Полемика в печати по проблемам организации армии, ведения войны и развития экономики страны

Естественно, что в ходе последней русско-турецкой войны всплыли на поверхность многочисленные недостатки в организации армейского тыла, в целом, армии и ведения войны. Всё это не могло пройти мимо общественного мнения. Как писал исследователь О.В. Орлик: «В ходе войны разрушались ура-патриотические настроения, присущие вначале значительной части офицерства, в армии в большей степени стали проявляться оппозиционные и даже революционные взгляды»[746]. Общественные настроения нашли своё отражение и на страницах периодической печати.

К примеру, по наблюдению А.А. Алафаева в статьях корреспондента «Вестника Европы» Е. Утина, направленного на балканский театр войны, вооруженный конфликт с Турцией изображался не таким легким, как представлялось самодержавию. Устарелое вооружение, нехватка боеприпасов, неорганизованность штаба, отсутствие обеспеченного тыла, воровство интендантов, плохая работа служб технической связи, почты, телеграфа, халатность военно-медицинского управления, бездарность многих военачальников, многочисленные и бессмысленные людские жертвы и т.п. – все это нашло отражение в публикациях Утина[747].

Публицисты «Вестника Европы», отмечали проявившийся во время войны недостаток общего порядка в армии[748], плохую связь между частями военного дела, в целом, плохую систему военного устройства[749]. Корреспондент Е. Утин, находясь среди осаждающих Плевну войск, также писал об отсутствии «головы дела», общей связности и координации действий в армии.

Сравнивая русско-турецкую и Крымскую войны, Л.А. Полонский выражал мнение, что если в 1853 – 1856 гг. недостаточное вооружение войск и плохое устройство хозяйственного управления армии («в особенности по части призрения больных и раненых») явились согласно генералу Богдановичу лишь вторичной причиной поражения, то в 1877 – 1878 гг. вышеуказанные недостатки «представились как раз в отношении обратном тому, каково определено для крымской войны уважаемым её историком», т.е. явились первостепенной причиной неудач[750].

В «Голосе» тоже пытались обобщить проявившиеся на войне недостатки: если приобретения и достигнутые Россией в войне результаты не соответствуют «ожиданиям, не следует ли искать причину такого разочарования где-нибудь поближе, в самих себе, в преувеличении значения военных успехов, купленных ценою беспримерного мужества и самоотвержения русской армии»[751]. Сравнивая оценку российским общественным мнением русско-турецкой войны с отражением франко-прусской кампании 1870 – 1871 гг. в немецких газетах, публицисты «Голоса» замечают: «Раскройте иную русскую газету, поговорите с большинством русских людей – рядом с скрежетом зубовным по поводу результатов берлинских совещаний, как результатов только случайных дипломатических оплошностей, вы прочтёте и услышите резкие изобличения крайних злоупотреблений и неурядиц по интендантской части, в железнодорожных и почтовых распоряжениях, без которых немыслимо правильное ведение войны в наше время, познакомитесь с известиями о самых печальных неустройствах всей административной части армии, поражавших её посреди самых блистательных побед. В 1870 и 1871 годах, немецким газетам всех, без изъятия политических оттенков не случалось сообщать подобных фактов, а напротив, приходилось только изумляться баснословной точности и исправности всех военных и гражданских частей армии»[752].

Критика системы тылового снабжения войск и связанных с ней многочисленных злоупотреблений интендантов и подрядчиков в той или иной степени отражена на страницах всех рассматриваемых нами печатных изданий[753]. Публицисты «Голоса» и «Вестника Европы» при этом, как упоминалось уже в предыдущем параграфе, разочаровавшись в существующей системе подряда, предлагали осуществлять снабжение армии силами земств под контролем общественности[754]. Не исключено также, что к подобной идее широкого привлечения общественных сил к организации военного тыла журналисты пришли, наблюдая тот небывалый размах, который принял в войну сбор пожертвований на нужды армии и Красного Креста: «К концу 1877 года было собрано около 10 млн. рублей. На эти средства создавались госпитали, военные больницы, формировались санитарные поезда и отряды»[755]. В одном из номеров «Московских ведомостей» публицист А. Зиссерман, основываясь на собственном опыте службы на Кавказе, разделял точку зрения «Голоса» о несовершенстве обмундирования наших войск в войну и, особенно, о вреде отсутствия у солдат полушубков[756].

Недостатки вооружения российских войск получили отражение на страницах «Вестника Европы»[757]. В одном из январских номеров «Московских ведомостей» размещена статья М.А. Савельева «Письмо к издателю», где автор высказывает мнение, что минувшая русско-турецкая кампания ещё больше, чем франко-прусская война 1870 – 1871 гг. «доказала какое важное значение на исход битвы имеет огнестрельное оружие вообще и артиллерия в особенности»[758]. Савельев делает прогноз о дальнейшем уменьшении значения холодного оружия на поле боя и о возрастании роли огнестрельного оружия, артиллерии и фортификаций[759]. Журналисты московской газеты полагали, что русско-турецкая война научила не жалеть патроны «ни в мирное время для тщательного обучения солдата, ни в бою»[760]. «Но зачем было бы и заводить скорозарядное оружие, – вопрошали публицисты, – если думать только о сбережении патронов и всеми силами добиваться сделать огонь цепи как можно более редким»[761]. В другой статье «О боях под Плевной» содержится критика взаимодействия родов войск во время боевых действий, но в то же время констатируется, что во вторую половину кампании офицеры воспользовались опытом её первых месяцев и действовали «гораздо систематичнее и сообразнее с условиями современного боя»[762].

