Ч…, 5 июня

Наверно, мои птицы прокляли меня. В эти длинные месяцы каникул я, как и они, оказалась в заключении. Мюдюре‑ханым сказала, что о переводе в другое место раньше сентября нечего и думать. Пока я стараюсь, чтобы обо мне забыли, и совсем не показываюсь на улице. Соседи перестали беспокоить меня. Возможно, их напугали сплетни, что ходят по городу. Иногда только я разговариваю со своей пожилой соседкой, которая напоминает мне мою тетку. Особенно похожи у них голоса. Когда мы с ней болтали вчера, я даже попросила:

— Моя дорогая ханым‑эфенди, не называйте меня «ходжаным», зовите просто Феридэ. Если можно…

Женщина немного растерялась, но просьбе моей вняла. Теперь, когда мы говорим с ней, я закрываю глаза, и мне кажется, что я снова у нас в саду, в Козъятагы…

Какие глупости я пишу. Наверно, у меня начинается нервное заболевание. В моей душе поселилась какая‑то неуверенность, странное беспокойство. Я, как и прежде, смеюсь, мы так же возимся с Мунисэ, боремся, словно уличные мальчишки, я по‑прежнему люблю насвистывать, передразнивая птиц, но грусть моя не проходит.

Когда мы ночью на пароходе ехали в Ч…, мне не спалось. Море было темное. Какой‑то пассажир на палубе напевал заунывным голосом: «Мое беспокойное сердце у тебя, с тобой…» Я тут же забыла эту песню. Прошли месяцы. Но вот однажды апрельским днем, когда у нас в саду стали распускаться первые цветы, я вдруг ни с того ни с сего принялась напевать эту песню. Непонятная загадка — душа человека! Каким образом я могла запомнить эту мелодию, эти слова? Ведь я слышала их всего только раз в жизни.

Вчера вечером, повторяя последнюю строчку: «Мое беспокойное сердце у тебя, с тобой…» — я вдруг расплакалась, ни с того ни с сего, без всякой причины. Ни в мелодии, ни в словах нет ничего грустного. Я же говорю: нервы…

Больше никогда не буду петь эту песню.

Date: 2015-12-13; view: 339; Нарушение авторских прав