Дейенерис

Она слышала приближение мертвеца. Его появление опережали медленные, равномерные звуки шагов, поднимающиеся с лестницы, и эхом отражающиеся от мраморных колонн. Дейенерис Таргариен ждала его на скамье из черного дерева, которую сделала своим троном. Веки были тяжелыми от сна, серебристо‑золотые волосы взъерошены.

– Ваше Величество, – сказал Барристан Селми, капитан ее Королевской Гвардии, – Вам не следует так переживать.

Дени сильнее закуталась в львиную шкуру.

– Следует, он умер за меня.

Под мантией на ней была только белая льняная туника, которая доходила лишь до бедра. Ей снился дом с красной дверью, когда ее разбудила Мисандея. Одеваться было некогда.

– Кхалиси, – прошептала Ирри, – Вы не должны прикасаться к мертвецу. Это приносит несчастье.

– Только, если вы сами не убили его, – Чхику была крупнее Ирри, с широкой костью, и большой грудью. – Это всем известно.

– Верно, – согласилась Ирри.

Дени не обратила на них внимания. Дотракийцы очень хорошо понимают в лошадях, но очень наивны во всем остальном. – «К тому же, эти двое еще девчонки». – Служанки были ее ровесницами. И хотя они выглядели как взрослые женщины: с черными волосами, бронзовой кожей и миндалевидными глазами… но все равно были детьми. Кхал Дрого, бывший ее Солнцем и Звездами. подарил их ей. И львиную мантию – голову и шкуру храккара, белого льва дотракийского моря, тоже подарил ей Дрого. Мантия была для нее слишком большой, и пахла плесенью, но с ней она чувствовала, будто Дрого по‑прежнему был рядом.

Серый Червь появился наверху первым, поднимаясь по ступням, с факелом в руке. Его шлем был украшен тремя пиками. За ни следовали четверо Безупречных, неся на плечах мертвое тело. Под бронзовыми шлемами с единственным острием их лица были настолько маловыразительны, что, казалось, тоже отлиты из бронзы.

Они положили тело к ее ногам. Сир Барристан поднял окровавленное покрывало. Серый Червь поднес факел поближе, чтобы она могла рассмотреть.

Лицо мертвеца было гладким и безволосым, но щеки были разрезаны от уха до уха. Он был высоким, светлокожим, с голубыми глазами. – «Уроженец Лисса или Волантиса, захваченный пиратами и проданный в рабство в красный Астапор». – Его глаза были широко распахнуты, но из ран сочилась кровь. Им не было числа.

– Ваше Величество, – сказал сир Барристан, – в переулке, где его нашли, была нарисована гарпия…

– … его собственной кровью, – Дейенерис уже догадалась, что произошло. Дети Гарпии по ночам устраивали резню, и повсюду оставляли подобный знак возле своих жертв. – Серый Червь, почему он оказался один? У него не было напарника? – Когда Безупречные патрулировали город ночью, они всегда выходили по двое.

– Моя королева, – ответил капитан, – ваш слуга Храбрый Щит прошлой ночью был не на дежурстве. Он шел… в одно место… выпить… в компании.

– Место? Что за место?

– Дом наслаждения, Ваше Величество, – под остроконечным бронзовым шлемом его лицо казалось вырубленным из камня.

«Бордель». – Половина освобожденных ею людей были из Юнкая, где мудрые господа были известны своими постельными рабами. – «Путь семи знаков». – Не удивительно, что бордели появлялись в Миэрине как грибы после дождя. – «Это было единственное, что они умели, и им приходилось бороться за выживание». – Цены на продукты росли каждый день, а плотские утехи дешевели. Она знала, что в самых бедных кварталах между ступенчатыми пирамидами Миэринской аристократии были бордели на все вкусы. – «И даже если так…»

– Не понимаю, что евнух делал в борделе? – поинтересовалась она.

– Даже тот, кому недостает мужских частей, в душе остается мужчиной. – Ответил Серый Червь. – Вашему слуге сказали, что Храбрый Щит иногда платил женщинам из борделя, чтобы они возлежали с ним и держали его в объятьях.

«Кровь дракона не плачет!»

– Храбрый Щит, – повторила она. – Таково было его имя?

– Если так угодно Вашему Величеству.

– Это хорошее имя. – Добрые хозяева Астапора не позволяли своим рабам‑солдатам иметь даже имена. Некоторые из ее Безупречных вернули себе свои родовые имена, кто‑то придумал новые… – Известно, сколько человек напали на Храброго Щита?

– Ваш слуга не знает… много.

– Шесть или больше, – сказал сир Барристан, – Судя по его ранам, на него напали со всех сторон. Его нашли с пустыми ножнами. Возможно, он успел кого‑то ранить.

Дени про себя молилась, чтобы кто‑то из убийц умирал прямо сейчас, корчась от боли, вцепившись в живот.

– Почему они разрезали его щеки подобным образом?

– Милостивая королева, – сказал Серый Червь, – его убийцы затолкнули половые органы козла в горло Вашего слуги Храброго Щита. Ваш слуга убрал их перед тем, как принести тело сюда.

«Они не могли скормить ему его собственные гениталии. В Астапоре ему не оставили ни ствола, ни корня». – Подумала Дени. До сих пор убийцы ограничивались нападениями на безоружных освобожденных жителей, убивая на улицах или вламываясь в дома по ночам, чтобы зарезать их в постелях.

– Это первый, убитый ими, из моих солдат.

– Первый, но не последний. – Предупредил сир Барристан.

«Война не кончилась», – поняла Дени, – «просто теперь я воюю с тенями». – Они надеялась отдохнуть от убийств, восстановить и исцелить душу. Выбравшись из шкуры, она опустилась на колени рядом с трупом и не обращая внимания на охнувшую Джиху, закрыла убитому глаза.

– Храбрый Щит не будет забыт. Пусть его омоют, оденут в доспехи и похоронят как воина, со шлемом, щитом и копьями.

– Как прикажет, Ваше Величество. – Сказал Серый Червь.

Она встала

– Отправьте дюжину людей в Храм Милости, и спросите у Голубой Милости, не приходил ли к ним человек с раной от меча. Еще, распустите слух, что мы заплатим золотом за меч Храброго Щита. Расспросите так же мясников и пастухов, не кастрировал ли кто недавно козла. – Может быть им повезет и какой‑нибудь напуганный козопас сознается. – И проследите, чтобы никто из моих людей не ходил после наступления темноты один, даже если вне службы.

– Ваше приказание будет исполнено.

Дейенерис откинула волосы.

– Разыщите мне этих трусов, – сказала она яростно. – Найдите их, чтобы я могла показать Детям Гарпии, что значит – будить дракона!

Серый Червь отсалютовал. Безупречные вновь накрыли труп покрывалом, подняли тело и вынесли прочь из зала. Сир Барристан остался. Он был сед, а в уголках светло голубых глаз были морщины. Но несмотря на возраст его спина по‑прежнему была пряма, а годы не украли искусства владения мечом.

– Ваше Величество, я боюсь, что ваши евнухи плохо подходят для подобной задачи.

Дени села на свою скамью и вновь по плечи закуталась в шкуру.

– Безупречные – мои лучшие воины.

– Солдаты, а не воины, если позволит Ваше Величество. Они созданы для битвы, чтобы стоять плечом к плечу за щитами, ощетинившись копьями. Их учили подчиняться без страха и сомнения… но не выпытывать тайны и задавать вопросы.

– Может быть, рыцари послужили бы мне лучше? – Селми обучал для нее рыцарей, уча детей рабов обращению с копьем и длинным мечом, на вестеросский менар… но чем поможет копье против трусов, которые убивают из теней?

– Нет, и не они, – мотнул головой старик, – И смею заметить, что у Вашего Величества нет рыцарей. Пройдут годы, пока эти мальчики будут готовы.

– Кто тогда, раз не Безупречные? Дотракийцы? Они справятся еще хуже. – Ее кхалассар был мал и состоял из зеленых юнцов и стариков, к тому же дотракийцы привыкли воевать верхом. Всадники полезны в поле или в холмах, а не на узких улочках и в городских переулках. За разноцветными кирпичными стенами Миэрина ее власть была еще слабее. В огромных поместьях на склонах холмов все еще трудились тысячи рабов, выращивая оливки и зерно, овец и лошадей, и добывая медь и соль в шахтах. Какое‑то время городские хранилища еще способны были снабжать город пищей – зерном, маслом, оливками, сушеными фруктами и солониной, но запасы истощались. Поэтому Дени отправила свой кхаласар завоевать окрестности города под командой своих кровных всадников, пока Бурый Бен Пламм со своими Младшими Сыновьями защищает ее от атаки Юнкая с юга.

