Глава 24. Как ни заставляла себя Алекс сосредоточиться на шитье, иголка сама выпадала из рук и колола пальцы

Как ни заставляла себя Алекс сосредоточиться на шитье, иголка сама выпадала из рук и колола пальцы. Указательный палец уже изрядно напоминал подушечку для булавок. Вот и сейчас, делая стежок, Алекс нечаянно укололась. Показалась алая капелька крови. Стоило лишь чуть-чуть отсосать кровь из ранки, как боль прошла. Вот бы так легко справиться с душевной болью, не дававшей ей покоя уже больше месяца.

Кросс давно оправился от болезни, силы вернулись к нему, чего нельзя было сказать о прежней страсти. Майлз вставал на рассвете и не возвращался в каюту до вечера. Характер его значительно изменился к лучшему, как только Алекс позволила ему выходить из каюты; вспышки необоснованного гнева исчезли совсем. Но Алекс готова была многое отдать за то, чтобы вернуть его прежнюю вспыльчивость, ибо такой – предельно вежливый и ровный – он казался ей совершенно чужим человеком. Дни сливались в недели, и будущее для Алекс все более подергивалось туманной дымкой. Она боялась думать о том, что ждет ее впереди.

Ввиду того, что каюта Алекс была слишком маленькой и темной, Майлз очень вежливо предложил ей располагаться с шитьем в его каюте. При этом и речи не заходило о том, чтобы она могла так же оставаться там на ночь.

На закате они вместе ужинали и вели беседы ни о чем, затем Майлз провожал ее к себе.

Ужасающая формальность их отношений сводила Алекс с ума. Однажды она попробовала заговорить об этом с Майлзом, он сделал вид, что не понимает, о чем идет речь, но стоило ей протянуть руку, чтобы дотронуться до него, он подпрыгнул будто от ожога и тут же, сославшись на усталость, выпроводил ее из каюты.

Вначале Алекс успокаивала себя тем, что он еще не выздоровел, потом, когда все видимые признаки слабости исчезли, она стала говорить себе, что виной всему его занятость. Из-за шторма корабль сбился с курса, и Майлз стремился как можно быстрее вывести судно в теплые быстрые воды Гольфстрима. Но через несколько дней и эта проблема была решена: Оги явился с докладом о том, что температура воды за бортом, измеряемая по приказу Майлза ежечасно, наконец значительно повысилась, что свидетельствовало о том, что они вошли в течение. Хорошая новость тем не менее никак не повлияла на отношение Майлза к ней. Александра не знала, какие еще найти отговорки, и, поскольку Майлз отказывался обсуждать проблему, в чем бы она ни состояла, ей ничего не оставалось делать, кроме как коротать время за шитьем.

Алекс сшила четыре платья – все простые и скромные, но, быть может, за счет своей простоты на ней они смотрелись просто великолепно. Она сшила два повседневных платья: одно светло-фиолетовое из чесучи, другое – из бледно-зеленого камлота с круглым вырезом. Среди чудесных тканей в трюме Алекс нашла мягкий рубчатый канифас в тонкую желтую полоску. Из него Алекс сшила дорожный костюм, состоящий из юбки и короткого жакета с зауженными рукавами. Используя в качестве образца одну из самых нарядных рубашек Майлза, Алекс сшила батистовую блузу с пеной кружев на груди и на рукавах.

Самым экстравагантным, на взгляд Алекс, был пеньюар из серого шелка.

Свой свадебный наряд она начала шить первым, но, стран-ное дело, не закончила до сих пор. Работа не ладилась, и через несколько недель бесплодных стараний Алекс отложила его в сторону. Вчера, когда пеньюар был закончен, она вновь взялась за свадебное платье.

Отложив голубой шелк в сторону, Алекс задумалась. Мелодичное пение певчей птички отвлекло ее от грустных мыслей, и она улыбнулась. Обогнув письменный стол Майлза, за которым работала, Александра подошла к клетке с ярко-желтым кенарем, которого подарил ей Спанглер. Птичка, склонив набок головку, внимательно смотрела на свою хозяйку.

– Ну, Цезарь, будет тебе смотреть на меня. Лучше спой. Я так соскучилась по твоим песенкам, ведь, кроме тебя, мне некому составить компанию.

Послышался стук в дверь.

