Глава 17. Прислуживающая Айке женщина поставила поднос с едой на столик, стоявший в нижней зале башни кади и спросила:

Прислуживающая Айке женщина поставила поднос с едой на столик, стоявший в нижней зале башни кади и спросила:

— Желаете ли вы что‑нибудь еще, госпожа?

Женщина даже не посчитала нужным опустить в присутствии султанши глаза, и в голосе ее не было смирения, слышать которое Айка так привыкла. У нее руки чесались — так хотелось ударить дерзкую по губам, но солдаты, которые всегда сопровождали посетителей тюрьмы, стояли у двери, и Айке не хотелось делать их свидетелями столь недостойной сцены.

Ее глаза метнулись к подносу. Сумела ли Нафисса спрятать туда еще одно послание? С тех пор, как ее госпожу заточили в тюрьму, служанка проявляла удивительную находчивость, которая по всей видимости, не грозила иссякнуть до тех пор, пока могла оплачиваться.

— Оставь меня, — бросила Айка, и перед тем как склониться над подносом подождала, пока женщина и эскорт уйдут. Оставшись, наконец, в одиночестве, она принялась шарить в складках аккуратно сложенной салфетки — именно туда запрятала Нафисса свое последнее послание, но, к великому сожалению, не нашла там ничего.

Под ее рукой извивался Бобдил, разглядывающий еду на подносе. Увидев, что там нет засахаренного миндаля, он начал громко жаловаться.

— Не хнычь, Бобдил, — Айка хлопнула его по губам и он отчаянно завопил. Она вздохнула, не представляя себе, что находиться с сыном будет столь неприятно.

Он потянулся к блюду с перепелиными яйцами, аппетитно разложенными на зеленом фиговом листе, блестевшим капельками воды. Под его пальцами лист смялся и под ним показалось что‑то белое. Айка оттолкнула сына и вытащила из‑под листа тугой сверток шелка.

Предоставив Бобдилу возможность уплетать деликатесы с подноса, она развернула шелк.

Нафисса поистине превзошла саму себя. Она выведала у часовых, где находится вход в одну из сквозных пещер, пронизывающих гору, на которой стояла Альгамбра. Пещера имела выход около Гранады, там, где протекала река Дарро. Так что, писала Нафисса, если султанша желает попытать удачу, можно будет ухитриться устроить побег с помощью этого часового, который, несомненно, купится на рубин, что лежит в ее шкатулке с драгоценностями.

Айка подумала, что ее шкатулка с драгоценностями уже заметно опустела от рук Нафиссы. Но теперешнее ее положение не допускало торга.

Если же она сумеет бежать из Альгамбры, то устремится к отцу, которому наплетет сказку о том, как плохо с ней обращались. Этим она сумеет восстановить его против Абула, как человек, который, поддавшись пустячному увлечению бездоказательно обвинил его дочь в преступлении, заставив ее под пытками признаться в том, чего она не совершала. Он побудит другие мавро‑испанские семейства восстать, и Абула низвергнут.

Она не видела его с того ужасного утра в Мексуаре, но знала, что он не оставит их с Бобдилом в башне навсегда и, как только решит, что с ними делать, удалит из Альгамбры. Шансы же на побег вне ее будут значительно меньше.

Но что делать с Бобдилом? Как будет реагировать он на опасности и неудобства, неизбежные при побеге? Айка задумчиво посмотрела на него. Он самозабвенно уплетал перепелиные яйца и не обратил внимания на ее пристальный взгляд. Она должна взять его с собой; он был необходим для ее дальнейших планов. Какой смысл низвергать Абула, если у нее не будет собственной марионетки, чтобы посадить на его место? Но сможет ли мальчик вести себя хорошо в экстремальных условиях? Уж слишком легко он начинал ныть. Айка и без Абула отлично это знала, но в ее интересах было, чтобы мальчик оставался таким же хлипким и зависимым от нее. Так что с этим ей придется смириться.

Конечно, можно запугать его и заставить таким образом хранить молчание, по крайней мере, до тех пор, пока они будут оставаться в стенах Альгамбры.

