Глава 12. Анастасия то выплывала, то снова погружалась в тяжелое забытье

Анастасия то выплывала, то снова погружалась в тяжелое забытье. Она смутно ощущала, что ее куда‑то везут, что ее неуклюжее, отказывающееся ей повиноваться тело беспрерывно подбрасывает. Она непроизвольно цеплялась за чьи‑то руки, бережно ее обнимавшие, и все прижималась к чьему‑то горячему и сильному телу. Ах да, Хок... Хок... Она с ним... Заметно похолодало, как всегда бывает в пустыне вечерами, и от налетавшего порывами пронизывающего ветра Анастасию пробирал сильный озноб. Впрочем, она не обращала на него внимания, потому что все чаще уплывала в видения, кружившиеся у нее перед глазами. Анастасия пребывала в мире, где грани между реальным и призрачным были расплывчаты. То она стояла рядом с родителями на таких знакомых с самого раннего детства ступеньках их старого поместья, то была одна, и сердце ее разрывалось и от тоскливого одиночества, и от жаркой, непонятно откуда наплывающей боли. Вокруг было темно, повсюду гулял промозглый порывистый ветер. Она сбежала по ступенькам и устремилась вперед по дорожке, поспешно оглядываясь по сторонам в тщетной надежде отыскать хоть одну живую душу. Никого. Тогда она бросилась на лужайку перед домом и побежала по ней, скользя на мокрой от вечерней росы траве. Здесь было светлее из‑за полной луны, но вспыхнувшая было надежда тут же и угасла. Никого. Одни лишь корявые толстые сучья старого дерева, обросшие свисающим вниз лишайником... Вдруг лишайник зашевелился, и это уже не лишайник, а сотни злобно шипящих змей с горящими, как уголья, глазками. Анастасия завизжала от охватившего ее ужаса, потому что мерзкие твари разом поползли к ней, жадно разевая пасти, сплошь утыканные острыми длинными зубами, с кончиков которых капал яд...

Она очнулась и поняла, что кто‑то продолжает бережно ее обнимать, шепча на ухо трудно различимые слова утешения. Ей было хорошо, покойно и совсем не страшно в этих объятиях и так хотелось оставаться в них вечно. Но кошмар снова утащил ее обратно, туда, где были лишь боль, одиночество, страх и змеи, ужасные змеи. Через некоторое время она снова приходила в себя, чувствовала, как ее куда‑то переносят, укладывают, и снова раздается топот копыт, и ей в лицо лезут разинутые ядовитые пасти.

Ей казалось, что так продолжалось всегда, что она всегда жила между двумя мирами, не понимая, который из них настоящий, но руки ее все же отчаянно цеплялись за возлюбленного, который был тем единственным якорем, что удерживал ее пока в этой жизни. Она прижималась к Хоку, а тот все гнал и гнал лошадь вперед по ночной пустыне.

Ночь казалась бесконечной, и так же бесконечны были страх, холод, змеи и боль в том аду, в котором Анастасия задерживалась все дольше и дольше, но всякий раз выбиралась обратно, к тому, кого любила, кого дороже у нее не было теперь на свете, к кому стремились ее мысли, душа, ее сердце, одолевая бесчувствие и неподвижность умирающего тела.

Анастасия смутно заметила, как пришел рассвет, который уступил место новому солнечному дню. Правда, теперь змеи лезли на нее из раскаленных, как печка, скал, готовые в любой момент укусить, – и эти трещотки на их хвостах, как же угрожающе они без устали гремели!

Наконец, когда горячка унесла ее так далеко, что даже солнечный свет уже не мог пробиться сквозь ее зажмуренные посиневшие веки, толчки и тряска прекратились. Мир вокруг Анастасии рассыпался, и она вдруг начала подниматься куда‑то вверх. Неведомая сила все тащила ее к небесам, мимо бесчисленных столовых гор, на чьих вершинах кишмя кишели змеи. Иглы, их зубов маслянисто блестели в лучах утреннего солнца, а раздвоенные узкие языки так и хлестали во все стороны, пытаясь отыскать Анастасию. Она старалась остановить свое движение вверх, несколько раз пытаясь высвободиться от того, что тянуло ее, но ее усилия ни к чему не привели. Самое ужасное было то, что летела она прямо на одну из вершин и змеи отбарабанили трещотками торжествующую дробь, дождавшись желанной жертвы. Анастасия закричала, но с ее губ не сорвалось ни звука, и тут вокруг нее поднялся шумный говор, кто‑то взял ее на руки, и столовые горы, змеи, треск и шипение исчезли. До ее ушей донеслись непонятные, но ласковые слова. Ее завернули во что‑то теплое и мягкое, остро пахнущее еловым дымом. Анастасия вдруг поняла, что она дома и ей ничто больше не угрожает. Здесь о ней позаботятся, помогут, спасут. С едва слышным вздохом облегчения она провалилась в блаженную темноту небытия.