Либералы «Вестника Европы» также отмечали отставание российской военной мысли от достижений мирового военного искусства в тактике ведения боя, что подтвердилось под Плевной (в частности, немного ниже по тексту содержался намёк на недостаточное использование в бою огнестрельного оружия)[763].

На страницах периодической печати указывалось на недостаточное оснащение войск шанцевым инструментом[764] и необходимость обучения войск «землекопству», возведению полевых укреплений[765], отмечалось превосходство турецких войск над русской армией в фортификационном искусстве и артиллерии[766]. Публицисты «Голоса» писали о назревшей по результатам войны необходимости проведения изменений в кавалерии и артиллерии[767].

Русско-турецкая война вскрыла недостатки организации военных госпиталей. Как писал исследователь О.В. Орлик: «Работы известных медиков России (побывавших на фронте), расходясь по стране и проникая в самые её отдаленные места, где трудились врачи, способствовали не только распространению передовых медицинских знаний, но и возбуждению общественного мнения, росту оппозиционности к самодержавным порядкам. В течение всей войны остро стоял вопрос о медицинских кадрах в армии»[768].

И консервативные и либеральные печатные органы поднимали на своих страницах вопрос плохого хозяйственного обустройства, снабжения и малой эффективности русских военных госпиталей, существенно уступавших как иностранным госпиталям в Румынии, так и в особенности лазаретам Красного креста[769]. Что делали бы «военные подвижные госпитали без помощи госпиталей общества Красного Креста» – спрашивает в одном из обозрений Л.А. Полонский[770]. Публицисты московской газеты ввиду известий о неудовлетворительном состоянии военных госпиталей предлагали разделить последние на две категории – для легко раненых с их скорейшей эвакуацией в Россию и тяжело раненых. Последняя категория госпиталей должна была снабжаться всем необходимым лучше первой и обладать более многочисленным медицинским персоналом[771]. Журналисты «Московских ведомостей» при этом предлагали наладить нормальное госпитальное снабжение посредством привлечения широкой общественной благотворительности, к которой призывали со страниц своей газеты[772]. Публицист «Вестника Европы» А.А. Гена в своей статье отмечал нехватку в этапных лазаретах аптечных, перевязочных средств[773], отмечал неудовлетворительную подготовку санитарного персонала этих медицинских пунктов[774]. Он же отмечал важность присутствия частных медицинских учреждений на войне[775]. В одном из номеров московской газеты размещена статья, указывающая «на некоторые недостатки и упущения в деле эвакуации больных и раненых» с пожеланием их исправления в будущем[776]. «Голос» констатировал факт недостаточной помощи раненым на полях сражений[777].

«Московские ведомости», сравнивая уровни организации военной почты в российской армии в 1877 – 1878 гг. и в прусских войсках в 1870 – 1871 гг., приходят к неутешительным выводам о недостаточной слаженности и оперативности работы нашего почтового дела в отличие от немецкого[778]. О злоупотреблениях и неурядицах в деятельности российской военной почты упоминается и на страницах «Голоса»[779]. Та же газета писала о выявленных войной недостатках в организации перевозки войск по железным дорогам[780]. Периодическим изданиям приходилось рассматривать на своих страницах столько вопросов, посвящённых итогам русско-турецкой войны, что на долю выявленных недостатков в перевозках войск по железным дорогам отводилось сравнительно небольшое место в печати. Между тем, известный советский историк экономики царской России А.П. Погребинский отмечал, что слабость и «неудовлетворительная работа железнодорожного транспорта с особой силой сказались в период русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Царское правительство, готовясь к новой войне, «совершенно не учло уроков Крымской кампании»[781]. Даже в официальном издании комитета министров отмечалось, что слабость русских железных дорог «с особой наглядностью сказалась в период политических осложнений 1876-1878 гг., когда пришлось мобилизовать наши войска. Полная почти неподготовленность отечественных рельсовых путей к выполнению этой трудной и ответственной задачи была одной из главных причин, заставивших правительство усомниться в нормальности существующих железнодорожных порядков»[782]. Уже после русско-турецкой войны военное министерство непрерывно ставило перед царским правительством вопрос о расширении сети стратегических железных дорог[783].

Публицист «Московских ведомостей» А. Зиссерман отмечал назревшую военно-политическую необходимость скорейшего создания железнодорожного сообщения с Закавказьем (до Каспийского моря), считая это мероприятие вопросом «первостепенной государственной важности и неотложности» после того, как «вместо Турок нашим соседом в Малой Азии стали протекторы Турции, когда дела в Средней Азии очевидно ведут нас к непосредственному соседству с теми же вездесущими “британскими интересами” и когда…решение рокового вопроса близится быстрыми шагами, а в предостережениях и указаниях недостатка нет». Таким образом, продолжая считать и в 1879 г. Восточный вопрос неразрешённым и находясь в ожидании возможного нового конфликта (теперь с европейской коалицией), «Московские ведомости» ратовали за необходимость укрепить позиции империи в её стратегическом регионе[784].

По замечанию Н.И. Цимбаева, публицисты московской газеты в преддверии Берлинского конгресса к числу самых животрепещущих вопросов для страны относили и необходимость упрочения своего положения в бассейне Чёрного моря в такой степени, чтобы быть спокойным за экономическую будущность всего российского юга[785]. В этих целях московские журналисты считали необходимым возродить Черноморский флот, сделав его достаточно сильным для обеспечения надёжной защиты Черноморского побережья[786]. Надо полагать для реализации тех же планов в московской газете со временем стали появляться статьи, в которых обсуждалось возможное повышение роли торпед в охранении морских берегов[787].

