Глава 1. В течение трех полных недель Эмили и Лэрри не покидали территорию, примыкающую к коттеджу, разве только чтобы набрать дров

В течение трех полных недель Эмили и Лэрри не покидали территорию, примыкающую к коттеджу, разве только чтобы набрать дров. Они работали с рассвета до заката в ветреную погоду, в дождь и ранний мокрый снег. Лэрри просушил все наружные постройки; очистил передний и задний дворы от травы, сорняков и проросшего боярышника, проложил дорожку из осколков каменных плит через задний двор, он отремонтировал грубую стену, окружавшую принадлежавшие ему три акра земли. После ужина Лэрри обычно отдыхал, сидя перед огнем. Но ни разу с его лица не сошло напряженное, мрачное и тоскливое выражение.

Что касается Эмили, то она расставила мебель внутри коттеджа. То, что не уместилось вдоль стен, девушка поставила на другую мебель. Например, она поместила застекленный шкафчик для посуды на комод, а этажерку для безделушек - на один из сундуков. Зачем она привезла эту этажерку, когда ей нечего было на нее ставить, - совершенно непонятно! Бюро расположилось в углу возле очага, французские часы - на полке над очагом между двумя медными кувшинами, туда же она поставила жестяную коробку для хранения чая. Маленький французский столик удачно уместился возле кровати. Кастрюли теперь висели на железных крючках, вбитых в стены у очага. С одной стороны очага она поставила кушетку, а с другой - кожаное кресло, которое захватила из кабинета. Около кресла стоял узкий кухонный стол, в большом доме он использовался как боковой столик, и два стула с прямыми спинками. На пол молодая хозяйка постелила ковер, хотя с самого начала знала, что это не совсем правильно, поскольку угол комнаты, тот, что ближе к входной двери, был испачкан. Однако, несмотря на некоторую загроможденность и непрактичность, комната приняла жилой вид.

На работу внутри коттеджа ушло не очень много времени. Эмили очистила передний сад и бок о бок с Лэрри перекапывала землю. Не для того, чтобы сделать клумбы, а для посадки овощей, которые будут в будущем спасать их от голода. Таскание воды из ручья было сложной задачей, не говоря уже о заготовке дров. По мере того как шло время, девушка заметила, что ей приходится уходить все дальше и дальше от коттеджа в поисках дров для поддержания огня в очаге, который, как она сказала Лэрри, «просто пожирает хворост из-за того, что в трубе слишком сильная тяга».

Ее руки и раньше были загрубевшими, но теперь тыльная сторона ладоней была покрыта царапинами, а ногти стерлись до мяса. Эмили много работала там, в большом доме, долгие и мучительные часы, но теперь она поняла, что та работа была легкой по сравнению с ее нынешней. Это был труд чернорабочего.

А теперь, к концу трех недель, перед ними встала еще одна проблема. Коню требовалось сено, курам - каша и зерно. Почти все продукты, что Джордж сложил на телегу, закончились.

Рядом с ними никого не было. Эмили никого не видела с тех пор, как они жили здесь, даже Джорджа. Но она могла понять, почему Джордж не появлялся: это было своего рода проявление деликатности и вежливости. Так девушка объясняла себе это. Но она была бы так рада повидаться с ним... да даже с кем угодно!

Прошлой ночью ей вдруг так захотелось снова попасть в город, побыть среди людей, совсем недолго, час или около этого. Если бы она знала, что сможет выбираться туда раз в неделю, то ей было бы легче, убеждала она себя.

И настолько сильно было ее желание, что Эмили даже высказала его утром в четверг, когда светило солнце, ветер впервые немного ослаб, но все же кусался, небо было высоким, а вокруг них струился серебристо-белый свет.

— Нам придется спуститься вниз, — сказала она.

— Что?! — Лэрри подобрал из миски последнюю ложку каши, но не донес ее до рта. Затем, положив ложку обратно в миску и оттолкнув ее, он медленно и твердо произнес:

— Я не собираюсь спускаться туда.

— Но ты же не можешь сидеть здесь всю жизнь.