Для болтливого, золотозубого Даарио Нахариса, который хитро улыбался ей из‑под бороды и пурпурных бакенбард, она подготовила самое сложное задание, которое только могла доверить. За холмами на востоке был хребет округлых гор из песчаника, за которыми был Кхизайский проход, и Лхазар. Если Даарио сможет убедить лхазарийцев вновь открыть торговые пути, то, при необходимости зерно можно будет доставлять по реке или через холмы… правда Ягнятники терпеть не могут Миэрин.

– Когда Вороны‑Буревестники вернутся из Лхазара, то, возможно, я смогу использовать на улицах их, – сказала она сиру Барристану. – Но пока что у меня есть только Безупречные.

Дени было интересно, добрался ли Даарио до Лхазара. – «Даарио меня не подведет… а если подведет, я найду иной способ. Именно так поступают королевы. Они ищут способы, как не тащить плуг за реку». – Даже голод может быть предпочтительнее пересечения Скахазадхана. Всем это было известно.

– Прошу простить меня, сир, но я должна идти – просители уже собираются у ворот, и мне надо приготовить свои большие уши и вновь стать их королевой. Вызовите Резнака и Бритоголового. Я увижусь с ними, как только закончу одеваться.

– Как прикажет, Ваше Величество, – поклонился Селми.

Великая Пирамида Миэрина от обширного основания до самой вершины, где находились ее покои, окруженные садами и прудами, вздымалась в небо на восемьсот футов. Когда она вышла на террасу, над городом вставал холодный рассвет. Солнечный свет отражался от куполов Храма Милости и рождал глубокие тени позади остальных величественных ступенчатых пирамид. – «В каких‑то из этих пирамид Дети Гарпии сейчас замышляют новые убийства», – подумалось ей. – «А я не в силах им помешать». Визерион почувствовал ее беспокойство. Белый дракон лежал, обвившись вокруг ствола груши, положив голову на хвост. Когда мимо прошла Дени, он открыл глаза – два озера расплавленного золота. Его рога также были золотые, как и чешуя, спускавшаяся по спине от головы до хвоста.

– Ах, ты лентяй эдакий, – пожурила его Дени, почесав ему горлышко. Его чешуя была горячей, как доспех, забытый на солнце. – «Драконы созданы из огня». – Она читала об этом в одной из книг, которые Сир Джорах преподнес ей в качестве свадебного подарка. – Ты должен охотиться с братьями, – сказал она дракону, – или ты опять подрался с Дрогоном? – Ее драконы за последнее время совсем одичали. Рейегаль цапнул Ирри, а Визерион в последний раз, когда был вызван сенешаль, поджег Резнаку его токар. – «Я слишком много времени провожу без них», – подумала Дени, – «но где же мне найти для них это время?»

Визерион, взмахнув хвостом, ударил по стволу дерева так, что с ветки сорвалась груша, и, покатившись, остановилась у ноги Дени. Развернув крылья он, полувзлетев‑полуподрыгнув поднялся на парапет. – «Он растет», – поняла она, наблюдая, как он поднимается в небо, – «Они все подросли. Скоро они станут достаточно сильными, чтобы выдержать мой вес». – Тогда она сможет взлететь верхом на драконе, как Эйегон и с сестрами, все выше и выше, пока Миэрин не превратится в точку далеко позади. Такую маленькую, что она сможет накрыть ее пальцем…

Она наблюдала за Визерионом, который, кружась, летал над городом, пока тот не скрылся за грязными водами Скахазадхана. Только после этого она вернулась внутрь, где ее ждали Ирри с Чхику, чтобы расчесать пряди волос и нарядить в гхискарский токар, как подобает королеве Миэрина.

Платье было громоздким и неудобным. Это была длинная бесформенная простыня, которую оборачивали вокруг бедер, подмышками и через плечо, оставляя на всеобщее обозрение тщательно расправленную бахрому. Обернутая слишком свободно, она грозила свалиться. Слишком туго – давила и заставляла семенить. И даже правильно надетый токар требовал от владельца постоянной опеки и поддержки левой рукой. Перемещение в токаре требовали неспешного, ровного шага и отменного равновесия, чтобы не наступить на длинную тяжелую бахрому. Это была одежда не для тех, кто должен работать в поте лица. Токар был одеждой исключительно хозяев, символом их богатства и власти.

Захватив Миэрин, Дени хотела запретить токары, но совет ее переубедил.

– Мать Драконов должна носить токар, иначе ее возненавидят вовеки, – предупредила ее Зеленая Милость, Галазза Галар, – Среди нас, Ваше Великолепие, и в вестеросской шерсти и в мирийских кружевах навсегда останется чужой, иностранкой и захватчиком. Королева Миэрина должна быть следовать традициям Древнего Гхиса.

Бурый Бен Пламм, капитан Младших Сыновей, объяснил доходчивее:

– Тому, кто хочет править зайцами, следует отрастить длинные уши.

«Длинные уши», выбранные для сегодняшнего приема, были сделаны из прозрачного белого полотна с золотой бахромой. С помощью Джику с третьего раза она правильно намотала на себя токар. В это время Ирри занималась ее короной в виде трехголового дракона. Кольца его тала были из золота, крылья из серебра, а головы – из кости, оникса и нефрита. Еще до конца дня от ее веса шея и плечи устанут и будут ныть. Но, как сказал один из ее предков: «короне и не следует быть легкой». – «Наверное, то был Эйегон. Только который?»

Семью Королевствами правили пять Эйегонов, и мог бы быть шестой, если бы псы Узурпатора не убили сына ее брата когда он был еще грудным младенцем. – «Если бы он выжил, я бы сейчас вышла за него замуж», – размышляла Дени. – «Эйегон был бы сейчас скорее моего возраста, чем Визерис». – Когда были убиты Эйегон с сестрой, Дени едва только была зачата. Их отец был убит еще раньше, зарублен Узурпатором на Трезубце. А ее другой брат Визерис умер в Вейес Дотраке, вопя от боли, с короной расплавленного золота на голове. – «Они и меня убьют, если я им это позволю. Ножи, убившие Храброго Щита, были направлены против меня».

Она не забыла детей рабов, развешенных вдоль дороги от Юнкая. Никогда не забудет. Их было сто шестьдесят три – по одному ребенку на каждую милю, указывающих рукой ей дорогу. Когда Миэрин пал, она приказала развесить по столбам столько же рабовладельцев. Их медленную кончину сопровождали рои мух и вонь, надолго заполнившая воздух далеко за пределами площади. Хотя иногда она боялась, что дальше этого она не продвинулась. Миэринийцы были коварны и упрямы, сопротивляясь ей при каждой возможности. Они освободили рабов… но тут же наняли их обратно в качестве слуг, за такую ничтожную плату, что многие едва могли себя прокормить. Слишком старые и слишком юные, чтобы работать, освобожденные рабы были выброшены на улицы, вместе со слабыми и больными. И все равно Великие Хозяева приходили на вершину пирамиды, чтобы жаловаться на то, что королева драконов наполнила их великий город толпами немытых нищих, ворами и шлюхами.

«Чтобы править Миэрином, я должна завоевать любовь миэринийцев, как бы я их не призирала».

– Я готова! – сказала она Ирри.

Резнак и Скахаз ожидали ее на широкой мраморной лестнице.

– Великолепная, – объявил Резнак мо Резнак. – Вы так ослепительны сегодня, что мне больно смотреть. – На сенешале был токар из марунского шелка с золотой бахромой. Маленький, потный человечек пах так, словно буквально искупался в духах и разговаривал на исковерканной форме Высокого Валирийского, приправленной мощным гхисарским акцентом.

– Вы очень любезны, – ответила Дени более чисто.

– Моя королева, – прорычал бритоголовый Скахаз мо Кандак. У гхисарцев волосы были густыми и жесткими, и мужчины долгое здесь был обычай делать из них прически в виде рогов, шипов или крыльев. Побрив голову, Скахаз отринул древний Миэрин, приняв новые обычаи. Его родичи Кандаки по его примеру сделали то же самое. Остальные, из страха ли, веяний моды или амбиций – Дени не могла сказать точно – последовали их примеру. Теперь их звали Бритоголовые. Скахаз был главным Бритоголовым… и злейшим предателем для Детей Гарпии и их последователей. – Я слышал про евнуха.