В послевоенное время печать также коснулась вопроса принципов финансирования строительства военного флота. «Голос» полагал, что если в военное время «пожертвования на крейсеры» вполне оправдываются чрезвычайностью положения, то в мирное время «было бы ошибочно рассчитывать, что потребности военного флота должны удовлетворяться не насчёт правильно расходуемого бюджета, а насчёт пожертвований»[788]. «Московские ведомости», напротив, отвечая на подобные доводы, намекали, что приоритет в постройке военных судов должен отдаваться частным пожертвованиям: «Государственная власть за многое не может взяться сразу своими средствами, пока усилия частных лиц, направляемые верой, знанием и опытом, не наметят пути и не проложат дороги для государства»[789].

Помимо указанного, журналисты московского издания обращают внимание на то, что если перевооружение армии и, в целом, переоснащение её материальной части не было завершено к войне, то недавно введённая всеобщая воинская повинность (в 1874 г.) «уже достаточно усвоилась народом» и реформа эта доведена до конца[790]. В одном из январских номеров 1878 г. «Московские ведомости» вели также небольшую полемику с «Голосом», точнее с его публицистом Е.Л. Марковым, допускавшим возможность введения откупа от несения воинской службы. Московские консерваторы считали подобное недопустимым[791].

Публицисты «Вестника Европы», помимо всего вышеуказанного, критиковали применённый на деле план ведения войны на балканском театре войны, считая, что, произведя неправильный расчёт сил неприятеля, командование выделило для похода за Дунай недостаточное количество войск, упустив тем самым, по мнению журналистов, возможность быстрой победы над противником[792]: «Расчёт был таков, что с 200-тысячным войском мы быстро двинемся ещё летом к Адрианополю, а когда в этом расчёте оказалась ошибка на 100 тыс. человек, то была принята во внимание возможность возобновления решительного наступления весною»[793]. «Основывался ли, – завершают мысль публицисты, – первоначальный расчёт на неверных сведениях о свойствах турецкой вооружённой силы? Допускал ли этот расчёт возможность быстрого решения войны смелым натиском вперёд при составе дунайской армии в 200 т. чел.? – мы не можем отвечать на эти вопросы иначе, как утвердительно, так как это доказывалось фактами»[794].

Русско-турецкая война несмотря на победный итог вызвала также значительное осложнение экономической жизни в стране, «катастрофическое ухудшение общего положения народа»[795], потребовала огромных (для масштаба царской России) затрат и расходов, превысивших миллиард рублей[796], вызвала «колоссальное увеличение чрезвычайного бюджета»[797], новый возврат бумажноденежной инфляции и наряду с этим сокращение разменного фонда[798]. Внутренние и внешние займы за три года (1876 – 1878 гг.) составили свыше 900 млн. рублей[799]. Такое положение вещей естественно не могло пройти незамеченным для российской прессы.

Одним из самых насущных выступал вопрос о необходимости приведения после войны в порядок финансов страны. Как отмечал А.П. Погребинский, несмотря на то, что в 60 – 70-х гг. XIX в. шёл процесс стабилизации курса кредитного рубля и валютный фонд рос быстрее, чем бумажно-денежное обращение, русско-турецкая война 1877-1878 гг. вызвала новый возврат бумажноденежной инфляции и наряду с этим сокращение разменного фонда. Война потребовала огромных расходов, которые только частично удалось покрыть за счет иностранных займов, опять пришлось пожертвовать частью металлического фонда, а также прибегнуть к новой эмиссии в 400 млн. кредитных рублей. В результате к 1879 г. в обращении было уже 1 152 млн. кредитных рублей, а металлическое обеспечение составляло только 204 млн. руб., или 17%. При этом курс бумажного рубля снизился до 63 золотых копеек[800].

Либеральная пресса прямо заявляла о приоритете для страны устранения финансовых проблем, вызванных войной. «Результаты войны, – отмечалось на страницах “Голоса”, – сказались для нашей внутренней жизни поднятием множества вопросов первостепенной государственной важности. На первом плане стоят пока вопросы финансовые и в новый год нам суждено вступить с новыми налогами»[801]. «Мы теперь ни должны терять ни одного года, ни одного месяца мира для финансовых и военных реформ» – отмечалось в другом номере петербургской газеты[802].

Публицисты «Вестника Европы» полагали необходимым и неотложным по окончании военных действий заняться по мере возможностей сокращением избытка в стране кредитных билетов[803]. В сентябре 1878 г. они требуют уже самого решительного сокращения бумажно-денежного обращения в стране и прекращения всяких выпусков кредитных билетов[804]. Месяцем ранее журналисты задавались вопросом – а не повлияло ли само финансовое положение на ведение и конечный результат русско-турецкой войны, придав смелости нашим противникам?[805] Либералы «Вестника Европы» с негодованием констатировали вызванный конфликтом небывало высокий уровень инфляции, упоминая, что в Крымскую войну 1853 – 1856 гг. денежное обращение увеличивалось гораздо медленнее, чем в 1877 – 1878 годы[806].