— Почему бы нет? — Он смотрел прямо на нее.

— «Почему бы нет?» — Эмили покачала головой. — Мы не ели мяса уже целую неделю; курам нужна каша; ни одна из них сейчас не несется, да и не будет нестись, если в это время года не получит горячую кашу. Ты это прекрасно знаешь.

Лэрри встал из-за стола, резко повернулся и подошел к очагу. Взяв с полки над очагом курительную трубку из корня верескового дерева, он постучал ею по грубому камню, а потом начал выскабливать ее перочинным ножом, издававшим такой звук, что у девушки свело зубы и она была вынуждена крикнуть ему:

— Хорошо, если ты не хочешь, то я пойду. Джордж наверняка нам кое-что оставил там внизу; ты думаешь, что я это упущу?

Девушка резко замолчала, потому что он повернулся и смотрел на нее, и этот взгляд был похож на тот, который она часто видела, когда он был хозяином большого дома. В этот момент она поняла, что Лэрри снова видит в ней служанку, которая выходит за рамки дозволенного. Но он был не прав. Она не выходила за рамки. Это было невозможно. Она знала свое место.

— Не смотри на меня так. Мы больше не живем в том доме, не забывай это.

Когда Эмили увидела, как исказилось его лицо и он опустил голову, причем сделал это как-то медленно и нерешительно, будто кто-то стоящий сзади заставил ее это сделать, она обежала стол, обняла его и кающимся голосом сказала:

— О, прости! Лэрри... Лэрри, прости! Я не хотела тебя обидеть! Это все мой язык; мне нужно держать рот на замке. Я знаю, знаю. Но посмотри на меня. Посмотри на меня. — Она подняла кулаком его подбородок и заглянула в глаза. — Нужно смириться с этим, нам же нужно жить. Да и животным нужно жить. Всем нам нужна пища. Единственное, что у нас сейчас есть, это молоко. Я могу сделать масло и сыр, но нам необходим хлеб. А для этого понадобится мука и дрожжи. И нам нужно немного мяса. Тебе более чем кому-либо нужно мясо.

— Я не могу пойти туда, Эмили.

— Даже к подножию дальнего холма, чтобы дотащить все сюда?

Лэрри заморгал и задумался, а потом сказал:

— Да, хорошо, возможно, что туда я дойду. Но я поклялся себе, что никогда в жизни не выйду снова на ту дорогу.

— Но есть другие дороги. — Она указала рукой. — Через дорогу, проходящую в той стороне, ты можешь попасть в Бертли и в Честерли-стрит. — Эмили остановилась, не договорив, что в той же стороне была ферма Рауэнов.

Лэрри никогда не говорил с ней о своих друзьях и родных. Ни об отце, ни о матери, ни о дочери. Эмили часто размышляла об этом, решив, что причина может заключаться в том, что они его покинули. Если не по этой причине, то тогда была еще какая-то причина, о которой лучше было не думать. Ее размышления о Лэрри на этом и заканчивались.

Девушка отошла от него и начала поспешно собирать тарелки со стола, а он вопросительно смотрел на нее.

— Что ты собираешься делать?

— Я собираюсь съездить в город, на почтовой карете, на которую сяду в деревне.

— Нет-нет, Эмили. Ты так не сделаешь!

— Да, да, я сделаю это. — Ее руки замерли над столом. — Но сначала я пойду этим утром в деревню, поскольку наступит время, когда нас здесь занесет снегом. И будет просто удачей, если нам удастся добраться до деревни, ведь доехать до Феллберна будет просто невозможно. Поэтому я собираюсь там показаться, когда дорога подсохнет.

— Деревенские затравят тебя.

— Ха! — Эмили покачала головой. — Пусть только попробуют! Да, пусть только попробуют!

— Ты забыла, что случилось с Коном?

Девушка замерла, и ее губы слегка дрожали, когда она ответила:

— Да, я помню, что случилось с Коном. Но ты должен понять, что со мной такого не произойдет. В моей маленькой книжке кое-что написано. Я прочла это вчера вечером и подумала, насколько это верно. Вот послушай: «Страх - это враг, страх - это твой противник, если ты будешь бежать впереди него, то ты пропал. Но если ты остановишься и посмотришь ему в лицо, то Господь даст тебе смелость прощения».