Анастасия почувствовала запах горящего можжевельника и услышала негромкий отрывистый разговор нескольких человек. Глаза ее были полузакрыты, и сквозь ресницы она различала неяркий свет. Машинально она облизала губы – они были сухие, потрескавшиеся, а на языке остался незнакомый кислый металлический привкус.

«Я живая! – было ее первой мыслью. – Я не умерла!»

Боязливо приоткрыв глаза, Анастасия увидела, что лежит на расстеленных на полу одеялах. Потолок у нее над головой был сделан из тонких узких балок, густо переплетенных прутьями с содранной корой. Такого потолка ей видеть еще не доводилось, и она с любопытством стала смотреть по сторонам.

Она лежала в маленькой квадратной комнате с голыми глиняными стенами и таким же глиняным полом. Слева на вбитых в стену деревянных колышках висела пара шалей ручной вязки из темно‑синей шерсти с сине‑зеленой каймой. Рядом с ними она увидела удивительные по красоте тонкой работы ожерелья из серебра, бирюзы, речных ракушек и кораллов. Напротив было окно, заделанное тонким просвечивающим листом гипса, через которое в это странное помещение проникал рассеянный свет.

Анастасия растерянно перевела взгляд на разговаривающих в надежде понять, где же она все‑таки находится. Ей смутно припомнилось, что вроде бы Хок говорил, что отвезет ее в Хано, и тут всего в нескольких шагах от себя она его увидела. Радость буквально затопила ее – значит, он действительно отвез ее к своему народу.

Хок, скрестив ноги, сидел перед очагом в дальнем углу комнаты. Рядом с ним сидели и разговаривали пожилая женщина и молодая девушка. Пожилая, не прерывая беседы, что‑то делала у огня. Очень скоро Анастасия почувствовала соблазнительный запах горячей еды.

– Хок? – приподнявшись на локте, негромко позвала Анастасия.

Сидевшие у очага окаменели, а в следующий миг Хок уже бросился к Анастасии. Опустившись на колени, он осторожно взял ее вялую руку в свои шершавые, удивительно приятные теплые ладони:

– Как ты, Стейси?

Она попыталась улыбнуться, но это у нее не очень получилось.

– Я рада, что снова все чувствую, – с трудом переведя дыхание, прошептала она.

Хок кивнул.

– Я же говорил тебе...

– Я помню, – перебила она.

– Я так виноват перед тобой, Анастасия, – ровным голосом сказал Хок. Глаза его были полны боли. – Ты сможешь меня простить?

От изумления Анастасия в первый момент даже не нашлась, что сказать. Она пытливо вгляделась в его искаженное страданием лицо, радуясь уже тому, что снова может его видеть.

– Хок, а за что я должна тебя простить?

– Да за мою глупость! Если бы я так не распространялся насчет Латимера, то вовремя заметил бы эту тварь, и...

Губы Анастасии тронула счастливая улыбка, а сердце сжалось от непередаваемой нежности к этому человеку. Мысленно она вознесла короткую молитву Господу за то, что Хок есть на этом свете.

– Глупости, Хок, это был просто несчастный случай. Мне самой не нужно было быть такой беспечной.

– Нет! Ведь я...

Не выдержав, Анастасия слабо засмеялась и вдруг почувствовала, что страшно голодна.

– Давай не будем корить друг друга за ошибки. Я жива, мы вместе, а все остальное чепуха!

Хок кивнул, но остался серьезен, потому что мысленно напомнил себе о данной клятве. Теперь Анастасия будет во всех его делах на первом месте – он с нее глаз не спустит.

– Я обязана тебе жизнью, Хок. Я твоя должница. Спасибо тебе. Но по‑моему, одних этих слов постыдно мало за то, что ты сделал. Как же мне вернуть долг?

Хок вдруг расплылся в улыбке и, приподняв бровь, заявил:

– Полагаю, что есть несколько способов это сделать.

И он медленно и весьма откровенно оглядел Анастасию с головы до ног, задержав взгляд на ее бедрах и груди.

