, что это действительно китайский? Может, она несла полную ахинею, а китайца загодя посвятила в тайну и заплатила ему, чтоб подыграл.

Но старатель был трусоват и вслух ничего этого не озвучил.

– Не берусь утверждать, – произнес он наконец, но глядел по-прежнему угрюмо.

– А спросим-ка ее саму, как только придет в себя.

– Разве Фрэнсис Карвер говорит по-китайски? – недоверчиво поинтересовался кто-то.

– Так он же то и дело плавает в Кантон и обратно, нет?

– И родился в Гонконге.

– Да, но говорить на языке прям как эти!

– Прямо начинаешь по-другому думать о человеке.

В этот момент старатель, отправленный в кухню, вернулся со стаканом воды и выплеснул его в лицо Лидии. Задыхаясь, она пришла в себя. Гости тесно сгрудились вокруг нее, встревоженным хором расспрашивая ее о здоровье и самочувствии, так что ответить вдове удалось далеко не сразу. Лидия Уэллс недоуменно переводила взгляд с одного лица на другое; спустя мгновение она даже издала слабый смешок. Но в смехе этом не ощущалось обычной уверенности; рука ее, принявшая от рядом стоящего гостя бокал андалусийского бренди, заметно дрожала.

Лидия осушила бокал, а в следующую минуту на нее обрушился град вопросов: что она видела? Что помнит? Что за дух говорил ее устами? Удалось ли ей связаться с Эмери Стейнзом?

Ответы ее всех разочаровали. Она вообще ничего не помнила начиная с того момента, как впала в транс: Лидия сама недоумевала почему, ведь обычно она отлично запоминала свои «видения». Гости наперебой ей подсказывали, но безуспешно: в памяти ее не сохранилось ровным счетом ничего. Когда Лидии сообщили, что говорила она на иностранном языке, вполне бегло и довольно долго, она озадаченно нахмурилась.

– Но я не знаю ни слова по-китайски, – запротестовала она. – Вы уверены? И узкоглазые его опознали? Прямо настоящий китайский? Вы в самом деле ручаетесь?

Все взволнованно и растерянно подтвердили, что да.

– А это еще что за беспорядок? – Лидия слабо указала на обожженный стол и следы огня.

– Лампа упала, – объяснил один из старателей. – Вот просто взяла и упала, сама собою.

– Да не просто упала: она левитировала!

Лидия задержала взгляд на керосиновой лампе и словно бы окончательно пришла в себя.

– Ну что ж! – Она чуть приподнялась на диване. – Значит, я вызвала дух какого-то китайца!

– Я не за помехи да ошибки платил, – заявил упрямый старатель.

– Нет, конечно, – успокаивающе заверила Лидия Уэллс, – нет-нет, что вы. Разумеется, мы возместим стоимость всех ваших билетов… только скажите мне, что за слова я произнесла?

– Что-то насчет убийства, – отозвался Фрост, по-прежнему не сводя с вдовицы глаз. – Что-то насчет мести.

– Ну надо же! – потрясенно откликнулась миссис Уэллс.

– А-Су сказал, тут еще Фрэнсис Карвер замешан, – добавил Фрост.

Миссис Уэллс побледнела и подалась вперед:

– Вы можете повторить все дословно – повторить в точности?

Старатели заозирались, но в комнате обнаружился только А-Цю: он сидел с каменным выражением лица и хранил молчание.

– Он не знает английского.

– А второй где?

– Куда он делся?

За несколько минут до того А-Су отделился от группы и вышел из комнаты в прихожую так тихо, что никто даже не заметил его ухода. Известие о том, что Фрэнсис Карвер вернулся в Хокитику, что он прожил в Хокитике вот уже три недели, всколыхнуло в его груди волну тайных чувств, и ему вдруг захотелось побыть одному.