– Его звали Храбрый Щит.

– Многие умрут, если не наказать убийц, – Даже бритое наголо лицо Скахаза было омерзительным – низкий лоб, маленькие глазки с большими мешками под ними, огромный нос, испещренный угрями, сальная кожа, которая казалась скорее желтого оттенка, чем янтарного – который был обычным в этих краях. Это была грубое, зверское и злое лицо. Она могла только надеяться, что, в добавок, его обладатель был еще и честным.

– Как же я могу наказать убийц, если не знаю кто они? – удивилась Дени. – Скажи мне, отважный Скахаз.

– У вас нет недостатка во врагах, Ваше Величество. Вы можете увидеть их пирамиды с вашей террасы. Зак, Хазкар, Газин, Меррек, Лорак – все древние рабовладельческие фамилии. И Палл. Палл вас ненавидит больше, чем остальные. Теперь это женский род. Женщины не забывают… и не прощают.

«Да», – подумала Дени. – «Когда я вернусь в Вестерос, псы узурпатора это узнают». – Это правда, что между ней и родом Паллов пролилась кровь. Ознак зо Палл был героем Миэрина, пока Бельвас Силач его не убил. Его отец командовал городской стражей и умер у городских ворот, когда Джозо, прозванный Хреном Джозо, разнес их в щепки. Его дядя был одним из ста шестидесяти трех на площади.

– Сколько золота нам следует предложить за информацию о Детях Гарпии? – спросила Дени у Резнака.

– Награду в сто монет, если так будет угодно Вашему Великолепию.

– Тысяча нам нравится больше. Столько и предложите.

– Вы не спросили моего совета, – сказал Скахаз Бритоголовый. – Но я все равно скажу. За кровь следует платить кровью. Возьмите по мужчине из каждой семьи, что я назвал, и казните. В следующий раз возьмите двоих… Третьего раза не будет.

Резнак задрожал от ужаса:

– О‑о‑о! Не‑е‑ет, добрейшая королева! Подобная жестокость вызовет гнев богов на наши головы! Я клянусь, мы найдем убийц, и вы увидите, что они всего лишь подлые плебеи.

Сенешаль был такой же лысый, как Скахаз, но в его случае дело было не в бритье. Тут в дело вмешались боги. – Едва только единственный волос смеет появиться, мой парикмахер тут же с бритвой наготове, – сказал он, когда она его возвысила. Но иногда Дени казалось, не лучше ли бритву использовать на шее Резнака. Он был полезен, но мало ей нравился и еще меньше вызывал доверия. Она не забыла Мейегу Мири Маз Дуур, которая отплатила ей за доброту убийством ее солнца и звезд и не рожденного дитя.

Бессмертные предупредили ее, что ей трижды суждено пережить предательство. Майега была первым, сир Джорах вторым. – «Станет ли Резнак третьим или это будет Бритоголовый или Даарио? Или же это будет некто, кого я до сих пор не подозревала – сир Барристан, Серый Червь или Миссандея?»

– Скахаз, – обратилась она к Бритоголовому. – Спасибо вам за совет. Резнак, посмотрим, на что способна тысяча золотых. – Придерживая токар, Дейенерис спустилась мимо них по широкой мраморной лестнице. Они шла медленно, делая один шаг за раз, не то обязательно споткнулась бы о бахрому и влетела бы в зал кувырком.

Мисандея объявила об ее приходе. Миниатюрный писарь имел сильный приятный голос:

– Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, Королевой Миэрина, Королевой Андалов, Ройнаров и Первых людей, Кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, – выкрикивала она, пока Дени медленно спускалась вниз.

Зал был полон. Безупречные стояли спиной к колоннам со щитами и копьями, их остроконечные шлемы торчали кверху как ряды кинжалов. Миэриницы собрались с восточной стороны подле окон – толпой бритых голов, изогнутых рогов, пятерней и спиралей. Освобожденные стояли отдельно от бывших хозяев. – «Пока они не станут рядом, в Миэрине мира не будет», – подумала Дени.

– Поднимитесь, – приказала она, садясь на скамью. Зал поднялся. – «По крайней мере, хотя бы это они делают вместе».

Резнак мо Резнак развернул список. Обычай требовал, чтобы королева начинала с астапорского посла, бывшего раба, ныне называвшего себя лордом Гаэлом, хотя, похоже, никто не знал, где его земли.

У лорда Гаэла был полный рот бурых от гнили зубов, и желтое острое лицо, как у хорька. И еще у него был подарок.

– Клеон Великий посылает эти туфли, как дар его любви к Дейенерис Бурерожденной, Матери Драконов, – объявил он.

Ирри поднесла ей туфли и надела их на ноги Дени. Они были сделаны из золоченой кожи и расшиты зеленоватым речным жемчугом. – «Неужели король‑мясник действительно думает, что пара симпатичных туфель поможет ему завоевать мою руку?»

– Король Клеон очень щедр, – сказала она, – поблагодарите его за прекрасный подарок.

«Несмотря на красоту, эти туфли явно сделаны для ребенка». – Хотя у Дени и были маленькие ступни, но туфли все равно были малы.

– Великий Клеон будет рад узнать, что сумел вам угодить, – сказал Гаэл. – Его Величество также приказал мне передать, что он готов защищать Матерь Драконов от всех ее врагов.

«Если он опять предложит мне выйти за Клеона, я запущу в него туфлей», – подумала Дени, но на этот раз посол ни словом не обмолвился о женитьбе.

Вместо этого он произнес:

– Пришло время для Астапора и Миэрина объединить свои силы против Мудрых Хозяев Юнкая, кровных врагов всех свободных людей. Великий Клеон приказал мне передать вам, что он и его новые Безупречные скоро смогут выступить.

«Эти его новые Безупречные просто глупая шутка», – но Дени промолчала.

– Передайте королю Клеону, что с его стороны было бы мудрым шагом заботиться о собственных садах, и позволить юнкайцам заботиться о своих, – ей не то чтобы очень нравился этот город. Она все больше сожалела о том, что, победив его армию, она покинула Юнкай, не захватив город. Мудрые Хозяева сохранили рабов едва она двинулась дальше, и теперь были заняты набором рекрутов, вербовали наемников и искали против нее союзников. Хотя, самопровозглашенный Великим, Клеон, был не лучше. Король‑мясник также восстановил в Астапоре рабовладение, лишь поменяв местами бывших рабов и их хозяев. – «Он по‑прежнему остался мясником и его руки по локоть в крови».

– Я всего лишь юная девушка, и мало осведомлена о военном искусстве, – предупредила она посла, – но до меня дошли слухи, что в Астапоре голодают. Пусть король Клеон сперва накормит своих людей, прежде, чем вести их в бой. – Она взмахнула Гаэлу рукой, показывая, что аудиенция закончена.

– Великолепная, – обратился к ней Резнак мо Резнак, – не желаете ли выслушать благородного Хиздара зо Лорака?

«Опять?» – Дени кивнула, и Хиздар вышел вперед. Он был высок, весьма строен, с безупречно чистой кожей янтарного оттенка. Он поклонился на том самом месте, где недавно лежало мертвое тело Храброго Щита. – «Он нужен мне», напомнила себе Дени. Хиздар был богатым и влиятельным купцом, у которого было много друзей в Миэрине, и еще больше за морем. Он бывал в Волантисе, Лиссе и Кварте. Имел родственников в Толосе и Элирии, и даже, как говорили, имел некоторое влияние в Новом Гхизе, с которым юнкайцы сейчас пытались вступить в союз против Дени и ее правления.

А еще он богат. Знаменито и сказочно богат…

– «И станет еще богаче, если я удовлетворю его просьбу», – подумала она. Когда Дени закрыла бойцовые ямы в городе, их ценность упала до нуля. Хиздар зо Лорак, не теряя времени даром, прибрал их к рукам, и теперь обладал почти всеми ямами Миэрина.

Волосы этого аристократа были уложены в виде крыльев, расходящихся в стороны от висков, и казалось, будто его голова готова улететь от тела. Его длинное лицо казалось еще длиннее из‑за тонкой бороды, выкрашенной в черно‑красный цвет, и в которую были заплетены золотые кольца. Его пурпурный токар был украшен бахромой из аметистов и жемчуга.

– Ваше Великолепие знает причину, благодаря которой, я здесь оказался.