Он и так уж очень боялся отца. К сожалению, однако, мальчик был так обрадован тем, что его освободили от репетитора и отдали в руки матери, что она не смогла извлечь пользу из их заточения. Для Бобдила оно вовсе таковым не являлось, так как каждое утро его водили на прогулки, в том числе и верховые, и снабжали самыми любимыми кушаньями.

Айка перевернула шелк. С другой стороны он был чистым. Очевидно, Нафисса ждет от нее ответного письма — должно быть, караулит поднос на кухне. Конечно же, она пойдет с ними, и, будучи уроженкой города Гранады, сможет, возможно, через свою семью обеспечить их лошадьми и помочь с сопровождением. Если они убегут ночью, то до рассвета сумеют продвинуться далеко, и к полудню окажутся под защитой отца Айки.

Но осуществить побег следует как можно скорее и, быстро заточив перо, она принялась царапать им по шелку.

— Что ты собираешься делать?

— Я подумала, что, может быть, мне стоит попробовать ходить, — Сарита улыбнулась вошедшему Абулу. Она сидела на краешке дивана, задумчиво покачивая ногами и пытаясь решить для себя, смогут ли они сделать хоть два — три шага.

— А Мухаммед Алахма разрешил тебе это?

Он изобразил на лице сердитую мину, в то время как сердце его пело от радости и благодарности за то, что человек, ставший смыслом его жизни, жив.

— Вообще‑то нет, — сказала Сарита, — мы об этом не говорили.

— Тогда ложись обратно в постель. Ты не можешь делать ничего без его позволения.

— О, какие глупости, — сказала она, — я уже совершенно здорова, только немного слаба из‑за всех этих лекарств, которыми меня пичкали, чтобы вызвать рвоту.

Она взяла его руку и сжала пальцы. Об этом ужасном времени она мало, что помнила, но то, что рядом с ней был Абул, сознавала прекрасно. Когда она дрейфовала на волнах смерти, отказавшись бороться с ней, потому что ей легче было отдаться боли и слабости, нежели сражаться с ними, Абул сумел каким‑то образом проникнуть в ее тело. Она так и не поняла, как ему удалось это сделать, но он заставил ее открыть глаза и пока смотрела на него, слился с ней. Он отогнал те пронзительные черные тени, что притягивали ее, вынес на свет, и заставил остаться там, как бы сковав ее невидимыми, но нерушимыми цепями.

Абул пожал ей руку в ответ и взбил подушки, а после лег рядом на диван. Прошла всего неделя с самого длинного дня в его жизни.

Сначала он думал, что пастилки не помогут Сарите. Она долго лежала совершенно неподвижно, и врач сказал, что если ее организм не будет бороться, то антидот не поможет. Объятый отчаянием, Абул стал говорить с ней сердито и решительно, и для еще большей убедительности потряс ее за хрупкие плечи. Он говорил ей, чтобы она открыла и не сводила с него глаза, что у него хватит сил на них обоих. В ее глазах появилась искра понимания и взгляд задержался на нем. Когда же тело ее схватили спазмы, он не дал ей уйти в беспамятство, стараясь наделить собственной силой, и каким‑то образом ему это удалось. К вечеру припадки у нее прекратились и пастилки лекаря начали действовать. Он не спал всю ту ночь из боязни, что без его физического присутствия она снова может соскользнуть в беспамятство, к утру она уснула нормальным сном.

Мухаммед Алахма кивнул, ничего не сказав при этом, но продолжал класть на ее язык пастилки и, также быстро, как ухудшение, у Сариты началось улучшение. Она вернулась к жизни, победив смертельную отраву. Теперь в ее глазах зажглось озорство и она ударила пальцем по его губам.

— Я чувствую, что мне совершенно необходимо посетить бани, мой господин калиф. Уверена, что они окажут на меня весьма укрепляющий эффект.

Абул рассмеялся и поцеловал ее палец, слегка надкусив кончик.

— Если ты желаешь принять ванну, милая, я это устрою, но только тут. Ты еще недостаточно окрепла, чтобы выходить за порог.

— Да, возможно, недостаточно, — согласилась она. — И уж конечно, недостаточно окрепла для того, чтобы принимать ту ледяную ванну и заходить в комнату, где начинаешь плавиться, но мне действительно очень не нравится лежать здесь, Абул. Мои ноги просто ноют от желания ходить. Я пойду на колоннаду. Если хочешь, ты можешь меня поддерживать.

