Надеюсь, что человечество никогда не забудет, что фанатизм и амбиции одного человека, могут поставить весь мир на грань

Некоторые исследователи историки связывали все происходившее в Европе с 1933 по 1945 года с «великой силой великого диктатора», — а это способствовало созданию впечатления, будто национал- социализм вовсе не был явлением, охватывающим целую эпоху, а явился порождением жажды власти у одного конкретного человека, а также комплекса чувств зависти и ненависти у одного беспокойного, жаждущего завоеваний народа, ибо если бы фашизм имел глубокие корни в своем времени и был одним из непременных движений оного, то военное поражение не смогло бы устранить и так круто оттеснить его в забвении.

А ведь фашизм всего лишь за какие-то двенадцать лет придал миру новый облик, и очевидно, что столь мощные процессы едва ли могут быть достаточным образом объяснены капризом дорвавшегося до власти одиночки. Ибо только если этот одиночка является фигурой, интегрирующей разнообразнейшие эмоции, страхи или интересы, если влекут его вперед мощные, приходящие из дальних далей энергии, становятся возможными подобные события. В таком свете еще раз вырисовывается роль и значение Гитлера по отношению к окружающим его силам:существовал гигантский, неупорядоченный потенциал агрессивности, страха, самоотдачи и эгоизма, лежавший в покое и нуждавшийся лишь в том, чтобы некое властное явление разбудило, сфокусировало и использовало его; этому явлению был обязан тот потенциал своей ударной силой, с ним праздновал он свои колоссальные победы, но с ним же вместе он и рухнул.

Однако Гитлер был не только фигурой, объединившей столь многие тенденции времени; в еще большей степени он и сам придавал событиям их направление, масштабы и радикальность. Благоприятствовало ему при этом то, что его мысли не были отягощены какими-либо предварительными условиями и что буквально все - антагонизмы противников, партнеров по союзу, нации, идеи - он столь же хладнокровно, как и маниакально подчинял своим чудовищным целям. Его экстремизм соответствовал той внутренней дистанции, которые он сохранял по отношению ко всем силам. Многое говорит за то, что он - вопреки его относящейся еще к юношеским годам претензии, - так никогда и не осмыслил, что есть история; он видел в ней своего рода настежь открытый для честолюбцев храм славы. Смысла же и правоты свершившегося он не осознавал совершенно. И именно таким образом, с абстрагированной беспечностью, шел он на осуществление своих замыслов. В то время как другие государственные деятели учитывали реальность существующего соотношения сил, он отталкивался от чистого места: точно так же, как начал он без оглядки на существующее проектировать новый мегаполис Берлин, планировалось им и полная перестройка Европы и всего мира; не только он сам пришел из ниоткуда - из ниоткуда шли и его мысли. Не обращая внимания на границы на географической карте Европы, закрепившиеся в результате войн и изменения соотношения сил, он переделал эту карту на свой лад, разрушил державы и помог подняться новым силам, вызвал революции и положил конец веку колониализма; в конечном итоге он гигантским образом расширил эмпирический горизонт человечества.

И хотя сам он был фигурой демократического века, он олицетворял собой лишь его антилиберальный вариант, характеризуемый сочетанием манипуляции голосами путем плебисцитов и харизмы вождя. Одним из непреходящих горьких уроков ноябрьской революции 1918 года было осознание того, что существует неясная взаимосвязь между демократией и анархией, что хаотические состояния и являются собственным, неподдельным выражением подлинного народовластия, а произвол - его законом. Отсюда нетрудно истолковать восхождение Гитлера и как последнюю отчаянную попытку удержать старую Европу в условиях привычного величия. К парадоксам явления Гитлера относится то, что он с помощью краха пытался защитить чувства порядка и авторитета перед лицом восходящей эпохи демократии с ее правами решающего голоса для масс, эмансипацией и распадом национальной и расовой идентичности. Но он выразил также и долго копившийся протест против презренного эгоизма крупного капитала, против коррумпирующей мешанины буржуазной идеологией и материального интереса.

Не составляет труда, расширив эти представления до глобального уровня, распознать в них ситуацию раннего этапа обретения фашизмом своих приверженцев: это те массы среднего сословия, которые - на фоне общих панических настроений -видели себя в медленных удушающих их объятиях, с одной стороны, профсоюзов, а с другой - универсальных магазинов, в объятиях коммунистов и анонимных концернов. И, наконец, явление Гитлера можно понимать и как попытку утверждения своего рода третьей позиции - между обеими господствующими силами эпохи, между левыми и правыми. Это и придало его выступлению тот двуликий характер, который не охватывается всеми определениями, такими как «консервативный», «реакционный»,

«капиталистический» или «мелкобуржуазный».

Находясь между всеми позициями, он в то же время участвовал в них во всех и узурпировал их существеннейшие элементы, сведя их к собственному, неподражаемому феномену. С его приходом к власти пришел конец и противоборству за Германию, начало которому было положено после первой мировой войны Вильсоном и Лениным, когда один пытался привлечь ее на сторону парламентской демократии, а другой - на сторону дела мировой революции; лишь двенадцать лет спустя это противоборство возобновилось и завершилось недавним объединением разделенной страны.