Первая нелюбимость

Каждый поначалу одинок в своих трудностях, каждый думает, что несчастлив в одиночку.
Еще будучи маленьким мальчиком, я впервые влюбился, влюбился страстно, беспомощно.
У меня эта любовь не была счастливой, в меня запало неизгладимое болевое ощущение, что меня не любят и что я не достоин любви. Оно мне всю жизнь сопутствует, всю жизнь я жажду любви, жажду неизме­римо больше, чем нужно человеку на жизнь... Даже когда меня любили потом, я этому не верил. Тоска душевного одиночества, ненависть к себе, зависть и ревность посещали меня очень часто.
Первая любовь и пробуждение сексуальности обычно не совпадают и иной раз не имеют друг к другу никакого отношения. Именно так бы­ло у меня, Я из числа тех, в ком сексуальность проснулась очень рано и бурно. А рос я в то время, когда на вопросы секса было наложено жесткое, ханжеское табу. Все мои детские попытки что-то узнать об этом, разведать, тем паче изведать — наталкивались на яростное, непонятное сопротивление взрослых.
Однажды я привел домой девочку поиграть, мне было пять лет, ничего ТАКОГО я и в мыслях не имел. И вдруг родители, вошедшие в ком­нату, сделали вытянутые лица, возвели очи к потолку и сказали: «Ах!.. Девочку привел». В этом «ах» было изумление, ужас...
Я ничего не понял, но почувствовал, что есть какая-то разница: девочка или мальчик, какая-то скрываемая и постыдная, а быть может, и сладкая тайна.
Взрослые сами наводят тень на плетень, а детям, чтобы почувствовать, что дело нечисто, много не нужно, они все ловят из воздуха...Так из поколения в поколение передаются всевозможные душевные и умственные кривизны. В историческом времени кривизны эти дви­жутся по закону маятника, по синусоиде: у одного поколения (или цело­го ряда) — криво в одну сторону, у другого — в противоположную. Равновесие — штука трудная, долгая...
Я умел читать с четырех лет, с этого же возраста увлекся животными и очень любил рисовать их. Отличаясь наблюдательностью и фотографической памятью, я с самого начала рисовал все подробно, в дета­лях, для меня важно было сходство с действительностью.
Однажды, читая большой том Брэма «Жизнь животных», я пририсовал ко всем животным, изображенным там на картинках, огромные по­ловые органы — по простоте душевной показал с гордостью родителям: «Вот, я подрисовал как правильно! Как по-настоящему!»
Бедные папа и мама впали в прострацию, а когда шок прошел, за мою художническую честность мне дико влетело, папа первый раз в жизни выпорол меня огромным ремнем с металлической пряжкой.
Столь убедительное внушение иного навсегда бы отвратило от натуралистического жанра и поисков истины, но я оказался крепким орешком. Во втором классе я уже развлекал одноклассников рисованием порнографических открыток, чем завоевал у них большой авторитет и звание Профессора.
Меня чуть не вышибли из школы, классная руководительница запи­сала в табель страшные слова, почти приговор: «Разлагает класс».
Для взрослых все это было злостной и непонятной испорченностью. Они забыли себя... Уже к семи годам любопытный ребенок, если его не держат в пробирке, жаждет познать тайну пола.
Ну а любовь, — первая, чистая, всеохватная и беспомощная — любовь, прилетающая совсем с иного полюса мироздания, может вспых­нуть и тогда, когда человек не знает еще и самого слова «любовь»!..
...Мне было неполных восемь, когда появилась Она — моя первая девочка, которая не была моей. Беззащитная и наивная, рыженькая, веснушчатая, резвушечка-хохотушечка, на год младше меня. Имя ее было Галя, а звали все почему-то Гулей, Гулькой.
Мы познакомились летом на подмосковной станции Валентиновка. Жили на соседних дачах. Каждое утро я из окна видел, как она в розо­вой легкой пижамке или в одних трусиках, потряхивая рыжей гривкой и щебеча, сбегает с крыльца к рукомойнику.
Святой Валентин, покровитель влюбленных, окружил мою первую любовь сплошным невезением. Стояло цветущее лето, а я заболел коклюшем, да еще зачем-то меня побрили наголо, и отражение в зеркале говорило мне: «Урод ты какой-то». И вдруг я безумно влюбился в Гульку, и через день все это уже за­метили, уже посмеивались надо мной, а она...
«Володька, хи! Он такой лысый, такой смешной», — услышал я од­нажды ее слова, притаившись за забором. Это подружки сплетничали, кто в кого втюрен. Она кокетничала чуть-чуть и со мной, но на площадке, где играли все дети, старалась быть с двумя другими, более симпа­тичными и ладными ребятишками.
И вот как-то, когда она в очередной раз в игре предпочла Борьку и Мишку, я вдруг ужасно заревновал и, не помня себя, ударил Гульку, больно хлестнул прутом по голеньким ножкам!..
Я сам от себя этого не ожидал.
Она заплакала. Все меня испугались и разбежались. Я внезапно остался один. Навсегда запомнился этот миг — с ревом убегающая Гулька, ребята, с ужасом смотревшие на меня как на сумасшедшего...
Все. Я — один. И я совершил преступление. Я девочку ударил, беззащитную, ни в чем не виновную.
Совершенно подавленный, я поплелся домой. Ужас вины, любовь, жалость к Гульке, раскаяние — все смешалось во мне, и впервые воз­никла мысль — покончить с собой. Я не спал всю ночь, писал ей пись­мо, полное отчаяния и мольбы о прощении Я объяснял, что все случи­лось потому, что «я очень тебя люблю, ты не знаешь... Я тебя спасу, я за тебя жизнь отдам...»
Нарисовал вместо подписи красивый кораблик. Под утро, набрав­шись храбрости, перелез через забор, положил письмо к двери ее дома. И опять мне не повезло: не успел я отбежать, как пошел сильнющий дождь и бумажку с моим посланием размолотил. Весь вымокший и дрожащий, я сидел за сарайчиком, ждал, когда же она выйдет.
Дождь кончился, посветлело, и к ней на крыльцо прибежали две девчонки-подружки. Вышла и она, милая, улыбающаяся, еще сонненькая. Они посмотрели на этот размокший листок, ничего не поняли (но, может быть, догадались?!), похихикали и порвали.
Все... Я так и не признался ей, не попросил прощения...
Потом долго искал... Помню, она говорила, что живет на Ново-Басманной улице. Но больше не встретил, а любовь жива до сих пор.