Абул вздохнул и согласился. Он смотрел, как она выскочила из постели, встала и, слегка нахмурясь, попробовала сделать один шаг.

— Видишь, я отлично справилась, — закричала она, не в силах скрыть своего ликования.

Абул пошел за ней, готовый в любую минуту помочь. Но помощь оказалась не нужна. В дверях она прислонилась к колонне и полной грудью вдохнула свежего воздуха.

— Когда я была одной ногой в том, а другой — в этом мире, Абул, я кое‑что слышала. — Она не смотрела на него, глаза ее были устремлены на клетку с певчими птичками и на фонтан, что играл посредине двора. — Я слышала разговоры о яде, — она погладила прохладный мрамор. — Ведь это была не инфекция, правда? Кто желал мне смерти?

Абул встал позади нее. Он хотел пощадить ее и не говорить об Айке. Если б она узнала о ней, это принесло бы ей только лишнюю боль.

Теперь она уже не сможет причинить ей вред, об этом он позаботится. Но притворяться теперь, когда Сарита задала ему прямой вопрос, он не мог.

— Айка.

Какое‑то время Сарита молчала, прижавшись лбом к колонне, затем пожала плечами.

— Мне следовало догадаться. Она коварная женщина. Я часто ловила себя на ощущении, что каким‑то образом стою у нее на пути. Где она?

— Заключена вместе с Бобдилом в башню кади.

Я собираюсь отослать их обоих в Марокко, в ссылку.

— И ты перенесешь грехи матери на сына?

Она повернулась к нему и посмотрела на него с тем выражением негодования, которое он так хорошо знал. Раньше оно раздражало его, но сегодня обрадовало, так как сказало о том, что она опять прежняя.

— Они предпочитают быть вместе. Разделить мать и дитя — жестоко, — объяснил он спокойно.

— А ты думаешь, что я не прав?

Сарита покачала головой.

— Нет… нет… но что его ждет? Он вырастет и больше не будет нуждаться в матери. Ты же не лишишь его…

— Это все в будущем, — прервал ее Абул, — сделаю для него все, что смогу.

Сарита поверила ему и оставила эту тему. Не было никакой нужды снова говорить о женщине, которая пыталась послать ей смерть. Айка определенно видела для себя угрозу в любви мужа к Сарите, угрозу, определить которую Сарита не могла, но инстинктивно поняла с самого первого взгляда на султаншу. Теперь уж не нужно было обсуждать этот спорный вопрос с Абулом. Она подставила лицо солнцу.

— И кто же будет твоей главной женой, если ты отвергнешь Айку? Фара? Маленький Салим будет твоим наследником?

Абул нахмурился. У Сариты была удивительная способность задавать неподходящие вопросы в неподходящее время.

— Я еще не думал об этом, — сказал он, — в последние дни у меня не было времени, чтобы думать о чем‑нибудь, кроме тебя, милая.

Сарита прищурилась.

— О, дорогой, я снова наступила тебе на мозоль.

Я, наверное, никогда не перестану задавать вопросы, которые меня интересуют.

Он не мог не рассмеяться.

— По‑моему, ты делаешь это нарочно, Сарита.

Но сегодня я не поддамся на твою провокацию. Ты недостаточно окрепла для того, чтобы вынести ее последствия.

— Ты думаешь? — она смотрела на него с озорством. — А кто тебе это сказал?

— Я сказал, — все еще смеясь, он вошел внутрь здания и позвонил в колокольчик, чтобы вызвать Кадигу и Зулему.

— Сарита желает принять ванну, — сказал он им, — Приготовьте ее.

— И кувшины с горячей водой для волос, — сказала Сарита, проведя рукой по потускневшим волосам. — А потом принесите мне одежду, пожалуйста. Я выкупаюсь и оденусь. Я уже и так слишком залежалась.

— Если Мухаммед Алахма разрешит, — мягко сказал Абул, — мы сначала спросим его.

Лекарь не удивился желанию Сариты.

— Женщина молода, — сказал он, — молода и крепка Если она будет слушаться своего тела, это не принесет ей вреда.

