Глава VIII. Сидней и Локк

Альджернон Сидней, младший сын графа Лейстерского, был одним из самых видных либеральных деятелей своего времени. Еще во время столкновения парламента с Карлом I он явился горячим сторонником народных прав. Позднее, когда Стюарды возвратились в Англию, репутация убежденного республиканца заставила Сиднея покинуть родину и провести семнадцать лет в изгнании. Но эти годы изгнания не изменили его убеждений. Когда он благодаря ходатайству своего отца возвратился в Англию, он по-прежнему стал в ряды оппозиции и шестидесятилетним стариком сохранил республиканский пыл молодости. Он был одним из тех поклонников свободы, для которых в идеале свободного управления воплощаются все блага политической жизни. Он готов была даже призвать иноземцев для того, чтобы водворить в Англии республику. За эту любовь к свободе он поплатился жизнью, будучи замешан в один политический заговор, и присужден к смертной казни.

Книга Сиднея, носящая заглавие "Речи о правительстве", вышла в свет уже после его смерти. Почти наполовину она представляла собой опровержение идей Фильмера. Сидней особенно старается подчеркнуть сомнительность династической генеалогии, идущей по прямой линии от Адама к Стюардам. Он вообще считает странным говорить о королевском сане Адама, или Авраама.

Но если бы даже допустить, что Богом действительно была дана Адаму безусловная власть над последующими поколениями, то в таком случае возникает следующая альтернатива: эта власть или делилась между потомками Адама, или же переходила нераздельно к старшему в роду. В первом случае приходится признать, что все отцы семейства в силу одинакового происхождения своего от Адама имеют одинаковую власть; приходится признать, что монархов будет столько, сколько отцов. Если же утверждать, что власть Адама переходила только к старшему в роду, тогда во всем мире должна существовать только одна монархия, во главе которой стоит старший в роду Адама. Но такой монархии указать нельзя. Говорить же, что ныне царствующие монархи - старшие в роду Адама, ни на чем не основанное предположение, ибо никто не может указать преемственности прав, полученных им по старшинству от Адама, и не здесь следует искать оснований государственной власти.

Относительно того, где именно следует искать подобных оснований, у Сиднея есть готовый ответ, заимствуемый им из принятых в его время положений политической науки. Теория договорного происхождения государства служит для него тем положительным указанием, с помощью которого он считает возможным окончательно отвергнуть доктрину Фильмера. Но выводы Сиднея показывают, насколько прав был Фильмер, когда он, опровергая Гоббса, указывал на опасность договорной теории для защищаемых им воззрений. Сидней был только последовательным, когда он повернул острие этой теории против абсолютизма правительственной власти. Он соглашается с Гоббсом, что в естественном состоянии человек не может достигнуть счастья, что только в обществе находит он настоящую защиту. Но, вступая в общество, прибавляет Сидней, люди не становятся рабами. Они навсегда сохраняют свое право надзора над правителями; они могут и сменять их в случае необходимости. Кому принадлежит установлять, тому и принадлежит и право сменять.

Понятно, что все его симпатии - на стороне свободных форм государственного устройства. Согласно с основами своей теории, он вполне допускает, что народ, свободный в свободе образа правления, может установить любую форму, хотя бы и монархическую. Но ничто, по его мнению, не обеспечивает в такой мере правильного течения государственной жизни, как свобода. Это убеждение было и руководящим началом деятельности Сиднея, и основным положением его политической теории.

