Иезуиты во Франции

Главной ареной исторической борьбы между католицизмом и протестантизмом была не Южная Европа, а Европа Центральная: Франция, Нидерланды, Германия и Польша. Эти страны и были главным театром военных действий Общества Иисуса. Здесь, выполняя свое воинственное предназначение, оно неустанно боролось в течение почти двух веков и одержало, несмотря на ряд серьезных поражений, свои наиболее блестящие победы.

К концу XIX века во Франции насчитывалось 700 тысяч протестантов на 38 миллионов католиков; в 1660 году — 1 миллион 200 тысяч протестантов на 10 миллионов католиков; в 1598 году — 1 миллион протестантов на 8 миллионов католиков. В этих цифрах отражается эволюция протестантизма во Франции и в то же время важный факт внутреннего развития французского народа. Даже если бы сторонники реформы были более многочисленны, Франция едва ли бы превратилась в протестантскую страну. Но она была близка к установлению равноправия вероисповеданий. Если этого не удалось достигнуть, если, напротив, протестанты в конце концов были поставлены вне закона, то этим Франция обязана дому Гизов и монархии Бурбонов, с которыми французское духовенство и иезуиты заключили тесный союз для истребления протестантизма.

В 1540 году в Парижском университете училось несколько студентов-иезуитов. За этим скромным началом не последовало быстрого прогресса. Высшее судебное учреждение страны, парижской парламент, наиболее значительная ученая корпорация, Парижской университет, и могущественное духовенство Парижа единодушно высказались против ордена. Не в Париже, а в отдаленном пункте Оверни, в Билломе, иезуиты получили наконец по истечении 15 лет (1556 год) возможность устроить постоянную резиденцию. Однако, едва завладев этой первой крепостью, они стали быстро выдвигать свои посты против кальвинистов юга и центра. В Оверни они начали вести борьбу с ересью с такой энергией, что недоверие высшего духовенства к их силе тотчас же сменилось доверием.

Здесь Яков Ленец первый одержал победу над предубеждениями сильных и образованных противников. Его искусная полемика со сторонниками реформы на религиозном диспуте в Пуаси открыла наконец ордену доступ в Париж (15 сентября 1561 года) и дала иезуитам возможность действовать во всей Франции под покровительством закона. Орден быстро шел от одного завоевания к другому. К концу 1564 года у него было уже 10 поселений, в том числе несколько коллегий. Одна из них, клермонская коллегия в Париже, конкурировала даже с Парижским университетом. Один из ее преподавателей, знаменитый Мальдонат, имел до тысячи слушателей. Такое быстрое развитие было столько же следствием, сколько и причиной неутомимой борьбы иезуитов против сторонников реформы. Уже в 1559 году Эдмонд Оже ежедневно проповедовал в Памье против ереси. Всюду, где бы он ни появлялся, в Лионе, Тулузе, Бордо, Бурже, Париже, он сотнями обращал протестантов. Казалось, никто не мог устоять перед красноречием этого французского Златоуста.

Рядом с ним с таким же успехом работали отец Пеллетье на юге и отец Поссевино на севере. Но они были лишь наиболее заметными среди странствующих иезуитских агитаторов, и их пропаганда отнюдь не сводилась к одной только проповеди. Поссевино перевел катехизис Канизия[29]; Оже написал маленький катехизис и сам распространил его. Кроме того, что они вместе составили солдатские катехизисы для католической армии, которую сопровождали в качестве войсковых священников; и так как им самим нельзя было пользоваться светским оружием, то они объявили горячую войну гугенотам пером, пустив в ход тяжелое оружие своей эрудиции. Еще действеннее, чем эта литературная пропаганда, была попытка отца Пеллетье организовывать католиков-мирян для сопротивления еретикам. Основанные им большие братства стали скоро, особенно на юге, одной из наиболее крепких опор католической партии и в то же время повсюду доставляли необходимые вспомогательные средства для иезуитской агитации.