Единственным утешением оказалось то, что, как скоро выясни­лось, любил мою девочку так несчастно не я один... Я узнал об этом, когда она и остальные ребята к концу каникул разъехались, и мы остались вдвоем с одним местным мальчишкой. Славкой, который тоже играл в нашей компании. Какого мы коротали вечер вдвоем и заговорили о том, кто кого любит. Я признался, что люблю одну девочку. Славка сказал, что тоже любит девчонку, и спросил: «А ты угадаешь, кого я люблю?..» И тут мы посмотрели друг на друга и в один голос воскликнули: «Маленькую Гульку!» Не описать это душевное облегчение, этот вне­запно вспыхнувший свет!.. Мы вдруг ощутили, что мы — товарищи по несчастью... или по счастью...
Наверное, только в детстве возможно соперничество-наоборот. Мо­жет быть, потому, что предмет любви удалился в недосягаемость? Дружба наша была короткой и дивной — глоток волшебного эликсира: мы оба вылечились от тоски и снова стали обыкновенными озорниками.
Ни эта моя любовь, ни последующие две, не менее страстные и несчастные, не имели касательства к сексу, бушевавшему как бы в другой, параллельной жизни. К полу — бесспорное, а к похоти — ни малейшего.
Слияние разных уровней человеческого существа — тела и души — великое таинство, без благоволения Свыше оно может и не состояться...

— А я вот не помню своих первых детских любовей и нелюбимостей... Может, что-то и было, но либо зарубка была неглубокая, либо быстро заросла.
И откуда дети берутся, мне папа (!) рассказал очень рано, но как — опять не помню... Все как-то само встало на свои места. То ли я была не слишком впечатлительная, то ли с родителями повезло, то ли память у меня сердобольная...
— Да, не у всех, слава Богу, это бывает обнаженно-болезненно,
но почти каждый из нас проходит через глубокий внутренний слом,
когда терпит первый крах наивная детская вера; когда затаившееся
неведение казнится безжалостной жизнью...