«Московские ведомости» вызванный войной избыток в стране кредитных рублей (и связанное с ним временное понижение вексельного курса рубля) считали не только не опасным, но даже полезным явлением, «оживившем» производительные силы страны и самым положительным образом повлиявшем на промышленность, торговлю и сельское хозяйство, оказавшиеся после войны в лучшем положении, чем до неё[807]. К вторичным причинам подобного экономического оживления московские публицисты относили, например, усиленный экспорт в Иран залежалых и не находивших ранее своего покупателя товаров, возникший после того как войска заняли на востоке Турции торговый путь, связывающий оба восточных государства[808]. Размышляя над возникшим (в ходе полемики с петербургской прессой) вопросом о природе этого экономического роста, над тем является ли он искусственным (временным) или естественным (долгосрочным), «Московские ведомости» дают более чем однозначный ответ: «Если признавать это экономическое оживление искусственным, то с равным правом можно признавать искусственным и то экономическое оживление которое было результатом освобождения крестьян, постройки железнодорожной сети и других мер влиянием коих столь справедливо объясняется подъём народного благосостояния и естественный рост государственных доходов в десятилетие 1876 – 1875 годов»[809]. Московская газета иронизирует над петербургскими либералами, предрекавшими дефицит бюджета и дальнейшее обесценение кредитного рубля.

Исходя из подобных посылок, консерваторы не считали экономическое положение России после войны критическим и грозящем ей полным разорением[810], хотя в целом признавали (в основном в 1878 г.) назревшую необходимость финансово-экономических реформ и то, что война обошлась стране недёшево[811]. «Каких бы усилий не потребовало финансовое преобразование, в нём теперь важнейшая государственная потребность России»[812] – отмечалось в одном из номеров. В более раннее время, получив неприятное известие о перенесении Берлинского конгресса на лето 1878 г., публицист московской газеты А. Зиссерман отзывался о влиянии военных затрат на экономику страны в тоне, отличном от тона последующих статей публицистов московской газеты: «Тут каждый день стоит миллионов, стоит просто неисчислимых жертв всему экономическому благосостоянию государства,…затрудняет и тормозит всякую внутреннюю деятельность, причиняет, словом, страшный ущерб»[813]. Фактически публицисты «Московских ведомостей» заявляли о преимущественно полезном воздействии конечных результатов русско-турецкой войны (в виде возросшей инфляции, прежде всего) на финансово-экономическое положение России[814].

Такая позиция журналистов может объясняться тем, что, являясь органом консервативно-реакционного направления, московская газета выражала интересы помещиков, которые как раз выступали за сохранение бумажноденежного обращения и обесценение бумажного рубля. Как замечал А.П. Погребинский, инфляция давала возможность землевладельцам оплачивать обесцененными бумажными рублями свою задолженность государству, накопившуюся в течение ряда десятилетий. С 1866 по 1876 г. долги помещиков, получивших ссуды в дореформенных кредитных установлениях, уменьшились с 279 до 79 млн. руб., т. е. на 200 млн. рублей. С другой стороны, бумажноденежное обращение было выгодно помещикам как экспортерам хлеба и сельскохозяйственных продуктов. Они наживались на разнице в курсе на русские кредитные билеты за границей и внутри страны. В силу этих соображений дворянство боролось за сохранение бумажноденежной системы и всячески затягивало подготовку денежной реформы[815].

Позиция московских консерваторов о благотворном влиянии денежной инфляции на экономику страны явно шла в разрез с мнением петербургской печати. Так, публицисты «Вестника Европы», разделив вызванные войной явления на временные и постоянные, соглашались с консерваторами по вопросу о пользе первых, т.е. подтверждали факт временного улучшения производительности и увеличения производства в стране[816], однако предвещали серьёзные осложнения в экономике страны, если правительство не прекратит выпуски кредитных билетов и не займётся погашением инфляции[817]. Необходимость скорейшего погашения инфляции отмечалась и на страницах «Голоса», например, в статье, где публицисты газеты соглашались с мнением известного экономиста г. Кауфмана: «…финансисты московской газеты должны желать, чтоб нынешнее количество бумажных денег в обращении было сокращено, потому что эти господа не могут не хотеть, чтоб этот финансовый ресурс был благонадежен, чтоб он доставлял правительству для ведения войны как можно более наличных денежных средств, т.е. металлических денежных средств, без которых невозможны никакие международные войны, а чем значительнее упадок цены билетов или вексельных курсов, превозносимый финансистами “Московских Ведомостей”, как благодеяние для России, тем менее может быть извлечено из них денежных ресурсов при будущих выпусках. Иначе нам пришлось бы при будущих военных выпусках получить менее 55 коп. на бумажный рубль и, наконец, когда-нибудь без предварительного изъятия предыдущих выпусков, ничего не получить, так как в первую восточную войну мы получили полностью весь рубль, а в последнюю войну получали сперва 85 коп. а потом – до 60 коп.»[818].

Здесь надо отметить, что царское правительство в начале 80-х годов стало на путь некоторого сокращения количества бумажных денег, выпущенных в обращение в течение русско-турецкой войны. За период с 1883 по 1885 г. было изъято и уничтожено кредитных билетов на 87 млн. рублей[819].

Ввиду назревшей необходимости упрочения курса рубля и пополнения бюджета страны для окончательного покрытия чрезвычайных расходов на войну и погашения «восточных» займов, в печати на повестку дня был поставлен вопрос об изыскании новых доходов для казны. Усматривалось два основных пути по преодолению дефицитности бюджета: развитие производительности и проведение уравнительной податной реформы.

На страницах «Вестника Европы» огромное внимание уделено поискам новых доходов в сфере производства в целях пополнения бюджета. Журналисты полагали, что с водворением мира правительство должно, прежде всего, позаботиться о развитии в стране производительности и устранении преград, лежащих на её пути[820]. Публицисты журнала, обсуждая вызванные войной неурядицы в экономике, подмечали, что 1877 год мог быть для России ещё более тяжёлым, если бы урожай был менее обилен, а спрос на товары (прежде всего, хлеб) – менее оживлён[821]. Ратуя за необходимость оживления производства, журналисты полагали, что российская промышленность находится в застое уже третий год [822]. На страницах «Вестника Европы» констатировалось также, что война усугубила мировой кризис, начавшийся в 1873 году[823]. «Московские ведомости», напротив, полагали, что война оказалась бессильной остановить успешное естественное развитие России[824] и что военная кампания сопровождалась значительным ростом производства и соответствующим увеличением доходов казны[825].