Однако своего кульминационного пункта воинственная деятельность иезуитов достигла лишь при Генрихе III[30]и его преемнике, в 1575—1594 годы. Лига, знаменитый союз для защиты католической религии, державшая в это время в напряженном состоянии всю Францию, конечно, была создана не иезуитами, но они весьма энергично содействовали ее успехам. Иезуиты-проповедники разжигали фанатизм масс и побуждали их браться за оружие против еретиков и наследника престола, который также был еретиком; ученые энергично поддерживали теорию о праве подданных отказывать в повиновении государю-еретику и даже убивать его; они превозносили убийцу Генриха III как героя; иезуитские эмиссары неутомимо старались заключить союз лиги с папой и Испанией и даже собирали войска против еретиков; наконец, парижские схоластики принимали деятельное участие в обороне осажденного города против Генриха Наваррского[31]. Они не отказались от этой агрессивной политики даже тогда, когда Генрих пришел к убеждению, что Париж стоит обедни. Пока папа не снял с него отлучения, они не признавали его королем и стойко отказывались принести ему верноподданническую присягу. Своей смелостью, последовательностью, готовностью к жертвам и энергией они превзошли всех сторонников католической партии; поэтому на них больнее всего отозвался тот поворот в общественном мнении, который последовал за вступлением Генриха IV в Париж.

27 декабря 1594 года молодой парижанин, по имени Жан Шастель, сделал попытку убить короля кинжалом. На пытке Шастель сознался, что он в течение трех лет учился у иезуитов и что последний раз он исповедовался у одного из своих бывших учителей, иезуита Гере.

Признания Шастеля привели весь город в невероятное возбуждение. В шесть часов вечера, через четыре часа после покушения, все иезуиты были уже арестованы. Судебный процесс не дал ни одного доказательства соучастия отцов-иезуитов. Лишь в одной из иезуитских коллегий нашли старый памфлет времен гражданской войны, в котором говорилось, что Генрих Наваррский недостоин французского трона, даже если он отречется от ереси. Памфлет не был хуже многих других манифестов лиги. Тем не менее все население Парижа поднялось, как один человек, против иезуитов, и парижский парламент охотно уступил этому взрыву общественного мнения; в день казни Шастеля, 29 декабря 1594 года, он изгнал орден из королевства. 7 января следующего года король утвердил декрет, и в тот же день был повешен несчастный автор памфлета, отец Гиньар. Оба эти решения продиктовало не правосудие, а бешеная и слепая ненависть. Но следует признать, что эта ненависть была одним из плодов агитации иезуитов в эпоху лиги. Опьяненные фанатизмом, они были глухи даже к настойчивым предостережениям умного генерала Аквавивы и возбудили легко воспламеняющуюся галльскую кровь более, чем все остальные духовные корпорации, вместе взятые. Поэтому когда разъяренный зверь внезапно набросился на своих погонщиков, то этому не следует удивляться; к тому же это было до некоторой степени вполне заслуженным возмездием, ибо тот, кто натравливает одного волка на других, должен быть готовым к тому, что зверь когда-нибудь набросится и на него самого. Королевский эдикт был приведен в исполнение только в части Франции; на юге иезуитов не потревожили, да и на севере они сохранили много влиятельных друзей.

Таким образом, положение ордена ни в каком случае не было отчаянным. Генерал Аквавива понял это. Вместо того чтобы отомстить королю, как ему советовали, он заботился лишь о том, чтобы приобрести его милость. Он приказал иезуитам Южной Франции немедленно принести Генриху IV присягу верности. Он поставил иезуитскую миссию в Константинополе под защиту французского посланника. Он просил короля принять под свое покровительство иезуитских миссионеров в вальденских долинах. Он даже предупредил французского посланника в Риме о заговоре против короля.

Эта предупредительная политика достигла своей цели. Уже в 1598 году французский посланник в Риме настойчиво убеждал короля терпеть иезуитов и даже призвать их обратно: по его мнению, это было бы лучшим средством обезвредить внешних врагов короля, Испанию и Савойю, успокоить католиков, разгневанных Нантским эдиктом, смягчить недоверие курии. Раз иезуиты имеют во Франции такое сильное влияние на умы, всякое благоразумное правительство должно стремиться сделать их своими друзьями и использовать в своих целях их искусство и влияние.

Удар, нанесенный иезуитам, сделал их более благоразумными. В будущем они уже не будут делать таких глупостей. Генрих IV более, чем какой-любой другой государь, был склонен прислушиваться к таким мудрым политическим советам. После долгих переговоров он в сентябре 1603 года призвал иезуитов обратно, но, конечно, на таких условиях, которые отдавали орден всецело в его руки: орден впредь не мог основывать новых коллегий и приобретать имений без королевского разрешения. В иезуитские дома и коллегии во Франции должны были допускаться только французы. Орден обязывался всегда отдавать в распоряжение короля одного из своих членов, который должен был отвечать за поведение Общества.