Она снова засмеялась, но тут же закашлялась и, улыбнувшись, покачала головой:

– Если у тебя на уме то же самое, что и у меня, тогда я могу этот долг возвращать тебе постоянно.

– Вот и отлично, – сказал Хок, вложив в эти слова всю глубину своих чувств. Он перестал хмуриться, лицо его приобрело умиротворенный вид.

В животе у Анастасии заурчало.

– Хок, я хочу есть. Мне кажется, я не ела несколько дней.

– Это правда, – рассмеялся он.

– Да что ты? – удивилась Анастасия. – Сколько же времени я здесь провела?

– Ты беспробудно проспала полных два дня.

– Что?!

– Тебе было ужасно плохо. Единственное спасение в этом случае – это сон. Вот тебе и дали травяного настоя, от которого долго спят, а вместе с ним лекарство от укусов змеи. К этому ты добавила желание жить – вот так и выкарабкалась.

– Спасибо, Хок, – только и нашлась, что сказать, Анастасия. Никакие другие слова сейчас не шли на ум, все они казались невыразительными и малозначимыми. Он привез ее сюда, чтобы спасти. Но ведь есть и те, кто ее лечил, кто ухаживал за ней.

– Хок! – позвала она.

– Да? – повернулся он к ней.

– Кого еще я могу поблагодарить за доброту и заботу? Ведь кто‑то...

– Конечно, милая, конечно, – улыбнулся Хок и, обернувшись к очагу, позвал сидевших там женщин.

Они подошли и присели на колени около лежавшей Анастасии. Обветренное лицо пожилой женщины дышало достоинством, волосы были разделены прямым пробором и собраны в две длинные, туго заплетенные цветными лентами косы. Нежному овалу лица молодой девушки придавали прелесть большие темные умные глаза. Волосы ее были также разделены пробором, но косы были высоко подвязаны по обе стороны аккуратной челки на лбу.

Одеты обе они были очень просто, в свободную одежду из мягкой, явно ручной выделки ткани цвета индиго, украшенную по нижнему краю подола красной и зеленой вышивкой, перехваченной в талии широкими, тоже вышитыми разными цветами поясами.

– Хочу представить тебе Несиэнгнум, мою тетю, – церемонно начал Хок. – Ее имя можно приблизительно перевести как Та, Которая Несет Цветок во Дни Торжества. А это ее дочь, Кайуамана, что означает Девушка‑Кукуруза.

Анастасия молча улыбнулась обеим, зная, что никогда в жизни не сумеет правильно произнести ни одно из этих имен.

Хок повернулся к тете и племяннице и заговорил на непонятном языке. Говорил он долго, и Анастасия не поняла ничего, кроме слов «Анастасия, или Стейси, Спенсер», произнесенных в самом конце торжественной речи.

– Хок, скажи им, пожалуйста, что по‑гречески мое имя значит Та, Которая Возрождает, или еще Весна, Когда Все Живое Возвращается к Жизни.

Хок с явным удовольствием кивнул, повернулся к женщинам и перевел ее слова на их язык.

Обе сразу заулыбались, что‑то проговорили и согласно закивали.

– Они говорят, что твое имя очень красивое и очень тебе подходит, потому что твои волосы цвета спелой сладкой кукурузы, которую так любит наш народ и почитает священным даром Матери‑Земли.

– Я очень рада, Хок. Они помогли мне – я им очень признательна. Скажи, что я благодарна за заботу обо мне и за то, что они спасли меня от смерти.

Хок снова заговорил на непонятном для Анастасии языке, звучание которого ей все больше и больше нравилось. Она перестала чувствовать свое одиночество.

Когда Хок договорил, обе женщины улыбнулись Анастасии, а потом Девушка‑Кукуруза обратилась к ней на ломаном английском языке:

– Мы рады здесь тебе, Женщина Весны. Останься столько, сколько захочешь.

– Спасибо.

– Если тебе так проще, зови меня Девушка‑Кукуруза.

Анастасия кивнула и вдруг покрылась обильной испариной – она была еще крайне слаба, и тот малый запас сил, который у нее был, истощился.

– Спасибо, – со слабой улыбкой поблагодарила она. – Конечно, мне так будет легче, хотя у вас удивительно красивый язык.

– Ты хорошая, – улыбнулась Девушка‑Кукуруза.

Тетя что‑то быстро сказала Хоку. Тот озабоченно посмотрел на Анастасию:

– Несиэнгнум говорит, что мы отбираем у тебя силы. Ты еще не настолько окрепла, чтобы принимать гостей.

