Ночное видение

Ямадзаки возвращается, набрав антибиотиков, пакетов с едой и жестянок-самогреек с кофе. Он одет в пилотскую куртку из черного нейлона, тащит припасы и свой ноутбук в синей сетчатой сумке.

Он спускается в метро сквозь разреженную толпу задолго до вечернего часа пик. Он обнаружил, что стал плохо спать, его сны, как колдунья, посещает Рэи Тоэи со своим прекрасным лицом, Рэи Тоэи, которая в одном смысле является его работодателем, а в другом смысле вообще не существует.

Она — это голос и лицо, знакомые миллионам. Она — это море кода, вершина развития компьютерных программ индустрии развлечений. Публика знает, что ее не встретишь, прогуливаясь по улице; что она — это медиа. И в этом — основная причина ее очарования.

Если бы не Рэи Тоэи, думает про себя Ямадзаки, Лэйни бы здесь сейчас не было. Именно желание понять ее, еще раз угадать ее мотивацию и занесло Лэйни в Токио. Он работал на менеджеров Реза, Реза — певца, объявившего о намерении жениться на ней. И каким же образом, раздавались вопросы, он намерен это проделать? Как может человек, даже столь непосредственно проникший в медиа, взять в жены конструкт, пакет компьютерных программ, мечту?

Однако Рез, китайско-ирландский певец, поп-звезда, попытался. Ямадзаки об этом известно. Он уверен в этом не меньше, чем сам Рез, потому что Рэи Тоэи обсуждала это с ним. Он понимает, что Рез воплощен в цифровую форму настолько, насколько это вообще возможно для человека. Если Рез-человек вдруг умрет, Рез-идол, вне всяких сомнений, будет существовать и дальше. Но страстным желанием Реза было войти туда полностью, в буквальном смысле, туда, где находится Рэи Тоэи. Или, что ближе к истине, находилась, так как она недавно вдруг куда-то исчезла.

Певец пожелал соединиться с ней в неком цифровом мире или же в некой никем-еще-не-постигнутой пограничной зоне, в некоем промежуточном состоянии. И потерпел фиаско.

Но там ли сейчас она? И почему Лэйни тоже сбежал?

Сейчас певец гастролирует по штатам Комбината. Настаивает на путешествии по железной дороге. Станция за станцией, конечная цель — Москва, слухи о сумасшествии.

Это темный бизнес, темное дело, думает про себя Ямадзаки и недоумевает, спускаясь по лестнице в картонный город, что конкретно делает Лэйни здесь и сейчас. Все эти разговоры про узловые точки в истории, про какой-то узор, возникший в текстуре событий. О том, что все скоро изменится.

Лэйни — каприз природы, мутант, случайный продукт секретных клинических испытаний наркотика, пробуждавшего у небольшого процента испытуемых способности, сходные с экстрасенсорными. Но Лэйни не экстрасенс в иррациональном смысле; скорее, он способен, благодаря органическим изменениям, вызванным давным-давно 5-SB, тем самым наркотиком, воспринимать глобальные перемены, всплывающие из глубин огромных потоков данных.

И вот теперь Рэи Тоэи исчезла, заявляют ее менеджеры, а как такое могло случиться? Ямадзаки подозревает, что Лэйни, возможно, знает, как или куда, и для Ямадзаки это причина, чтобы принять решение вернуться и найти его. Он вел себя крайне осторожно, чтобы избежать слежки, прекрасно зная, что все предосторожности напрасны.

Запах токийской подземки, знакомый, как запах родного дома, ненадолго расслабляет его. Запах крайне характерный и в то же время не поддающийся описанию. Это — запах японской цивилизации, частью которой он себя чувствует на все сто процентов, цивилизации, в данный момент воплощенной в этой уникальной среде, в мире тоннелей, белых коридоров, едва слышных серебряных поездов.

Он находит проход между двумя эскалаторами, видит кафельные колонны. Он почти убежден, что картонных укрытий здесь уже нет.

Но они по-прежнему на месте, и, когда он напяливает белую микропорную маску и вползает в залитую ярким светом хибару мастера, там тоже все неизменно, за исключением заготовки, над которой сосредоточен старик: теперь это многоголовый динозавр с ногами робота, весь серебряно-синий. Кончик кисточки тщательно обрабатывает глаз рептилии. Старец не поднимает взгляда.

– Лэйни?

Ни звука из-за лохмотьев дынно-желтого одеяла. Ямадзаки кивает старику и ползет мимо него на четвереньках, толкая мешок с припасами перед собой.

– Лэйни?

– Тихо, — отвечает Лэйни из узкого утробного мрака. — Он говорит.

– Кто говорит? — проползает с мешком под хлипкой тканью, прикосновение которой к лицу заставляет вспомнить о детских яслях.

Когда Ямадзаки окончательно вползает, Лэйни включает проектор своего скособоченного шлема: картинка, которую он рассматривает, ослепляет Ямадзаки. Ямадзаки дергается, пытаясь увернуться от луча. Видит фигуры в кадре, снятые камерой ночного видения.

– …Представляете себе, что он это делает на регулярной основе? — дрожание материала, снято с руки, но потом оцифровано. — Что-то связанное с фазами Луны?