– Полагаю да, – сказала Дени, – У вас нет иных забот, кроме, как меня мучить. Сколько раз я вам уже отказывала?

– Пять раз, Ваше Великолепие.

– Значит, теперь уже шесть. Я не открою вновь бойцовые ямы.

– Если бы Ваше Величество выслушала мои аргументы…

– Я уже их слышала. Целых пять раз. Может, вы придумали что‑то новое?

– Нет, они старые, – согласился Хиздар. – Но слова другие. Красивые, и обходительные, более подходящие, чтобы заставить королеву изменить решение.

– Меня интересует причина вашей просьбы, а не ваше красноречие. Я слышала ваши доводы столько раз, что могу и сама просить за вас. Нужно? – Она подалась вперед. – Бойцовые ямы Миэрина были его частью от самого основания. Бои крайне религиозны по своей природе и являются кровавым жертвоприношением богам Гхиза. Боевые искусства Гхиса это не резня, а демонстрация смелости и ловкости, и силы угодной богам. Победители всегда сыты, избалованы и осыпаны почестями, а проигравшие с честью – похоронены, как подобает бесстрашным воинам. Открывая ямы, я покажу горожанам свое уважение к их традициям и обычаям. Бойцовые ямы широко известны по всему миру. Они привлекают торговлю со всего света и пополняют казну. Все мужчины обожают кровопролитие, и ямы помогают удовлетворить это чувство. Это сделает мой город спокойнее. Для преступников приговоренных к смерти на песке, ямы олицетворяют судебный поединок – последний шанс доказать невиновность. – Дени откинула волосы. – Все. Ну, как у меня получилось?

– Ваше Великолепие изложила суть дела намного лучше, чем я надеялся сделать это сам. Я вижу, что вы так же красноречивы, как и прекрасны. И я полностью с вами согласен.

Она была вынуждена засмеяться.

– Очень хорошо… вы, но не я.

– Ваше Великолепие, – прошептал Резнак мо Резнак ей в ухо, – если мне дозволено вам напомнить, традиционно городу в качестве налога отходит десятая часть чистой выручки от всех бойцовых ям. Эти деньги могли бы быть направлены на благородные дела.

– Могли бы, – согласилась королева, – но если бы мы открыли ямы вновь, то мы должны были бы взимать десятую часть со всего дохода до вычета расходов. Я всего лишь юная девушка, и знаю мало, но я долго общалась с Илирио Мапатисом и Кхаро Ксхоаном Даксосом, чтобы это знать. Но это не важно. Хиздар, если бы вы водили армии так же хорошо, как спорили, то вы бы завоевали мир… но мой ответ еще раз «нет». В шестой раз.

Он снова поклонился, так же низко, как и прежде. Его жемчужины и аметисты мягко коснулись пола. Очень гибкий и изворотливый человек этот Хиздар зо Лорак.

– Как повелевает королева.

«Он мог бы быть красивым, если бы не эта глупая прическа», – подумала Дени. Резнак с Зеленой Милостью упрашивали ее выйти замуж за миэринийца благородного происхождения, чтобы подтвердить свои права на трон. Если бы до этого дошло, Хиздар был бы кандидатом, стоящим пристального внимания. – «И скорее уж он, чем Скахаз». – Бритоголовый ради нее предложил отказаться от жены, но одна мысль о нем в качестве мужа, заставляло ее содрогнуться. Хиздар хотя бы умеет улыбаться, хотя, когда Дени постаралась представить себя с ним в постели, то едва удержалась от смеха.

– Великолепная, – продолжил Резнак, сверяясь со своим списком, – К вам желает обратиться благородный Граздан зо Галар. Согласны ли вы, выслушать его просьбу?

– С большим удовольствием, – сказала Дени, разглядывая переливы золота и жемчуга на туфлях‑подарке Клеона, стараясь не замечать их тесноты. Граздан, как ее предупредили заранее, был кузеном Зеленой Милости, чью поддержку и совет Дени очень ценила. Жрица была голосом примирения, согласия и послушания к законной власти. – «Я выслушаю ее кузена со всем вниманием, чего бы он не попросил».

Оказалось, что его просьба сводится к золоту. Дени отказалась компенсировать Великим господам стоимость освобожденных рабов, но миэринийцы любым способом пытались выжать из нее деньги. Благородный Граздан был одним из них. С его слов, у него была рабыня, которая ткала замечательные ткани. Продукт ее ткацкого стана высоко ценился, и не только в Миэрине, но и в Новом Гхизе, Астапоре и Кварте. Когда женщина состарилась, Граздан купил полдюжины молоденьких девушек и приказал рабыне учить их ремеслу. Рабыня теперь уже умерла, а молодые, после освобождения, открыли мастерскую неподалеку от портовой стены, и теперь торгуют собственной тканью. Газар зо Галар просил права на часть от их доходов:

– Они обязаны своим ремеслом мне, – утверждал он. – Это я купил их на рынке рабов и посадил за ткацкий стан.

Дени выслушала его молча. Когда он закончил, она спросила:

– Как звали старую ткачиху?

– Рабыню? – Граздан поерзал, нахмурившись. – Ее звали… Эльза, вроде бы. А может Элла. Она умерла шесть лет назад. У меня было столько рабов, Ваше Величество…

– Хорошо, предположим, ее звали Эльза. – Дени подняла руку. – Вот наше решение. Девушки ничего вам не должны. Это Эльза научила их ткать, а не вы. А вот вы должны девушкам новый ткацкий стан, лучший из тех, что можно купить. Это за то, что вы забыли имя старухи. Можете идти.

Резнак вызвал бы очередной токар, но королева настояла, чтобы вместо этого он вызвал кого‑то из освобожденных. Таким образом, она будет чередовать бывших рабов и хозяев. Все больше и больше жалоб требовали денежной компенсации. После падения Миэрин был жестоко разграблен. Пирамиды богачей избежали худшего, однако, кварталы победнее стали ареной грабежа и убийств восставших рабов и орд голодных, пришедших вслед за ней из Юнкая и Астапора, ворвавшихся в сломанные ворота. Ее Безупречные восстановили порядок, но резня оставила целую чуму проблем и никто не знал каким законам следовать. Поэтому все шли к королеве.

Следующей по очереди была богатая женщина, у которой при защите города погибли сыновья и муж. Во время кровопролития она же в ужасе бежала к своему брату, а когда вернулась обнаружила, что ее дом был превращен в бордель. Шлюхи нарядились в ее одежды и щеголяли в драгоценностях. Она требовала, возвращения дома и ценностей:

– Одежду пусть оставят себе, – разрешила она. Дени пообещала ей вернуть драгоценности, но постановила, что дом был потерян, как только она оставила его.

Потом подошел бывший раб, обвинявший некоего аристократа из рода Жаков. Он недавно женился на освобожденной, которая до захвата города была рабыней для постельных утех этого господина. Он лишил ее девственности, пользовался ею для своего удовольствия, и, вдобавок, наградил ее ребенком. Ее новый муж требовал оскопить бывшего хозяина за изнасилование, и кошель золота на содержание бастарда. Дени пообещала ему золото, но отказала в остальном:

– Когда он возлежал с ней, ваша жена была его собственностью, с которой он был в праве делать все, что хотел. По закону, это не является изнасилованием. – Она видела, что ее решение не понравилось просителю, но если бы она кастрировала каждого, у кто когда‑то спал с рабыней, то скоро ей придется править городом евнухов.

Следом вышел мальчик в истрепанном сером токаре, худой и испуганный, даже младше Дени. Он прерывистым голосом поведал о том, как двое домашних рабов его отца восстали в ту ночь, когда были сломаны городские ворота. Один из них убил отца, другой – его старшего брата. Потом оба изнасиловали его мать и тоже убили. Сам мальчишка сумел сбежать, отделавшись только шрамом на лице, но один из убийц его семьи остался жить в его доме, а другой стал солдатом Матери. Он просил, чтобы обоих повесили.

«Я королева города, построенного на прахе и смерти», – отказывая ему, подумала Дени. Перед этим она объявила всеобщее помилование для тех, кто совершил преступления во время резни. И восставших против бывших хозяев рабов, она тоже наказывать не станет.

Когда она объяснила это мальчику, тот рванулся вперед к ней, но запутался в токаре и растянулся на пурпурном мраморном полу. Бельвас Силач тут же оказался на нем. Огромный темнокожий евнух поднял его одной рукой и начал трясти, словно мастифф крысу.

– Довольно, Бельвас, – сказала Дени. – Отпусти его.