Мы не будем излагать подробностей его воззрений, которые не представляют собой интереса. Вообще следует заметить, что учение Сиднея более выдается по своим критическим нападкам на Фильмера и по определенности своей основной тенденции, чем по глубине теоретических потрясений или по удачной разработке деталей. Сравнительно с последующей либеральной теорией Локка учение Сиднея представляет не более как начало. Практический результат сочинений Сиднея лежит в защите парламентских полномочий и в утверждении, что правители могут избираться и сменяться народом. В этом утверждении мы находим жизненную связь теории Сиднея с событиями того времени, когда права короля "Божией милостию", бессменного и безусловного, боролись с правами народа, распоряжающегося самостоятельно своими судьбами. В научной области это столкновение было выражено противоречием учений Фильмера и Сиднея. История решила эту тяжбу двух политических сил в пользу парламента. Иаков II своим деспотическим правлением довершил падение той системы, под которую подкапывалась теория Сиднея. Избрание Вильгельма III через парламент было торжеством идей Сиднея над патриархальной теорией Фильмера. Когда Вильгельм, отвечая на призыв оппозиционных партий, отправился в Англию, он чувствовал себя избранником народа. Его корабль был украшен надписью, которая в двух словах выражала и цель его избрания, и причину падения дома Стюардов: "Я поддержу вольности Англии и протестантское исповедание" - таково было обещание нового короля. Любопытны и самые условия вступления короля на престол. Это вступление являлось как бы результатом договорного соглашения короля с народом. В "Декларации прав", составленной парламентом, перечислялись старинные права и вольности Англии и упоминались те несправедливости, из-за которых лишился престола Иаков. Соблюдение этих прав ставилось, таким образом, условием нового царствования. Когда король во время торжественного коронования отвечал на формальное приглашение принять корону, он сказал, что корона для него тем драгоценнее, что она предлагается ему как знак общего доверия; что вольности Англии всегда останутся для него путеводной звездой и что в сомнительных случаях он всегда будет подчинять свою волю решению парламента. Идея народного суверенитета торжествовала здесь свою победу.

Год спустя после воцарения нового короля появилось сочинение, автор которого заявил, что он хочет оправдать права Вильгельма на королевский престол. Это было знаменитое сочинение Локка "Трактат о правительстве". Написанное для временных и местных целей, оно являлось, однако, одним из важнейших произведений политической литературы, имеющим общее значение и оказавшим большое влияние на политическую мысль других стран. Монтескье и Руссо, а через них весь XVIII в. находился под влиянием великого английского писателя. В построениях Локка развитие либеральной мысли Англии XVII в. нашло свое завершение.

Локк родился в 1632 г. Ему было, следовательно, 32 года, когда он в 1664 г. впервые выступил на общественное поприще в качестве секретаря английского посольства при Бранденбургском дворе. Вскоре он сблизился с графом Эшли, впоследствии получившим титул лорда Шефтсбери, и вместе со своим другом должен был испытать все превратности его судьбы, которая началась с блестящей политической карьеры и закончилась бегством в Голландию. Локк также должен был бежать из Англии в 1683 г. и затем в течение 5 лет, до падения Иакова II, находился в постоянной опасности быть выданным правительству. Таким образом, судьба Локка, равно как и его личные склонности, привела его в ряды оппозиции. Первоначальным проявлением его оппозиционного настроения была защита идеи веротерпимости. Свобода совести и веры была одним из тех прав, за которые особенно приходилось бороться в Англии XVII в. В числе борцов за это право Локку, наряду с Мильтоном, принадлежит самое почетное место. Защита веротерпимости заставила Локка впервые формулировать и свои политические воззрения. Это был исходный пункт развития его политической мысли.

Первое письмо о веротерпимости было задумано автором еще в 1667 г., но появилось оно только в 1685 г., на латинском языке. Когда Вильгельм III издал свой акт о веротерпимости, Локк перевел свое письмо на английский язык и выпустил его вновь, чтобы подкрепить своей защитой правительственный акт. Доводы Локка в пользу веротерпимости были не новы. С одной стороны, он указывает на невозможность принуждения в делах веры, с другой - он повторяет убеждения Мильтона, что христианство тем скорее обнаружит свою прочность, чем более оно будет полагаться на силу истины, не прибегая для своего торжества к иным средствам. Но для нас важно отметить, что Локк с полной решимостью воспринимает и подчеркивает идеи Роджера Вильямса и левеллеров о настоятельности полного отделения церкви от государства для обеспечения свободы веры и для водворения гражданского порядка. Бедствия Англии он приписывает главным образом религиозным преследованиям. Он требует веротерпимости не только для различных христианских исповеданий, но также и для евреев, магометан, и даже язычников. Может показаться странным, что он исключает из общего правила католиков, ставя их, таким образом, в худшее положение, чем язычников. Но это объясняется не столько религиозной рознью, сколько политическими соображениями. Локк, как многие защитники веротерпимости в его эпоху, видел в католиках, имеющих своего главу в Риме, врагов общественного порядка и потому вооружался против них. Наряду с католиками он исключает из принципа веротерпимости и атеистов; по традиционному английскому взгляду, который мы в свое время отметили у Томаса Мора, люди, отвергающие Бога, считаются опасными с общественной точки зрения. За этими ограничениями Локк проводит принцип свободы вероисповедания с большой настойчивостью. В письмах о веротерпимости он впервые высказывает свой взгляд на государство как на союз, основанный на договоре и предназначенный для защиты неотчуждаемых прав личности. Это обстоятельство важно для нас потому, что оно лишний раз подтверждает мысль, высказанную ранее: либерализм нового времени и в особенности проповедь неотчуждаемых прав впервые выражены были с особенной силой на почве защиты религиозной свободы.