В качестве первых шагов по поднятию производительности страны публицисты «Вестника Европы» предлагали интенсивно развивать сельское хозяйство и, прежде всего, скотоводство, которое в свою очередь, по мысли журналистов, могло бы поднять многие промыслы, например, по обработке кож[826]. Рассматривая условия деятельности винокурения и табачной промышленности, журнал приходил к выводу, что главным бичом, удерживающем рост акцизного дохода с этих производств, является чрезмерная техническая регламентация их деятельности, становящаяся год от года всё более стеснительной для предпринимателей[827]. Такое положение приводило по наблюдению публицистов «Вестника Европы» к разорению мелких производителей и сокращению общего винного производства[828]. Отмечая начальное увеличение дохода от ужесточения регламентации в табачной промышленности, журнал считал такие успехи временными и предрекал падение дохода от табака ещё скорее, чем в винном производстве[829].

Публицисты «Вестника Европы», принимая за главное богатство России численность её населения, полагали, что нужно максимально содействовать росту личного дохода основной части населения страны – крестьян[830]. Констатируя, что во многих губерниях крестьяне (в силу природно-климатических условий) занимаются сельским хозяйством лишь половину времени в году, а в остальное время не всегда находят себе дело, журналисты предлагали поддержать мелкую кустарную промышленность в провинции, параллельно критикуя тех, кто усматривал более приоритетный источник доходов в развитии крупного фабричного производства[831]. В качестве дополнительного источника дохода для казны журнал рассматривал также почтовое дело[832]. Констатируя ожидаемое падение дохода от таможенных сборов за 1877 год, «Вестник Европы» критиковал принятый в преддверии русско-турецкой войны таможенный сбор золотом, получивший в печати более популярное название – золотая пошлина. Если она была введена в качестве временной меры на случай войны и тогда не показала себя с лучшей стороны, – заключали журналисты, – то для постоянного применения и вовсе не годится[833]. Между тем, основной целью введения золотой пошлины было постепенное внедрение золота в денежное обращение страны, что предпринималось финансовыми деятелями самодержавия еще с 70-х годов XIX в. Фактически вышеназванная мера явилась одним из этапов подготовки к будущей финансовой реформе[834]. Интересно, что после русско-турецкой войны наступила длительная – двадцатилетняя – полоса восстановления и дальнейшего накопления золотого запаса, причем только в 90-х годах этот рост принял форсированный характер. За период с 1881 по 1890 г. золотой запас России увеличился с 291 до 372 млн. руб., а в последующие пять лет (с 1890 по 1895 г.) он вырос до 645 млн. рублей[835].

Помимо вышеизложенного русско-турецкая война 1877-1878 гг. вновь выдвинула вопрос о реформе податного дела. По мнению А.П. Погребинского, в данном случае правительственные круги руководствовались не желанием вывести крестьянское хозяйство из того состояния нищеты и развала, к которому оно пришло благодаря непосильным податям и сборам. Путем обновления налоговой системы они стремились повысить доходы казны и укрепить финансы России.

К этому времени податная комиссия разработала свой очередной проект так называемого разрядного налога, который в 1878 г. был представлен в министерство финансов. Данный проект не отменял подушной подати, а лишь дополнял ее, введя налог на все прочее население страны, имевшее доход свыше 200 руб. в год. Плательщики этого налога разделялись на 25 разрядов, в зависимости от размеров недвижимого имущества. Разрядный налог должен был повысить доходные поступления в казну, но проект его был враждебно встречен дворянами и царскими министрами. Помещики, как писал историк, кричали о несправедливости предлагаемого проекта, по которому основным объектом обложения являлось недвижимое имущество, а торговое население, следовательно, освобождалось от такого налога. В результате проект разрядного налога не был принят, а сама податная комиссия в начале 80-х годов была распущена[836].

Фактически система прямых налогов оставалась наиболее архаичной и консервативной, так как самодержавие больше всего боялось её радикальной ломки. Оценивая обсуждение податной реформы в пореформенной либеральной печати, Погребинский пишет:

«Само собой разумеется, что и либеральная печать 60 – 80-х годов и тем более царские чиновники, признавая несовершенство налоговой политики, всячески стремились обойти острые вопросы, не давали общей характеристики крепостнических основ этой политики, её гибельного, разорительного влияния на крестьянское хозяйство.

Резкую, бичующую критику пореформенной податной политики мы находим только на страницах революционно-демократической печати 60 – 70-х годов»[837].

С такой оценкой мы не можем согласиться полностью хотя бы потому, что публицисты тех же «Вестника Европы» и «Голоса», традиционно относимые к либеральным изданиям, напрямую указывали после войны на настоятельную необходимость создания в стране уравнительной системы налогообложения[838]. Податную реформу сотрудники либерального журнала рассматривали, прежде всего, как способ изыскания новых доходов для пополнения бюджета[839]. «Голос» также рассматривал реформу налогообложения, прежде всего, в качестве основного способа преодоления дефицита бюджета и внутренних неурядиц, обнаружившихся в ходе и после войны[840]. И либеральная печать и консервативные «Московские ведомости» при обсуждении проекта разрядного налога призывали к отмене подушной подати как пережитка крепостного права – без этого условия, по их мнению, было невозможно оживить производительные силы страны[841], разрядный налог носил бы регрессивный губительный характер[842]. Московская газета также призывала к перестройке системы податей и сборов[843].

