Лишний жест

Он не должен был этого делать.

Он был не прав.

Он вспылил.

Но и пес не должен был этого делать.

В мире и без того хватает беспорядка, он не потерпит хаоса у себя дома, да еще вдобавок со стороны четвероногой твари!

Моника уехала на три дня в Базель на конгресс по новым технологиям. Ей предстояло сделать там важный доклад о термической изоляции старых домов, которые называли «энергетическим ситом». Она попросила Антонена об услуге, в знак ее бесконечного к нему доверия: может ли он взять к себе Капитана Крюка? Это налагало регулярные обязанности: выгулять собаку утром, в полдень и в последний раз вечером, подольше. Кормить ее разнообразной пищей: фрукты, овощи, мясо. Мыть каждый день специальной рукавичкой из конского волоса. Ежевечерне протирать лосьоном от блох. Капитан Крюк был меломаном: немного Верди, Пуччини по вечерам и, конечно, его любимая песня – «Wot» Кэптена Сенсибла, хит 1980‑х годов, которую он обожал за ритм и за слова, напоминавшие ему его имя. Он мог слушать ее десять раз подряд.

Капитан Крюк очень любил Антонена.

В самом деле.

Он любил свободные, открытые натуры…

– И потом, – она покраснела, – если малыш будет, как бы это сказать, слишком нервничать, Антонен сумеет снять напряжение.

– Снять напряжение, но как?

– Ты прекрасно знаешь как… – Она замешкалась, подбирая слова. – Ты можешь его… – Соединив по два пальца на каждой руке, она изобразила кавычки, но слов так и не нашла.

– Я не понимаю.

Ее лицо залилось краской.

– Я хочу сказать, побольше разных упражнений. Он так нуждается в любви.

Антонен, видно, не смог скрыть удивления, потому что она тут же дала задний ход.

– Как хочешь, я только предложила. Со мной он подолгу гуляет, мы бегаем часами, но три дня уж как‑нибудь продержится.

Поначалу Капитан Крюк вел себя хорошо. Спал он в корзинке из душистой кожи. Ходил за Антоненом хвостом повсюду, в агентстве терся о ноги всех женщин – тех смешило его вздутие между лапами. Вот бы их мужьям такую силу! Антонен, краснея, извинялся. В первый же вечер, когда Антонен включил его любимую песню – «Не said Captain, I said wot?», – Капитан Крюк лег на спину и, выставив напоказ половой орган и дрыгая лапами, казалось, ждал от хозяина недвусмысленного жеста. Антонен не обратил на него внимания, и пес, печально заскулив, улегся спать. Но проснувшись утром, он забрался на кровать и лег на бок все так же во всеоружии. Он просил ласки. Антонен с достоинством отстранил его. В этот вечер он решил начистить столовое серебро, доставшееся ему от бабушки со стороны матери. Он как раз купил новый состав швейцарского производства для чистки серебра, который давал абразивный эффект без вредных последствий. Он расставил все на пластиковой пленке, подложив под нее газетный лист, и взялся за тряпку. У нового средства был один недостаток: оно оставляло пятна на неметаллических поверхностях – мраморе, камне, дереве. Не успел он начать, как Капитан Крюк запрыгнул на стол и принялся лавировать между вилок и ложек. Шерсть у него стояла дыбом от возбуждения, он рычал, и даже музыка не могла его успокоить. Да что же это за собака? Машина какая‑то, вечный двигатель? Антонен призвал его к порядку. Он все понимает, осталось потерпеть сутки до возвращения хозяйки. Пес нервно залаял, тяпнул Антонена за руку, несколько раз вильнул задом и, застигнув его врасплох, всунул свою горячую штучку прямо ему в ладонь. Антонен пронзительно вскрикнул. А маленький, не больше карандаша, собачий член уже заходил ходуном на манер обезумевшего метронома, подрагивая от возбуждения. Пес задел бутылку, ее содержимое выплеснулось на газету и потекло со стола на пол. Ядовитый состав тотчас разъел лакированный паркет, образовав лужицу в форме теста Роршаха.

Это было чересчур.

А ведь Антонен его предупреждал.

Чисто рефлекторно он схватил расшалившегося пса, распахнул окно и выбросил его наружу. Даже не успев понять, что с ним случилось, Капитан Крюк с визгом разбился о плиты внутреннего двора. Шел дождь, уже стемнело, все окна были закрыты, жильцы ужинали или смотрели надрывавшиеся в гостиных телевизоры.