Он даже не улыбнулся, когда произнес:

— О, Эмили, ты и твоя книга...

— В этой книге много изречений с глубоким смыслом.

— Все зависит от того, что ты называешь смыслом. Твоя смелость может привести тебя к беде. Нет нужды говорить тебе, что из себя представляют эти люди.

— Людям свойственно меняться. Во всяком случае, они все не похожи друг на друга.

— О-о-х, Эмили! — Он закрыл глаза и отвернулся, его губы приоткрылись, будто он понюхал что-то дурно пахнущее. Все еще отвернувшись от нее, Лэрри сказал: — Они там, внизу, еще не успокоились. Неужели ты этого не знаешь? Они все до сих пор смакуют последние события. И не только они. Все на много миль в округе. Я человек, который поднялся выше своего класса, а меня вернули на место. В любом случае, именно так они это и рассматривают. И они смеются так, как не смеялись много лет.

— Хорошо, но нам стоит попытаться стереть этот смех с их лиц, как ты считаешь? Во всяком случае, — она вздернула подбородок, — я иду вниз, мы не можем оставаться похороненными здесь навеки. Первый раз всегда самый худший... из всех. И мне никогда не захочется встретиться с ними лицом к лицу так, как хочется именно сейчас! И ты не можешь меня остановить! Единственное, о чем я прошу тебя, это прийти к мостику через ручей через пару часов. Я оставлю там все, что добуду в деревне, прежде чем сяду в почтовую карету до Феллберна.

— Почему ты собираешься поехать в Феллберн, если ты планируешь закупить все в деревне?

Эмили собрала тарелки, пошла в угол комнаты и сложила их в жестяной таз, который стоял на маленьком столике. Когда девушка наливала в него воду из эмалированного кувшина, она сказала:

— Меня тянет повидаться с тетей Мэри.

— Тянет?

— Да, тянет.

— Тебе одиноко?..

— Нет, я не чувствую себя одиноко. — Она резко оглянулась и посмотрела на него. — Я просто хочу повидаться с тетей Мэри и... — Эмили остановилась как раз вовремя, чтобы не сказать «и немного поболтать и посмеяться» - она не смеялась с тех пор, как перебралась в коттедж. Она даже не улыбнулась за все это время, а ей хотелось улыбаться. Хотелось чего-то такого, что вызвало бы улыбку... над чем можно было бы посмеяться. И конечно, ей хотелось узнать, продал ли мистер Тутон часы.

— Она посоветует тебе не возвращаться.

— Что?! — Девушка снова посмотрела через плечо. — Моя тетушка Мэри? Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе нужно познакомиться с ней и послушать ее. Последний раз, когда мы болтали с ней, она сказала, что если бы у нее было время, то она построила бы дом для падших женщин, но не для того, чтобы исправлять их, а дать им возможность заниматься своим делом.

Эмили отвернулась к стене. «Дом для падших женщин, но не для того, чтобы исправить их, а для того, чтобы дать возможность заниматься своим делом». Было ли это смехом, то, что наполнило ее? Что бы это ни было, оно сдавливало ей горло, но, когда это прорвалось сквозь ее губы, девушка была удивлена, потому что это был смех, высокий и неконтролируемый, а когда она прижалась лицом к его плечу, он перешел во всхлипывания. И чем чаще Лэрри повторял: «О, Эмили, Эмили», тем громче они становились.

В тот день она так и не пошла в деревню, поскольку ее глаза были слишком красными и опухшими, но на следующее утро Эмили отправилась туда. А Берч стоял в дверях и смотрел ей вслед. Когда девушка спустилась до конца склона, она все еще спиной чувствовала его взгляд. Она обернулась и, сложив ладони у рта, прокричала:

— Не забудь подойти часа в три. — Эмили подождала, когда он поднимет руку, и пошла дальше.

Сегодня снова светило солнце и мир снова был ярким. Когда-то в подобный сегодняшнему день она бы чувствовала себя счастливой.