В контексте рассмотрения вопроса о возращении после войны к податной реформе либеральная печать неоднократно взывала к необходимости облегчения налогового бремени основной массы народа, и, прежде всего, крестьянства. Журналисты «Вестника Европы» поддерживали мнение министра финансов М.Х. Рейтерна в том, что необходимо снизить тягость выкупных платежей там, где цифра не соответствует доходности земли, поскольку только в случае облегчения положения крестьянства начнётся настоящий подъём в стране производительности и в конечном итоге доходов казны[844]. Публицисты отмечали неравномерность поземельного обложения по стране – более богатые губернии нередко платили меньше бедных[845]. Крестьянские выкупные платежи во многих, особенно северных губерниях, превышали доход с земли[846]. Потребность в снижении налогового пресса на крестьян сотрудники журнала рассматривали в качестве способа поднятия в стране общего уровня производительности[847]. Публицисты «Голоса» ратовали после окончания русско-турецкой кампании за облегчение «всякого рода повинностей» для народа[848]. «Московские ведомости», наоборот, отмечали после войны «несомненный подъём благосостояния в крестьянском быту и в среде рабочего люда»[849]. В контексте полемики с петербургской либеральной печатью журналисты газеты выражали сомнение в том, что упадок народного благосостояния произошёл именно вследствие потрясений войны[850].

Ближе к истине были, несомненно, представители либеральной печати. Как писал А.П. Погребинский: «…всячески ограждая помещиков от несения самой незначительной доли налогового бремени, правительство вместе с тем вынуждено было реагировать на разорение крестьянства, принявшее в конце 70-х годов массовый характер, и на прогрессирующий рост недоимочности. Большой материал, характеризующий обнищание крестьянского населения в связи с непосильным податным гнетом, был собран комиссией Валуева.

Сопоставляя денежные повинности, лежавшие на крестьянском населении, с доходностью обрабатывавшихся им земель и заработками от отхожих промыслов, комиссия пришла к выводу, что сумма годовых налогов в большинстве губерний превышает нормальную доходность земли. Крестьянам не оставалось средств даже на полуголодное существование. Это порождало среди них огромную недоимочность»[851]. По мнению историка именно непосильные «подати и другие сборы служили главной причиной беспросветной нищеты народа»[852].

Лишь с начала 80-х годов XIX века, опасаясь превращения отдельных крестьянских бунтов во всенародное восстание, царское правительство приступило к некоторому преобразованию налогового законодательства. Прежде всего, правительственные круги вынуждены были стать на путь отмены подушной подати. Необходимость найти новые, более крупные источники государственных доходов, растущая недоимочность крестьянского населения, его массовое разорение, разоблачение крепостнической сущности подушной подати на страницах демократической и частично либеральной печати «заставили в конце концов царское правительство отказаться от этого наиболее вопиющего пережитка крепостничества». Ещё в 1879 г. был издан манифест «О замене подушной подати другими сборами». Затем в течение 1882 и 1886 гг. постепенно слагались недоимки и уменьшался размер подушной подати, и с января 1887 г. взимание подушной подати во всех губерниях Европейской России было прекращено. В Сибири подушную подать заменили поземельным налогом только в 1899 году[853].

На страницах «Вестника Европы» в русле обсуждения налогового законодательства отмечалась также необходимость увеличения налогов с помещичьего землевладения[854]. Сравнивая положение землевладельцев Царства Польского и внутренних губерний России, публицисты отмечают, что польские помещики один только дворский поземельный налог платят больший, нежели платят вместе взятые подати владельцы прочих западных и великорусских губерний[855]. Журналисты делают вывод, что поземельные налоги «восточных» помещиков явно малы и говорят об их увеличении как об одном из возможных средств поправления государственного бюджета и обильном источнике удовлетворения местных нужд[856].

Известно также, что имперское правительство, обеспокоенное неустойчивостью бюджета с конца 70-х годов, пыталось стать на путь сокращения государственных расходов[857]. Журналисты «Вестника Европы» предлагая сократить сверхсметные расходы государственного бюджета, советовали, в частности, государству отказаться от участия в рисках частного предпринимательства[858]. «Московские ведомости», критикуя деятельность крупных пароходных компаний на Чёрном море, также намекали на необходимость отказаться от субсидий крупным кампаниям и поддерживать лишь мелких частников[859]. «Вестник Европы» вменял в необходимость государству более активно требовать недоимки с железнодорожных обществ вместо возможного введения новых налогов[860]. Либералы обратили также внимание на то, что после войны стали широко распространяться в народе слухи о «чёрном переделе» земель. Эти слухи, по мнению публициста «Вестника Европы» Кавелина, были порождены фантазией малоземельных крестьян, дошедших до нищеты и отчаяния. Либералы остро осознавали, что послевоенное положение в стране грозит социальными потрясениями[861].

Таким образом, из вышеизложенного довольно явно следует, что уроки русско-турецкой войны самым непосредственным образом вызвали в российской печати широкое обсуждение и критику организации военного дела и ведения боевых действий в минувшую кампанию. Примечательно, что в отличие от полемики по вопросам политического устройства и экономики, мнения консервативных и либеральных изданий по проблемам организации военного дела в прошедшую войну чаще всего не только не противостояли друг другу, но фактически шли в одном русле. «Московские ведомости», традиционно придавая большое значение внешней политике и находясь после русско-турецкой войны в ожидании нового конфликта из-за нерешённого Восточного вопроса, были ничуть не менее либеральной прессы заинтересованы в совершенствовании военного устройства империи, а поэтому внимательно и критично отнеслись к изучению опыта минувшей кампании.