Французские иезуиты должны были дать клятвенное обязательство никогда ничего не предпринимать против короля, общественного согласия и спокойствия королевства. Король стремился национализировать орден, поскольку тот действовал во Франции, и заставить его служить на благо государства. Вполне понятно, что генерал ордена назвал данное на этих условиях разрешение вернуться скорее наказанием, чем милостью. Но он был достаточно благоразумен, чтобы согласиться на смягчение мер, направленных против иностранных иезуитов, и отказ французского правительства от предложенной клятвы. Он добился наиболее существенного: орден был снова официально признан и вступил во владение своими конфискованными ранее имениями.

Орден вскоре вновь достиг могущества и расцвета. В 1610 году он насчитывал в своих четырех французских провинциях 36 коллегий, пять новициатов, один дом профессов, одну миссию и около 1400 членов. Школы ордена имели больше учеников, чем когда-либо раньше: самая большая из них, Ла-Флешь, основанная Генрихом IV, насчитывала 1200 учеников, почти исключительно благородного происхождения. И что было важнее всего, орден занял при дворе прочное положение, потому что институт придворных иезуитов, который должен был обеспечить королю влияние на Общество Иисуса, скоро дал самому Обществу большое влияние на двор.

Уже первый придворный иезуит, отец Котон, достиг своим личным обаянием, остроумием, красноречием, а также и снисходительностью, которую он проявлял в качестве духовника к прегрешениям вечно влюбленного монарха, такого могущества, которого никогда не получал во Франции ни один священник, не занимавший официального положения. Он стал доверенным лицом короля и королевы и воспитателем дофина. Он добился широких привилегий для ордена, неоднократно побуждал короля вмешиваться в различные ситуации в интересах ордена, даже за границей, например в Венеции, и в то же время являлся тайным агентом генерала при французском дворе, что при деятельном участии ордена в «большой» политике было для него особенно выгодно.

Если Котону удалось завоевать для ордена расположение короля, то удалось ли королю, со своей стороны, национализировать орден во Франции и использовать его в интересах страны? В 1608 году Генрих готовился предпринять большую наступательную войну против двух главных католических держав — Австрии и Испании. Это глубоко обеспокоило правительство ордена и, что еще более примечательно, французских отцов-иезуитов. Отец Гонтери в Париже открыто выступал в своих проповедях против этой несправедливой войны. Другие отцы раздавали священникам памфлеты против предприятия короля; некоторые даже убеждали маршала Л а-Шатра отказаться от командования.

Лишь один иезуит безусловно высказывался за короля: это был Котон. Но в самом ордене заботы об интересах католицизма оказались значительно сильнее патриотической преданности королю. Впрочем, такими чувствами был проникнут не один только орден. Многие горячие католики разделяли эту точку зрения. Один из этих недовольных, Франсуа Равальяк, убил короля в тот самый момент, когда он собирался встать во главе своей армии (14 мая 1610 года).

Орден совершенно не был причастен к этому преступлению. Тем не менее оно нанесло тяжелый удар его влиянию.

Испанский иезуит Мариана, исходя из идеи народного суверенитета, высказал в 1599 году положение, что государь-тиран может быть низложен и даже убит, если он окажется виновным в оскорблении религии. Кроме того, он восхвалял убийцу французского короля Генриха III Жака Клемана как славу Франции. Во времена лиги эти учения не произвели бы большого впечатления в Париже потому, что тогда вся буржуазия, за немногими исключениями, разделяла эти мнения, и даже теологической факультет университета одобрял их. Но теперь, когда жертвой этих учений во второй раз пал французский король, парижский парламент, в убеждении, что рука Равальяка была направлена иезуитами, решил подать пример строгости.

8 июня 1610 года он осудил книгу Марианы на публичное сожжение рукой палача. Этот приговор произвел огромное впечатление. Несмотря на то что генерал Аквавива поспешил осудить в самых строгих выражениях учения о законности тираноубийства, а отец Котон заявил, что только Мариана отвечает за мнения, высказанные в его книге, и добился подтверждения эдикта 1603 года в пользу иезуитов, все же большая часть народа увидела в этом приговоре осуждение всего ордена.

Появилась масса направленных против него памфлетов; кафедры опять гремели проклятиями иезуитам-цареубийцам; дело дошло даже до того, что иезуитам стали наносить оскорбления на улицах Парижа. К довершению несчастья в самый критический момент известный иезуит отец Беллармин опубликовал работу, в которой заявил, что считает не только не предосудительным, но и законным не тираноубийство, конечно, а низложение папой еретических государей.