Девушка вошла на деревенскую улицу с верхнего конца, с которого она въехала бы на нее на двуколке. Проходя мимо кузницы, она повернула голову и заглянула внутрь. Там находился незнакомый человек. Он поднял голову и посмотрел на нее, ничего не сказав. Но, когда Эмили прошла мимо двух женщин, стоявших у витрины галантерейной лавки, те резко повернулись и уставились на нее, разинув рты.

Немного дальше, вниз по улице, ей пришлось перейти с вымощенного булыжником тротуара на дорогу, покрытую подсохшей грязью, чтобы обойти детей, игравших там. Девушка прошла «Бегущую лису» и приближалась к мясной лавке, в верхней части окна которой красовалась надпись: «Дейвид Коул. Превосходная говядина».

В магазине делали покупки три женщины. Две из них отреагировали на Эмили так, будто им явилось видение: подобно женщинам на улице, они полностью развернулись и разинули рты.

Мистер Коул стоял возле колоды со специальным топориком в руке, разрубая шею барана. Он замер на мгновение, уставившись на Эмили, а затем его взгляд стал враждебным, и мясник снова повернулся к своим клиенткам. Обращаясь к одной из них, он спросил:

— Вы... вы сказали... около двух фунтов, миссис Робинсон?

Миссис Робинсон сглотнула, потом повторила:

— Да, два фунта, мистер Коул.

Эмили продолжала стоять в стороне, пока лавочник обслуживал трех клиенток. Тем временем еще две покупательницы вошли в магазин. Единственными звуками между вопросами и ответами были звук ножа, мягко срезающего мясо, и звук, производимый топориком при рубке костей.

Две дамы, которые были очень удивлены появлением Эмили, вышли из лавки вместе. Одна из них заметила другой, пиная древесные опилки, которые покрывали пол:

— Удивительно, что они не загорелись.

— Ну, — мистер Коул обратился к Эмили, — что я могу сделать для вас, мадам... миссис...

— Мисс.

— О да, — Он покивал ей, косо улыбнулся и повторил: — Мисс.

— Мне нужен фунт бескостного мяса, фунт сосисок и вон тот кусочек грудинки. — Она указала пальцем на прилавок, на котором лежало несколько кусков говядины.

Мистер Коул молча взвесил сосиски и мясо, а когда собрался взвешивать грудинку, заметил:

— Это большой кусок, он весит более восьми с половиной фунтов. Он обойдется вам, — он посчитал в уме, — в полкроны.

— Спасибо; я возьму его.

Эмили говорила слегка напыщенным тоном, а он, следуя ее примеру, слегка наклонился к ней и поинтересовался:

— Мне переслать все... мисс?

Она не обернулась, когда услышала за своей спиной хихиканье, но, глядя прямо в глаза мясника, сказала:

— Да, вы можете это сделать, мистер... мистер Коул. Вы знаете коттедж, Рилли-коттедж на Бейлиз-Райс?

Девушка увидела, как краска заливает его и без того уже красное лицо, а губы сложились в тонкую линию, когда он ответил:

— Мальчик... мальчик не ходит так далеко.

— О, в таком случае я возьму все с собой.

Эмили наблюдала, как он небрежно упаковывал мясо. Когда Коул пододвинул упаковку к ней, она вручила ему соверен, который он некоторое время внимательно рассматривал, а потом положил его в ящик кассы и передал ей сдачу.

— До свидания, мистер Коул.

Единственным ответом на ее слова было многозначительное молчание.

Странно, но, когда Эмили выходила из магазина, она подумала, что ее поведение было схожим с тем, как вела бы себя Рон Берч по отношению к мяснику. Эта мысль немного подняла ей настроение.

Девушка знала, что глаза мистера Коула и его клиентов следят за ней, пока она переходит улицу и направляется к пекарне, при которой был хлебный магазин. Поэтому Эмили высоко подняла голову и слегка приподняла край юбки, чтобы ничто не мешало ей пройти по неровной дороге.