Потом она обратилась к мальчику:

– Береги этот токар, потому что он спас тебе жизнь. Если бы ты в гневе коснулся нас, ты бы остался без руки. Ты еще мальчик, и мы забудем о том, что здесь случилось. И тебе следует поступить так же. – Но когда он ушел, оглянувшись через плечо, Дени, встретившись с ним взглядом, поняла: – «У Гарпии появился новый сын».

Так продолжалось весь день, то заставляя ее скучать, то пугая до смерти. К полудню Дейнерис уже чувствовала всю тяжесть короны и жесткость скамьи под собой. Но из‑за того, что ее аудиенции ожидало еще много народа, она не прервалась даже для трапезы. Вместо этого она отправила Джику на кухню за блюдом с лепешками, оливками, фигами и сыром. Она слушала, отправляя в рот кусочки пищи, и запивала их из кубка разбавленным вином. Фиги были отличные, а оливки и того лучше, а вот вино оставляло во рту неприятный металлический привкус. Из мелкого белесого местного винограда получалось удивительно плохое вино. – «Нам не следует торговать этой гадостью», – решила Дени, допивая. К тому же, Великие Хозяева уничтожили лучшую лозу вместе с оливковыми рощами.

После полудня к ней явился скульптор с предложением заменить голову огромной бронзовой гарпии на Площади Очищения образом Дени. Она постаралась отказать ему со всей возможной вежливостью, стараясь не содрогаться от отвращения. В водах Скахазадхана была поймана щука неслыханного размера, и рыбак решил отнести эту рыбу королеве. Она восхитилась подарком, наградив рыбака увесистым кошелем серебра, а щука отправилась вниз на кухню. Медник преподнес ей ослепительную кольчугу для войны. Она приняла ее с благодарностью. Она была сделана превосходно, к тому же полированная медь должна красиво блестеть на солнце, хотя в настоящем бою она бы предпочла обычную сталь. Это знают даже молоденькие девушки, мало понимающие в войнах.

К этому времени туфли, присланные Королем‑Мясником, стали совсем невозможны. Она скинула их, и села, подогнув одну ногу под себя, и раскачивая второй. Это поза была не совсем пристойной величественной королевской особе, но она устала быть величественной. От короны болела голова, а ягодицы занемели.

– Сир Барристан, – позвала она, – Я поняла, какое качество больше всего необходимо королю.

– Смелость, Ваше Величество?

– Нет, – улыбнулась она, – Ягодицы из железа. Я все время вынуждена сидеть.

– Ваше Величество слишком много делают сами. Вы должны позволить своим советникам принимать на себя часть ваших забот.

– У меня слишком много советников. А мне нужны подушки. – Она повернулась к Резнаку. – Сколько осталось просителей?

– Трое и двадцать, если угодно Вашему Великолепию, и столько же жалоб, – сенешаль просмотрел бумаги. – Один теленок и три козы. Остальные, без сомнения, окажутся овцы или ягнята.

– Три и двадцать, – Вздохнула Дени. – Аппетиты моих драконов, с тех пор как мы стали выплачивать компенсацию пастухам, все увеличиваются. Их требования доказуемы?

– Некоторые приносят обгоревшие кости.

– Все умеют разводить костер. Люди тоже жарят ягнятину. Обгоревшие кости ничего не доказывают. К тому же, Бурый Бен Пламм утверждает, что в холмах загородом водятся красные волки, шакалы и дикие собаки. Должны ли мы выплачивать компенсацию за каждую задранную ими овцу от Юнкая до Скахазадхана?

– Нет, Великолепная, – Резнак поклонился. – Отправить обманщиков прочь или прикажете их высечь?

Дейнерис поерзала. Скамья из черного дерева стала еще тверже.

– Никто не должен бояться приходить ко мне. Заплатите им. – Она не сомневалась, какие‑то из жалоб были выдуманные, но она не сомневалась, что по большей части они были истинными. Ее драконы уже выросли, чтобы гоняться за крысами, собаками и кошками, как раньше. – «Чем больше они едят, тем больше становятся», – предупредил ее сир Барристан, – «А чем больше становятся, тем больше едят». – Дрогон улетал особенно далеко и мог легко проглатывать по овце в день.

– Выплатите им стоимость их скота, – приказала она Резнаку. – Но в следующий раз заставьте каждого жалобщика сперва явиться в Храм Милости и поклясться священной клятвой богам Гхиза.

– Будет исполнено, – Резнак повернулся к просителям. – Ее Величество Королева приказала возместить вам ущерб за утраченный скот. – Объявил он им на гхизарском наречье. – Явитесь завтра к моим помощникам, и вам заплатят монетой или товаром, по вашему выбору.

Люди молча выслушали. – «Они могли бы выглядеть и повеселее», – раздраженно подумала Дени. – «Они получили то, ради чего пришли. Как еще угодить этим людям?»

Когда все направились к выходу, один из просителей остался – приземистый мужчина с обветренным лицом в бедной одежде. На голове у него была копна красно‑черных волос, остриженная на уровне ушей. В руке он держал темный холщовый мешок. Он стоял повесив голову, уставившись в мраморный пол, словно не имел представления, куда ему идти. – «А этому что от меня надо?» – Удивилась Дени, нахмурившись.

– Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, Королевой Миэрина, Королевой Андалов, Ройнаров и Первых людей, Кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, – выкрикнула Миссандея высоким приятным голосом.

Когда Дени поднялась, ее токар начал сползать. Она подхватила его, и подтянула на место.

– Эй, ты, с мешком, – позвала она. – Ты хочешь говорить с нами? Можешь приблизиться.

Когда он поднял к ней свое лицо, его глаза были красны словно свежие раны. Дени заметила, что сир Барристан белой тенью скользнул ближе к ней. Человек приблизился неуверенной походкой, шаг за шагом, сжимая в руках мешок. – «Пьян или болен», – решила Дени. Под его сломанными ногтями была земля.

– Что это? – спросила она. – У тебя какая‑то жалоба или просьба к нам? Чего ты хочешь от нас?

Он нервно облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы:

– Я… я принес…

– Кости? – нетерпеливо продолжила она. – Обгорелые кости?

Он поднял мешок и высыпал его содержимое на мрамор.

Это и в самом деле были кости – сломанные и почерневшие. Длинные из них были расколоты, с выеденным мозгом.

– Это сделал черный… – произнес человек, на грубом гхизарском. – Он спустился с неба крылатой тенью и… и… и…

«Нет», – подумала она, – «Нет, нет, о, нет!»

– Ты что оглох, дурак? – Резнак мо Резнак заорал на него. – Ты что не слышал моего объявления? Приходи завтра к моим помощникам, и тебе заплатят за твою овцу.

– Резнак, – тихо сказал сир Барристан. – Придержи язык и открой глаза. Это не овечьи кости.

«Нет», – подумала Дени. – «Это кости ребенка».

Тирион

Он пил всю дорогу через Узкое море.

Корабль был маленьким, его каюта совсем крохотной, а капитан не позволял ему появляться на палубе. Из‑за вздымающейся под ногами палубы постоянно крутило желудок, а поганая пища, которой его потчевали, на вкус была хуже рвоты. К тому же, зачем есть солонину, высохший сыр и хлеб с червями, если есть вино? Оно было красным, сухим и очень крепким. Вином тоже порой тошнило, но его оставалось много.

– Мир до краев наполнен вином, – говорил он в темноту своей каюты. Отец всегда не любил пьяных, так что с того? Отец мертв. Ему следует выяснить, что он действительно его прикончил. – «Ваша стрела в живот, милорд! Только для вас. Если б я только получше управлялся с арбалетом, то сумел бы прибить к нему член, которым ты меня зачал, проклятый ублюдок».

В трюме было неясно – день или ночь снаружи. Тирион отмечал дни по появлению в каюте мальчишки, приносившего пищу, к которой он не притрагивался. С собой мальчик приносил ведро со щеткой, чтобы за ним прибрать.

– Это дорнийское? – как‑то спросил его Тирион, вынимая пробку из меха. – Оно напоминает мне об одной змее, которую я знавал когда‑то. Забавный был парень, пока его не придавило горой.

Мальчик не отвечал. Он был довольно уродливым, хотя и куда привлекательнее, чем известный вам карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до уха.

– Я тебя чем‑то обидел? – Вновь обратился Тирион к угрюмому молчуну, пока тот скреб палубу. – Или тебе приказали со мной не разговаривать? Или какой‑нибудь карлик отпялил твою маму?