Подробнее Локк развил свои основные идеи в сочинении, которое уже упомянуто нами выше и которое называется "Трактат о правительстве". Он сам обозначает цель своего произведения, замечая, что его книга имеет в виду "утвердить престол великого восстановителя английской свободы, короля Вильгельма, вывести его из воли народа и защитить пред всем миром английский народ за его новую религию". Обратив внимание на его заявление, мы заранее можем сказать, какая доктрина встретит нас в трактате Локка. Это будет, очевидно, доктрина народного суверенитета, выводящая права короля из воли народа. В этом отношении Локк - продолжатель Мильтона, который в свое время также писал в защиту английского народа, и Сиднея, который стоял на той же точке зрения народного верховенства. Но к этой доктрине сторонников народовластия Локк присоединяет еще другую идею высокой важности - идею неотчуждаемых прав личности, которую мы встречаем ранее у представителей политического радикализма, левеллеров. Если мы прибавим к этому, что Локк защищает и знаменитую теорию разделения властей, первые зачатки которой мы встречаем у левеллеров, то мы едва ли усомнимся назвать этого писателя завершителем английского либерализма XVII в. Доктрина народного суверенитета и связанная с нею идея первобытного договора, идея неотчуждаемых прав личности и теория разделения властей - вот основы либерализма XVII в., переданные им в наследие веку XVIII. Все эти идеи объединяются в учении Локка.

Поставить своей целью защитить английский народ от упреков в низвержении Стюардов Локк начинает с опровержения теории Фильмера. Целая половина его трактата посвящена разбору патриархальной теории, выводившей власть королей от Адама. Нам нет нужды останавливаться на этой критике Фильмера, со слабыми сторонами которого нас уже ознакомил его остроумный противник Сидней. Но вот общее суждение Локка о той теории, за которую так стояли роялисты из партии Стюардов: "Рабство есть состояние столько позорное и жалкое для человека: оно настолько противоположно благородному темпераменту и доблестям нашей нации, что едва понимаешь, каким образом англичанин мог говорить в его пользу. Я принял бы сочинение Роберта Фильмера, как и всякий трактат, предназначенный для того, чтобы убедить людей, что они должны быть рабами, за новую игру ума, аналогичную с появившейся некогда апологией Нерона, если бы важность темы и одобрение публики не заставляли меня верить, что и автор, и издатель имели серьезные намерения. Ознакомившись с книгой, я не могу, однако, не сознаться в том глубоком удивлении, которое я испытал, видя, что в сочинении, которое должно было сковать цепи для человечества, нет ничего, кроме веревки из песка". Таково впечатление Локка от книги Фельмера; напротив, Гоббса он вовсе не подвергает критике. Проповедником рабства казался ему, точно так же как и Сиднею, не автор "Левиафана", а сторонник патриархальной теории.