Мистер Уэйт стоял за стойкой вместе с миссис Уэйт. Они оба прекратили работу и посмотрели на свою новую клиентку. Затем миссис Уэйт, сделав глубокий вдох, взяла в руки небольшой бумажный пакет и стала крутить его так, чтобы на концах он завернулся подобно штопору, а потом передала его через прилавок маленькому мальчику, который, дав ей пенни, уже был готов выйти за дверь. Но хозяйка обратилась к нему, крикнув:

— Только не ешь эти дрожжи, Эдди! Отнеси их прямо домой.

Мальчик ничего не ответил. Он просто улыбнулся ей и вышел за дверь.

Миссис Уэйт уже собиралась заняться этой «бесстыжей девицей», но муж опередил ее. Вполне вежливым голосом он спросил:

— А что хотите вы, мисс?

Его манера и тон подействовали на Эмили странным образом: такое обращение почти лишило ее напряженного состояния, а подбородок слегка опустился, и она начала терять уверенность.

— Могу я приобрести полстоуна муки?

— Да, вы можете. — Он покивал ей головой. Затем, повернувшись и посмотрев на жену, он сказал: — Взвесь полстоуна муки, Сара.

Сара сердито зыркнула на мужа, но это продолжалось всего мгновение. Затем она пошла в подсобку и оттуда донесся звук, какой бывает, когда на весы ставят что-то тяжелое.

— Может быть, вам нужно что-то еще?

Она хотела сказать: «Да. Я бы хотела взять еще немного зерна. И не могли бы вы отвезти кипу сена к мосту?» Но перед тем, как Эмили вошла в деревню, она осознала, что не сможет с достоинством выйти, нагруженная кучей пакетов. А девушке очень хотелось покинуть деревню с достоинством, хотя бы сегодня. Поэтому она сказала совсем другое:

— Я бы хотела купить упаковку дрожжей и полдюжины ваших великолепных булочек. — Она кивнула на поднос со свежеиспеченными булочками.

— И это вы получите... упаковку дрожжей и полдюжины булочек.

Булочки были упакованы в пакет и положены перед ней на прилавок, а щелканье весов подсказало ей, что мука для нее уже отвешена. Эмили слегка наклонилась к мистеру Уэйту и тихо произнесла:

— Спасибо вам, спасибо вам, мистер Уэйт за то, что приняли меня подобным образом.

Сначала он удивился, а потом сказал:

— Ох, голубушка. — Он медленно покачал головой. — Я очень сочувствую тебе. И ему тоже. Могу ли я что-нибудь для вас сделать?

Она не стала ждать, а прошептала:

— О, если бы вы только могли подвезти к мосту стоун зерна и одну из упаковок, а также тюк сена. Я буду... буду вам очень обязана.

— Хорошо, девочка, я это сделаю. — Мистер Уэйт говорил почти шепотом, но, когда его жена, шелестя юбкой, вышла из подсобки, он резко повысил голос и сказал:

— Так, посмотрим. Полстоуна муки, шесть булочек к чаю и упаковку дрожжей вы забираете с собой. Вы также хотите, чтобы вам доставили один тюк сена, один стоун упаковок и один стоун пшеницы. — Он замолчал и, широко улыбаясь, спросил: — А как насчет булочек с сосисками и пирогов с мясом, испеченных сегодня утром?

Голос Эмили слегка прерывался, когда она ответила:

— Спасибо. Да, я возьму несколько. Четыре... по четыре каждого вида.

— По четыре каждого вида. Упакуйте их, миссис. — Он повернул голову и посмотрел на жену. Затем подсчитал стоимость покупок на одном из пакетов, повернул его к Эмили и спросил:

— Это вас устраивает, мисс?

Едва взглянув на общую сумму, она ответила:

— Да, мистер Уэйт. Вполне устраивает.

Несколько мгновений спустя, выходя из магазина,

Эмили сказала:

— До свидания, мистер Уэйт. И спасибо. До свидания, миссис Уэйт. — Она кивнула молчащей женщине со строгим лицом, которая не ответила ей, но ее муж громко крикнул:

— До свидания, мисс! До свидания! Заходите еще!