Анастасия несколько озадаченно кивнула. Ей как‑то не приходило в голову, что в данный момент она принимает гостей, однако родственница Хока со своей проницательностью и житейской мудростью, несомненно, по сути была права.

– Сейчас мы принесем тебе поесть, и после этого ты сможешь еще поспать.

– Хок...

Он обернулся.

– А мои родители? Они, наверное, с ума сходят.

– Я об этом уже думал. Я написал письмо о том, что с нами все хорошо и что очень скоро мы вернемся домой и тогда все объясним. Один из моих соплеменников согласился отнести им мою записку, хотя для него это путешествие будет небезопасным.

– Спасибо, Хок.

– В письме я ни словом не упомянул о том, что с тобой случилось, чтобы не добавлять им беспокойства, и также ничего не написал про Латимеров – только попросил выставить дополнительную охрану. Это все, что я смог сделать.

– Как ты все хорошо придумал! Я так тебе благодарна за письмо и особенно за то, что человек твоего народа согласился рискнуть жизнью, чтобы доставить его моим родителям. Я всем сердцем надеюсь, что все будет хорошо.

– Я тоже надеюсь на это, – многозначительно добавил Хок, думая о чем‑то своем.

Вскоре Несиэнгнум принесла Анастасии глиняную плошку с горячей маисовой кашей. Хок помог больной приподняться и принялся кормить ее, понемногу зачерпывая кашу свежей лепешкой.

Было замечательно вкусно – Анастасия ела с удовольствием, наслаждаясь нежным вкусом маиса, однако довольно скоро с виноватым видом отстранила от себя плошку:

– Хок, эта такая вкуснота, но я, честное слово, больше не могу. Скажи им, что ничего вкуснее я не ела.

Хок улыбнулся и вернул посуду Несиэнгнум, добавив при этом несколько фраз на ее языке, от которых та просияла от удовольствия.

В завершение трапезы Анастасии принесли горячее питье. Хок поднес чашку к ее губам и, пока она пила, рассказал, что хопи редко пьют пустую воду – они предпочитают питье из трав, которое не только хорошо утоляет жажду, но и очень полезно.

Горячий настой согрел Анастасию, ей стало уютно и спокойно. Хок снова бережно опустил ее на одеяла и заботливо укрыл. Глаза Анастасии начали сами собой закрываться, и через минуту‑другую она уже спала крепким сном выздоравливающей.

В следующий раз, когда Анастасия проснулась, комната была погружена в сумерки, а окно было темным. Встревоженная, она быстро села на постели.

– Хок! – позвала она.

Ответом ей была тишина, но очень скоро до ее слуха донесся мягкий топоток индейских мокасин, и над ней склонилось улыбающееся лицо Девушки‑Кукурузы.

– Все хорошо? – заботливо поинтересовалась она.

– Да. Просто я только что проснулась и удивилась, куда подевался Хок.

– Он здесь. Я его приведу. Не волнуйся. Он тебя не бросит, – с запинками ответила ей Девушка‑Кукуруза, старательно подыскивая нужные слова.

Индианка вышла. Время для Анастасии тянулось бесконечно. Наконец в комнату вошел Хок, взял ее за руку и ободряюще сжал.

– Ну как ты? Похоже, силы потихоньку возвращаются?

– Да. Я опять проголодалась.

– Ну, это дело поправимое.

Вскоре он вернулся с очередной порцией маисовой каши. Опять он ее кормил, и на этот раз Анастасия ела с гораздо большим аппетитом. Когда каша уже не лезла в горло, Хок дал ей чашку с питьем и проследил, чтобы она выпила все. Потом поставил пустую чашку рядом с собой на пол и обеими руками обнял Анастасию. В комнате, кроме них, никого не было. Анастасия со вздохом облегчения приникла к груди возлюбленного и задумчиво стала гладить его мускулистую руку.

– Хок, а когда мы поедем домой?

– Тебе не терпится уехать отсюда?

– Вовсе нет. Просто я очень волнуюсь за родителей.

– Я понимаю, – кивнул Хок и поцеловал ее в макушку. – Но со здоровьем шутить нельзя. Я хочу убедиться, что с тобой все в порядке, и тогда мы сможем уехать. Ты молодая и сильная, так что встанешь на ноги буквально за несколько дней.

– Хорошо. Мне очень нравятся твои тетя и племянница – они так обо мне заботятся.