Согласно с принятым обыкновением, и Локк начинает свои построения с описания естественного состояния. Я уже говорил ранее, что этот первый шаг в старых католических теориях есть самый важный и решительный. То же следует сказать и о Локке. Не картину всеобщей войны, постоянных страхов и опасений, заставляющей людей жертвовать всем, чтобы только от этого избавиться, находим мы у него, а изображение мирной жизни, согласной с природой, - жизни, в которой люди наслаждаются свободой и равенством. Все люди в этом состоянии распоряжаются своей личностью и собственностью по своему усмотрению, не спрашивая ничьего разрешения и не завися ни от чьей воли. Полное равенство господствует здесь, ибо все люди сотворены одинаковой породы; все они равны между собой в том смысле, что все одинаково свободны и никто не подчиняется другому. Естественное состояние есть идеальное состояние. Подобно Руссо, подобно многим своим современникам, Локк понимает этот идеал как некоторый утраченный рай, к которому следует стремиться. Но как и отчего он утрачен? Здесь в теорию Локка вторгается некоторый элемент из Гоббса. Всем представлениям об утраченном рае свойственны указания на падение людей, обусловленное несовершенством их природы. Страсти человеческие, взаимные насилия и обиды нарушают мирное течение первоначальной жизни. У Гоббса, как мы видели, эти насилия представляют самую сущность естественного состояния. Он сгущает краски, чтобы нарисовать страшный призрак всеобщей войны и убедить людей, что для них гораздо лучше нести ярмо деспотизма, чем подвергаться невыносимым перспективам анархии. У Локка, напротив, эти насилия не более как привходящий элемент, возмущающий мирную жизнь естественного человека, привходящий, но неизбежный. Вывод отсюда не такой решительный и безусловный, как у Гоббса, но однохарактерный: для того чтобы спасти естественные права, следует соединиться в государство, и вместо того чтобы собственными силами охранять свое достояние, должно предоставить эту защиту организованной власти. Заметим, однако, специфическую черту этой дедукции. Цель государства - не столько избавиться от смут естественного состояния, сколько спасти естественные права, равенство и свободу, охранить личность и собственность. И если цель такова, то Локк ни в коем случае не может согласиться с Гоббсом, чтобы граждане могли отрешиться от всех своих прав.

Самый переход из естественного состояния в гражданское или государственное изображается у Локка как результат договора. Так как люди по природе свободны, то только в силу их согласия может образоваться правомерный государственный строй. Локк не утверждает, что государства всегда основывались таким образом: для него идет речь только о правомерном способе их возникновения. Эта черта его трактата заслуживает особого внимания. Подобно тому как у Руссо и у многих других представителей естественного права, теория первобытного договора имеет у Локка не столько историческое, сколько этическое значение. Он не только занят изображением действительных процессов истории и разнообразных способов возникновения государств, сколько анализом тех условий, при которых это возникновение может быть признано правомерным. Так именно следует понимать его трактат. Локк сознательно и последовательно примыкает к школе естественного права, особенность которой состоит в том, что она, не ограничиваясь описанием фактов истории, всюду ставит вопрос об этическом их оправдании. Если мы припомним французские теории XVII в. и в особенности теорию Готмана, то мы сразу заметим различие между ним и Локком. Готман ищет для своей точки зрения опору в истории. Вся его "Франко-Галлия" есть по преимуществу историческое построение. Исторические воспоминания ясно проглядывают и сквозь философскую аргументацию автора "Vindiciae contratyrannos". Английские ученые также не отрешаются от исторических основ. Они возникают в живой связи с действительностью и постоянно имеют в виду реальные события истории, но они все более переходят с точки зрения исторических аргументов на почву общечеловеческих требований, от истории к этике. В этом отличительная черта всего естественного права и в частности теории Локка.

Какое же существование государства, по Локку, согласно с естественным правом и с природой вещей? Это прямо следует из условий, при которых правомерное государство основывается. Вступая в общество, отдельные лица обязуются ему подчиняться, но они не отказываются и не могут отказаться от своих прирожденных прав, чего так настойчиво требовал Гоббс. Государство получает свою власть единственно для защиты граждан, для охраны их свободы и собственности. Поэтому люди отказываются от своей власти лишь постольку, поскольку это необходимо для достижения указанных целей. Развивая свою точку зрения, Локк утверждает, что верховная власть имеет свою границу в правах граждан. В противоположность Божену и Гоббсу, он склонен отрицать самое понятие неограниченной власти, что объясняется его полемикой против неограниченной власти Стюардов и его желанием отстоять права народа. Говоря о неограниченной власти, он, в сущности, имеет в виду абсолютную власть монархов, которая с его точки зрения совершенно несовместима с гражданским порядком. Для англичанина, сросшегося с практикой парламентской жизни, такая власть казалась совершенно невозможной, противоречащей самым основам гражданственности. Вообще, в отличие от Бодена и Гоббса, он нисколько не интересуется точным определением суверенитета и сосредоточивает свое внимание на анализе условий правомерного действия власти; но в границах этой задачи он высказывает любопытные положения, которые послужили основой для теории английского конституциализма.