Это тоже осталось без ответа. – «Все бессмысленно», – он это знал, но ему нужен был собеседник, иначе бы он сошел с ума, поэтому он упрямо продолжил попытки: – Что проплываем? Ответь. – Джейме как‑то упоминал о Вольных городах, но он никогда не мог отличить один от другого. – Браавос? Тирош? Мир? – Тирион скорее отправился бы в Дорн. – «Мирцелла постарше Томмена, и по дорниским законам Железный Трон должен принадлежать ей. Я помогу ей поддержать ее права, как и предлагал принц Оберин».

Но Оберин был мертв, его голову размозжил на куски железный кулак сира Грегора Клигана. А станет ли Доран Мартелл даже думать о подобной авантюре без Красного Змея за спиной? – «Вместо этого он может заковать меня в железо и отправить обратно ненаглядной сестренке». – На Стене было бы безопаснее. Старый Медведь Мормонт говорил, что Ночному Дозору нужны люди вроде Тириона. – «Может Мормонт и умер, но Слинт мог стать следующим Лордом Командующим». – Однако, сын мясника не забыл, кто отправил его на Стену. – «Неужели я хочу всю оставшуюся жизнь есть солонину с овсянкой рядом с ворами и убийцами?» – Нет, потому что остаток жизни не будет слишком длинным. Янос Слинт об этом позаботится.

Мальчик сунул щетку в воду и мужественно продолжил скрести.

– Ты был когда‑нибудь в борделях Лисса? – Продолжил свою игру карлик. – Или где‑нибудь, куда ходят шлюхи? – Тирион едва ли мог припомнить это слово на валирийском, да и все равно было поздно об этом думать. Мальчик бросил щетку в ведро и отправился прочь.

«Мой мозг одурманен вином», – он учился читать на высоком валирийском, еще сидя на колене своего мейстера, хотя то, на чем общаются в девяти вольных городах… что ж, девять диалектов не слишком много, чтобы разделить один язык на девять разных языков. Тирион знал несколько слов на браавосском и немного болтал на мирийском. На тирошском, благодаря одному наемнику, которого знал еще на Утесе, он легко мог материться, обозвать любого мошенником, и заказать кружку эля. – «В Дорне хотя бы болтают на общем языке». – Как и вся дорнийская пища и дорнийские обычаи, дорнийское наречие было изрядно приправлено ройниским перцем, но с этим можно справиться. – «Да, Дорн – по мне». – Он добрался до койки, вцепившись эту мысль, словно ребенок в куклу.

Сон никогда не давался Тириону Ланнистеру легко. А на борту этого треклятого корабля и подавно, хотя время от времени он ухитрялся напиваться до такого состояния, что ему удавалось немного вздремнуть. Во всяком случае, без сновидений. На его короткий их было предостаточно. – «И тому подобных глупостей тоже: любви, правосудия, дружбы и славы. Как и мечты стать высоким». – Все это было ему недоступно, теперь Тирион это понял. Одного он только не понял, куда деваются шлюхи?

– Куда отправляются шлюхи. – Такими были последние слова отца. – «Его последние слова, и какие слова». – Арбалет тренькнул, лорд Тайвин осел назад, и Тирион Ланнистер оказался в темноте, ковыляющим бок о бок с Варисом. Должно быть, он каким‑то чудом сумел спуститься по шахте на двести тридцать ступенек туда, где сияли оранжевые угли в глотке железного дракона. Но он не помнил, как там очутился. Только звук арбалета, и вонь отцовского кишечника. – «Даже умирая, он ухитрился меня обгадить».

Варис проводил его сквозь туннели, но они не обмолвились ни словом, пока не добрались до Черноводной, на которой Тирион одержал великую победу и оставил половину носа. Здесь карлик повернулся к евнуху и тоном, которым человек обычно сообщает о том, что он уколол палец, сказал:

– Я убил отца.

Хозяин шептунов был одет в жеванное коричневое рубище бедных братьев с капюшоном, который скрывал гладкие толстые щеки и круглую лысую голову.

– Лучше б вы не взбирались на ту лестницу, – укоризненно сказал он.

– Куда отправляются шлюхи. – Тирион предупреждал отца не произносить при нем этого слова. – «Если б я не выстрелил, он бы увидел, что все мои угрозы беспочвенны. Он бы вырвал его у меня из рук, как вырвал из моих рук Тишу. Он уже поднимался, когда я его убил».

– Я убил и Шаю. – Признался он Варису.

– Вы знали, кем она была.

– Знал. Но никогда не думал, кем окажется он.

Варис хихикнул:

– А теперь знаете.

«Нужно было прикончить и евнуха тоже». – Кровью на руках больше, кровью меньше, какая разница? Он не мог точно сказать, что удержало его руку с кинжалом. Только не признательность. Варис спас его от палача, но только потому, что на него нажал Джейме. – «Джейме… нет, лучше о нем не думать».

Вместо этого он нашарил целый мех с вином, и присосался к нему как к материнской груди. Кислое вино сбежало по подбородку и пропитало и без того испачканную тунику, туже самую, в которой он сидел в камере. Он выдул все до последней капли. Палуба под ногами качалась. Когда он попытался встать, она убежала из‑под ног куда‑то в сторону, и он больно треснулся о переборку. – «Это шторм», – дошло до него. – «Или же я напился хуже, чем обычно». – Его стошнило вином, и некоторое он валялся в луже, размышляя, не утонет ли корабль.

«Это твоя месть мне, отец? Всевышний Отец назначил тебя своей Десницей?»

«Такова плата отцеубийце» – провыл ветер снаружи.

Было бы не совсем честно ради него одного топить ни в чем не повинного мальчишку, прибиравшего в каюте, капитана со всей остальной командой, но когда боги поступали честно? И обступившая со всех сторон темнота проглотила его в свое чрево.

Когда он вынырнул вновь, голова готова была расколоться на куски, а корабль совершал какие‑то резкие круговые маневры, хотя капитан настаивал, что они прибудут в порт. Тирион говорил ему вести себя тихо, и начал дико брыкаться, когда здоровый лысый матрос потащил его за руку в трюм, где его встречали множество пустых винных бочек. Это были низкие маленькие бочки, тесные даже для карлика. Все, на что был способен Тирион, это обмочиться. Его запихнули в бочку головой вниз так, что колени оказались возле ушей. Обрубок носа сильно чесался, но руки оказались прижаты так сильно, что он не мог даже пошевелиться, чтобы его почесать. – «Все‑таки для человека моего положения паланкин подошел бы больше», – пронеслось в его голове, когда сверху закрыли и забили крышку. Он слышал чьи‑то крики, пока его куда‑то катили. С каждым ударом он ударялся головой о дно бочки. Мир вокруг беспрестанно вращался, потом внезапно остановился от удара, от которого ему захотелось закричать. Сверху упала следующая бочка, и он прикусил язык.

Это было самое долгое путешествие в жизни, которое он мог припомнить, хотя в действительности оно не могло продлиться больше получаса. Его поднимали и опускали, катили и укладывали в кучу, переворачивали, ставили ровно и вновь куда‑то катили. Сквозь деревянные планки он слышал крики людей, и один раз расслышал неподалеку лошадиное ржание. Онемевшие ноги начало покалывать, и вскоре они болели так сильно, что он начисто забыл про головную боль.

Все закончилось так же как началось, длинным качением, от которого у него закружилась голова и осталось еще больше ушибов. Снаружи раздавались чьи‑то голоса, говорившие на незнакомом языке. Кто‑то принялся долбить бочку сверху, и крышка внезапно треснула. Внутрь хлынул свет и свежий воздух. Тирион жадно вдохнул воздух, и попытался встать, но только повалил бочку набок, вывалившись на плотно утрамбованный земляной пол.

Над ним возвышался чрезвычайно толстый мужчина с желтой бородой, разделенной на два зубца. В руке он сжимал деревянный молоток и железную стамеску. Его рубаха легко могла послужить шатром на турнире, а его достаточно свободно застегнутый ремень, демонстрировал свету огромное белое брюхо и пару больших грудей, висевших, словно пара мешков с салом, покрытых жестким желтым волосом. Он напомнил Тириону мертвую морскую корову, которую однажды выбросило на берег в скалах у подножия Бобрового Утеса.

Толстяк глянул вниз и ухмыльнулся.

– Пьяный карлик, – сказал он на общем языке Вестероса.