— Ну, что я говорила? — пробормотала Сарита, едва врач вышел за порог комнаты. — Я же сказала, что я достаточно крепка для всего, что может за этим последовать, ведь так?

— Посмотрим, — ответил Абул многообещающим тоном, — посмотрим, что последует за ванной.

— О… — она откинулась на диванные подушки, — ты имеешь в виду кроме чистых волос и кожи?

Он кивнул:

— Да, кроме всех этих вещей.

— Ты, возможно, что‑то задумал?

— Возможно.

— Конечно, когда дело касается ванн, ты проявляешь поистине чудеса изобретательности.

— Чудеса.

— М‑мм‑, — она закрыла глаза, — я чувствую, что:..

— Что ты чувствуешь? — он сел возле нее и коснулся ее губ и глаз. — Скажи мне, что ты чувствуешь, Сарита. Скажи мне, что тебя порадует.

— Мне не нужно об этом говорить, — прошептала она, — ты всегда сам это знаешь.

Он положил руки ей на лицо, но в его орлиных глазах появилось серьезное выражение.

— Если уж мы затронули эту тему, Сарита, то есть кое‑что, о чем мы должны поговорить.

— Я знаю, — перебила она его, — но я была так напугана, Абул. Так напугана тем, что я чувствовала., вернее тем, что не чувствовала. Я думала, что если притворюсь, то ощущения вернутся ко мне. Я знаю, что не должна была этого делать. — Ее глаза тревожно смотрели на Абула.

— Мы оба виноваты, — сказал он, — я тоже боялся… слишком боялся, чтобы спросить тебя прямо. Мы никогда не должны больше этого делать — выказывать такое недоверие друг к другу.

— Никогда, — пообещала она тихо, — но ведь мы еще узнаем друг друга, милый. И поэтому иногда ошибаемся.

Он кивнул и склонился над ней., — Я хочу приносить тебе только радость, Сарита, доверь мне это.

Она пропустила свои пальцы сквозь, его, — внезапно почувствовав, что эмоции так и переполняют ее.

— В каком‑то смысле я — твоя, — прошептала она. — Как так получилось, что я чувствую это?

— Мы принадлежим друг другу, — подтвердил он, стирая слезы с ее лица, — не плачь, милая.

— Это не от грусти, — сказала она, улыбаясь.

— Я очень счастлива, но ужасно нуждаюсь в ванне.

До тех пор, пока не вымою волосы и тело, я не буду чувствовать себя привлекательной.

— Я понимаю тебя.

— Нет! — твердо сказала она. — Мне помогут Кадига и Зулема. А ты иди и не возвращайся до тех пор, пока я за тобой не пошлю.

У Абула вытянулось лицо.

— Но я думал, что смогу использовать свою изобретательность…

— Нет, — смеясь, прервала его Сарита. — На этот раз нет. Это женская работа, Абул, и ты будешь только мешаться.

— Никто раньше мне не говорил, что я буду мешать.

— Это потому, что никто не осмеливался тебе это сказать, — ответила Сарита с безмятежной улыбкой. — Последствия могли бы быть ужасны.

— Когда я вернусь, — сказал Абул, вставая с дивана, — мы возобновим нашу дискуссию. Мне многое надо с тобой обсудить.

— Звучит очень многообещающе, — сказала она. — Ну, а теперь иди по делам. Уверена, у тебя их накопилось огромное количество после всех этих дней.

И она помахала ему:

— Можешь вернуться через два часа. К тому времени я буду уже готова к твоему приходу.

Она говорила с ним напыщенным тоном, высоко задрав нос. Абул смотрел на нее во все глаза — ощущение человека, которому отказали в немедленной аудиенции, были для него внове. Через минуту он разразился смехом.

— Ну несчастная! Ты выглядишь прямо как нахальный воробушек, изображающий из себя павлина. Тебе не удается разыграть высокомерие, и не надувай губы, это тоже тебе не идет. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Я хотел бы напомнить тебе, что эти апартаменты — мои, и я вернусь в них тогда, когда захочу.

Он щелкнул Сариту по носу.

— А когда я‑таки вернусь, мы перейдем к одному делу, которое так и не кончили.

— Ты хочешь сказать, к тому, что ты некогда обещал, — сказала Сарита.