Неся полстоуна муки на сгибе одной руки, а все остальные покупки в соломенной сумке в другой руке, она спокойно шла по деревенской улице, которая неожиданно стала многолюдной. Люди работали в своих садиках, мыли окна, стояли и беседовали. И никто из них не заговорил с ней. И казалось, что никто даже не смотрит в ее сторону; и только одна реплика донеслась до девушки. Это сказала женщина, которая забирала с середины дороги ребенка, где тот играл в грязи. Делая вид, что говорит с ребенком, она изрекла:

— Как жаль, что для наказаний больше не используются колодки.

Но какое это имело значение? Булочник был вежлив с ней, более чем вежлив, очень добр. Когда она вернется в коттедж, она торжествующе скажет Лэрри:

— Я была права, все люди разные.

Дойдя до разрушенного моста и поставив сумки под уцелевшие деревяшку и камни, она присела на то, что осталось от парапета, и вдруг почувствовала себя уставшей, совершенно выжатой. И ей снова захотелось плакать, как она плакала вчера, но она сдержалась, пробормотав вслух:

— Не надо больше. Больше не надо. Поднимайся и иди, куда собиралась, а то пропустишь почтовую карету.

Мэри Сатерн встретила племянницу с распростертыми объятиями. Она прижала ее к своей необъятной груди, поцеловала и воскликнула:

— Ну, девочка! Я уж думала, что ты никогда не придешь. После того как Пэт прочитал нам твое письмо, я подумала: «Эта глупая маленькая дурочка будет держаться от нас подальше, думая, что ей стыдно появляться на людях».

— Я не стыжусь того, что сделала, тетя Мэри. — Эмили освободилась из цепких рук и, заглядывая в доброе лицо тетушки, добавила: — Это моя жизнь.

— Да, девочка, ты права, это твоя жизнь. Проходи и садись. Но сначала сними верхнюю одежду. Чай готов, я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Я не могу долго у вас оставаться. И, тетя Мэри, не было ли для меня письма?

— О да, письмо. — Мэри Сатерн покачала головой. Потом, взяв с полки коробку с чаем, она подняла крышку и сказала: — Я положила его сюда, потому что это единственное место, куда моя орава не лазит пальцами, потому что, если я кого-то из них за этим поймаю, то отрежу им пальцы. — Она стряхнула с письма чайную пыль, постучав им о стол, и передала его Эмили. Тетя наблюдала, как девушка открыла его и вынула два листка бумаги. На один из них, тот, который поуже, Эмили посмотрела первым делом. Потом она взглянула на свою тетю, и та спросила:

— Плохие новости?

— Нет-нет, тетя Мэри, но... но я немного разочарована. Понимаете... О, это длинная история. Я никогда вам не рассказывала. Я никогда никому не рассказывала, только Люси знает об этом, но... но, дело в том, что Сеп подарил мне часы.

— Часы? Хорошие часы?

— Да, красивые часы. — Девушка подошла к столу и села, продолжая держать в руке два листка бумаги. Эмили кратко описала тете Мэри, как они к ней попали и как она попросила мистера Тутона продать их для нее. Девушка закончила рассказ, размахивая бумажкой, зажатой между большим и указательным пальцами. — Часы оказались не такими ценными, как я думала. Он пишет, что может получить за них только двадцать фунтов. Это чек, но что мне делать с ним? У меня же нет счета в банке.

— Тебе нечего волноваться о его обмене. Миссис Ма Гаррис поменяет его для тебя, если чек, конечно, настоящий. Она ведает несколькими клубами. Ну знаешь, денежные клубы. Я рассказывала тебе о ней: шиллинг за фунт и посредничество при получении денег, не говоря уж о пенни за шиллинг в неделю при займе. Она неплохо справляется; загружена работой до бровей. Она поменяет чек, но кое-что ей придется заплатить. Двадцать фунтов! Боюсь, что тебе придется выложить целый фунт, девочка.

— О, я согласна, тетя Мэри.

— Да не хмурься ты; у тебя останутся еще девятнадцать фунтов, а это хоть и маленькое, но состояние.