Соглашаясь в целом по какому-либо вопросу, издания разных направлений иногда отличались друг от друга тональностью повествования: мнения консерваторов отличались оптимизмом, намерением сгладить углы, либералы наоборот не гнушались обострением вопроса. Лишь по немногим вопросам, посвящённым российской военной системе между консервативными и либеральными органами происходила полемика. Первый вопрос касался принципов финансирования постройки военного флота, второй – возможности откупа от несения воинской повинности.

Русско-турецкая война 1877 – 1878 гг. также самым непосредственным образом повлияла на экономическое положение страны, что в свою очередь вызвало обсуждение в российской прессе множества вопросов, связанных с анализом сложившейся в России социально-экономической ситуации. Довольно острая и длительная полемика развернулась между консервативными «Московскими ведомостями» и либеральными изданиями по вопросу резко возросшего за время войны бумажно-денежного обращения и падения курса кредитного рубля. Если либералы, совершенно справедливо опасаясь дальнейших последствий подобного развития событий, ратовали за постепенное сокращение количества кредитных билетов и прекращение всяких новых выпусков бумажных денег, то публицисты московской газеты, наоборот, положительно оценивали бумажно-денежную инфляцию, считая, что широкое распространение в обращении кредитных билетов оживило в стране производство и торговлю. Исходя из такого основания, консерваторы не считали экономическое положение России после войны критическим и грозящем ей полным разорением, хотя в целом признавали (в основном в 1878 г.) назревшую необходимость финансово-экономических реформ и то, что война обошлась стране недёшево. Фактически публицисты «Московских ведомостей» заявляли о преимущественно полезном воздействии конечных результатов русско-турецкой войны (в виде возросшей инфляции, прежде всего) на финансово-экономическое положение России.

Для укрепления национальной валюты и преодоления бюджетного дефицита с целью погашения «восточных» займов и покрытия расходов на войну либеральная печать предлагала два основных пути. Первый заключался в поднятии общего уровня производительности в стране посредством создания условий для развития различных отраслей промышленности и сельского хозяйства. Идею необходимости развития производительности страны в тоже время не отвергали и консерваторы. Второй путь заключался в проведении податной реформы с целью создания более справедливого налогообложения. Для облегчения положения основной части трудового населения России – крестьянства – печать всех направлений советовала власти отменить подушную подать, не желая принимать без этого условия проект разрядного налога в конце 1870-х годов и полагая, что в противном случае не удастся оживить производительные силы страны.

Вместе с тем, ратуя за облегчение налогового пресса на крестьянство, либеральная пресса справедливо констатировала, что война усугубила и без того тяжёлое положение основной массы народа. «Московские ведомости», напротив, свидетельствовали, что успехи войны обернулись несомненным подъёмом благосостояния в быту крестьян и рабочего люда.

Заключение

Российские современники русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг. оставили большое количество свидетельств своего отношения к войне в целом и различным ее аспектам, в том числе и по тем которые стали предметом данного исследования. Авторы этих свидетельств представляют широкий спектр мнений, которые обусловлены тем, что они представляют разные слои населения по своему социальному происхождению, профессиональным занятиям, образовательному и культурному уровню.

Основная часть современников, за некоторыми исключениями, подтверждала массовый характер российского движения в поддержку борьбы южных славян, приветствие значительной частью населения империи манифеста об объявлении войны Турции (12 апреля 1877 г.). Однако мотивация этой поддержки не была единой, нередко это был комплекс, порой не вполне осознанных, мотивов. Большинство современников указывало на осознание необходимости помощи балканским народом как угнетённым и на личный мотив, отмечая при этом не столько желание помочь южнославянской борьбе, сколько необходимость наказать нарушителей спокойствия в этом регионе – турок. Среди современников большое распространение получило восприятие религиозного фактора как одного из главных побудительных мотивов поддержки южнославянской борьбы среди основной части населения России и, прежде всего, крестьянства, рядового состава русской армии. Многие очевидцы событий признавали, что не последнюю роль в их желании отправиться на русско-турецкую войну сыграли личное увлечение военным делом, погоня за наградами, у многих молодых людей – спасение от скуки или пример своих товарищей. Отдельные мемуаристы открыто упоминали, что основная часть офицерского корпуса желала войны из-за наград и привольной жизни, а не из-за желания освобождения славян. Косвенным свидетельством тому могут служить свидетельства о массовых недовольствах раненых офицеров на несправедливое распределение наград во время самой войны. Об искренней солидарности народных масс с борьбой балканских народов и уж тем более об осознании родственных связей с южными славянами открыто упоминали лишь немногие из рассмотренных современников ближневосточного кризиса.

За искренние симпатии к балканским славянам как братьям по крови могли быть приняты какие-либо иные мотивы. В осознании основной массой населения империи необходимости поддержки антитурецкой борьбы балканских народов, судя по всему, не последнюю роль играл религиозный фактор, понимание необходимости помощи славянам как «страждущим единоверцам». Такое восприятие мотивации простых людей получило широкое распространение у современников тех событий. Таким образом, источники личного происхождения позволяют нам заключить, что один и тот же человек мог руководствоваться сразу несколькими мотивами поддержки славян. У большей части русских добровольцев в Сербии личная выгода вполне сочеталась с искренним желанием наказать «бунтовщика-турка» и помочь сербам как страждущим единоверцам.