— Да, если тебе угодно, — согласился он и ушел в соседнюю палату.

— Не давай Сарите чересчур напрягаться, — сказал он Кадиге, наполняющей ванну горячей водой.

— Конечно, конечно, мой господин, — заверила его женщина, кладя в воду лаванду и розовые лепестки.

— Мне не нужна нянька, — заявила Сарита, появляясь в дверях, она, очевидно, услышала этот разговор — Я сама могу распределять свои силы.

— Абул поднял руки в успокаивающем жесте, — как пожелаешь, милая, как пожелаешь. Но если я найду тебя по возвращении уставшей, то не сдержу своих обещаний.

С этими словами он покинул свои апартаменты, отметив про себя, как легко приспособился к отсутствию уединения. Так легко, что теперь был вовсе не уверен в том, что хочет, чтобы Сарита снова вернулась в башню. Теперь, когда ее силы и здоровье восстановились.

Возможно, ему надо устроить какой‑нибудь компромиссный вариант, чтобы у нее были собственные апартаменты, но по соседству с его.

Постоянные хождения в ее башню были, конечно же, неудобны, хотя часы, проведенные ими там, носили на себе отпечаток чего‑то необыкновенного.

В комнате, в которой он обычно занимался каждодневными делами, Абул нашел ожидающих его людей. Они были из тех людей, которые собирали для него вести по всему королевству, и сообщения их были не из приятных.

— Среди рода Мокарабов, мой господин, ходит много разговоров о христианской женщине, — застенчиво сказал один из них. — Ахмед бен Калед рассказал эмиру какую‑то небылицу и она вызвала много кривотолков.

— Небылицу о чем? — спросил Абул, садясь за длинный стол, стоящий около окна. Он ожидал нечто в этом роде, так как инцидент с Каледом вряд ли мог не иметь продолжения.

— Небылицу о том, что калиф пренебрегает обязанностями по управлению королевством из‑за того, что увлекся женщиной, — сказал другой мужчина, поигрывая рукояткой кинжала и, стараясь не смотреть Абулу в глаза.

Абул был поражен. Подобное не приходило ему в голову, и откуда они это взяли? До приезда Каледа о Сарите знали только в Альгамбре. Или… или это Айка приложила свою руку?

— Что‑то еще? — спросил он, ничем не выдавая своих мыслей.

— Мой господин, — сказал первый, — эмир Мокарабов призвал к себе эмира Абенцаррати на совет. Говорят, по той же самой причине.

Абул побарабанил пальцами по столу. Он не мог позволить себе проигнорировать эту информацию и отнестись к ней с презрением, как она того и заслуживала. Слухи было необходимо пресечь, а сплетников разоружить, пока они не посеяли смуту, но как это сделать?

— Вы хорошо сделали, что сообщили мне об этом без задержки, — сказал он, наконец. — Я хочу, чтобы вы вернулись на свои посты и продолжали информировать меня обо всем, что происходит.

Двое низко поклонились и ушли. Абул остался в своем кабинете. Ему было необходимо сделать что‑то, чтобы доказать всем, что он по‑прежнему не выпускает из рук штурвал управления королевством.

Какая‑нибудь военная операция была бы сейчас очень убедительна… но в данный момент, как назло, не было никакой нужды для военных действий. Испанцы вели себя тихо, а банды головорезов, что шныряли по королевству, находились под строгим контролем. Возможно, следует показать свой гнев в связи с возникновением слухов… или ему следует опуститься до уровня тестя и потребовать у него и у его сообщников удовлетворения за клевету. Конечно, его отношения с эмиром не улучшатся оттого, что он отверг и наказал его дочь.

В особенности, если ее прегрешения касаются какой‑то сомнительной христианки. Это только подольет масла в огонь. Пока что об этом неизвестно никому, но долго такое положение не продлится, и если он выгонит Айку из Альгамбры, скрывать будет нечего.

Он встал и подошел к окну. Почему он так озабочен тем, чтобы скрыть что‑то? Он не выходил за рамки закона, так что нет причин, по которым должен занимать обороняющуюся позицию своим тестем. А вот Айка пыталась совершить убийство, а это преступление каралось смертью, несмотря на личность предполагаемой жертвы. Но доказательство ее вины было получено темным способом.

