Пароход «Принцесса Мария», 2 июля

Закутавшись в пальто, я сидела на ветру до тех пор, пока не скрылась луна. Палуба была пуста. Только какой‑то долговязый пассажир, облокотившись на перила, насвистывал грустные мелодии, подставив ветру лицо. За весь вечер он ни разу не изменил своей позы.

Я знаю и люблю море. Для меня это нечто одушевленное, живущее своей внутренней жизнью. Оно всегда смеется, говорит, стонет, сердится. Но в ту ночь черная водяная пустыня показалась мне огромным бесконечным одиночеством, тоскливым и безутешным.

Я спустилась в каюту. Меня знобило, словно ночная сырость проникла до самых костей. Мунисэ спала на койке. Прислушиваясь к толчкам и стуку, которые раздавались где‑то внизу, в глубине, точно биение сердца этого великого одиночества, я села за свой дневник.

Сегодня мюдюре‑ханым проводила меня на пристань. Я не попрощалась ни с кем из своих знакомых, только зашла к пожилой соседке, так похожей на мою тетку, и, закрыв глаза, слушала, как она в последний раз называет меня по имени «Феридэ»…

В Б… мы оставили Мазлума, а теперь пришлось расстаться с нашими птицами. Я поручила их мюдюре‑ханым.

Добрая женщина сказала:

— Феридэ, раз ты их так любишь, выпусти на волю своей рукой. Так будет более угодно аллаху.

Я грустно улыбнулась.

— Нет, мюдюре‑ханым. Раньше я согласилась бы с вами. Но теперь думаю иначе. Птицы — это неразумные существа, которые сами не знают, чего хотят. Пока не вырвутся из клетки, они бьются и страдают. Но уверены ли вы, что на воле их ждет счастье? Нет, это не так… Я думаю, эти несчастные, несмотря ни на что, привыкают к своим клеткам, а если им удается вырваться на свободу, они всю ночь напролет тоскуют, сидя на ветке, спрятав головы под крылья, или, уставившись крошечными глазками на освещенные окна, вспоминают прежнюю жизнь. Птиц надо насильно сажать в клетку, мюдюре‑ханым, насильно, насильно… — Слезы душили меня.

Старая женщина погладила меня по щеке.

— Феридэ, ты очень странная девочка. Разве можно плакать из‑за таких пустяков?

На пароходе есть несколько пассажиров из Ч… Среди них два офицера. Мне удалось подслушать их разговор.

Молодой офицер сказал пожилому:

— Ихсан‑бей собирался ехать четыре дня тому назад. Я предложил ему: «Подожди несколько дней, поедем в Бейрут вместе». Таким образом, я невольно явился причиной этого несчастья. Ну да, если б он уехал в тот день, ничего не случилось бы.

— Действительно, неприятная история, — ответил пожилой. — Ихсан не такой уж задира. Не понимаю, как это могло случиться. Ты знаешь подробности?

— Я все видел своими глазами. Вчера мы сидели в казино. Бурханеддин‑бей играл на бильярде. Вошел Ихсан, отозвал майора в сторону и начал ему что‑то говорить. Сначала они разговаривали мирно. Не знаю, что потом произошло, только вижу, Ихсан‑бей сделал шаг назад и залепил Бурханеддину оплеуху. Майор схватился за кобуру. Но Ихсан раньше выхватил револьвер. Если бы на них сразу не кинулось несколько человек, непременно пролилась бы кровь. Завтра Ихсан предстанет перед военным трибуналом.

— Сделай это кто‑нибудь из нас, плохо бы ему пришлось. Кажется, Ихсан

— родственник паши?

— Он и племянник и молочный сын его жены.

— Отделается небольшим наказанием. Но Бурханеддину досталось по заслугам. А то он совсем распустился…

— Интересно, из‑за чего повздорили?

— Оба говорят: ссора на политической почве. Ох, не могут избавить армию от политики…

— А я думаю, тут опять замешана женщина, клянусь аллахом. Будто мы не знаем Бурханеддина…

Офицеры, переговариваясь, отошли.

Теперь я понимаю, от кого был букет роз, который перед отплытием принес мне в каюту старый лодочник.

Ихсан‑бей, я, наверное, никогда больше не встречу вас. А если и встречу, мне придется сделать вид, будто мы незнакомы. Но я до самой смерти не забуду, что в день, когда вы готовились предстать перед военным судом, вы опять вспомнили обо мне. Вы велели скрыть, от кого цветы. Это говорит о тонкости вашей души. Я сохраню в своем дневнике маленький лепесток, а в сердце — память о вас, чистом, благородном человеке.

На палубе долговязый пассажир продолжает насвистывать грустные песенки. Я высунула голову в открытый иллюминатор. Над морем начинается прозрачный рассвет. Кажется, он, словно пар, поднимается из воды.

Чалыкушу, ложись спать. Ночь и усталость наливают свинцом твои веки. Зачем тебе нужен рассвет? Рассвет — это время, когда «желтые цветы», насытившись сном и любовью, где‑то далеко‑далеко открывают свои счастливые глаза.