Сколько стоит Главная Тайна?

рассказ, составленный из вопросов
подстрочный перевод с детского
Здравствуйте, меня зовут Родион, мне десять лет. Хочу спросить у вас, что такое любовь, что такое правда и тайна и как мне быть.
Когда мне было пять лет, я спросил у мамы, откуда я взялся. Она ответила: «Я купила тебя в роддоме».
я спросил: «А что такое роддом? Такой магазин?» — «Да, — ответила мама, — это такой магазин». — «Где покупают детей, да?.. А сколько ты за меня заплатила?» — спросил я. «Очень дорого, сто рублей». «Значит, я стою сто рублей!» — обрадовался я. «Теперь ты стоишь еще дороже». — «сколько? Тысячу, да?» — «Да». — «А почему?» — «Потому что ты вырос». «А ты сколько стоишь?» — «Не знаю, — сказала мама. — Не помню, спроси у бабушки». — «Она тебя тоже в роддоме купила?» — «Да».
Я решил спросить обязательно, было очень интересно узнать, сколько стоит моя мама, но бабушка была в деревне. Поэтому я на другой день спросил у папы, сколько рублей он стоит.
Папа рассердился: «Что ты болтаешь. Человек не стоит нисколько. Это только рабов покупали за деньги». — «Значит, я раб», — сказал я. «Почему?» — удивился папа. «Потому что меня купили за сто рублей. А теперь могут продать за тысячу». — «Что за глупости? кто тебе сказал такую ерунду?» — «Мама». — «мама?.. А-а. Понятно».
Потом однажды мы пошли с папой в «детский мир» покупать машинку. Там было много красивых машинок, и папа объяснял мне, что их привозят сюда с фабрик, их там делают и затрачивают на это много материалов, потому они и стоят так дорого.
Я спросил: «На меня тоже затратили много материалов?» — «На тебя? да, — сказал папа. — Иного». — «А-а. — сказал я, — понятно». — «Что понятно?» — встревожился папа. «Понятно», — сказал я, но сам не понимал, что понятно. Вспомнил, как папа сказал, что мама сказала мне ерунду насчет этих рублей. И спросил: «А на какой фабрике меня сделали?»
Папа долго думал. Потом сказал: «на картонной. То есть... на космической». — «В космосе, да?» — «Ага». — «Значит, меня привезли из космоса?» — «Аа». — «А тебя?» — «И меня». — «И всех людей оттуда привозят?» — «да. Но сначала они попадают в животики». — «В какие животики?» Тут папа вдруг покраснел и рассердился: «Хватит! Пристал опять! Со своими дурацкими вопросами!.. Вырастешь, узнаешь. Смотри, какая машинка».
Летом меня отправили в деревню к бабушке. И я, конечно, сразу же спросил у нее: «Бабушка, а за сколько рублей ты купила маму?»