— Мне кажется, тетя Мэри, что нам потребуются все маленькие состояния, которые придут к нам в руки, иначе мы не выживем там, наверху.

— Все так плохо, девочка?

— Ну, — Эмили опустила голову, — все не так уж плохо, по крайней мере для меня, но для него это... это ужасно.

— Да уж, могу поспорить, что так оно и есть, особенно после того, что было напечатано в газетах. А если подумать, что ты живешь с ним, девочка. Ох, странная штука жизнь, правда?.. Он хорошо к тебе относится?

— О да, да, вполне.

Мэри, наклонившись к ней через стол и опираясь необъятной грудью на сложенные руки, тихо спросила:

— Ты это сказала с недостаточной уверенностью. Ты... ты его любишь?

— Да, тетя Мэри; да, я люблю его.

— Настолько сильно и глубоко, чтобы провести остаток своей жизни с ним там, наверху?

Эмили задумалась на мгновение, а потом упрекнула себя за то, что задумалась. Она ответила:

— Да... да, с ним на всю оставшуюся жизнь.

— Интересный мужик, наверное.

— Нет... — Интересно, почему она так сказала? Но с тетей Мэри она могла быть полностью откровенна. — Ну, я не совсем то хотела сказать. Внешне он очень даже ничего. Я думаю, вы бы назвали его красивым, по крайней мере когда он улыбается. Но он не так уж часто улыбается... или смеется.

— Жаль. Лицо многое теряет, если никогда не растягивается в улыбке; в таком случае лицу многого не хватает.

— Я тоже так думаю, тетя Мэри. Но нужно сказать, что не столько его внешности чего-то не хватает. Ему не хватает чего-то... чего-то внутри. Ему не хватает того, что заставило бы его бороться. Даже стряпчий сказал... ну не стряпчий, а его клерк, мистер Тутон, тот самый, который продал мои часы, даже он сказал, что у Лэрри есть все основания обратиться в суд. По крайней мере, он мог бы получить достойную компенсацию за несколько лет работы, а не только то, что она заплатила бы самому незначительному работнику на своей ферме. Но он не хочет, тетя Мэри, он не хочет бороться! Он упрямый и робкий по характеру. Он думает, что проявляет гордость, но... но я вижу это по-другому. Совершенно нечем гордиться, если разрешаешь людям топтать себя! А как вы думаете, тетя Мэри?

— О Боже, конечно, тут нечем гордиться, девочка. Если ты разрешаешь кому-то вытирать об себя ноги, то невольно превращаешься в коврик перед дверью. Тебе нужно переубедить его.

— Сомневаюсь, что это мне когда-нибудь удастся.

— И что же, он собирается оставаться в этом орлином гнезде до конца жизни? Я ведь знаю это место, его еще называют Ветреный Уголок. Ветры, которые там дуют, могут унести и слона.

Эмили не стала комментировать это замечание, а только вздохнула, а Мэри сказала:

— Ну, хорошо, никогда не вешай носа. Ведь это твой девиз, девочка? Поэтому не бойся, вы все преодолеете. Если бы не было в мире долин, то не было бы и холмов. Я часто повторяю это себе. — Она покачала головой. — Бывают дни, когда моя жизнь вдруг становится настолько тяжкой, что дальше некуда, дальше только яма. Но я говорю себе: давай-ка выбирайся, приди в себя и посмотри в окно. Ну, что там, наверху?.. Небо. А кто на небе? Бог. Тогда запомни, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Да, Бог помогает тем, кого видит помогающим себе! Плыви по течению!

Она откинула голову и громко рассмеялась, а Эмили, положив ладони на чек и письмо, наклонила голову, и ее плечи затряслись от смеха, пока по ее щекам не потекли слезы. Когда их смех затих, девушка вытерла глаза и сказала:

— Ох, тетя Мэри, мне так это было нужно. Мне так хотелось в последние дни повидать вас, хотя бы для того, чтобы посмеяться!

