Две большие разницы. Даже очень большие

Давайте наконец проведем четкую грань между писательством и журналистикой. Это две близкие и родственные профессии, их иногда совмещают, хотя редко успешно. Прежде всего потому, что в самой основе этих профессий лежит диаметрально противоположный подход.

Кто‑то сказал, что разница между литературой и журналистикой примерно такая же, как между любовью и проституцией. Грубо, конечно, но что делать, сейчас весь мир груб, изящество ушло с веком размахивающих шляпами с перьями мушкетеров, зато сразу бывает видна истина.

Итак, в чем же на самом деле разница? Журналист пишет статьи, очерки, заметки, информашки, даже документальные книги. Основная сфера публикаций – газеты, журналы. Хорошей газетой считается та, которую человек от первой до последней страницы прочитывает за двадцать минут. Великолепной – за пятнадцать. Прочитывает и усваивает массу информации. Запоминает хотя бы до завтра, ибо с утра другие события, другой курс доллара, другие убийства, свадьбы, разводы и скандалы в правительстве. Разве не так? А разные требования диктуют разный стиль.

Журналист обязан избегать яркого языка, великолепно построенных фраз, которыми восторгаемся у Бунина–Набокова–Астафьева. Он обязан писать так, чтобы взгляд бежал по странице быстро, не цепляясь за метафоры, сразу хватал и усваивал информацию, очищенную от шелухи литературного стиля.

Писатель пишет не на один день. Книга не выбрасывается по прочтении, как газета, а в этом случае требования к способу разбрасывания значков по бумаге иные. Первое: писатель обязан писать не информативно, а образно. Если на пальцах, то журналист пишет: «Депутат Зюган рассердился», писатель так не имеет права уже по статусу художника слова. Он пишет что‑то вроде: «Депутат Зюган нахмурился»… варианты – «стиснул кулаки», «заскрипел зубами», «взревел», «зарычал» и пр., то есть он рисует картинку, а проницательный читатель, которому спешить некуда, хоть с трудом, но все же догадается, что депутат Зюган рассердился. Писатель не напишет: «Депутат Зюган обрадовался», а прибегнет пусть к штампам, но все же образам – «губы раздвинулись в улыбке», «счастливо завизжал», «подпрыгнул», «лихо пригласил всех в депутатский буфет за свой счет» и пр.

Конечно, нужно избегать штампов, всех этих «стиснул кулаки», «заскрипел зубами» и пр., но даже самые убогие штампы и штампики лучше простой информативности журналиста. Они, по крайней мере, говорят о том, что автор смутно догадывается, что нужно сделать, но пока не умеет…

Хотя, с другой стороны, штампы и есть штампы, с ними уважения коллег не приобретешь, но деньгу зашибить можно. Особенно если строгать детективчики или лав стори. Там требования намного ниже, а читатели проще, чем высоколобые эстеты или любители фантастики… О том, как убирать штампы, – позже. Сперва – все еще базовое.

Для запоминания:

Не сообщаете а‑ля журналист, что произошло («рассердился», «обрадовался» и пр.), а рисуете («нахмурился», «растянул рот до ушей» и пр.).

Еще раз: сообщение о событии – это журналистика, показ события – литература.

Самое главное в романе. Мера романа – это…

…не виртуозный язык, как вам прожужжали ухи знатоки, а сдвиг характера. То не роман, где герой каким пришел на первую страницу, таким и ушлепал. Это какая‑то бесконечная конина или зенина. Герой обязательно, как говорили в старую эпоху, должен «перевоспитаться». В ту или другую сторону. А сдвиг характера отображается и во внешности, герой не только начинает одеваться иначе, он держится иначе, выпрямляет или сутулит спину.

Если он переменил взгляды, а в романе это обязательно, то и в лице появляется нечто иное… Ну, то ли челюсти стиснуты так, что желваки вздулись, то ли взгляд горд и надменен…

При одном развитии герой преодолевает – и нижняя челюсть выдвигается, при другом – скисает, тогда и взгляд долу, и спина горбатится, при третьем – уходит в монахи, а тут надо дать просветление во взоре, а челюсть как бы не замечать вовсе.