В панике Антонен схватил поводок, сбежал вниз по лестнице, поднял еще теплого пса и, крадучись, покинул дом, чтобы отнести трупик на улицу Этьен‑Марсель, где было более людно. Дождь смоет растекшуюся кровь. Грохот мусоровозов, проезжавших в этот час и перемалывавших гигантскими челюстями отходы, заглушал все другие шумы. Антонен выбрал место потемнее, неподалеку от Пост‑дю‑Лувр, на углу улицы Эрольд, где не горели два фонаря. Воспользовавшись затишьем в уличном движении, он украдкой положил тельце на мостовую, не отцепляя поводка, и спрятался в подворотне. Ждать пришлось не больше минуты. «Вольво»‑кабриолет, мчавшийся от площади Виктуар, переехал собаку, не остановившись. Антонен выскочил из тени и закричал:

– Собака, моя собака, мою собаку задавили, на помощь…

Заплакать ему не удавалось, но он нашел нужный тон, а это главное. Капли дождя на его лице могли сойти за слезы. Мужчина и женщина под зонтом подошли к нему и, увидев мертвую собаку, возмутились.

– Ах, мерзавцы! Вы не запомнили номер?

– Нет, фонари не горят, как нарочно, именно здесь.

Он сумел подавиться рыданием. Пара смотрела на него с сочувствием, мужчина положил ему руку на плечо, и от этого тяжелого теплого прикосновения немного полегчало. Он сочинил вполне складный рассказ и обкатал его на этих прохожих, чтобы потом изложить Монике. Пес, настоящий мужчина, учуял молодую сучку на другой стороне улицы и кинулся за ней, вырвав у него из рук поводок. О, это его вина, он никогда себе не простит. Секунда невнимания оказалась роковой. Они поверили ему без тени сомнения и принялись утешать. Нет, он не должен винить во всем себя. Они оставили ему номер телефона на случай, если понадобятся свидетели.

Он ушел, держа мокрого пса на вытянутых руках, словно герой фильма. Капитан Крюк был маленький и весил не больше сумочки. Он дозвонился Монике в Швейцарию и срывающимся голосом рассказал ей о случившемся. Ему удалось даже всхлипнуть. Она решила, что это шутка, и, ничего не ответив, повесила трубку. Назавтра вечером она пришла за телом. Антонен завернул его в фольгу и положил в туалете. Жаль, что от пса начало попахивать, ведь именно теперь он был олимпийски спокоен. Вот таких животных он любил – смирных и тихих. И морда в покое, и хвост, и все остальное. Раздавленный Капитан Крюк был не лишен благородства. Колеса переехали его живот, и внутренности вывалились наружу. Он завернул их отдельно. Моника почти ничего не говорила, голос ее срывался от горя и потрясения.

– Я доверила тебе моего Капитана Крюка – и через два дня он мертв.

– Это могло случиться и при тебе… я ведь все уже рассказал. Ты знаешь, какой он был… неугомонный. Сорвался с поводка, я ничего не мог поделать.

– Я тебе не верю.

– Есть свидетели, они оставили мне телефон, позвони им!

– Почему ты не пошел в полицию?

Голос ее дрожал от возмущения, она была на грани нервного срыва.

– Его бы это не воскресило, а я не разглядел номер машины. Было слишком темно. Мне жаль, это моя вина, я тоже очень любил его, ты знаешь, он… обладал удивительным чувством юмора.

Она завернула пса в одеяло и в слезах ушла. Он не удерживал ее. Выглядела она неважно. Он перезвонит ей через несколько дней.

У него есть дела поважнее.

Пес не должен был этого делать.

А ведь он его предупреждал!

Этот эпизод очень ему помог.

Говорят, что трудно только в первый раз. У него, собственно, это был уже второй, если считать трепку, которую он задал пьянчуге весной. Прежде он вел себя, повинуясь импульсу; теперь ему предстояло превратить реактивные поступки в сознательные действия. Для начала он решил пореже видеться с Моникой. Эта женщина только отвлекала его, их роман зашел в тупик. Все равно она никогда не простит ему смерть терьера. Он чувствовал себя как солдат перед боем – ему нужны были все его силы. Он был спокоен, он нашел свой путь – особенно после того, как прочел в газете поразившую его заметку. В супермаркете в Бельвиле накануне Рождества сорокалетний бомж убил ножом в спину женщину, уроженку Гонконга, за то, что та была красива. «Она не имела права жить, слишком хороша», – объяснил он полицейским. Красота была оскорблением, и он наказал ее. Антонен же готовил кару другому оскорблению – грязи.

