Глава XIX

За завтраком Агапит Абрамович вскользь упомянул, что хотел бы повидать сегодня, если возможно, графиню. И, когда они вышли из ресторана, Савищев спросил у него:

– Так что же, вы теперь к нам? Вы ведь хотели видеть мою маман?

– Да особенно незачем! – возразил Крыжицкий, имевший вид хорошо и плотно поевшего человека, очень этим довольного и благодушного. – Незачем особенно! – повторил он. – Я могу в другой раз!

– Да нет, отчего же? Поедем!

И они поехали.

Графиня встретила Крыжицкого приветливо.

– А‑а! Здравствуйте, милый! Ну, что наши дела? Есть какие‑нибудь новости?

– Есть, графиня! – ответил Крыжицкий.

– Погодите, погодите, голубчик, я сейчас усядусь, и тогда вы рассказывайте!

И она, захватив свое вязанье, примостилась на кушетке, которую очень любила, потому что на кресле своими коротенькими ножками не доставала до пола.

– Ну вот, отлично! – снова заговорила она, зашевелив длинным крючком. – Рассказывайте теперь, какие у вас новости?

Крыжицкий сделал тревожно‑грустное лицо и несколько раз провел рукой по шляпе.

– Новости не особенно приятные, графиня!

– Да неужели неприятные? – улыбнулась та. – Вот первый раз, когда вы мне говорите это, а до сих пор приносили все хорошие!

– Очень уж сложное дело! – вздохнул Агапит Абрамович.

– Да всякое дело сложно: вот хотя бы связать даже или сшить что‑нибудь, вы думаете легко?

И она смеющимися, веселыми глазами посмотрела на Крыжицкого и покачала головой:

– Вы, мужчины, в это не верите... вот разве Костя только, – показала она на сына, – вдруг получил интерес к моим тряпочкам, но и то с тех пор, как у меня завелась прехорошенькая портниха.

– Ну, полно, – сказал Савищев.

– Ну что там «полно»! Разве я, миленький, не вижу всего?.. Хочешь пари держать, что ты с удовольствием сейчас пойдешь в мою спальню и принесешь мне оттуда моток шерсти, которой мне недостает?

Савищев с некоторой поспешностью встал с места и направился к двери.

Графиня кинула вязанье на колени и маленькими ручками захлопала в ладоши, восклицая:

– Вот и попался, миленький! Вот и попался!.. В спальне‑то никого и нет!

Савищев пожал плечами и сказал:

– Да мне никого и не нужно!

Затем он прошел в спальню, но не с такой, правда, поспешностью и стремительностью, с какой поднялся со своего места.

Агапит Абрамович, поймав его взгляд, выразительно посмотрел на него: «Помни, дескать, метрическое свидетельство!»

– Ну? Так что же ваши новости?.. Я умираю от нетерпения узнать их, а вы ничего не рассказываете! – обратилась Савищева к Агапиту Абрамовичу, когда ее сын вышел. – Вы говорите, дело сложное?

– Да, графиня. Оберландовское наследство слишком многим пришлось по вкусу и многие точат на него зубы.

– Но ведь вы, миленький, говорите, что у нас есть все права?

– Но другие, хотя и ошибаются, тоже думают, что и у них есть права на него.

– Так Бог с ними, голубчик, пусть и они получают! Самое лучшее – разделиться всем, вот и спроса и споров не будет, и все будет отлично. Разве это почему‑нибудь нельзя?

– Нельзя, графиня. Наши противники – очень сильные люди и хотят все целиком забрать в свои руки.

– Вы говорите, противники... – забеспокоилась Савищева, – значит их много?

– Много. Дело в том, что на это наследство претендуют иезуиты.

– Ах, иезуиты! Знаю! Про них говорят много дурного, да все это – неправда! Дедушка Модест Карлович знавал Грубера и говорил, что это – идеальный человек. А дедушка Модест Карлович никогда не лгал!

– С тех пор, должно быть, иезуиты изменились! – произнес Крыжицкий. – И стали другими! По крайней мере, в нашем деле можно ждать от них больших неприятностей.

– Миленький, каких же больших неприятностей?.. Ну самое худшее, что это они получат наследство, а не мы... так что ж такое? Проживем и так! Правда ведь? Вы, голубчик, не огорчайтесь!

И снова, чтобы развеселить Агапита Абрамовича, который был огорчен, по ее мнению, тем, что им хотели помешать иезуиты, графиня подмигнула ему в сторону спальни, сказав:

– А ведь Костя‑то пропал! Ведь моя портниха‑то сидит там! Это я пошутила, что там никого нет!

Она быстро соскочила с кушетки, мелкими шажками направилась к двери и из соседней комнаты звонким для своих лет голосом крикнула к спальне:

– Костя! Что же моя шерсть?

Услышав голос матери, Савищев быстро отстранился от Мани, действительно находившейся в спальне графини, и быстро шепнул ей:

– Где тут шерсть лежит?

– Вот! – сказала Маня и, схватив моток, сунула его ему в руку.

– Сейчас, маман, иду! – на ходу ответил Савищев и удалился.

Маня, оставшись одна в спальне, быстро подошла к туалету, выдвинула ящик, взяла оттуда бумагу, только что положенную при ней Савищевым и, быстро расстегнув пуговицы на лифе, спрятала ее за корсаж.