— Лучшее в мире лекарство - это смех, девочка. Бог дал его беднякам в качестве компенсации. Ты видела, чтобы богачи смеялись? Правда, не могу сказать, что я знакома с какими-нибудь богачами. Но те, которые присутствуют при спуске на воду кораблей или на открытии мостов, обычно никогда не смеются. Натянуто улыбаются, да, но никогда не смеются. А взять миссис Ма Гаррис. Если бы она вдруг рассмеялась, то ей пришлось бы зашивать лицо, а это стоит денег.

Они снова расхохотались. Они смеялись и болтали еще целый час. Потом Мэри накинула шаль, предупредила младших членов семьи, что она устроит им трепку, если они высунут носы за дверь или подойдут к очагу, а потом повела Эмили к ростовщику в женском обличье.

Когда через полчаса Эмили вышла от ростовщицы с девятнадцатью соверенами в кошельке, она вложила одну из монет в руку тети Мэри, несмотря на ее громкие протесты. Они расстались на углу улицы, и Эмили пообещала в будущем посещать тетю Мэри еженедельно.

В Феллберне девушка купила четверть стоуна овсяной муки, два фунта крупной соли, полдюжины свиных ножек, три фунта свиных ребрышек, а также всякой всячины. Все это заполнило две сумки. Потом она села в почтовую карету и поехала домой.

В экипаже было шесть человек и Эмили; поскольку она пришла последней, пришлось сидеть сзади, свесив ноги.

Когда они проехали поворот на боковую дорогу, ведущую к карьеру, девушка крикнула вознице, чтобы он остановился возле указателя. Несколько минут спустя она уже шла с сумками через рощицу к разрушенному мосту, возле которого увидела Лэрри, встречающего ее. Быстро подойдя к нему, Эмили передала ему сумки, потом поцеловала в губы и спросила:

— Ты долго ждал?

— Я пришел час назад. Мне... мне показалась, что кто-то проехал.

Несколько мгновений она молча смотрела на него. Лэрри видел, как проехал экипаж, а ее на нем не было, что вполне объясняло выражение его лица. Не то чтобы он выглядел очень счастливым, но явно не так, как когда она уходила утром. Неожиданно Эмили почувствовала себя веселой и счастливой. Она не чувствовала себя так в течение... ой, она не могла сказать, в течение какого времени, и, громко рассмеявшись, сказала:

— Видишь, я сделала это. Ты нашел мясо и муку?

— Да, я нашел мясо и муку.

— Ой, это был целый спектакль. Деревенские были просто поражены.

— Да, я могу себе представить. Но подожди следующего раза. Они уже будут готовы к встрече с тобой.

— Ничего подобного! — Девушка потрясла головой. — Там есть кое-кто, кто нам сочувствует!

— «Кто-то, кто нам сочувствует!» Кто? — Лэрри повернулся к ней.

— Мистер Уэйт, булочник. Он нам продал кое-какой товар и просил меня передать тебе привет.

Он остановился как вкопанный.

— Не сочиняй подобных сказок, Эмили!

— Я ничего не сочиняю! Он был так добр, так добр. Я даже была готова снова разреветься, настолько он был добр. А когда хозяйка вышла из магазина - я имею в виду его жену, - он заговорил со мной и велел кое-что тебе передать. Он сказал... — она помолчала, — передайте мистеру Берчу мои наилучшие пожелания и скажите ему... скажите ему, что я на его стороне. — Она была уверена, что, если бы у него было время, то он вполне мог сказать что-то подобное. Это было написано на его лице.

— Уэйт это сказал?

— Да, он это сказал.

— Ну и ну!

— Видишь, я была права. Все люди в мире разные, даже в этой деревне. Ни один человек не похож на другого... А чем ты занимался, пока меня не было?

Лэрри повернул голову и посмотрел на нее:

— Думал о тебе. — Он улыбнулся.

Эмили вглядывалась в даль. Ее подбородок дрожал. Закатное солнце залило все теплым светом. Небо было красивым. Сухой папоротник на холмах превратил их под лучами солнца в чистое золото. Подул ветер, он предвещал морозную ночь, принеся с собой запах зимы. Весь мир был прекрасен, а здесь была очаровательная часть этого мира. Все будет хорошо! О да, все будет хорошо!