Посадив Цезаря на ладонь, Алекс достала его из клетки. Кенарь нахохлился, вцепившись в ее руку коготками, и заворковал. Алекс рассмеялась.

Между тем дверь в каюту открылась. Майлз стоял на пороге, слушая, как она смеется. Последнее время ему редко удавалось услышать ее смех, и на это были причины. Он и сам понимал, что дает ей мало поводов для веселья.

Но в такие минуты, когда Майлз мог тайком наблюдать за ней, он искренне любовался ею. В Александре действительно было что-то необыкновенно милое. Ему временами хотелось броситься к ней, обнять, разделить ее смех и веселье, вернуть радость в их отношения. Но прошел месяц, а Майлз все никак не мог избавиться от наваждения. Всякий раз, когда Алекс была рядом, у нее за спиной хохотал Диего, вернувшийся из ада, чтобы свершить возмездие. Майлз желал Алекс больше чем когда бы то ни было прежде, любил сильнее, чем считал способным любить, но тень Диего легла между ними, и стоило Майлзу возжелать Алекс или подумать о своей любви к ней, как тень поднималась, разрастаясь до огромных размеров, и уносила его за собой в мрачные бездны жестокого воображения.

И тогда в нем закипала злость: злость на себя, злость на нее за то, что он вынужден был терпеть эту ужасную пытку. Вот и сейчас случилось то же, что всегда. Майлз опустил голову, надеясь, что она не заметит того, что с ним происходит, понимая при этом, что тешит себя иллюзией: даже не зная источника его мучений, Алекс чувствовала и понимала, что он уже не тот, что раньше. Алекс видела, что с ним беда, и чем упорнее он отрицал этот очевидный факт, тем более она отдалялась, ускользала от него. Стена, возведенная между ними кознями Диего, была тверда и непроницаема, и чем больше стремился Майлз проломить ее, тем тверже она становилась.

Цезарь снова забрался к себе на жердочку, жалобно попискивая, и Алекс, вздохнув, отвернулась от клетки. При виде Майлза улыбка сразу сползла с ее губ.

– Прости, я не заметила, что ты тут, – извинилась она. – Тебе нужен стол?

Не дождавшись ответа, Алекс убрала клетку со стола.

– Я отнесу его к себе, чтобы тебе не мешать.

Дьявол! Майлз терпеть не мог, когда она так вот спешно уходила от него, словно он выгонял ее взашей.

– Ну что ты, – поспешил сказать он. – Мне надо проверить карты, но вы с Цезарем можете остаться. Много времени это не займет.

Майлз подошел к столу, а Алекс отнесла клетку к двери. Не выдержав, она пробормотала сквозь зубы:

– Бог воздаст тебе за то, что ты вынужден так долго терпеть мое присутствие.

– Что? – подняв голову, спросил Майлз.

– Ничего.

Кросс пожал плечами.

– Как твое платье? – спросил он, указывая на корзину. – Не тот ли это наряд, над которым ты трудишься вот уже месяц, или ты решила сделать себе весь гардероб из голубого шелка?

– Это тот самый наряд, – ядовито ответила Алекс и, схватив корзинку, прижала ее к груди, словно Майлз собирался отнять у нее ее собственность.

– Поскорее заканчивай. Цвет прямо твой. Не терпится увидеть тебя в нем, – мимоходом бросил Майлз, делая какие-то вычисления.

Алекс уже собиралась тихо выйти за дверь, но тон, каким было отпущено это замечание – холодно-вежливый и вместе с тем небрежный, – оказался последней каплей. Слезы брызнули у нее из глаз.

– О, я очень сомневаюсь в том, что ты хочешь меня в нем увидеть!

– Что случилось? Что я такого сказал?

– Это платье должно было стать моим свадебным нарядом, черт побери! А теперь скажи, что ты жаждешь увидеть меня в свадебном платье!

Майлз отложил в сторону перо и отвел глаза. Что он мог ей сказать?

Для Алекс его молчание было красноречивее всяких слов.

– Спасибо. Теперь мне все ясно, – тихо сказала она, кусая губы.

– Алекс… – Майлз встал, отодвинув ногой стул. Обитые металлом ножки проскрежетали по настилу пола, и у Алекс пробежали мурашки по спине от противного звука. – Алекс, мне жаль, если я сказал или сделал что-то, что тебя расстроило.