Восприятие русскими участниками и очевидцами войны 1877 – 1878 гг. народов Балкан претерпело за годы названного конфликта различные и значительные изменения, обусловленные во многом низкой и, порою, искажённой начальной осведомлённостью большинства участников похода об освобождаемых народах, а также изменениями, произошедшими в отношении к русским войскам в конце войны со стороны турок, уставших от военных тягот и поражений своих войск.

Особенно существенные изменения претерпели представления российских участников войны 1877 – 1878 гг. о материальном положении болгарского населения в основной своей массе по прибытии первых в Болгарию. Большинство из них явно не ожидало увидеть на Балканах сравнительно зажиточное, не разоренное турками население. Подобная трансформация представлений отразилась и на отношении многих рядовых современников к болгарам; участники событий стали задаваться вопросом о смысле освобождения такого сравнительно зажиточного народа, не учитывая недостатки других сторон жизни болгар под турецким гнётом.

Многие очевидцы войны отмечали разное отношение к русским войскам в различных частях освобождаемой страны. Некоторые современники полагали, что балканские болгары проявляли большую солидарность интересов с освободителями, чем дунайские. Наиболее вероятной причиной такой разницы следует считать сравнительно меньшую угнетённость дунайских болгар. По-разному оценивалось современниками участие болгар в ведении боевых действий.

Одной из главных причин негативных сторон восприятия российскими войсками болгар явилось, по нашему мнению, отсутствие достаточной осведомлённости об освобождаемой стране среди её освободителей. Никто не считал нужным в должной мере просвещать войска по данному вопросу.

Лишь немногие побывавшие на войне люди оставили в письмах, мемуарах и дневниках ярко выраженное негативное отношение русских солдат к турецким жителям. Считая турок по умолчанию врагами, большинство современников, судя по всему, не видело необходимости в подробном изложении своего отношения к ним. Рассказы болгар об их притеснении в прошлом мирными турками также могли вызывать недоверие к последним у русских воинов. С другой стороны, участников конфликта не могло не поразить то прогрессирующее добродушие, с которым турецкие жители встречали российских военных в конце войны, устав от её тягот и постоянных поражений своих войск и в большинстве своём не проявляя ожидаемого мусульманского фанатизма. Также и в самом начале войны, столкнувшись с реальным образом турецкого селянина, далеко не все современники воспринимали его в качестве враждебного.

Румыны являлись «естественным» союзником России и, скорее всего, всё её население по умолчанию воспринималось как дружественное. Сведения о радушном приветствии войск, пересекавших территорию Румынии по пути к дунайскому театру войны, оставили в основном достаточно именитые и известные участники событий. Другие же с негодованием отмечали факты завышения цен, отсутствия у населения явного желания помогать дружественным войскам, поставлять им необходимое, пускать на ночлег. Вероятной причиной этого являлось то, что население Румынии, незадолго до войны пережившее экономический кризис, сильно страдало и даже разорялось от тягот, связанных с необходимостью снабжения собственной армии. Зная об этом, можно не удивляться тому, что порою местные жители устранялись от помощи в снабжении российских войск, а перевозчики грузов завышали цены на перевозки.

Итоги русско-турецкой войны самым непосредственным образом повлияли на обсуждение внутренних вопросов Российской империи. Печатные издания всех направлений осознавали необходимость изучения военного опыта русско-турецкой войны и признавали многочисленные недостатки военной системы империи, обнаруженные в ходе конфликта, и необходимость их преодоления. В то же время, по вопросам политического устройства и экономического положения империи между консервативными и либеральными органами печати происходила оживлённая и достаточно длительная полемика. Либералы со страниц своих изданий призывали к демократизации различных сторон жизни страны, к изменению национальной политики в Царстве Польском, эзоповским языком намекали на назревшую необходимость принятия конституции, ратовали за постепенное преодоление возросшей за годы войны инфляции, признавая её гибельное воздействие на экономику России. Консерваторы в лице «Московских ведомостей», занимая по большей части этих проблем прямо противоположную позицию, пытались переубедить общественное мнение, в т.ч. направляя его внимание на внешние проблемы.

Уроки русско-турецкой войны самым непосредственным образом вызвали в российской печати широкое обсуждение и критику организации военного дела и ведения боевых действий. Примечательно, что в отличие от полемики по вопросам политического устройства и экономики, мнения консервативных и либеральных изданий по проблемам организации военного дела в прошедшую войну чаще всего не только не противостояли друг другу, но фактически шли в одном русле. Оба лагеря были заинтересованы в совершенствовании военного устройства империи, а поэтому внимательно и критично отнеслись к изучению опыта войны. Издания критиковали плохо поставленное тыловое снабжение войск, сопровождавшиеся злоупотреблениями интендантов и подрядчиков, неудовлетворительную организацию военных госпиталей, военной почты, недостатки обмундирования и снабжения войск тёплой одеждой, отсутствие у солдат навыков и шанцевых инструментов для создания полевых укреплений.

Русско-турецкая война 1877 – 1878 гг. самым непосредственным образом повлияла на экономическое положение страны, что в свою очередь вызвало обсуждение в российской прессе множества вопросов, связанных с анализом сложившейся в России социально-экономической ситуации. Довольно острая и длительная полемика развернулась между консервативными «Московскими ведомостями» и либеральными изданиями по вопросу резко возросшего за время войны обращения бумажных денег и падения курса кредитного рубля. По-разному оценивая состояние дел, издания предлагали и существенно различающиеся меры по регулированию государством экономики, исходя из принципиальных постулатов своего понимания перспектив социально-экономического развития страны.