Опершись на перила крыльца, А-Су выглянул наружу, скользнул глазами по длинному рукаву Ревелл-стрит, уводящему к набережной. Протяженный ряд висячих фонарей образовывал двойной «шов» света, что сходился воедино в желтой дымке ярдах в двухстах южнее: они сияли так ярко, что можно было подумать, на возвышении улиц царит полдень, и по контрасту тем чернее казались тени в переулках. Мимо, пошатываясь, брела парочка пьяниц, поддерживая друг друга за талию. Навстречу им, высоко подобрав юбку, шла шлюха. Она с любопытством оглядела китайца; А-Су не сразу понял, в чем дело, но тут вспомнил, что лицо его по-прежнему покрыто толстым слоем грима, уголки глаз подведены сурьмой, а щеки кажутся круглее благодаря белилам. Девица окликнула его, А-Су покачал головой, и она зашагала дальше. Где-то поблизости раздался взрыв хохота и аплодисменты.

А-Су задумчиво мусолил губы. Итак, Фрэнсис Карвер снова вернулся в Хокитику. Он наверняка не подозревает, что его давний знакомец обосновался в Каньере менее чем в пяти милях от города! Карвер не из тех, кто смирится с риском, если в его силах устранить угрозу раз и навсегда. В таком случае, размышлял китаец, пожалуй, преимущество за ним, за А-Су. Он снова закусил губу и спустя мгновение покачал головой: нет, Лидия Уэллс узнала его не далее как нынче днем. И разумеется, она тотчас же известила Карвера.

В доме разговор вновь вернулся к теме керосиновой лампы – этот фокус А-Су сразу же списал со счетов. Лидия Уэллс просто-напросто набросила петлю из нитки на регулятор лампы, когда ее гасила. Нитка была того же цвета, что и платье Лидии, и второй ее конец крепился к внутренней стороне ее запястья. Одно резкое движение правой руки – и лампа упадет на свечи. Столик со свечами был натерт парафиновым маслом, субстанцией без цвета и запаха, так что, на сторонний взгляд, поверхность казалась просто-напросто чистой, но при первом же соприкосновении с открытым огнем столик ярко вспыхнет.

Все это только фарс, чистой воды мошенничество. Ни с каким миром мертвых миссис Уэллс в общение не вступала, и произнесенные ею слова не были словами умершего. А-Су отлично это знал, потому что слова принадлежали ему.

Шлюха замешкалась на главной улице, вот она окликнула мужчин с противоположной веранды и поддернула оборки юбки чуть повыше. Мужчины прокричали что-то в ответ, один аж подскочил и запрыгал на месте. А-Су отстраненно наблюдал за ними, удивляясь странному могуществу женской истерики, – как Лидия Уэллс умудрилась сберечь в памяти его речь слово в слово на протяжении стольких лет? Она же не говорит по-кантонски. Как ей удалось воспроизвести и фразы, и интонации настолько точно? Вот где загадка-то! По этому «видению» ее вполне можно было бы счесть уроженкой Кантона.

На улице мужчины сбрасывались в складчину, подсчитывая шиллинги; проститутка ждала поодаль. Со стороны причала донесся резкий свист и предостерегающий окрик дежурного полицейского, затем – топот бегущих ног. Мужчины так и брызнули наутек.

А-Су проводил их взглядом: в голове его уже созрело решение.

Нынче же вечером он вернется в Каньер, заберет из хижины все свои вещи и уйдет в холмы. Там он примется без устали лопатить землю, довольствоваться будет малым и станет откладывать каждую золотую чешуйку, пока не скопит пять унций. К опиуму даже не притронется, пока пять унций не лягут в его ладонь; не будет ни пить, ни играть, питаться будет самой дешевой и простой пищей. Но как только он достигнет цели, он вернется в Хокитику. Он обменяет золото в банке «Грей энд Буллер». Перейдет через улицу и направится прямиком к «Скобяным товарам Тайгрина». Выложит на прилавок свою банкноту. Купит запас пуль, банку черного пороха и пистолет. Оттуда пойдет в гостиницу «Резиденция», поднимется по лестнице, откроет дверь в номер Карвера – и заберет его жизнь. А дальше что? А-Су снова выдохнул. А дальше – ничего. После того круг его жизни завершится и он наконец-то сможет обрести покой.