– Спасибо. Я рад, что они тебе пришлись по душе. Хопи очень мягкий и миролюбивый народ. Мне хотелось бы, чтобы ты пожила с ними подольше и узнала получше.

– Мне тоже этого хочется, Хок.

– Тогда мы вернемся сюда еще раз, когда будет побольше времени и на Литл‑Колорадо все уладится.

Анастасия вздрогнула, вспомнив вдруг, что их ждет впереди. Ей нужно быть очень сильной, чтобы вынести все и добиться справедливости. Хок прав – она побудет здесь еще несколько дней, чтобы окончательно поправиться.

– Стейси, тебе сейчас лучше лечь спать, – помолчав, заметил Хок. – А утром посмотрим, как ты будешь себя чувствовать.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи.

Хок нежно поцеловал Анастасию в губы и помог ей улечься поудобнее, подоткнул со всех сторон одеяло и напоследок поцеловал снова, на этот раз в лоб, после чего поднялся на ноги и тихонько вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Анастасия заснула почти мгновенно и беспробудно проспала всю ночь. Никакие сны нет мучили ее.

Проснулась она на рассвете. За окном было еще темно, а с улицы уже доносились торопливые шаги, слышалась непонятная речь. В селении начинался новый день. Анастасия обвела глазами комнату и увидела, что Несиэнгнум снова сидит перед очагом и что‑то варит на огне. Девушка‑Кукуруза убирала расстеленные на полу одеяла и овечьи шкуры, скатывая их в рулоны и один за другим ставя к стене.

Вошел Хок. Увидев, что Анастасия лежит с открытыми глазами, он заторопился к ней и присел рядом на корточки.

– Доброе утро. Вот теперь другое дело – вид со вчерашним не сравнить. Не хочешь подняться на крышу подышать воздухом, пока все вокруг еще не раскалилось?

– На крышу?

– Люди здесь очень много времени проводят на крышах своих домов. Они плоские, и получается вроде как дополнительная комната. В летнюю жару, когда в доме нечем дышать, даже спят на крышах да и вообще разными делами на них занимаются.

– Например, цыплят высиживают? Хок засмеялся и взял ее за руку.

– Есть хочешь?

– Голодна как волк!

– Замечательно. Значит, ты действительно идешь на поправку.

– Послушай, Хок, я так рано проснулась, а люди уже встали. Что‑то случилось?

– Хопи так живут. Я тебе сейчас объясню. Как ты уже поняла, встают здесь очень рано. У них, так сказать, два рассвета. Одна утренняя заря сумеречная, когда солнечный свет только‑только брезжит, а вторая – когда солнце уже встает над горизонтом. День у них начинается с первой зарей. Пока люди разводят огонь, чтобы приготовить еду, убирают после сна одеяла, завтракают – Ткакмонгви, что можно перевести как Глашатай Племени, Который Выступает От Имени Вождя, выкрикивает сообщения о предстоящих церемониях и обычные житейские новости – что пропал бык, например, или еще что‑нибудь подобное.

Анастасия слушала как зачарованная.

– Получается, что Глашатай Племени вроде как местная газета?

– Точно! – расхохотался Хок. – Можно и так сказать. Сегодня утром первое, что он выкрикнул, было: «Просыпайтесь, люди! Просыпайтесь! Открывайте глаза! Станьте детьми дня – сильными, деятельными и счастливыми». Потом он перешел к другим сообщениям.

– Как здорово!

– Хопи очень благочестивый народ. У них вся жизнь строится вокруг церемоний служения божествам и молений. У них день начинается с молитвы и молитвой заканчивается.

– Я совсем ничего не знала об этом.

– Большинство людей ничего об этом не знает. Но ты голодна, а Несиэнгнум уже приготовила завтрак. Опять каша, но сейчас это самая лучшая для тебя еда.

– И очень хорошо! С каждым разом она становится лишь вкуснее.

Хок снова хотел было ее кормить, но Анастасия почувствовала себя настолько окрепшей, что взяла миску и принялась есть сама. Кашу она закусила маисовой лепешкой, обтерла тыльной стороной ладони губы и одарила всех присутствующих счастливой улыбкой.

Несиэнгнум и Девушка‑Кукуруза с довольным видом заулыбались ей в ответ. Хок принес питье и подсел к обеим женщинам, в свою очередь, позавтракать. Анастасия потихоньку потягивала горячий настой, с наслаждением вдыхая терпкий травяной аромат и наблюдая за остальными.