Не забудьте записать отдельно и запомнить эту важнейшую истину:

«Мера романа – сдвиг в характере».

Держитесь, держитесь, держитесь…

Писатель – наряду с медициной и политикой – удивительнейшая профессия, в которой все знатоки и умельцы. Вот не подсказывают же токарю, в какую сторону крутить шпиндель и как затягивать суппорт, не советуют банкиру, как лучше провернуть с фьючерсными контрактами, тем более не подсказывают математику, как умножить лямбду на симбду, но писателю…

Лесорубы, инженеры, садоводы, знатоки корабельных узлов, специалисты по оружию, эксперты, политики и умельцы по заточке мечей – все берутся учить, как писать, что писать.

Что делать человеку с нормальной психикой, как выстоять против такого натиска? Ведь многие все‑таки ломаются, начинают делать «как правильно», и тогда хана их творчеству, а им – как писателям. Другое дело – люди с неправильной психикой, как, скажем, я, самый умный и замечательный.

Пока не оторвали крылья, я успел взять на вооружение железобетонное, несокрушаемое: «Чуден Днепр при тихой погоде. Редкая птица долетит до середины реки…» И пусть, если хотят, сперва подоказывают не вам, а великому Гоголю, что есть птицы, которые не только долетят до середины, но и кое‑как перелетят даже на тот берег! И даже начнут листать справочники о путях миграции птиц на юга. И после того, как им придется признать Гоголя дураком и дебилом, не умеющим писать, я могу скромно встать рядом с Гоголем, Пушкиным и прочими Львами Толстыми, у которых этих поэтических гипербол видимо‑невидимо. Становитесь и вы, потеснюсь.

Правда, стоит добавить, что однажды в ходе дискуссии по поводу этой фразы, после веселой пирушки, были высказаны предположения, что гениальный автор сделал ударение не на «птице», а на «редкой» ибо в самом деле, такая редкая птица, как попугай, кое‑как дотянет до середины Днепра и склеит ласты, а другая редкая – страус, утопнет еще возле берега. А пингвин или киви не полетят вовсе. Другие справедливо указывали, что великий Гоголь мог иметь в виду, что птица полетит не поперек, а вдоль Днепра, Украина – почти Россия, у нас и мосты строят не поперек, а вдоль, тут уж в самом деле редкая долетит… Словом, в произведениях гениальных классиков в самом деле можно всегда находить что‑то новое, неизведанное, глубинное! И прочитывать всякий раз по‑новому, доказывая, что раньше писали лутше!

Помню, после первой моей книги, что успела выйти еще до падения режима, один из общих приятелей‑книжников, оказавшийся к тому же вторым секретарем обкома комсомола, так представлял меня своим знакомым: смотрите, ведь просто литейщик, а какую сильную книжку написал! Когда он это повторил трижды, я научился поддакивать: да‑да, а какую бы книжку написал, если бы захотел, второй секретарь обкома комсомола!

То есть в страстном желании найти ляпы и ткнуть писателя в них носом лежит неосознанное мнение, что, мол, если бы я преодолел свою лень и сел писать, то уж написал бы намного лучше! И пусть этот человек вслух отнекивается, мол, бог таланта не дал, чукча‑читатель, а не писатель, но он абсолютно уверен, что смог бы сделать намного лучше. Ведь он в отличие от писателя точно знает, как затачивать мечи, заряжать танк, выращивать грибы…

А мешает стать величайшим писателем только лень. Вообще только она мешает развиться всем нашим уникальным и замечательным талантам, потому в ней признаются все очень охотно… да еще нехватка времени вредит: ведь надо ж и козла забить, и за пивком посидеть, и жвачку для глаз посмотреть, и кости перемыть всем этим политикам, что не умеют руководить, да писателям, что не умеют писать, футболистам, что не умеют играть, певицам, что не умеют петь, а юбки короткие носют.

А попробуйте и вы: «Чуден Днепр при тихой погоде…» Это в самом деле – аргумент! Проверено.

Date: 2015-12-13; view: 353; Нарушение авторских прав