Грандиозность замысла ошеломила его. Он был самоучкой, некому было указать ему путь. Мир не готов выслушать его послание – что ж, он будет проповедовать примером и пробудит совесть. Как химик изолирует бациллу, которую хочет изучить, так Антонен выбирал цель: не молодые деклассированные элементы, чья судьба еще не свершилась, не энергичные мигранты, не бомжи, еще способные встать на ноги, – нет, только совсем опустившиеся. Спасение избранным, непримиримость к пропащим.

Он возликовал однажды вечером на улице Монмартр, возле церкви Сент‑Эсташ. Они возвращались из ресторана с Моникой – несмотря ни на что, он пытался возобновить с ней отношения. Разговор не клеился. Было около половины двенадцатого, рестораны закрывались, стоял лютый холод. Вонючий старик, сидевший на куче отбросов, спустил штаны и при всем честном народе подтирал зад, ничуть не стесняясь, ярко освещенный витринами магазина. Мимо проходила вразвалочку группа отвязной молодежи – взвинченные, в кепках задом наперед, они переговаривались на непонятном наречии, состоявшем из жаргона и междометий. При виде подтирающегося старика с дымящейся кучкой под ягодицами они с отвращением завопили и принялись лупить его ногами в живот и в лицо. Через несколько секунд старик лежал с выбитыми зубами в луже крови. Компания с хохотом разбежалась.

– Сделай же что‑нибудь! – умоляла Моника, повиснув на его руке.

А Антонен с восхищением смотрел на мразь, получившую урок от молодежи. Правосудие свершилось. Эти пышущие здоровьем парни возродят Францию. Надо было им его прикончить.

– Вызови полицию, скорее!

– Он получил по заслугам.

Моника посмотрела на него как на сумасшедшего и прошипела:

– Это ты убил Капитана Крюка, теперь я уверена, я потребую эксгумации и вскрытия. Плохое обращение с животными – дело подсудное, знаешь ли.

Жалости к бродяге хватило ненадолго, кобель снова вышел на первый план. По спине у Антонена пробежал холодок. Ему надо быть осторожнее, лучше скрывать свои эмоции. Чтобы успокоить ее, он позвонил пожарным и сообщил об избитом старике.

Но Монике рядом с ним не было больше места. Кончено, женщин он отныне касаться не будет, разве что с бесконечными предосторожностями: погрузиться в них значило кануть в бездну, поставить под удар налаженную жизнь. Он благословлял изобретение презерватива, не отказался бы от защитных средств для поцелуев, для рукопожатий, даже для слов – их ведь тоже надо сдерживать, чтобы не оскорблять слух. Грязные, обидные слова накрепко врезаются в память. Через три дня после этого случая он сообщил ей по телефону, что их роман окончен. Моника не удивилась, но сочла своим долгом закатить ему сцену. Правды она даже не заподозрила, решила, что есть соперница, осыпала его бранью, а потом, разрыдавшись, умоляла дать ей еще один шанс. Но секс его больше не интересовал. Беда в том, что, трудясь на благо человечества, он вынужден был скрывать величие своей миссии. В толпах людей, бродивших по бульварам, наверняка нашлись бы хоть один мужчина, хоть одна женщина, которые тоже мечтали истребить паразитов, но не осмеливались. Настанет день, когда они поклонятся ему как первопроходцу оздоровления, и он сделает их своими соратниками.

Но как взяться за дело? Не годились ни револьвер, ни бейсбольная бита. Он не головорез, привыкший к уличным боям, он существо деликатное, родители нежили его и холили и воспитали с острым чувством социальной несправедливости, он паинька, только подвержен вспышкам ярости. По зрелом размышлении он остановился на удавке: задушить «пациента» легко – захлестнуть на уровне яремной вены и сдавить сонные артерии одним рывком, чтобы не брыкался. Он не раз видел такое в кино. Можно было бы потренироваться на кошках, утках, птицах, но ему претила бессмысленная жестокость. Он упражнялся с диванными валиками, сдавливая их изо всех сил. В материи убийства он оставался девственником, хоть и убил человека по неосторожности и собаку в гневе.

Собака не в счет.

Этот дурацкий пес не мог даже приземлиться на четыре лапы.

Вот идиот!

Все в член ушло, а ловкости ни на грош!

Date: 2015-12-12; view: 335; Нарушение авторских прав