Глава I. Михаил Николаевич Волконский

Михаил Николаевич Волконский

Темные силы

Текст предоставлен издательством «Эксмо» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=172953

«М.Волконский Темные силы»: Эксмо; Москва; 2008

ISBN 978‑5‑699‑29917‑1

Аннотация

В основе произведений одного из самых известных беллетристов начала ХХ века князя Михаила Николаевича Волконского – «неофициальная история» XVIII столетия, сплетающаяся из множества скандальных историй, дворцовых тайн, приключений и мистики. Интриги, власть, коварство, любовь и деньги – неизменные составляющие его авантюрно‑приключенческих романов «Темные силы» и «Жанна де Ламот».

Михаил Волконский

Темные силы

Глава I

В отдельном кабинете лучшего петербургского ресторана стоял у окна молодой человек, видимо, в ожидании, стоял, однако, терпеливо, не выказывая никаких признаков досады.

Одет он был по последней моде того времени, как истинный щеголь. Его темно‑синий фрак со светлыми плоскими бронзовыми пуговицами был отлично сшит, сидел на нем свободно, но вместе с тем нигде не давал складок и не морщил. Высокое батистовое жабо, обмотанное шелковым галстуком, подпирало ему шею. На светлом двубортном жилете из бокового кармана свешивалась коротенькая широкая часовая цепочка с брелоками. Серые брюки были почти в обтяжку и уходили в голенища лаковых вырезных сапог с шелковыми кисточками.

Стол в кабинете был накрыт на два прибора. На нем стояли фрукты в хрустальной вазе, дорогие вина и в серебряном ведре, во льду, виднелась приготовленная бутылка замороженного шампанского. Закуска, очень разнообразная, была подана отдельно.

Видно было, что молодой человек привык не только не стесняться в средствах, но и умел, что называется, тратить их с известной утонченностью, которая дается своего рода опытом, обыкновенно дорого оплачиваемым. Стоять у окна молодому человеку пришлось недолго. Тот, кого он ждал, вскоре явился.

Это тоже был молодой человек и тоже щегольски одетый по последней моде. Он поспешно вошел и, скидывая перчатки и кладя шляпу, сейчас же заговорил:

– Я опоздал, кажется? Прости, пожалуйста, но, право же, я думал, что успею вовремя...

– Нет, ты вовремя. Я приехал немного раньше нарочно, чтобы распорядиться обедом, – успокоил его ожидавший.

Они поздоровались.

Когда, выпив по рюмке водки и закусив, они сели за стол и им принесли суп в серебряной миске, приехавший позже огляделся по сторонам и, развертывая на коленях салфетку, спросил:

– Скажи, пожалуйста, что за фантазия привела нас сюда в ресторан?

Его собеседник улыбнулся:

– Тебе это кажется странным?

– Ну, конечно. Я понимаю, сюда можно приехать невзначай поужинать или позавтракать, можно, пожалуй, обедать, если дома нет ничего, но ты ведь не в таком положении: у тебя премилый особнячок на Фонтанке, свой повар, и вдруг ты почему‑то хочешь кормить меня в ресторане, даже не в клубе, как будто мы не могли там пообедать в крайнем случае?

– Видишь ли, у меня есть на это причины.

– Вполне в этом уверен, но меня удивляет, какие они?

– Мне нужно поговорить с тобой наедине.

– Разве мы не могли это сделать у тебя дома?

– Не могли.

– К тебе приехал кто‑нибудь?

– Нет!

– Случилось что‑нибудь с поваром?

– Если хочешь – да, случилось...

– Жаль, хороший повар! Я любил обедать у тебя. Что же произошло?

– Произошло то, что ни этого повара, ни «особнячка на Фонтанке», как ты говоришь, у меня больше нет...

– Да не может быть! Ты себе покупаешь новый?

– Нет. Мне пришлось продать все, что у меня было, потому что ту жизнь, которую я вел до сих пор, мне поддерживать будет не по силам...

– Что же? Долги заели?

– Нет у меня долгов.

– Странный ты человек! Русский дворянин – и без долгов! Ты, право, единственный; я всегда говорил, что ты – единственный... Значит, проигрался в карты?

– Нет, дело не в картах.

– То‑то! Для того чтобы тебе разориться от карт, нужен солидный проигрыш и о нем непременно говорили бы, а между тем я ничего не слыхал... Ведь судя по тому, как ты жил, у тебя было хорошее состояние.

– Состояния у меня никогда не было. Я получал тысячу рублей в месяц. Вот и все...

– Тысячу рублей в месяц! Это слишком хорошо на одного» Откуда ты их получал?..

– Как тебе сказать? Не знаю...

– Что за пустяки!.. Тысяча рублей в месяц – неизвестно откуда! И это что‑то не совеем правдоподобное.

– А между тем это так. Я получал до сих пор по тысяче в месяц, а теперь ничего получать не буду.

– Неприятная перемена – надо правду сказать!.. Но раз ты заговорил со мною о своих делах, рассказывай подробности – они слишком интересны...

– Для этого я и позвал тебя сюда обедать. Видишь ли, мы до сих пор были друзьями и, надеюсь, ими останемся. Так вот слушай. Кроме тебя, у меня никого близкого нет. Я никогда не знал ни отца, ни матери, ни сестры или даже дальних родственников. И ни с кем в жизни, кроме тебя, не сходился. Знаю я почти весь Петербург, но друг – один ты мне...