– В самом деле? – язвительно переспросила она.

– В самом деле, – с нажимом в голосе подтвердил он.

Майлзу начинал надоедать этот неприятный разговор. Он злился на нее за то, что она начала его, и на себя – за то, что не мог закончить его так, как следовало. Он понимал, что должен подойти к ней, обнять, развеять ее тревогу и сомнения… И, как обычно, когда он оказывался не в силах выполнить то, что хотел, разозлился. Стараясь сдержать ярость, он проговорил:

– Я никогда не хотел причинить тебе боль.

– Тогда, Майлз, прошу тебя, прямо сейчас объясни мне все. Скажи, что я такого сделала или сказала, что оскорбило тебя настолько, что ты с трудом выносишь мое присутствие и даже не можешь мне в глаза взглянуть!

– Не знаю, что ты имеешь в виду, Александра, – уклончиво ответил Майлз. – Все плохое мы давно преодолели.

– И не пришли ни к каким выводам! – выкрикнула она, не в силах более оставаться безучастной.

Не замечая того, что делает, Алекс подбежала к нему, накрыла его руку своей – Майлз тут же отдернул руку.

– Вот видишь! Это я и имела в виду! Почему я даже дотронуться до тебя не могу?

– Я занятой человек, Алекс. Тебе, очевидно, трудно это понять. Быть капитаном – нелегкое дело, а наше маленькое приключение на Тенерифе сбило нас с графика.

– По твоим словам выходит, что в этом «маленьком приключении» виновата я!

– Черт, конечно, не ты, но ведь время мы потеряли! На Пальме ты сказала, что хочешь понять меня. Вот тебе первый урок, моя дорогая. Оружие и амуниция, которые мы везем повстанцам, важнейшая вещь для революции. Один день задержки может стоить жизни сотням людей.

– Я понимаю, Майлз, очень хорошо все понимаю. Но разве ты сам не видишь, что пользуешься своей занятостью как отговоркой.

– Отговоркой?! Нашла слово! Ты просто делаешь из мухи слона. Честно говоря, мне кажется, что ты ревнуешь меня к работе, потому что, оправившись от ранения, я больше не нахожусь у тебя под каблуком!

Алекс отшатнулась как от пощечины.

– Ты несправедлив ко мне и знаешь это, – проговорила она, едва сдерживая слезы. – Дело не в том, что ты занят, Майлз. Дело в твоих чувствах. На Пальме ты говорил, что любишь меня, да и потом повторял не раз. Если это уже не так, прошу тебя, скажи мне.

– Алекс, сейчас не время…

– Много ли времени надо, чтобы сказать: «Я люблю тебя»?

– Алекс, прошу…

– Довольно водить меня за нос. Скажи, любишь ты меня или нет?

В глазах ее стоял страх, страх и любовь, выражаемая столь открыто, столь явно, что Майлз готов был заплакать от жалости к ней и к себе тоже. Ее глаза блестели от слез, слез отчаяния, и лицо его прояснилось. Он не знал, что и в его глазах стояла боль, источник которой она не могла понять. Майлз заставил себя протянуть руку и коснуться ее лица. Алекс жадно схватила его руку, прижала к своей щеке, губам.

– Ты любишь меня, Майлз? – спросила она, целуя его ладонь.

– Если бы ты только знала как, – пробормотал он.

– Тогда откуда эта стена между нами? – прошептала она. – Почему ты отталкиваешь меня, относишься ко мне так, будто я тебе чужая? Ты не прикасался ко мне с того вечера, как…

– Я знаю! – рявкнул он, и вся его нежность исчезла.

Майлз вырвал руку и отошел в дальний угол комнаты, словно не мог выносить ее близости. Не в силах слова вымолвить от обиды, Алекс поплелась к двери.

– Не понимаю, что с нами происходит, – хрипло сказала она, глядя в пол.