Парламент поспешил наложить запрет на книгу, хотя Беллармин был кардиналом римской церкви. Словом, составился, казалось, всеобщий заговор с целью навсегда уничтожить влияние ордена во Франции. Но иезуиты смогли выдержать страшную грозу. Казалось даже, что эта гроза лишь смела последние препятствия, мешавшие им. Число орденских домов, богатства, количество учеников в школах стали с этого момента быстро расти из года в год. В 1640 году орден имел 65 коллегий, две академии, две семинарии, девять пансионов, семь новициатов, четыре дома профессов, шестнадцать резиденций, в которых насчитывалось 2050 членов. Поколение спустя, в 1679 году: 83 коллегии, пять семинарий и пансионов, восемь новициатов, пять домов профессов, 21 резиденция и миссия и более 2500 членов. Наконец, в 1750 году: 84 коллегии, 64 других дома с более чем 4000 членов. Эти цифры в достаточной мере показывают, какие корни пустило во Франции Общество Иисуса.

Верное своему принципу, Общество употребляло все свои силы, чтобы помешать сближению французского правительства с протестантскими дворами. Рупором обычно служил духовник короля. Но государственные люди знали, какое влияние оказывает духовник. Поэтому они старались вовлечь его в круг своих интересов или замещали этот важный пост преданными им людьми. Таким образом, при Людовике XIII[32]духовники менялись несколько раз вместе с руководящими министрами потому, что они всецело зависели от милости Ришелье. Этот великий государственный человек наблюдал глазами Аргуса за всеми их действиями и интригами и немедленно удалял их, как только они переставали в точности следовать его инструкциям. До вступления Ришелье на пост министра орден мог быть довольным внешней политикой Франции. Воинственные проекты Генриха IV были оставлены. Король вступил в брак с испанской принцессой; сестра короля вышла замуж за испанского принца. О союзах с протестантскими дворами больше уже не говорили. Но в тот самый момент, когда католические державы торжествовали свою победу в Германии, против них выступали два человека, которые, казалось, по самому своему положению должны были поддерживать дело католицизма, папа Урбан VIII и кардинал Ришелье.

Этот поворот означал крушение всех великих надежд ордена. Во Франции только один иезуит нашел в себе достаточно мужества, чтобы выступить против планов Ришелье, — духовник короля, отец Коссен. Но его попытка потерпела крушение. Уступить должен был не Ришелье, а духовник. Мало того, Коссен был по приказанию Ришелье сослан в Ренн как государственный преступник и, кроме того, официально заклеймен самим Ришелье «за дурное поведение». Кардинал, преследовавший своих врагов с ожесточением великого инквизитора, готовил ту же участь другому иезуиту, духовнику савойской регентши[33]. Никто не упрекнул бы орден, если бы он выступил с публичным протестом против насилия. Однако произошло обратное: генерал поспешил униженно уверить кардинала в преданности Общества, и последнее оправдало и одобрило во Франции политику грозного министра; оно даже давало Ришелье шпионов; мало того, оно примирилось и с тем фактом, что ученик Лойолы редактировал оба политических завещания Ришелье, в которых кардинал развивал исключительно национальную политическую программу новой Франции.

Таким образом, то, чего хотел Генрих IV, было достигнуто наследником его политики. Ришелье принудил орден, душой и телом преданный интересам Испании, служить французской политике. Полное пренебрежение к церкви, которое французское правительство, начиная с Филиппа Красивого[34], всегда проявляло во время конфликтов между национальными интересами и интересами церкви, оказалось и на этот раз лучшей политикой для Франции.

При Ришелье орден подчинялся лишь поневоле; при Людовике XIV[35]он поддерживал французскую политику всем сердцем своим. Можно было даже подумать, что он в конце концов превратился из дружины папы в дружину Короля-Солнца, — так велика была преданность, с которой он защищал интересы Франции не только в Германии, Англии и Португалии, но и в самом Риме. Не следует удивляться, если в этих условиях представители ордена при дворе не находили в себе достаточно мужества, чтобы положить конец скандальным связям короля с мадемуазель де Ла-Вальер и мадам де Монтеспан. Только один иезуит, проповедник Бурдалу, нашел в себе раз достаточно смелости, чтобы публично обратиться с призывом к совести его грешного величества. Такая пастырская откровенность не принадлежала к числу добродетелей королевских духовников; они оставались в своей должности, хотя и не одобряли прелюбодеяния, и орден не находил в этом ничего неприличного и спокойно оставлял их в этом двусмысленном положении. Орден не отказывался от сомнительной чести поставлять духовников откровенному прелюбодею. Он был предан этому королю, как никогда ни одному монарху ни раньше, ни позднее. Ибо в нем он нашел покровителя, подобного которому у него еще никогда не было во Франции.