– Все это прекрасно! Но ведь ты же дворянин и знаешь свое происхождение.

– Да, я дворянин по паспорту и значусь Александром Николаевичем Николаевым... Николаевых слишком много... Родословную свою я никак не мог установить, да и не только родословную, но и ни у кого не мог допытаться, кто же мой отец и мать.

– Ты говорил, что они умерли, когда ты был ребенком.

– Я говорил так, чтобы избежать дальнейших расспросов. На самом же деле я не знаю, умерли они или нет, где они и кто они.

– Разве у тебя нет метрического свидетельства?

– Нет. У меня только паспорт, выданный нашим посольством в Париже. Детство свое я провел там, там же и воспитывался.

– Хорошо, но ведь кто‑то должен был воспитывать тебя?

– Меня воспитал старик, которого я звал по имени и отчеству – Иваном Михайловичем.

– Но у него была фамилия?

– В Париже он жил под фамилией Люсли, но я не убежден, что она подлинная.

– Странно! А где этот старик?

– Он умер и умер скоропостижно, от удара. Однако он словно предчувствовал свою смерть. Он призвал меня к себе и передал мне пакет с тем, что если что случится с ним, то я должен этот пакет распечатать и поступать сообразно данным там мне указаниям. Я знаю, что через неделю он умер.

– И ты распечатал пакет?

– В нем были паспорт, чек на двадцать тысяч франков и письмо. В письме мне было сказано, что я должен оставить Париж, отправиться в Петербург и устроиться там на эти двадцать тысяч франков и что затем я буду получать ежемесячно по тысяче рублей через банкирскую контору... Все так и было. Как оно ни кажется тебе странным – мне все это представлялось совершенно естественным и казалось, что так и будет всегда продолжаться. Однако в прошлом месяце управляющий сказал мне, что выдает деньги в последний раз и что больше я получать их не буду. Обстоятельства изменились. Я почему‑то лишился выдачи и никаких других объяснений мне дано не было. Как я его ни расспрашивал – ничего не смог от него добиться.

– Что же ты теперь намерен делать?

– Не знаю. Поступлю на службу, буду жить на жалование. Я успел составить кое‑какие знакомства, авось помогут. Вообще надо будет предпринять что‑нибудь.

– Да. Но тебе тяжело покажется так круто изменить свою жизнь... Ты привык к известной обстановке, к известному обществу.

– Я надеюсь, что общество, в котором я был принят, не отвернется от меня только потому, что я обеднел. Дурного я ведь ничего не сделал!

– Ну зачем такие слова: «отвернется» и прочее. Дело в тебе самом. Тебе самому трудно будет бывать там, где ты бывал до сих пор. С маленькими средствами поддерживать такие знакомства совершенно невозможно. Ну так возьми вот; ведь мы с тобой друзья.

– Я думаю, что друзья.

– И я тебя очень люблю. А между тем, как ты думаешь, мыслимы ли будут прежние отношения между нами?

– Отчего же нет? Я не понимаю...

– Как же ты не понимаешь?! Это так просто. На твое грошовое жалование, которое ты рассчитываешь получать, дай Бог тебе просуществовать так, чтобы иметь самое необходимое – прямо скажу, чтобы не умереть с голоду. Не могу же я, однако, только потому, что у тебя не будет средств, бросить свои привычки? Я буду по‑прежнему выезжать и бывать в театрах, и обедать, и ужинать в холостой компании... На это у тебя денег не будет, и ты волей‑неволей отстанешь от меня. Конечно, это ужасно, мне тебя жаль от всей души, но таковы обстоятельства. Говорю я это потому, что считаю тебя умным человеком и другом, именно, говорю как другу...

– Постой, как же это так? Ты считаешь меня своим другом, а между тем хочешь разойтись со мной...

– Да я не хочу разойтись. Пойми ты! Напротив, мне будет недоставать тебя в нашей компании, но что делать, если ты должен выйти из нее не имея средств? Согласись, я не виноват в этом! Ведь не могу же я платить за тебя! У меня нет такого состояния, да и ты сам, наверное, не пожелаешь...

– И это – твое последнее слово?

– Да не мое, это – слово благоразумия. Ведь мы не дети, чтобы относиться к таким серьезным вещам легкомысленно. Надо понимать, мой друг...

– Я понимаю, – проговорил вдруг с внезапно изменившимся, побледневшим лицом разоренный, обездоленный судьбой Николаев. – Я понимаю, что вы, граф Савищев, которого я до сих пор считал своим другом, не стоили этого, потому что вы – мелкий и жалкий человек. Лучше всего оставьте меня и уйдите...

Он встал и, вытянув руку, указал на дверь...

Граф Савищев вскочил со своего места. В первую минуту он вспыхнул весь, но сейчас же сдержал себя, улыбнулся, пожал плечами и пробормотал, как будто про себя:

– Ну вот как люди меняются в новом положении! Достаточно было лишиться средств, чтобы начать ругаться совсем по‑мещански...

Он быстро схватил свою шляпу и вышел из комнаты, ничего не сказав на прощанье.