Научная картина мира

В процессе духовной эволюции человечество не получило обещанного счастья, но получило информацию, за что тоже должна быть благодарна культуре. Какова она в наиболее проверенной научной форме? Другими словами, какова современная научная картина мира? Как произошел мир и все существующее? На эти вопросы пытались ответить мистика, мифология, философия, религия, и они же являются предметом современной научной мысли.

По современным научным представлениям до рождения Вселенной не было ничего из того, что мы видим и знаем, т. е. физической материи в двух ее видах – вещества и поля. Что‑то было, но что именно, мы не знаем. И вот в том, о чем мы ничего не знаем, произошли примерно 15 млрд лет тому назад большие изменения. Произошел взрыв. Не такой взрыв, который знаком нам на Земле и который начинается из определенного центра и затем распространяется, захватывая все больше и больше пространства, а взрыв, который произошел одновременно везде, заполнив с самого начала все пространство, причем каждая частица материи устремилась прочь от любой другой частицы. С этого Большого Взрыва началось расширение Вселенной, которое является условием нашего существования. Мы соединяемся и взаимодействуем со все большим по размерам Универсумом. На расширение Вселенной человек отвечает расширением сознания, поскольку сознание тоже эволюционный механизм.

Большое значение для нового понимания мира имела синергетика – наука второй половины ХХ в. Пожалуй, высшее, чего могла достичь наука – это осмысление происхождения мира, и она пришла к этому в конце ХХ в. в моделях синергетики. И что же? Мы находим соответствия между «игрушечной моделью происхождения материи» И. Пригожина и представлениями «Вед». Современная термодинамика открытых систем утверждает, что повышение энтропии не только ведет к безостановочному соскальзыванию системы к состоянию, лишенному какой бы то ни было организации, как думали в XIX в. сторонники концепции «тепловой смерти Вселенной», а при определенных условиях становится прародительницей порядка. Вывод о том, что повышение организованности социальной системы не может быть достигнуто без уменьшения организованности окружающей среды, хорошо соответствует широко распространенному мифу о том, что сотворение невозможно без жертвы. Косвенно современная наука пришла к пониманию роли жертвы, назвав ее «всплеском энтропии» как необходимым условием зарождения материи. «Всплеск энтропии» – научный вариант мифа о перво-человеке и его добровольной жертве. От модели образования Вселенной в результате «всплеска энтропии» возможен переход к утверждению, что культурный «всплеск энтропии» способен создавать новые социальные структуры, и в этом случае механизм жертвы приобретает универсальный характер. Жертва делает систему неустойчивой («мертвый он опаснее, чем живой», как сказал первосвященник о Христе), а неустойчивость, как утверждает синергетика, порождает новые структуры. Наука ХХ в. внесла свой вклад в понимание жертвы, сформулировав понятие «всплеск энтропии». В культурном смысле логично, что жертва является источником развития мира. Людей, готовых умереть за свои идеи, можно назвать культурными пассионариями (используя понятие пассионарности как основы становления этноса). К таковым относится и героический энтузиаст Бруно.

Духовные силы человека толкают его на жертву, а духовная энергия, освобождающаяся в жертвовании, является источником становления культуры. Жертва дает необычный заряд энергии, который высвобождается с ее смертью и способен обеспечить победу идее, но постепенно ослабевает по мере осуществления насилия, соблазн которого растет после прихода данной идеи к власти. Сократ, Христос и Бруно своей добровольной смертью создали духовную энергию, необходимую для развития и господства новых духовных структур – философии, религии, науки, которые, таким образом, можно считать, говоря научным языком, диссипативными структурами. Погибающее зерно дает новый колос. Нужно создать себя, а затем пожертвовать собой, чтобы мир перешел в новое состояние. Жертва представляет величайший культурный акт, который соединяет культуру и жизнь. Культура перетекает в мир через жертву и остается в нем до тех пор, пока сохраняется жертвенная энергия. Но когда она уходит, люди остаются в грехе своего существования.

