Анамнез

Когда те экономисты, которые считают, что «ресурсное проклятие» не миф, хотят доказать это остальным, они приводят следующие цифры. За два с лишним десятилетия, прошедшие с момента введения «нефтяного эмбарго» в 1974 году до рекордно низких цен на энергоносители 1998 года, валовый продукт на душу населения (лучший экономический индикатор уровня жизни) в странах ОПЕК снижался в среднем на 1,3 процента в год, в то время как остальные развивающиеся страны росли в среднем больше чем на 2 процента в год.

КОМУ ВРЕДИТ ДЕШЕВАЯ НЕФТЬ

Среднегодовые темпы роста ВВП на душу населения

Самое первое, простое объяснение «ресурсному проклятию»: конфликт за ресурсы. Продолжающиеся гражданские войны в Нигерии, Судане, Ираке – тому подтверждение. Конечно, нефть не является причиной войны сама по себе, но наличие такого большого приза заметно увеличивает вероятность конфликта. Собственно, не обязательно, чтобы это была нефть. Ола Олссон из Гетеборгского университета установил, что наличие в стране алмазов отрицательно сказывалось на экономическом росте стран в 1990–1999 годах – именно из‑за того, что в богатых алмазами странах случалось гораздо больше вооруженных конфликтов⁶³.

Другой механизм влияния природных ресурсов на экономическое развитие – так называемая «голландская болезнь» – более сложный. Будем для простоты считать, что экономика страны состоит из трех секторов: ресурсного сектора, сектора всех торгуемых на мировом рынке товаров, кроме ресурсов, и сектора неторгуемых товаров, например услуг. То, что какой‑то товар является «торгуемым», не означает, что он экспортируется или импортируется, – это лишь означает, что он в принципе может участвовать в международной торговле и, значит, его цена зависит от цен на зарубежные аналоги.

Когда цена на продукцию ресурсного сектора увеличивается, происходит следующее. Во‑первых, если повышение носит хоть сколько‑нибудь продолжительный характер, растущие зарплаты ресурсного сектора начинают перетягивать работников из торгуемого сектора в ресурсный. Во‑вторых, меняется обменный курс: из‑за притока в страну долларов собственная валюта дорожает, делая продукцию торгуемого сектора менее конкурентоспособной на мировом рынке. Действительно, цена на мировом рынке от изменения курса нашей валюты не меняется, а зарплату рабочим приходится платить подорожавшими из‑за изменения курса рублями. Внутри у сектора торгуемых товаров тоже проблемы – он уступает долю рынка сектору услуг, цены на которые меньше связаны с мировыми, и значит, могут легче подстраиваться под меняющуюся обстановку. Иными словами, ресурсный и неторгуемый секторы подавляют сектор торгуемых товаров⁶⁴.

Этот макроэкономический эффект называется «голландской болезнью», потому что впервые он был замечен в Нидерландах в 60‑х годах, когда подскочили цены на нефть. С тех пор этот эффект не раз наблюдался и там, и в других странах. С 1970 по 1980 год, в первое десятилетие высоких цен на нефть, производство нефти выросло почти в семь раз в Норвегии, в два с половиной раза в Голландии, почти вдвое – в Великобритании. Поскольку промышленный выпуск в целом стагнировал (оставался почти неизменным в Норвегии, упал в Великобритании и чуть вырос в Голландии), видно, что рост производства в нефтяном секторе и в секторе неторгуемых товаров сопровождался падением в обрабатывающей промышленности. В некоторых странах ОПЕК тот же самый феномен приобретает и вовсе гротескный оттенок: там, кроме ресурсного сектора и сектора неторгуемых товаров, зачастую ничего и нет. В Саудовской Аравии к 1998 году почти 90 процентов населения работало в госсекторе.

Голландская болезнь не обязательно связана с природными ресурсами. В конце 1970‑х Бразилию поразили заморозки и соседние страны, конкуренты Бразилии на мировом рынке кофе, получили неожиданный бонус. В Колумбии курс песо вырос чуть ли не в полтора раза по отношению к доллару, и пострадали многие секторы экономики – все, кроме госсектора, строительства и аренды жилья. В перерабатывающей промышленности, включая химию и металлургию, рост замедлился вдвое, а в легкой и вовсе стал отрицательным. Получилось, что рост мировых цен на один из основных экспортных товаров значительно ухудшил положение в других отраслях. Но голландская болезнь – это не просто изменение структуры экономики. Это – изменение к худшему.

Чем же опасна голландская болезнь? Казалось бы, это всего лишь развитие одних секторов за счет других. Если мы одинаково ценим рост в разных секторах экономики, в чем проблема, когда за счет стагнации одного сектора растет другой? Однако есть две проблемы. Первая состоит в том, что сектор услуг может расти очень быстро, но сам по себе он не является «генератором роста»: в нем не создаются технологии и знания, которые помогают развиваться другим секторам. Стагнация Нидерландов и замедление развития Норвегии в 1970‑х (обе этих страны были экспортерами нефти) тому пример. Вторая проблема состоит в том, что экономика становится более чувствительной к внешним, не зависящим от страны, факторам. И ресурсный сектор, и неторгуемый, живущий, по существу, на спрос, порождаемый теми, кто зарабатывает в ресурсном секторе, целиком зависят от мировых цен на ресурс. Страна, пораженная «голландской болезнью», не просто растет медленнее других – кризисы оказываются в ней более глубокими.

Date: 2015-12-13; view: 358; Нарушение авторских прав