Ближний план одной из фигур, стройной, мужской, как и все остальные. Нижняя половина лица скрыта под черным шарфом. Жесткие черные волосы над белым высоким лбом.

– Никаких оснований для подобного заключения. Он просто пользуется случаем. Он ждет, пока они сами не придут к нему. Потом он берет их. Эти вот, например… — камера плавно дает панораму лица и голой груди мертвеца с широко раскрытыми глазами. — …Типичные торчки. У данного экземпляра в кармане был найден "плясун". — На бледной груди мертвеца видна темная запятая, прямо под грудиной. — У второго просто проткнуто горло, но он умудрился каким-то образом не попасть в артерию.

– А вы как думали? — голос человека за кадром.

– У нас есть досье, — также за кадром говорит человек с шарфом, изображение мертвого лица отбрасывается лучом на картонную стену, на желтое одеяло Лэйни. — У нас имеется полный научный отчет о психотипе. Но вы его попросту игнорируете!

– Конечно же, игнорирую.

– Вы решительно все отрицаете, — две пары рук в хирургических перчатках хватают труп и грубо переворачивают. Под левой лопаткой видна еще одна рана, меньших размеров; кровь скопилась под кожей, свернулась и потемнела. — Однако он представляет для вас такую же реальную опасность, как и для всех остальных.

– Но он интересная личность, не так ли?

Рана, показанная крупным планом, похожа на маленький печальный ротик. Кровь кажется черной.

– Не для меня.

– Вы сами не интересная личность, случайно?

– Нет. — И камера идет вверх, луч света ловит острую скулу над черным шарфом. — И вы не хотите, чтобы я был таким же интересным, я правильно понял?

Раздается еле слышимый звон, передача прерывается. Лэйни запрокидывает голову, лицо человека с шарфом в стоп-кадре на потолке из картона, слишком яркое, искаженное, и Ямадзаки видит, что потолок в этом месте усеян мельчайшими наклейками, множеством разных портретов невзрачного на вид человека, странно знакомого. Ямадзаки моргает, его контактные линзы съезжают, ему не хватает очков. Без очков он чувствует себя не в своей тарелке.

– Кто это был, Лэйни?

– Помощник, — говорит Лэйни.

– Помощник?

– Трудно найти хорошего помощника в наши дни. — Лэйни вырубает проектор и снимает массивный шлем. От внезапно наступившего сумрака его лицо похоже на детский рисунок, черные дырки глаз на фоне мертвенно-белой мазни. — Человек, который вел этот разговор.

– Который говорил?

– Он владеет миром. Почти как любой из нас.

Ямадзаки хмурится.

– Я привез лекарства…

– Это было на мосту, Ямадзаки.

– В Сан-Франциско?

– Они преследовали там одного моего человека. Они преследовали его прошлой ночью, но якобы потеряли его. Они постоянно все теряют. Зато этим утром нашли трупы.

– Кого они преследовали?

– Человека, которого нет. Которого я вычислил логически.

– Это портреты Харвуда? Харвуда Левина? — Ямадзаки узнал лицо, размноженное на стикерах.

– Это его шпионы. Наверно, лучшие, каких можно купить за деньги, но они не смогут даже приблизиться к человеку, которого нет.

– Какому человеку?

– Я полагаю, что он из… коллекции Харвуда. Харвуд коллекционирует людей. Интересных, любопытных людей. Я полагаю, что он мог работать на Харвуда, выбивать долги. Он не оставляет следов, вообще никаких. Если кто-то встает у него на пути, этот кто-то попросту исчезает. После чего он стирает себя.

Ямадзаки находит антибиотики в сетчатой сумке.

– Лэйни, почему бы вам не принять вот это? Ваш кашель…

– Где Райделл, Ямадзаки? Он уже должен быть наверху. Все начинает сходиться.

– Что сходиться?

– Я не знаю, — говорит Лэйни, склоняясь вперед, чтобы порыться в содержимом сумки. Он находит банку с кофе и включает нагрев, перебрасывая банку из руки в руку по мере нагревания. Ямадзаки слышит хлопок и шипение вакуума, когда Лэйни вскрывает жестянку. Аромат кофе. Лэйни прихлебывает напиток из испускающей пар емкости.

– Что-то затевается, — говорит Лэйни и кашляет в кулак, плеснув обжигающий кофе со сливками на запястье Ямадзаки. Ямадзаки морщится.

– Все сейчас меняется. Или не меняется, на самом-то деле. То, как я вижу, вот что меняется. Но с тех пор как я стал видеть иначе, стало твориться что-то еще. Что-то нарастает. Что-то большое. Больше, чем большое. Это скоро случится, и начнется каскадный эффект…

– Что случится?

– Не знаю. — Очередной приступ кашля вынуждает его отставить кофе. Ямадзаки открывает коробку с антибиотиками и пытается предложить их. Лэйни отмахивается. — Ты возвращался на остров? У них есть хотя бы догадка, где она может быть?

Ямадзаки часто моргает.

– Нет. Она просто отсутствует.

Лэйни улыбается, слабый блеск зубов во тьме рта.

– Это хорошо. Она тоже участвует в этом, Ямадзаки. — Он нашаривает свой кофе. — Она тоже участвует в этом.