Во время еды все молчали. Анастасия не могла не заметить сходства и различий между Хоком и обеими индианками. Женщины были небольшого роста, что сразу бросалось в глаза рядом с высокорослым Хоком. Хотя он и был загоревшим чуть ли не дочерна, но по сравнению со своими родственницами выглядел светлокожим. А вот их лица сразу выдавали родственную близость. Анастасии вдруг до боли стало обидно, что ей уже никогда не доведется познакомиться с родителями Хока, как он познакомился с ее отцом и матерью.

Когда все поели, Хок обратился к Анастасии:

– Давай я перенесу тебя на крышу. Полюбуешься восходом – он здесь просто потрясающий! – и погреешься немного на утреннем солнышке.

Анастасия начала было вставать сама, но он ей не позволил:

– Нет, не надо. Тебе еще нельзя ходить. Я тебя отнесу.

С этими словами он легко подхватил ее на руки со всеми одеялами и понес к двери.

– До свидания, – шутливо попрощалась Анастасия со своими новыми знакомыми, и те весело помахали ей вслед.

Хок быстро поднялся по каменным ступеням лестницы, которая шла по наружной стене дома до самой крыши. Оказавшись наверху, Хок поднес любимую поближе к краю, чтобы ей было лучше видно. Над горизонтом как раз показался узкий золотистый ободок восходящего солнца. По простиравшейся перед ними пустыне побежали золотисто‑желтые волны света. От этой невероятной красоты у Анастасии перехватило дыхание.

Она опустила глаза и вздрогнула. Оказалось, что дом был построен на самом краю столовой горы и его стена как бы переходила в обрывистый склон, уходивший на головокружительную глубину.

– Хок, – дрогнувшим голосом спросила Анастасия, – почему дом построили в таком месте?

– Чтобы легче было обороняться, – объяснил он. – В свое время хопи жили внизу, неподалеку от родников, пока не пришли испанцы. После этого племя перебралось сюда да так тут и осталось. Прижились. Здесь спокойнее, безопаснее, и вокруг редкая красота.

– В самом деле, глаз не оторвать, – с благоговением в голосе согласилась Анастасия, продолжая смотреть по сторонам и любуясь полосами розового, желтого и оранжевого цветов, что бежали по небу от горизонта к зениту.

– Видишь, вон там, вдали, горы? Они еще светятся пурпурным.

– Ты о Вершинах Святого Франциска? О тех, мимо которых мы проезжали?

– Да, о них.

– Вижу. Очень красиво, хотя и ужасно далеко.

– А вон та извивающаяся темная ниточка – это Колорадо Чикито. Посмотри вот туда, – показал рукой Хок.

– Вижу! Литл‑Колорадо. Потрясающе!

– Согласен, – шепнул Хок, обдав ей ухо горячим дыханием.

– А воздух, Хок, какой здесь воздух! Чистый, свежий, даже голова кружится. Теперь я понимаю, почему у тебя в северной Аризоне прибавляется сил. У меня их теперь тоже прибавится.

– Я так рад за тебя, – сказал он и серьезным взглядом посмотрел Анастасии в глаза.

Она улыбнулась ему несмелой улыбкой и легонько прикоснулась кончиками пальцев к шраму на щеке.

– А у меня на кисти тоже останется шрам?

Хок нахмурился, сразу вспомнив в мельчайших подробностях шипение змеи, ее молниеносный бросок и весь последующий кошмар.

– Думаю, что останется. Хочешь посмотреть на рану? Мы ее перевязали, чтобы заживала побыстрее.

– Нет, не сейчас, – покачала головой Анастасия. – Как вспомню о происшедшем, меня начинает трясти. Все произошло так неожиданно! Откуда только она взялась? Мне и в голову не пришло как следует оглядеться.

– Прости меня, Стейси. Я бесконечно виноват перед тобой.

– Но, Хок, ты же спас меня! Честное слово, я была уверена, что умру, до сих пор не понимаю, как вам удалось меня спасти.

– Видишь ли, ты сама себя спасла. Все время с тех пор, как я отсосал яд из раны, и до того момента, когда тебе дали лекарство, ты жила только за счет своего крепкого здоровья и воли к жизни.

Анастасия с нежностью погладила его по щеке.

– Основное сделал все‑таки именно ты, Хок. Но давай больше не будем об этом. Отнеси меня к другому краю крыши, я хочу посмотреть на селение, а ты мне про него расскажешь.