Людовик не только выбирал среди членов иезуитского ордена духовников для себя и для всей своей семьи, но в 1670 году он дал своему духовнику-иезуиту право предлагать кандидатов на все высшие церковные должности в королевстве. Кроме того, он встал со всей силой своего авторитета на сторону отцов в спорах, которые, несмотря на это, навсегда подорвали популярность ордена во Франции и позднее явились одной из причин его крушения. Наконец, во внутренних делах он следовал строго католической политике: он решил с корнем вырвать французский протестантизм, к религиозным привилегиям которого относился с уважением даже сам Ришелье.

После смерти Генриха IV иезуиты не переставали требовать исключительных законов для протестантов, не упустили ни одного случая, не пренебрегли ни одним средством, чтобы нанести удар правам так называемой «реформированной церкви». Их нельзя упрекать за полное отсутствие меры в памфлетной полемике, потому что протестанты в своих ответах платили той же монетой. Но даже в то суровое время нельзя было не возмущаться тем, как иезуиты силой врывались в протестантские города, непрерывно преследовали протестантов своими миссиями и религиозными диспутами, старались оторвать протестантских детей от их родителей, заставляли тайно обратившихся матерей воспитывать своих детей в католицизме, открыто обвиняли протестантов в оскорблении величества только потому, что они исповедовали иную веру, нежели король.

Еще более, чем этой беспощадной партизанской войной, иезуиты вредили протестантам своими школами и тем влиянием, которое они имели среди духовенства и при дворе. Бесплатность иезуитских школ заставила не одного протестанта доверить им обучение своих детей, и последние обычно скоро изменяли отцовской вере. Влияние, которым пользовались иезуиты при дворе, побудило многих сеньоров-протестантов перейти в католицизм. Духовенство, вскормленное доктринами иезуитов, все более и более проникалось фанатической ненавистью к свободе совести и все настоятельнее требовало от короля отмены Нантского эдикта.

Людовик долгое время мечтал о мирном воссоединении обеих церквей. Но с 1681 года он открыто вступил на путь насилия и 17 октября 1685 года исполнил наконец желание фанатиков. С этого времени в глазах Людовика и в глазах государства во Франции существовали только старые и новые католики. Французский протестантизм официально перестал существовать, но вместе с тем, как заметил маршал Вобан, Франция потеряла 400000 жителей и 60 миллионов франков; флоты ее врагов обрели 9000 отборных матросов, а их армии — 12000 прекрасных солдат.

Когда короли нарушают свои обещания, они всегда находят языки и перья, которые готовы представить их вероломство в виде точного выполнения их клятв, а также руки и оружие, которые готовы превратить это вероломство в факт. Людовик XIV нашел все это, и прежде всего среди иезуитов. Возможно, что духовник короля, отец Лашез, приходил в ужас от неслыханных жестокостей, совершенных солдатами при выполнении приказаний короля. Однако он ничего не предпринимал, чтобы помешать королю нарушить свое слово; несомненно, что он одобрял его.

Возможно, что члены ордена, сопровождавшие солдат, ни разу не поощряли их жестокости, но они никогда не стыдились помогать мечу своей кропильницей, не стыдились пожинать там, где сеяли солдаты. Впрочем, серьезнее, чем это непосредственное сотрудничество, была подготовительная работа ордена: ожесточение, с которым иезуиты возбуждали правительство и общественное мнение против еретиков, непрерывные придирки по поводу мнимых нарушений Нантского эдикта протестантскими общинами, постоянно бросавшиеся протестантам обвинения в измене. Всеми этими средствами орден беспощадно подрывал положение враждебной и ненавистной ему церкви до тех пор, пока она не стала колебаться и в конце концов пала. Таким образом, 17 октября 1685 года было для ордена днем победы, наградой за 125 лет непрерывной борьбы. Но там, где побеждал орден, военные издержки обычно приходилось платить государству, и они всегда бывали огромны.

Убыль населения, упадок национального благосостояния — вот каковы были весьма чувствительные материальные последствия победы ордена; а затем последовало и духовное обеднение, помочь которому не могла даже самая лучшая иезуитская школа. Франции пришлось тогда испытать все это, и впоследствии она сторицей отплатила ордену.

Date: 2015-12-13; view: 1406; Нарушение авторских прав