Бабушка засмеялась: «Ни за сколько, Роденька. Я ее е капусте нашла. Бесплатно». — «А мама сказала, что ты ее купила в роддоме». — «Правильно, Роденька. Это я ее уж потом в роддом снесла и купила. Оформила за руб двадцать. А сначала в огороде, в капусте». — «Только руб двадцать? Так дешево?..» — «Да, Роденька, раньше все дешевше было, не то что теперь. Все нынче подорожало». — «А откуда она в капусту попала? Из животика, да?» — «Да ты что, господь с тобой. Это кто ж тебя научил? Стыд-то какой. В капусту, Роденька, деточек аист носит». — «С космической фабрики?» — «Какой такой фабрики?.. Научают детей черт знает чему, прости господи. От Бога, миленький мой, от Бога». — «Бабушка, Бога на земле нет, я уже знаю, мне в детском саду старший мальчик сказал. Бог был на земле раньше, а теперь он только в космосе. И аистов тоже нет. Люди делаются на космических фабриках, из фабрик попадают в животики, из животиков в капусту, а из капусты в роддом».
Бабушка начала креститься и почему-то заплакала. И я тоже захотел плакать. Обидно мне стало, что мама у меня такая дешевая.
Потом, когда я пошел в школу, я спросил во дворе у Витьки Штыря, командира нашей крепости (ему было уже одиннадцать), за сколько его купили. Витька посмотрел на меня, прищурился и сказал: «Ща по хлебалу. Ты откуда взялся? Из Фэ-эС-Бэ?» — «Не, — ответил я, — я из роддома. Меня там купили. А сделали на фабрике, в космосе».
«Ха-ха-ха.. Во дает. Ты че, глупый? Взрослых слушает, сказочки завиральные. Не знаешь, как детей делают?» — «Как?» — «вот так: тюк — и готово. Чем ссут, понял?» — «Вот так?..» — «Ну. А ты как думал». — «Бесплатно?» — «Ха-ха-ха! За это даже деньги дают. Во дурак, а». — «Врешь ты все!» — «Ха-ха, во дурак-то! Чик-чирик! Понял как?» — «Сам дурак! Врешь!» — «На что спорим? Тебя когда спать загоняют? Не поспи час. ну два. Знаешь, как можно? Заварки чайной наглотайся, они у тебя в другой комнате, да? А ты ухо к стенке... Ревешь?..»
Я заплакал. Я понял, что я глупый. Понял, что взрослые врут, врут и врут и что все это очень скучно.
Как раз в этот день папа учил меня, что врать нельзя никогда, потому что любое вранье обязательно разоблачается.
Штырь мне потом еще много чего порассказал. В общем, все оказалось так просто, что я даже расстраиваться перестал. Но почему-то все равно не хотелось верить, что все получаются из чик-чирик, из того, чем...
Когда мне исполнилось девять лет, я пошел в кружок юных натуралистов. Я очень люблю животных, особенно хомячков. И птиц тоже люблю, и рыб, и лягушек. Там, в кружке, я увидел, как звери и птицы рождают детенышей, как выкармливают. Я узнал, что все живые существа происходят друг от дружки, от самцов и самок. Это называется «спаривание».

Наш руководитель Виталий Андреевич, биолог, рассказал нам, что это великая тайна, самая главная тайна жизни. И у человека это главная тайна. Но у человека это называется не «спаривание», а «любовь».
Я спросил: «Виталий Андреевич, у нас в классе уже четыре любви. Это очень плохо?» — «Ну почему же. Это не плохо». — «А как же, ведь теперь они должны рождать детей». — «Почему, вовсе не должны». — «Ну как же, они ведь живые существа». — «Человек живое существо не такое, как остальные. Человеку любовь нужна, не только, чтобы рождать детей. У человека много разных видов любви. Вот ты, например, любишь маму и папу, правда?» — «Да, — сказал я, — конечно». И тут же почувствовал, что соврал. Или сказал неправильную правду, подделанную...
Я уже не знал, люблю я их или нет. после того как понял, что они меня обманывают, я перестал им верить. А как любить, если не веришь? Любовь к родителям — это тоже главная тайна или нет? почему одним словом называют великую тайну жизни и всякую гадость?..

бумеранг неправды
«Я не хочу быть человеком. Хочу быть наоборот», — сказал мне один шестилетний пациент. «А почему?» — «Потому что человек де­лается неправильно». — «Что неправильно?»
Мальчик посмотрел на меня иронически и дикторским голосом произнес два непечатных слова.
Семилетняя допытывается: «Ну а все-таки, ну расскажи, как это получилось? А где я была раньше, в папе или в тебе?.. А как папина клеточка прибежала к тебе?.. Ты подсказывала? А если бы заблуди­лась?..» Через три года: «Я все доузнала сама, от подружек. Ты не хо­тела говорить со мной как с большой».
Тринадцатилетняя: «Хочу стать врачом по генам, чтобы переде­лать людей. Чтобы у человека не было некрасиво, чтобы было как у цветов». Пятнадцатилетняя (о взрослых): «Они смотрят на нас грязными глазами».
Боре М. было уже двенадцать, когда он с исчерпывающими под­робностями узнал, как получаются дети Ну и запоздание!.. Родите­лей боготворил, вместе строили парусник... И вдруг этот Санька прицепился с вопросами. И выяснилось, что он ничего не знает. И тогда Санька все рассказал, и как рассказал...
Две недели не сомкнул глаз. Наконец однажды ночью не выдер­жал, бросился с ревом на родителей, занимавшихся ЭТИМ, потом попытался выпрыгнуть из окна...
Ожог. Заболел психически.