– Хорошо, – согласился Хок и понес Анастасию к противоположному краю крыши. – А рассказывать особенно и нечего.

– Сделай мне приятное. Я хочу узнать про твой народ все.

– Уговорила, – хмыкнул Хок и остановился у края крыши.

С высоты здания они смотрели на главную улицу селения, которая одновременно была и внутренним двором для всего пуэбло. По обе ее стороны тянулись отстроенные стенка к стенке приземистые трехэтажные дома. Выглядели они довольно необычно, как трехступенчатая лестница. Второй этаж строился прямо на крыше первого, причем был отодвинут довольно далеко от края. Точно так же надстраивался и третий. Вход на каждый этаж выходил на крышу нижнего. Получалось так, что все этажи, кроме первого, имели в качестве довольно просторной террасы часть крыши нижнего этажа. На некоторых домах Анастасия заметила простые лестницы, сделанные из толстых, аккуратно обтесанных деревянных жердей, которые были приставлены к наружным стенам, чтобы по ним можно было взобраться на крышу следующего этажа. В нескольких местах пуэбло прямо из земли торчали каменные лестницы. Они никуда не вели и были украшены причудливым орнаментом и птичьими перьями.

– А почему из земли торчат лестницы? – спросила Анастасия.

– Это кивас, – объяснил Хок. Голос его исполнился благоговейного уважения. – Их целиком вытесали из скалы. Это места поклонения богам разных кланов народа хопи. Мужчины, собираясь здесь, отправляют торжественные церемонии, ткут или обсуждают, как проводить следующую церемонию.

– А женщины чем занимаются?

– Мужчины выделывают ткани для всего пуэбло, – продолжил, кивнув, Хок. – Любая одежда здесь сделана из материи, которую соткали мужчины. Делают они это великолепно, и все ценят их работу. Если готовится свадьба, мужчина уже за много месяцев начинает ткать очень тонкую белоснежную ткань для брачных одежд.

– Выходит, что женщины не ткут?

– Они плетут корзины. Корзины, которые ты видела в доме, сплетены женщинами. В них хранится кукуруза.

– А у женщин есть свои кивас?

– Нет, кивас – это привилегия мужчин. Женщины поклоняются своим божествам, и у них разные с мужчинами обязанности. Женщины занимаются домом. Внутреннее убранство, огород и семена – это безраздельное царство женщин, причем секреты мастерства передаются от матери к дочери.

– Получается, что работа и собственность честно и поровну поделены между мужчинами и женщинами?

– Ты права. Утром мужчины уходят на целый день работать на поля. Они выращивают кукурузу, другие зерновые, фрукты, дыни. Женщины в это время работают или здесь, в пуэбло, или внизу, на огородах. Чтобы заполнить кладовые запасами еды, нужно долго и тяжко трудиться. Одну только воду для поливки замучаешься таскать. Все источники внизу, в долине, и женщинам приходится идти чуть ли не милю, наливать воду в глиняные кувшины и возвращаться ту же самую милю обратно, да еще в гору.

– Хок, неужели нельзя как‑то по‑другому получить эту воду?

– Посмотри вон туда. Видишь, ближе к краю горы стоят большие бочки, наполовину врубленные в скалу? Когда идут дожди, в них набирается вода.

– Понятно. Но скажи, как в этой пустыне вообще что‑то может расти и созревать?

Хок рассмеялся и с гордостью за свой народ ответил:

– Для хопи самое священное растение – кукуруза. Это основная их пища, и они выращивают ее веками, приспособившись к здешним условиям. Вся хитрость в том, что кукуруза высаживается довольно глубоко в землю, примерно на фут – таким образом зерна не страдают от солнца и получают достаточно влаги. Летом же здесь часто идут дожди. Ты их можешь и за дождь не считать, но этого вполне хватает для того, чтобы все росло как надо.

– А если дождей не бывает? Ведь такое может быть?

– Может, конечно. Тогда хопи просто меньше едят и пользуются своими запасами. Им всегда приходилось переживать трудные времена, и, уверяю тебя, они справляются. Хопи верят, что являются избранным народом, который поселился здесь для того, чтобы присматривать за этими землями, которые у них считаются священными. Они не просто обитают здесь, а живут для того, чтобы охранять эту землю и молиться за ее благополучие.

– Мне это трудно понять, Хок, – покачала головой Анастасия. – Но я чувствую, что эти земли до сих пор полны такой древней мощи, которой мне нигде больше ощущать не доводилось. Даже озноб пробирает.