– Дохлая морская корова, – Рот Тириона был полон крови. Он выплюнул ее под ноги толстяку. Они находились в длинном сумрачном подвале с нишами для хранения бочек. Его стены были покрыты плесенью. Их окружали бочки с вином и элем, которых было более, чем достаточно, чтобы утолить жажду одного страждущего карлика ночью. – «И даже на всю оставшуюся жизнь».

– А ты дерзкий. Мне нравится это в карликах. – Когда толстяк рассмеялся, его плоть затряслась так энергично, что Тирион испугался, как бы он не упал и не раздавил его. – Ты голоден, мой маленький друг? Устал?

– Страдаю от жажды. – Тирион поднялся на колени. – И измарался.

Толстяк фыркнул.

– Ванна прежде всего, да. Потом еда и мягкая кровать, так? Мои слуги позаботятся об этом. – Он отложил инструменты в сторону. – Мой дом – твой дом. Друг моего друга за морем – друг Иллирио Мопатиса. Да.

«А каждому другу Паука Вариса я доверяю ровно настолько, насколько могу от него избавиться».

Толстяк здоров был раздавать обещания, и все же… едва Тирион, наконец‑то, погрузился в горячую воду и закрыл глаза, он тут же уснул.

Он проснулся обнаженным на перине из гусиного пуха, столь пышной и мягкой, что можно было представить, будто тонешь в облаке. В рот набились и прилипли к языку волосы, в горле пересохло, зато член был словно железный прут. Он скатился с кровати, разыскал горшок и с блаженным вздохом постарался наполнить его до краев.

В комнате стоял полумрак, но в щели между ставнями пробивались желтые лучи солнечного света. Тирион стряхнул последние капли и проковылял по мирийскому ковру, мягкому, словно первая весенняя травка. Он неуклюже вскарабкался на подоконник и распахнул ставни, чтобы посмотреть, куда его занесло, благодаря Варису и всем богам.

Под окном вокруг мраморного прудика, словно часовые на посту, кругом стояли шесть вишен. На тонких бурых ветках не было ни единого листочка. Обнаженный мальчик, стоя в воде, изображал поединок с коротким мечом в руке. Он был стройным и симпатичным, не старше шестнадцати лет, с прямыми светлыми волосами, доходящими ему до плеч. Он был как живой, так что карлику потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это раскрашенный мрамор, хотя меч сверкал, словно настоящая сталь.

За прудом оказалась двенадцатифутовая кирпичная стена с железными пиками наверху. За ней находился город. Вокруг залива теснилось море черепичных крыш. Он увидел возвышающиеся между ними квадратные башни, огромный красный храм и дворец, вдалеке на холме. У горизонта на солнце сверкало море. Через бухту сновали рыбацкие лодки, их паруса трепетали на ветру, и еще он различил мачты больших кораблей, стоявших в порту у причала. – «Какой‑нибудь из них, непременно, идет в Дорн или в Восточный Дозор у моря». – Он не имел представления, как заплатить за проезд, да и за весло он взяться не мог бы. – «Я мог бы наняться слугой и позволить команде издеваться над собой и пинать себя всю дорогу через узкое море». – Ему стало интересно, куда его занесло. – «Даже воздух здесь пахнет по‑другому». – Прохладный осенний воздух был насыщен странными запахами, и издалека, с улиц из‑за стены, до него доносился слабый отзвук незнакомой речи. Язык был похож на валирийский, но он смог разобрать лишь одно слово из пяти. – «Нет, это не Браавос», – решил он. – «Но и не Тирош». – Облетевшие деревья и холодный ветер так же говорили против Лисса, Мира и Волантиса.

Когда он услышал звук открывшейся за спиной двери, Тирион обернулся к толстому хозяину дома.

– Это Пентос, не так ли?

– Точно. Что ж еще?

«Пентос». – Что ж, это лучше, чем Королевская гавань, большего пока сказать было нельзя. – Куда отправляются шлюхи? – Услышал он собственный вопрос.

– Здесь, как и в Вестеросе, шлюх можно найти в любом борделе. Но тебе они не потребуются, мой маленький друг. Выбирай любую служанку. Никто не посмеет тебе отказать.

– Рабыни? – С пониманием уточнил карлик.

Толстяк погладил один из зубцов своей напомаженной желтой бородки, жест, который Тириону показался довольно непристойным.

– Рабство в Пентосе запрещено по условиям соглашения, заключенного нами с Браавосом сотню лет тому назад. И все же, они тебе не откажут. – Иллирио сделал тяжелый полупоклон. – А теперь, мой маленький друг должен меня извинить. Я имею честь быть магистром этого города, и нас призывает к себе на совещание принц. – Он улыбнулся, продемонстрировав полный рот кривых желтых зубов. – Если желаешь, посмотри дом и окрестности, но не вздумай выбираться за стену. Лучше никому не знать, что ты был здесь.

– Был? Разве я куда‑то собираюсь?

– Об этом мы вдоволь поговорим сегодня вечером. Мой маленький друг вместе со мной покушает, выпьет и разделит великие планы, не так ли?

– Да, мой толстый друг. – Ответил Тирион. – «Он хочет использовать меня для собственной пользы». – торговые принцы Вольных городов всегда думали только о собственной выгоде. – «Солдаты пряностей и сырные лорды», – презрительно называл их отец. Если как‑то утром Иллирио Мопатис вдруг решит, что для него больше пользы от мертвого карлика, чем от живого, то уже вечером он вновь окажется упакованным в бочку. – «Лучше убраться отсюда до того, как наступит этот день». – Он ни капли не сомневался, что он когда‑нибудь придет. Серсея его ни за что не простит, да и Джейме не поблагодарит за стрелу в отцовском брюхе.

Легкий ветерок взволновал воду вокруг меченосца в пруду под ним. Это напомнило ему, как Тиша трепала его волосы во время их лживого медового месяца, до того, как он помог ее изнасиловать отцовским солдатам. За время свого бегства он часто думал о тех солдатах, пытаясь припомнить, сколько же их было. Вы думаете, что помните все детали, но это не так. Дюжина? Десяток? Сотня? Ответа не было. Они были взрослыми мужчинами, выше него… хотя для карлика тринадцати лет отроду все взрослые мужчины кажутся великанами. – «Тиша точно знала, сколько их было». – Каждый должен был дать ей серебряного оленя, так что ей нужно было просто их сосчитать. – «Серебряный за каждого из них и золотой от меня». – Отец настоял, чтобы он тоже заплатил. – «Ланнистеры всегда платят свои долги».

– Куда отправляются шлюхи. – Он вновь услышал голос лорда Тайвина и звук тренькнувшей тетивы.

Магистр пригласил его осмотреть дом. Он разыскал чистую одежду в сундуке из кедра, украшенного ляписом и перламутром. Облачаясь, он понял, что она была сшита на ребенка. Она была довольно дорогой, правда слегка старомодной, но крой был такой, что штаны были велики, а рукава коротки. Воротник же был таким узким, что попытайся он его застегнуть, то его лицо стало бы чернее лица Джоффри. – «А, ладно. Лишь бы не воняло рвотой».

Свое обследование Тирион начал с кухни, в которой обнаружились две толстушки и поваренок, которые с опаской наблюдали за тем, как он наложил себе сыра, хлеба и фиги.

– Доброго утра, милые дамы. – Обратился он к ним с поклоном. – Вы случаем не в курсе – куда отправляются шлюхи? – Когда они не ответили, он попытался перефразировать свой вопрос на высоком валирийском, хотя вместо слова «шлюхи» он употребил «куртизанки». На сей раз, он заслужил от поварихи помоложе пожатие плечами.

Ему стало интересно, что будет, если он возьмет их под руки и потащит в спальню. Иллирио заявил, что: «никто не посмеет отказать», но Тириону что‑то подсказывало, что он не имел в виду этих двух. Женщина помоложе годилась ему в матери, а та, что постарше как раз выглядела как мать первой из них. Обе были почти такими же толстыми, как Иллирио, с сиськами, размером голову Тириона. – «Я просто утону в их телесах», – пронеслось у него в голове. Были способы умереть и похуже этого. Например так, как умер отец. – «Нужно было заставить его сперва сходить на горшок золотом». – Лорд Тайвин всегда был скуп на похвалы и привязанности, но неизменно щедр, если дело заходило о золоте. – «Только одно на всем свете может быть печальнее безносого карлика – нищий безносый карлик».