,
«Хотели уберечь... Сохранить чистое отношение... В четыре го­дика рассказали, что из цветочка вырос. Что в лесу бывают цветоч­ки красивые, из которых вырастают человечки. Больше не спраши­вал. Думали, будет проходить биологию, сам поймет, — объясняла мать. — А теперь не может нам простить...»

1. Бедные мы, глупые взрослые, как же умудряемся забывать собственный опыт...
2. Наверное, потому, что он был мучительным... Неуклюжей ложью якобы защищая детскую чистоту, на самом деле защищаем только свою трусость и недалекость. А ребенка во всей беспомощ­ности бросаем на растерзание лжи — самой лживой, имеющей вид правды, — дикорастущей пошлости...
3. Но ведь взрослые врут детям и по многим другим поводам. Все-таки почему именно эта ложь оказывает такое разрушитель­ное влияние?
4. Потому что бьет по святая святых. Детским обобщающим соз­нанием гремучая смесь влечения, грязи, стыда, мечты и запрета пе­реносится потом на все то, что связано со взаимоотношениями по­лов. Бумеранг боли и неправды всегда возвращается.
5. Может, не только трусость и недалекость движет взрослы­ми, скрывающими правду об ЭТОМ?

Может, всю правду говорить все же нельзя?

1. Сразу нельзя. И совсем впрямую, грубо нельзя. И туманно нельзя. И слишком рано. И слишком поздно.
2. ?..
3. Да, узенькая дорожка, справа и слева — обрыв.

Только внимательное, проникновенное соотнесение с миром ре­бенка и его способами воспринимать этот мир позволят пройти по этой тропинке вместе.
— А как быть взрослому человеку, уже понявшему, что где-то там, в детстве гниет узелочек нитки, тянущейся к неудачам в любви и жизни?.. Как протянуть себе — обиженному, испуганно­му, разочарованному —руку поддержки?..
— Почаще вспоминать образами и чувствами свое детство, приль­
нуть к нему. Помогает и наблюдение за своим ребенком и другими
детьми, и детские игры, в которые можно играть и взрослым.
Вживаясь заново в детский мир, начинаешь чувствовать, что вполне в твоих силах ловить бумеранги лжи взрослыми зрячими ру­ками, не давать им долетать до малыша, который живет и в тебе. Можно тихо, любовно сказать себе то, что вы сказали бы своему ре­бенку на месте не только любящих, но и понимающих родителей...

Вглядевшись в любого детеныша, можно увидеть, как он и сам удивительным образом защищает свою душу от преждевременной «информации».
Есть, есть у каждого ребенка глубочайший инстинкт нравственно­го самосохранения!.. Это именно он делает невозможным даже и для взрослого представить тайну собственного рождения как прос­той плотский акт, хотя все вроде понятно.
Душа ищет не понятности, а посвященности..
— На Западе секс-просвещение начинают чуть не с пеленок — зо­ны, позиции, контрацептивы...
Одной нашей психологине, посетившей голландскую школу, старшеклассники сказали, что завидуют российским ребятам, ко­торые знают о сексе меньше, зато о любви больше.
— Неведение до поры до времени необходимо.

Перед броском друг к другу две половины человечества должны накопить силу взаимного притяжения, а для этого временно размежеваться.

Невзирая ни на что, Природа делает свое: девочки дружат преимущественно с девочками, мальчики с мальчиками. Стихийные стай­ки, как правило, однополы. Влечение с вопросительным знаком — вот отношение полов друг к другу до созревания,
Хочешь, не хочешь, а в каждом классе и в каждом дворе образуется при одном явном еще и по два тайных мирка, отделенных друг от друга незримыми, а часто и вполне видимыми перегородками.
Вон к той крепости за пустырем, сделанной из обгорелых ящиков и железяк, ни одна из окрестных красавиц и близко не подойдет, зато вот на эту скамеечку, что поближе к дому, ни один уважающий себя мальчишка не сядет.
При всех успехах мирного сосуществования в мирах этих возникают свои устремления, свои жаргоны и микрокультуры.

Каждый ребенок неосознанно, но неотступно решает одну из важнейших стратегических задач целой жизни — отождествление со своим полом.
От этого будет зависеть и отношение к противоположному, и отношение к родителям, и будущим собственным детям, и выбор профессии...