Не ловитесь на крючок ложной революцьенности

Итак, для ударного романа, который привлечет внимание, обязательны… или крайне желательны новые темы и новые идеи. Только не спешите тут же воплощать в значки на экране компа то, что покажется новым. Мы все живем в одном мире, едим тот же хлеб, слушаем одни и те же новости и обычно мыслим одинаковыми стереотипами, алгоритмиками. То, что кажется на первый взгляд революционной, только что пришедшей в голову, ошеломляюще новой мыслью, скорее всего, пришло еще в три‑пять тысяч голов. А к вечеру таких наберется намного больше…

Да и те, что покажутся в самом деле новыми, надо рассматривать очень внимательно. Сверхмодная ныне тема Добра и Зла, где Добро уже не Добро, а Зло так и не Зло вовсе, – это не новая революционная идея. Наемный убийца‑киллер, который шествует по экранам и страницам романов, – это все‑таки не герой, в какой костюм от Версаче его ни обряди и какую бы блондинку ни дай охранять. Это вызов канонам – верно. Вызов из того ряда, когда соревнуются, кто на званом обеде у королевы громче испортит воздух.

В этом ряду впереди даже не медлительная литература, а компьютерные игры. Если пару лет тому еще был выбор, за кого воевать: за красных или за белых, то сейчас предлагается только один путь: дави всех пешеходов и разбивай встречные машины, стань чудовищем и убивай рыцарей, стань рэкетиром, грабь и убивай мелких предпринимателей, подкупай полицию, создавай гангстерскую империю…

Сейчас, когда почти всё тупое стадо баранов покорно перешло на сторону Зла, надо иметь отвагу, чтобы воевать за Добро!.. Только надо это делать иначе, чем отцы‑деды. Чтобы это сегодняшнее стадо видело в вас не вчерашний день, а завтрашний.

Сегодняшние герои: киллеры и проститутки – всего лишь больной вывих больного общества. Но оно выздоровеет. И где будут ваши книги?

Женщина в произведении. Какова ее роль?

Почти все самые заметные произведения построены на любви или на интригах с участием женщин. Но если раньше женщины махали белым платочком вослед отъезжающему герою, а потом сидели у окошка и ждали, когда вернется со щитом и увезет, то теперь, как известно, и ногой нас, мужчин, с тройного разворота в челюсть, и режут, и давят, и шеи ломают, и всячески нас побеждают, вяжут в полон. Хорошо хоть, уже додумались насиловать по праву победителей…

Сами видите по прилавкам и развалам пиратского Интернета, как много подобных шадевров. Однако вы пишете или намереваетесь писать настоящие романы. А женские, как известно, не совсем настоящие. Наверное, как раз потому, что женские. Словом, если в женских романах женщина – супергерой, который с тройного поворота и так далее, то в настоящих романах женщина… боюсь и вышептать, лучше приведу слова великого Тургенева, который известен столь замечательными женскими образами, что в обиход вошел даже термин «тургеневская девушка»… Женщина – всего лишь функция!

Не бейте меня, эти слова принадлежат Тургеневу, а классиков надобно чтить. Тургенев, надо отдать должное, пользовался женскими образами с холодным мастерством профессионала!

Возьмем его основной роман «Отцы и дети». Там выведен супергерой Базаров, железный человек, врач‑хирург, носитель новых идей нигилизма. Отрицающий все и вся. Отвратительный тип, демон разрушения. Всей работой врача‑хирурга… бр‑р‑р‑р! всеми поступками и словами типа «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней – работник» утверждает нового человека, социалиста и нигилиста, опасного и непонятного старшему поколению. А увидев красавицу, говорит что‑то вроде: какое тело, какое роскошное тело… Интересно поглядеть бы на него на анатомическом столе!..

И вот этот несгибаемый и сверхстойкий супермен‑нигилист, которого ничто не могло не то что сломить, но даже пошатнуть… ломается, не выдержав испытания именно женщиной. Ломается даже не сам Базаров – он тоже только функция, а с треском рушится сама идея нигилизма, отрицавшего даже любовь.

Итак, в литературе женщина – всего лишь функция! Функция произведения. Холодный профессиональный прием. Прием, позволяющий своего главного героя показать еще и с другой стороны. Ну, как добавочная лампа‑подсветка.

Добавим в записную книжку или надпись на стену:

Женщина – всего лишь функция.

Трагизм русской литературы в наше время…

Трагизм русской литературы как раз в том, что она – «духовная пища». Это даже не от православия, мы намного ближе связаны с Востоком, чем с Западом, это от Востока у нас пророческая тема в литературе, поучающая и наставляющая. Это на Востоке бродили по дорогам дервиши, суфии, приобщая народ к духовным ценностям, потом они же бродили по Украине и России, достаточно назвать только знаменитого Сковороду, никакой тебе развлекаловки…

Но вот пал железный занавес, в Россию хлынула эта развлекательная литература. Простой народ, у которого с мышлением туго, вдруг с радостным изумлением увидел, что за океаном живут как раз такие же, как они, там эти простые даже победили, там enterteinment – главное, там чхать хотели на духовную составляющую в любом искусстве, будь это кино, театр или книги.

Наши литераторы оказались на страшном распутье. Писать, как писали, – это не только оказаться на безденежье, писатели привыкли голодать, это признак профессии, даже находят в этом своеобразную гордость, но писать по‑старому – это прежде всего оказаться как бы в прошлом, а этого творческие люди вынести не могут.

Но и вдруг начать писать на потребу простого, даже очень простого люда как‑то стыдно и позорно. Понятно, свято место пусто не бывает, тут же возникли личности, что принялись стряпать быстро и умело романы по принципу: покупатель всегда прав. Среди них оказались и типы, способные довольно быстро обучиться азам творчества, их книги пошли большими тиражами, их покупали, а интервью с этими «писателями» пошли косяками во всех газетах, по телевидению, по радио.

И еще одно противоречие писателям прежней школы одолеть не удалось. Писать интересно – это как бы угождать быдлу, это позорный майнстрим. Писать умно – получается неинтересно. Но в то же время никто не хочет признать, что майнстримом были и остаются все шедевры прошлых веков: «Илиада», «Одиссея», «Дон Кихот», все мочиловки Шекспира и мучиловки Достоевского, точно так же как из нашего века на «золотую полку» будущих поколений встанут произведения именно из наиболее тиражных изданий.

Но эти эстеты мучаются именно комплексом ущербности. Им хоть в чем‑то бы доказать свое превосходство над «массой». Для этого годится вариант, когда нечто графоманское объявляется шедевром, которое «массы никогда не поймут», а вот они, эстеты, о‑о‑о‑о!.. оценили по достоинству. А кто не оценил, тот – тупой, быдло.

Шекспир, Шекспир – его понимали все грузчики и все прачки, заполнявшие скамьи в его театре!

Можно равняться на эстета Васю Пупыркина, взявшего себе имя Гарольда Олдстауна, а можно – на Шекспира. Ваш выбор!