Первое условие этого конституциализма есть сохранение старых вольностей английского народа, которые на философском языке Локка получили названием "естественных прав человека". Но этого мало. Он старается далее указать гарантию этих вольностей и находит ее в разделении законодательной и исполнительной власти; от этих двух властей он отличает еще и третью - союзную или федеративную, состоящую на праве объявления войны и заключения мира; но для обеспечения личных прав это различие не имеет существенного значения. Что касается законодательной власти, то Локк, согласно со своим общим направлением, считает необходимым ввести ее в известные границы, полагаемые законодательству естественными правами граждан. Подобно левеллерам и Руссо, он стоит на точке зрения неотчуждаемого народного суверенитета и, считая законодательное собрание лишь временным органом народной воли, оставляет высший надзор в руках народа. Современные юристы Англии, признающие за парламентом все функции неограниченного законодательного собрания, в этом пункте не будут согласны с Локком. Его теория скорее применима к американскому государственному устройству. Однако не здесь лежит центр тяжести его учения о разделении властей. Главное утверждение этой части его сочинения состоит в том, что законодательной власти нельзя предоставить исполнение изданных ею законов, - это было бы для него большим соблазном. Законодательство не требует постоянной деятельности. Поэтому в благоустроенных государствах оно вверяется собранию лиц, которые, сходясь, издают законы и затем расходятся. Напротив, исполнение, по характеру своему, требует постоянных органов, которые должны быть обособлены от законодательства.

Шумный успех теории Монтескье совершенно затмил заслугу Локка. Давно принято говорить, что Монтескье был истолкователем английской конституции и ее первым теоретиком. Однако несомненно, что Локк был гораздо ближе к действительности и к английским порядкам, чем блестящий французский публицист. Как известно, главный недостаток доктрины Монтескье состоит в полном обособлении властей, при котором становится совершенно непонятным, каким образом возможна их совместная деятельность. Монтескье отделывается ничего не значащей оговоркой, когда, предвидя возможные выражения, он замечает, что так как силой вещей власти должны двигаться, то они и будут двигаться согласно. У Локка, который гораздо ближе стоял к английской действительности, чем Монтескье, допускается взаимодействие властей и при их разделении. Так, очевидно имея в виду Англию, он говорит, что в некоторых государствах исполнительная власть вверяется одному лицу, которому вместе с тем дается и участие в законодательстве и без согласия которого не могут издаваться законы. Нетрудно понять, что лицо, о котором идет речь, есть не кто иной, как английский король. Еще Ранке в своем крайне любопытном "Опыте о разделении властей")*(24) обратил внимание на то, что Локк, требуя отделения исполнения от законодательства, особенно настаивает на самостоятельности исполнительной власти. Очевидно, восставая против королевского абсолютизма, он одинаково боялся и деспотизма парламента и считал весьма полезным противопоставить ему в качестве политического противоречия известные прерогативы короны. Верховный исполнитель, поясняет он, не имеет своей власти, кроме силы закона, но он не подчиняется всецело законодательной власти, а сам является ее участником. Он имеет право созывать и распускать законодательные собрания, так как последние не всегда бывают в сборе, а исполнитель отправляет свою должность всегда. Локк решается даже, во имя общего блага, предоставить исполнителю такие прерогативы, которые клонятся к отмене законов, если они оказываются вредными для общества. Он готов, забывая рамки, установленные английской конституцией для королевской власти, приписывать королю право по собственному почину изменять основания выборов в парламент, если эти последние не соответствуют началам справедливого уравнения. Всякий, кто действует в этом смысле, утверждает Локк, является другом народа и не может не получить его одобрения. По-видимому, защищая в данном случае необходимость королевского вмешательства, Локк имеет в виду действительный недостаток избирательной системы, устраненный лишь парламентской реформой 1832 г. Это следует с полной ясностью из того места, где он жалуется на ненормальность старых порядков. "К каким нелепостям может повести слепая преданность к потерявшим всякий смысл обычаям - так говорит он в этом месте. Можно убедиться из того обстоятельства, что какое-нибудь местечко, только называемое городом, в котором нет ничего, кроме развалин, в котором вместо домов стоит лишь какой-нибудь хлеб и вместо обывателей живет один пастух, посылает в законодательное собрание столько же управителей, как и целое населенное богатое графство.