«Господи, – взмолился про себя Майлз, – помоги мне успокоить ее». Как сказать, что и он сам не понимал, что на него нашло. Не желая того, он обижал ее, ранил в самое сердце и не мог остановиться. Как мог он объяснить ей, что чем крепче любил ее, тем более горькой становилась его любовь, отравленная образами, которые выжег в его памяти Диего? Как мог он объяснить ей, что всякий раз, глядя на нее, он видел перед собой не невинного ангела, а развратную красотку, лежащую в объятиях испанца. Жизнь Майлза превратилась в сплошной кошмар. Желание превратилось в проклятие. Раздираемый на части желанием и ненавистью, он потерял себя в этом клубке противоречий. И самое страшное: Майлз знал, что не может взвалить эту страшную ношу на плечи Алекс. Как-то она пережила то, что выпало на ее долю, наверное, спрятала куда-то глубоко внутрь. Сказать ей, что он чувствует, означало бы ранить ее еще больше, а этого Майлз не мог себе позволить. Она не была виновата ни в чем, то, что происходило с ним, касалось только его одного. Майлз лихорадочно соображал, что сказать ей, что придумать, чтобы успокоить ее.

Превозмогая себя, Майлз подошел к Алекс и протянул к ней руки. Не зная, что может означать этот жест, Алекс доверчиво вложила свои руки в его. Когда он притянул ее к себе, она не стала сопротивляться. Все, что ей было нужно, – это почувствовать себя в безопасности, защититься от своих страхов.

– Я люблю тебя, Алекс, – пробормотал он, прижимаясь щекой к ее голове. – Пожалуйста, прости меня за то, что я тебя так сильно обидел.

Алекс подняла голову и посмотрела ему в глаза:

– Я просто хочу понять, что случилось, Майлз.

– Я не знаю, смогу ли объяснить, любовь моя, – начал он.

В душе он почти смеялся над собой, над очевидной бесплодностью своих усилий.

– Я люблю тебя и никогда тебя не брошу, но… видишь ли… Я хочу привести тебя в свой дом, жениться на тебе, и, поскольку мои намерения абсолютно честны, я стараюсь держаться от тебя подальше. – Майлз выдавил из себя смешок, сам удивляясь тому, до какой степени цинизма он дошел. – Наверное, стена, которую я выстроил между нами, единственное, что может удержать меня от того, чтобы заниматься с тобой любовью сутки напролет. – Поскольку Алекс молчала, он, набрав в грудь воздуха, сказал в завершение: – Я хочу тебя, Алекс, но я хочу, чтобы между нами все было как полагается. То есть надо подождать до свадьбы. Я не прощу себе никогда, если испорчу тебе репутацию.

– Так ты это делаешь из уважения ко мне? – без околичностей спросила она.

– Да.

– Молодую деревенскую акушерку крадет из дома знатный англичанин, преступник и предатель. Затем ее же похищает испанский работорговец, который в свою очередь сбывает ее арабскому принцу, от которого она едва успевает унести ноги. О чьей репутации идет речь, Майлз?

– Алекс…

– Зачем ты пытаешься обмануть меня?

– Это правда.

– Ложь! Надуманная, за уши притянутая ложь! Я не знаю, что произошло, но в силу каких-то причин ты больше не хочешь меня и не можешь набраться духу сказать об этом ясно. Почему, Майлз? Из-за моей подпорченной репутации? Ты чувствуешь себя виноватым и хочешь жениться на мне из жалости? Так?

– Алекс, это неправда. Я люблю тебя.

– Не любишь, – продолжала настаивать она. – Не может человек, который любит, смотреть на меня так, как смотришь ты, когда думаешь, что я не вижу. Почти так же ты смотрел на меня до Пальмы, до первой нашей ночи здесь, в этой каюте. Тот же самый презрительный взгляд, каким ты смотрел на меня тогда, когда Копели сказал, что я шлюха…

Алекс остановилась на полуслове, ошеломленная. Она сама, проведя параллель, нашла ответ на поставленный вопрос. Все стало ясно как день.

– Господи, – простонала она. – Ты не веришь мне… Ты никогда не верил в то, что я не спала с Диего. Ты лгал…

– Алекс!

– Черт! Почему ты не можешь поверить, что он не спал со мной?!

– Потому что я знаю Диего! – заорал Майлз.

Он был почти рад, что Алекс сама вскрыла нарыв. Может, теперь она признается во всем.

– Но ты меня не знаешь, иначе бы ты понимал, что я никогда не смогла бы тебе солгать!

– Алекс, ты думаешь, мне самому хочется чувствовать то, что чувствую? Ты думаешь, мне нравится проводить ночи без сна, не находя себе места от непрошеных картин, встающих перед глазами? Ты думаешь, я хочу представлять вас с Диего, занимающимися всем тем, что в таких животрепещущих подробностях он описывал мне?!