С другой стороны, мужчина имеет право отвергнуть жену, которая больше его не удовлетворяет.

Эмир не может жаловаться на это. Но ему и не нужны справедливые причины для того, чтобы подстрекать людей к восстанию. Для этого вполне подойдут сфабрикованные. А положение Абула и так было достаточно шатким, где смуты и волнения были обычным делом. Может, ему стоит посетить секретный совет и тем самым спугнуть заговорщиков. Во всяком случае, одно его появление там развеет слухи о его пренебрежении делами, и он сможет выразить свое неудовольствие вмешательством в его внутренние дела. Гарем был несомненно внутренним его делом.

Не то, что Сарита была его членом. Абул не мог удержаться от смеха при мысли о том, как отреагировали бы его соотечественники, если бы узнали, какие отношения в действительности связывают его и испанку. Между ними было полное равенство, при виде которого любой человек со стороны лишился бы дара речи.

Мысль эта несколько развлекла его, но пока что он ее оставил. Подобный визит к тестю был бы, кроме того, отличной возможностью представить свою собственную версию случившегося. Таким образом он сможет предвосхитить критику, публично заявив об обстоятельствах дела и о своем решении. А если он сделает все хорошо, то в заявлении его слушатели непременно услышат намек на критику человека, воспитавшего такую дочь и использовавшего ее для того, чтобы взять власть в Альгамбре в свои руки.

Нет… пожалуй, это стоит сделать, — решил Абул. Приняв решение, он, как обычно, перестал думать на эту тему и позвал визиря и кади. Еще час он будет заниматься неотложными утренними делами, после сего вернется в свои апартаменты к выздоровевшей и обольстительной Сарите.

Но прошло больше часа с того момента, как он смог выйти из кабинета и приблизиться к дверям своей спальни. Несмотря на дневной час, комната была погружена в темноту. Тяжелые зимние шторы закрывали окна и двери, ведущие на колоннаду и мягкое свечение углей в очаге смешивалось с золотистым светом масляных фонарей, продуманно размещенных по углам комнаты.

Абул поморгал, привыкая к темноте, и в следующее мгновение увидел Сариту. Она лежала на оттоманке, совершенно нагая, а тело ее казалось белым по сравнению с волосами, струящимися по плечам и спадающими на подушки. Она томно сделала приглашающий жест и Абул, улыбаясь, приблизился к ней.

— Я не ожидал, что меня примет одалиска, — тихо сказал он, становясь возле оттоманки на колени. Что ты задумала?

— Что ты? Ничего. Она томно потянулась, как бы предлагая свое тело, совершенные изгибы которого подчеркивало продуманное освещение. — Я просто отдыхаю, мой господин калиф, ведь вы этого от меня хотели?

— Понятно. — он удержался от того, чтобы дотронуться до нее, но вдохнул теплые ароматы ее тела и волос. — Тогда я не буду беспокоить тебя.

Она закусила нижнюю губу и в ее глазах появился смех, идущий вразрез с вызывающе соблазнительной позой.

— Тогда масса приготовлений пойдет прахом, мой господин Абул.

Он молча снял через голову свое расшитое платье. Под низом на нем, как всегда, были сорочка и штаны, и Сарита, нисколько не смущаясь, с вожделением смотрела, как он их снимает. Наконец, он предстал перед нею обнаженным.

— Ты моя, — сказал он с трепетом. — Каждая твоя клеточка, каждая пора, каждый волос с головы, каждый дюйм твоей кожи принадлежат мне.

— Так возьми же то, что тебе принадлежит, — тихо сказала Сарита, — чтобы и я могла взять то, что принадлежит мне.

Он опустился к ее ногам, и медленно пробежал глазами по ее телу, все также не касаясь его.

— Я хочу, чтобы ты сама отдалась мне, Сарита.

Желание росло и обволакивало их, подобно благоухающему эфиру.

Его тело в своем возбуждении было могучим и диким, ее — нежным и бесконечно уязвимым. У Сариты захватило дух, от тела прильнувшего к ее хрупкой плоти, и от осознания того, что только невидимые нити доверия являются той силой, что поистине привязывают женщину к мужчине. И того, что только такое неопределенное чувство, каким является любовь, может расформировать простое использование другого тела в радостное удовольствие двоих.