– Тебе вовсе не обязательно верить в то, что я тебе только что рассказал. В это верит народ хопи. Дома сделаны из камня столовой горы, на которой стоит селение, – кивнул Хок, возвращая разговор к тому, с чего его, собственно, и начала Анастасия. – Камни соединяются саманной глиной, и получается очень удобное, надежное жилище. Зимой в нем тепло, а летом прохладно.

– Знаешь, что меня больше всего поражает? То, что селение строили, подлаживаясь под форму горы, и из камня этой же горы. Если кто‑то окажется тут в первый раз, то, глядя снизу вверх, никогда не догадается, что на вершине горы стоит селение, живут люди... Теперь я понимаю, почему ты мне говорил, что здесь безопаснее.

– Да, но все же не настолько, как хотелось бы, – покачал головой Хок и с грустью в голосе продолжил: – Всегда найдутся, люди, которым потребуются земли хопи, а они мирный народ. Они не воюют, потому что верят, что все споры можно решить другими способами, не развязывая войны. Но кто с ними сегодня согласится?

Они замолчали, наблюдая за оживленной суетой внизу. Мужчины спускались по крутой горной тропе в долину, гоня перед собой несколько ослов, женщины занимались домашними делами и огородами.

– Мы находимся в селении, которое называется Хано, – продолжил разговор Хок. – Оно как бы охраняет вход на плоскогорье. Здесь на протяжении столетий живет народ тева. Можно сказать, что Хано почти незаметно переходит в другое селение – Валпи, так что оба они составляют одно большое пуэбло. Тем не менее хопи и тева говорят на разных языках, и их священные церемонии тоже разнятся. Индейцы очень ценят обычаи своих предков и гордятся ими.

Анастасия с пониманием кивнула, потому что в ее семье издавна воспитывалось чувство уважения к предкам, которые многие десятилетия назад заложили и привели к процветанию их семейную плантацию. Вот только война все порушила, оставив семью Спенсеров ни с чем.

Хок вытянул руку, показывая на видневшиеся в стороне две другие столовые горы:

– На каждой их них есть пуэбло – там тоже живут хопи, и каждое пуэбло совершенно самостоятельно и независимо. Хопи очень свободолюбивый народ.

– Вроде тебя, да? – поддразнила его Анастасия. Хок засмеялся и согласно кивнул:

– Верно, вроде меня. Но на сегодня рассказов хватит. Я не хочу, чтобы ты растеряла те немногие силы, которые успела набрать. Тебе пора отдыхать. Я тебя сейчас уложу поудобнее прямо здесь, на крыше, и ты поспишь, пока солнце не поднялось высоко. Если не захочешь спать, последи за облаками.

Он осторожно положил Анастасию и с такой трогательной, прямо‑таки материнской заботой подоткнул со всех сторон одеяло, что она не выдержала и заулыбалась.

– Ничего, если я тебя на время оставлю? Мне нужно переговорить со старейшинами.

– Конечно, иди, Хок, не волнуйся. Мне здесь просто замечательно. По правде сказать, я уже и не помню, когда чувствовала себя так спокойно.

Хок улыбнулся, похлопал ее по руке и спустился с крыши.

Лучи утреннего солнца приятно грели лицо Анастасии. Легкий ветерок приносил запахи можжевелового дыма, что поднимался из многочисленных труб на крышах домов. Она лежала, умиротворенно думая о том, что рассказал Хок про хопи и тева. Такие разные, такие непохожие, и столько общего. И прежде всего они такие же люди, как она, как ее родители, как Хок, и все они живут бок о бок в северной Аризоне. Ей очень хотелось, чтобы для всех них настали наконец мирные времена, потому что Спенсеры тоже мирный народ, точно такой же, как и хопи.

Анастасия повернулась, устраиваясь поудобнее, и вдруг поняла, что понятия не имеет, какая одежда на ней надета. Приподняв одеяло, она оглядела себя и увидела, что на ней платье, похожее на те, которые она видела на Девушке‑Кукурузе и на Несиэнгнум. Одеяние было на удивление удобным уже хотя бы потому, что девушка вспомнила об этом только сейчас. Анастасия погладила рукой ткань, поразившись, какая та тонкая и мягкая.

Удовлетворенно вздохнув, Анастасия сонно зевнула и, полуприкрыв глаза, стала бездумно провожать взглядом медленно плывущие высоко в небе пушистые белые облака. Она и не заметила, как уснула.

Date: 2015-12-13; view: 331; Нарушение авторских прав