– И поэтому ты больше меня не любишь.

– Не люблю? Боже, конечно же, я люблю тебя! Я бы не мучился так, если бы не любил!

– Но моего слова тебе недостаточно.

В два прыжка он оказался около нее. В отчаянии схватив ее руки, он взмолился:

– Алекс, повтори сначала! Заставь меня поверить в то, что Диего никогда тебя не касался! Заставь меня поверить в это! Прогони прочь эти ужасные видения! Прошу тебя! Прошу!

Пустота… Алекс ничего не чувствовала, кроме зияющей пустоты внутри. Взглянув в его лицо, она поняла, что все потеряно. Майлз сбросил маску, и теперь в его глазах была только боль, боль, от которой и ей становилось больно – больно в прямом смысле, у нее скулы сводило от этой боли, и в этот миг ей стало его жаль даже больше, чем себя.

– Скажи мне, Алекс! Убеди меня! – требовал он, но она, стряхнув его руки, лишь покачала головой.

– Нет, Майлз. Никакие слова не убедят тебя. Насиловал меня Диего или нет, делала ли я все те вещи, о которых он тебе рассказывал, или нет, все это будет стоять между нами всегда. Родера гниет на далеком песчаном берегу, и птицы давно выклевали его глаза, но победил в вашей схватке все равно он. Он преследовал тебя, когда был жив, он преследует тебя и после смерти. Десять лет ты представлял себе вид горящего корабля с телом повешенного на главной мачте друга – и ты никогда не забудешь… это.

– Неправда. Я справлюсь. Мне только нужно время, Алекс. Ты не виновата ни в чем. Я не могу винить тебя…

– Не можешь, но винишь, – отрезала Алекс с горечью.

– Но я не хочу этого, – выдавил Майлз.

– Не хочешь, но винишь, – тихо повторила Алекс.

Она чувствовала себя на удивление спокойно, так, будто вся жизнь вытекла из дыры, оставленной в ее душе. Пораженная этому мертвому спокойствию, она покачала головой.

– Сколько нам осталось до Чарлстона? – спросила она.

– Две недели, может, меньше, – ответил Майлз, не понимая, к чему она клонит.

– Понятно.

Алекс нагнулась, чтобы поднять с пола корзину с недошитым платьем, которое ей уже не суждено надеть.

– Как скоро мы с доктором Копели сможем сесть на корабль, отплывающий в Англию?

– В Англию? Нет, – решительно качнув головой, сказал Майлз. – Я тебя не пущу.

Алекс спокойно подняла на него глаза. Все чувства умерли.

– У тебя нет выбора. Ты сам увидишь, так будет лучше. Ты найдешь себе юную непорочную девицу, достаточно чистую для того, чтобы носить твое имя.

– Александра, не в этом дело, и ты знаешь! – возмутился Майлз, рассерженный тем, что она свела его глубокий душевный надлом к чему-то до пошлости тривиальному.

– Разве? – едко спросила она. – Разве не в этом дело, Майлз? Думай, Майлз, думай. Вспомни тот день, когда мы встретились впервые. Вспомни, как ложь Копели перечеркнула влечение, которое ты стал ко мне испытывать. Ты думал, что я была с другими, и поэтому недостаточно хороша для тебя. Но когда ты понял, что я была девственницей, сразу все стало хорошо! Потом появился Диего, и ты вновь не можешь смотреть на меня.

– Алекс, я сумею справиться с тем, что сделал Диего.

– Когда, Майлз? Через день? Месяц? А потом сколько времени пройдет, прежде чем память вернется к тебе? Может, в брачную ночь, когда ты будешь держать меня в объятиях и думать…

– Довольно! – заорал Майлз.

– Все кончено. И мы ничего не можем сделать, – заключила Алекс и повернулась к двери.

Взявшись за ручку, она подождала немного, надеясь, что Майлз остановит ее, не даст уйти, но позади слышалось лишь его сбивчивое дыхание. Он безуспешно пытался справиться с собой. Не оглядываясь, Алекс открыла дверь и вышла из каюты. Вернувшись к себе, она поставила на стол клетку с Цезарем и, сев на кровать, принялась методично рвать на лоскуты свое небесно-голубое свадебное платье.

Date: 2015-12-13; view: 303; Нарушение авторских прав