Наука заменила обычные слова универсальной терминологией. Утверждая вслед за мифологией, что у истоков возникновения мира был «всплеск энтропии», наука подтверждает на своем особом языке идею происхождения мира через жертву. Наука в ХХ в. взялась обсуждать проблемы происхождения души, духа и, наконец, предсказывать будущее. И. П. Павлов хотел объяснить физиологией психику, духовную жизнь. Это путь к осознанию духовной культурой самое себя. Он основывался на программе И. М. Сеченова, который в книге «Рефлексы головного мозга» заявил, что «все акты сознательной и бессознательной жизни по способу происхождения суть рефлексы». Результаты русской школы рефлексологии скорее отрицательны, хотя открыто и изучено многое, включая условные рефлексы.

Дальнейшее развитие психологии привело к выделению З. Фрейдом в качестве одного из двух важнейших стимулов человеческого поведения воли к смерти и разрушению. Изучение животных не подтверждало этих заключений. Основатель этологии К. Лоренц сделал вывод, что у животных не существует воли к смерти, поскольку она антиэволюционна. При этом эволюция понималась с точки зрения Дарвина. Дарвин создавал теорию эволюции на основе изучения животного мира, и она не может быть полностью распространена на человека. По Дарвину, побеждает сильнейший, и это может быть приложимо к человеческому обществу, но не к культуре. С точки зрения теории эволюции Дарвина развитие культуры необъяснимо, но оно вполне согласуется с наличием у человека антиэволюционной для животных воли к смерти. По-видимому, это специфически человеческая черта, и она выражается в духовном стремлении к вечности через самопожертвование‑то, что отсутствует у животных, которые не осознают собственной смертности и поэтому не стремятся к вечности. А страсть к разрушению – это уже сублимация влечения к смерти.

Получает удовлетворительное разрешение и спор относительно значения взаимопомощи в природе, который особенно обострился после выхода книги П. А. Кропоткина «Взаимная помощь в природе», в котором известный анархист пытался опровергнуть взгляды Дарвина на значение борьбы за существование в эволюции видов. Кропоткин привел много фактов взаимопомощи в природе, но уязвимость его позиции заключалась в том что он не предложил механизма альтруистического поведения. Впоследствии данный спор шел в направлении поиска «генов альтруизма». Социобиология попыталась генетически объяснить альтруизм с помощью понятия родственного и группового отбора. Социобиология применима при изучении животных, поскольку у них имеют место различные формы социального поведения, однако возможности этой науки в изучении эволюции человека ограничены, потому что она рассматривает именно генетическую детерминацию социальных явлений, не затрагивая проблем эволюции культуры. Тут нужна культуробиология, которой придется встретиться с очень сложными проблемами вывода культуры из биологии. Человек не биосоциальное, а культуробиологическое существо. С этих позиций объяснение альтруизма лежит не столько в плоскости генетических детерминант (хотя это имеет место), сколько в области социального наследования альтруизма с точки зрения роли жертвы в эволюции культуры. В культурных людях преобладает невыводимая из биологической культурная составляющая, и их поведение скорее культурно, чем генетически детерминировано.

Большое значение имела разработка синергетикой универсальной схемы развития. Позиции господствовавшего в XIX в. историзма были подорваны в результате неосуществления прогнозов, основанных на детерминистских предпосылках. Наука ХХ в. отошла от жесткого детерминизма, что, как оказалось, совсем не обязательно ведет к отказу от принципа эволюции. Разработанная синергетикой схема учитывает «стрелу времени» и в то же время отказывается от однозначного детерминизма за счет выделения в развитии зон неустойчивости, в которых действует «объективная неопределенность». Создание нового – всегда ведет к неустойчивости: «… каждый выдающийся творческий акт сопряжен с нарушением равновесия» (Ренан Э. Жизнь Иисуса. С. 290). Если применить данную схему к эволюции культуры, то оказывается, что зоны устойчивости соответствуют периодам господства определенной отрасли. В этих зонах действует «культурная волна» (А. Тойнби). Добровольная жертва во имя культуры создает непредсказуемую неустойчивую ситуацию, и в зоне неустойчивости исчезает линейная детерминация последовательности событий, чтобы создалась новая реальность, развивающаяся по своим законам. Зоны неустойчивости соответствуют обострению борьбы за власть, когда победитель еще неизвестен. Жертва, определяющая будущего победителя, соответствует точке бифуркации универсальной синергетической схемы развития.