Сарита медленно провела руками по своему телу. Каждый его сантиметр был ее, даже теперь, когда она отдавала его Абулу. Наконец, ее бедра раздвинулись и она начала медленно сливаться и перетекать в него…

— Давай закроемся здесь от всего мира навсегда?

Сарита прижала губы к впадине на шее Абула, где ощущалось сильное биение пульса.

Абул улыбнулся, поигрывая ее локоном.

Ее голос прозвучал необычайно громко в комнате, насыщенной сладострастной тишиной, хотя говорила она почти шепотом. Но за несколько последних часов в комнате звучали только короткие слова, сопровождающие страсть, и тишина в ней сгустилась и теперь казалась почти осязаемой.

— Навсегда — это долго, милая.

— Тогда на много дней, — она приподнялась на локте и склонилась над ним, так что оба они оказались в благоухающем шатре из ее пламенных волос.

— Давай останемся здесь и на целую неделю забудем про окружающий мир.

Он провел рукой по ее щеке. Хотел бы я, чтобы это было возможно. Но мы не можем остаться здесь даже на несколько часов, не говоря уже о днях.

— О, — она почувствовала, как он напрягся, — у тебя дела?

Он не хотел говорить ей о том, что скоро ему.придется покинуть ее и поехать в род Мокарабор Этим бы он нарушил очарование настоящего момента.

— Всегда есть какие‑то дела, — сказал он, — а разве ты не голодна? Мы ведь не обедали, а сейчас, должно быть, время обеда уже прошло, хотя в этой пещере и трудно сказать наверняка.

— Наверно, немного голодна. А уж если я — немного, то ты, должно быть, очень. Хочешь, я позвоню? — и она потянулась к колокольчику.

Абул поймал ее за руку.

— Если ты позвонишь, то сюда войдет кто‑либо из стражей. Ты хочешь, чтобы он смотрел на тебя? — Я слишком расслабилась, чтобы двигаться, — ответила она, — принеси мне покрывало из соседней комнаты.

Абул прищурил глаза:

— По‑моему, ты становишься просто невыносимой, милая моя Сарита. Похоже, что у тебя сложилось несколько преувеличенное представление о своей особе.

Она рассмеялась:

— Я тебе как‑то это говорила.

— Я помню. И еще я помню, что как раз собирался с тобой об этом поговорить… — и прошел в соседнюю комнату. — После обеда мы поговорим об этом развившемся у тебя пристрастии.

— Перед сиестой или после? — проказливо спросила Сарита.

— Думаю, вместо нее, — и он накинул на нее шелковое покрывало. Прикройся, нескромное создание.

Сарита, довольно улыбнувшись, подоткнула покрывало, и снова улеглась на подушки, в то время как Абул пошел к двери, чтобы отдать находившимся снаружи людям приказы.

— Ведь у тебя на сегодня больше нет дел? — вернулась она к первоначальной теме.

Абул, грустнея, поцеловал пальцы Сарты. Ему было необходимо увидеть кое‑кого и кое‑что сделать. Он до сих пор не получил дневного отчета от офицера, занятого охраной Айки. Но как он мог сказать ей, что этот день не похож на все остальные? Он посмотрел записи тех дел, которыми занимался в обычные дни и пожал плечами. Там действительно не было ничего такого, что не могло бы подождать до завтра… ничего такого, что могло бы отвлечь его от уединения с Саритой.

— Нет, у меня нет дел вне стен этой комнаты, — сказал он, — но внутри ее — у меня их много.

— И много Времени до утра, чтобы завершить их, — глаза ее чувственно зажглись.

— Сомневаюсь, что мне хватит его, чтобы улучшить манеры заносчивого воробышка, — сказал он насмешливо, — но я могу попытаться.

Она протянула к нему руки.

— Иди сюда. Я покажу тебе, как это надо делать.

И она снова посмотрела на него так, что он откликнулся на ее зов и в последнее мгновение перед тем, как прийти в ее объятия, с тревогой подумал, что, может быть, в слухах о человеке, потерявшем голову от любви, и есть доля правды.

Date: 2015-12-13; view: 246; Нарушение авторских прав