Тирион оставил толстух наедине с хлебом и кастрюлями, и отправился на поиски винного погреба, в котором Иллирио прошлой ночью достал его из бочки. Это не составило труда. Здесь было столько вина, что можно было не просыхать сотню лет: и сладкое красное вино Раздолья, и сухое красное из Дорна, и янтарное вино Пентоса, и зеленый нектар из Мира, три десятка бочек арборского золотого. И даже вино, привезенное со сказочного Востока: из Миэрина, Кварта, и Асшайя, что у края Тени. Наконец, Тирион выбрал бочонок крепленого вина, помеченного личной печатью лорда Рунсфорда Редвина, дедушки нынешнего лорда Арбора. У него был терпкий и обжигающий вкус, и такой глубокий пурпурный цвет, что в полумраке винного погреба оно казалось черным. Тирион наполнил чашу и еще бутыль, для полной меры, и отправился с ними на поиски садика с вишнями, который видел из окна.

Вышло так, что он ошибся дверью и не сумел его отыскать, но это не имело значения. С другой стороны дома сад оказался таким же прекрасным, и даже более обширным. Некоторое время он слонялся по нему, прихлебывая вино. Окружающая его стена могла бы посрамить любой настоящий замок, а венчающие ее острые пики выглядели удивительно одинокими, неукрашенные человеческими головами. Тирион представил себе, как могла бы выглядеть на одной из них голова его сестры, политая поверх золотых волос смолой, окруженная мухами, роящимися вокруг распахнутого рта. – «О да, и голова Джейме – на соседней», – решил он. – «Никто не смеет разлучать моего брата с моей сестрой».

Имей он веревку с кошкой, он сумел бы перебраться через эту стену. У него крепкие руки, и весит он не так много. И даже просто с веревкой он мог бы зацепить ее за пику и перебраться на ту сторону. – «Нужно будет поискать ее завтра», – решил он.

За время своей прогулки он насчитал трое ворот. Основной въезд, с привратницкой; задняя дверь с собачьей будкой, и садовая калитка, полускрытая под разросшимся плющом. Последняя была запрета, остальные хорошо охранялись. Охранники были толстыми с гладкими, словно детские попки, лицами. У каждого на голове был остроконечный бронзовый шлем. Тирион распознавал евнухов с одного взгляда. О репутации этих он что‑то слышал. Говорили, что они ничего не боялись, не чувствовали боли, и до смерти были преданы своему хозяину. – «Мне бы пригодилась сотня‑другая таких, как они» – подумал он. – «Как жаль, что я не подумал об этом до того, как превратился в нищего».

Он прошел вдоль колоннады и через остроконечную арку, после чего очутился в вымощенном плиткой дворике, в котором прачка подле колодца полоскала хозяйское белье. С виду она казалась приблизительно его ровесницей, с тусклыми рыжими волосами и широким, конопатым лицом.

– Хочешь вина? – Обратился он к ней. Она неуверенно посмотрела в его сторону. – У меня нет запасной чаши, поэтому нам придется обходиться моей. – Прачка вернулась к своему занятию, отжав тунику, она повесила ее сушиться. Тирион с бутылью устроился на каменной скамье неподалеку. – Скажи мне, насколько я могу доверять магистру Иллирио? – При звуке этого имени, она подняла голову. – Настолько? – Усмехнувшись, он скрестил натруженные ноги и сделал глоток. – Я не собираюсь играть в его игры, что бы этот сыровар для меня не придумал, вот только – как я могу ему отказать? У ворот – стража. Может, ты могла бы вывести меня, спрятав под юбкой? Я был бы так счастлив, что даже женился бы на тебе. У меня уже было две жены, почему не жениться в третий раз? Ах, да – где же нам жить? – Он постарался как можно теплее улыбнуться ей, как только может человек, у которого отсутствует половина носа. – Я не говорил, что у меня в Солнечном копье племянница? С Мирцеллой я бы мог сотворить в Дорне отличный переполох. Я бы мог стравить моих племянников между собой, разве это не мило? – Прачка пришпилила одну из туник Иллирио на веревку. Она была такой огромной, что легко могла служить парусом. – Ты права, мне бы стоило стыдиться подобных темных мыслей. Лучше вместо этого отправиться на Стену. Говорят, когда вступаешь в Ночной Дозор тебе прощают все грехи. Хотя, боюсь, мне не позволят оставить тебя, милашка. В Дозоре нет никаких девок, никаких симпатичных конопатых женушек, которые могли бы согреть холодную постель, только холодный ветер, солонина и немного пива. Как думаете, миледи, в черном – я буду выглядеть выше?. – Он вновь наполнил чашу. – Что скажешь? Север или юг? Стоит отправиться искупать грехи или наделать новых?

Прачка бросила на него прощальный взгляд, забрала корзину и ушла. – «Похоже, мне не удается долго удерживать при себе жен», – подумал Тирион. Каким‑то чудом оказалось, что бутыль уже опустела. – «Может стоит пойти наполнить ее вновь?». – От крепленого вина кружилась голова, правда ступени, ведущие в подвал, были довольно плавными.

– Куда же отправляются шлюхи? – спросил он сохнущее на веревке белье. Может прачка знала? – «Не принимай слово шлюхи на свой счет, детка, но может ты знаешь, куда они отправляются?». – Или еще лучше спросить у отца? Лорд Тайвин сказал: – «Куда отправляются шлюхи». – «Она любила меня. Она была дочкой ремесленника, она любила меня, вышла замуж, доверилась мне». – Пустая бутыль выскользнула из рук и покатилась по плиткам двора.

Поморщившись, Тирион спихнул себя со скамьи и отправился следом, но подбирая, он заметил несколько грибов, растущих среди треснувших плит. Они были бледного цвета в крапинку, а внутри шляпки красная, словно кровь, и ребристая мякоть. Карлик сорвал один и обнюхал. – «Съедобный или ядовитый?» – подумал он. – «Вот только какой? Почему бы ни то и другое сразу?» – Он был не настолько отважен, чтобы вспороть себе живот, а вот проглотить кусочек гриба было не трудно. Он увидел, что грибов ровно семь. Может, боги пытаются ему что‑то этим сказать? Он собрал их все, стащил с веревки перчатку и бережно в нее их завернул, после чего спрятал в карман. От этих усилий у него закружилась голова, поэтому он взобрался обратно на скамью, свернулся калачиком и закрыл глаза.

Проснувшись, он снова обнаружил, что лежит в спальне, утопая в перине, а какая‑то юная блондинка трясет его за плечо.

– Милорд, – сказала она. – Ваша ванна готова. Магистр Иллирио ждет вас через час к столу.

Тирион оттолкнулся от подушек, положив голову на руки.

– Мне снится, или ты действительно разговариваешь на общем языке?

– Да, милорд. Меня купили, чтобы услаждать короля. – У нее были голубые глаза и светлая кожа, она была юной и стройной.

– Уверен, что ты справлялась. Мне нужно выпить.

Она налила и подала ему чашу.

– Магистр Иллирио приказал, чтобы я терла вам спину и грела постель. Мое имя…

–… меня совсем не интересует. Ты знаешь, куда отправляются все шлюхи?

Она зарделась.

– Шлюхи отдаются за деньги.

– Или ради украшений, платьев и замков. Но куда они все отправляются?

Девушка не нашлась, что ответить.

– Это такая загадка, милорд? Я не разбираюсь в загадках. Вы скажете отгадку?

«Нет», – подумал он. – «Я сам терпеть не могу загадок».

– Я ничего не скажу. Сделай милость, ответь тем же. – «Меня интересует только то, что находится у тебя между ног». – Едва не вырвалось у него. Слова уже были на языке, но каким‑то чудом так и не слетели с губ. – «Она не Шайя», – напомнил себе карлик. – «Всего лишь дурочка, которая считает, что я играю с ней в загадки». – Если говорить на чистоту, его не интересовала даже ее щель. – «Должно быть я болен, или уже умер».

– Ты что‑то говорила о ванной? Веди. Нам не следует заставлять ждать великого торговца сыром.

Пока он мылся, девушка мыла его ноги, терла спину и расчесывала волосы. После этого, она втерла приятно пахнувшую мазь в его икры, чтобы облегчить боли, и помогла вновь облачиться в детский наряд – в старомодные штаны бордового цвета и голубой бархатный дублет, украшенный парчой.

– Милорд желает видеть меня после трапезы? – Спросила она, зашнуровав его обувь.

– Нет. Я завязал с женщинами.