Очевидно, Локк подразумевает здесь ту несправедливость выборной системы, которая предоставляет избирательные права так называемым гнилым местечкам, т.е. незначительным провинциальным пунктам, исстари владевшим своим правом в ущерб новым центрам, гораздо более крупным и важным, но не успевшим еще получить этих прав. Не надеясь, вероятно, что соответствующая реформа осуществится через парламент, Локк ожидает инициативы со стороны королевской власти. Это весьма важно для характеристики его политического учения, которое все построено на желании лучшего обеспечения свободы и справедливости. Во имя этих начал он не страшится отступать от старинных основ парламентского строя Англии и требовать для правильного течения политической жизни таких гарантий, которые не существовали ранее. Его основная мысль состоит в том, чтобы при помощи разделения властей и признания за ними самостоятельного значения придать им характер противовесов, взаимно направляющих друг друга и обеспечивающих общую свободу.

Таково должно быть нормальное течение политики. Но что делать, если незаконным образом изменяются основы конституции, если монарх ставит свой произвол на место закона, если он мешает законодательной власти собраться и, вообще, если он действует в ущерб общему благу? Локк ставит эти вопросы, очевидно, под влиянием свежих воспоминаний о произволе Стюардов. В ответ на этот вопрос следует видеть заключительное слово его книги, которое направлено к защите английского народа, свергнувшего Стюардов и призвавшего Вильгельма. Основная идея книги - идея неотчуждаемого народного суверенитета - еще раз предстает здесь перед нами. Правительство должно считаться уничтоженным, так решает вопрос Локк, всякий раз, когда законодательная или исполнительная власть нарушают свои полномочия. Правительства устанавливаются единственно для охраны естественных прав, и если они уклоняются от этой задачи, то они нарушают основной закон общежития; народ получает, вследствие этого, право установить новое правительство. Таков заключительный вывод книги, к которому клонилось все исследование; но, сделавши этот вывод, Локк спешит устранить возможные возражения. Быть может, скажут, замечает он, что подобное учение возбуждает народ к восстанию, что оно может привести к анархии; но все это ложное опасение: народ привязан к старине и нелегко увлекается переменами. Никогда небольшие злоупотребления не выведут его из колеи, но если народ несчастен и подвергается злоупотреблениями со стороны верховной власти, если он чувствует на себе постоянный гнет, то выдавайте его правителей за сыновей Зевса, объявляйте их, сколько хотите, священными и неприкосновенными, - он все-таки не остановится перед возмущением и постарается сбросить с себя ненавистное иго. Таково последнее слово Локка.

Я не буду говорить здесь о других, менее важных политических произведениях писателя. Повторю только еще раз, что, завершая собой развитие политической мысли XVII в., он стал великим прообразом для XVIII столетия. Французские писатели позднейшего времени затмили его блеском своей славы, и в особенности для континентальной публики; наряду с громкими именами Монтескье, Руссо и Вольтера имя Джона Локка звучит как-то скромно и неслышно. Только специалисты знают, насколько великие французы обязаны своему английскому предшественнику. Когда мы ищем крупного и видного представителя, подготовившего основные политические идеи XVIII столетия, мы всякий раз останавливаемся на Локке, который является, несомненно, самым видным политическим писателем XVII в.*(25)