Классический позитивизм и утилитаризм дж.Бентама

Классический позитивизм и утилитаризм как источники неопозитивизма

Для позитивизма объектом исследований было действующее право. Право отождествлялось с законом и существующим правопорядком. Так исторически складывалась содержательная конструкция этого типа философско-юридического знания.

Правовой позитивизм в значительной степени получает подпитку со стороны общефилософского позитивизма. Это выражается в том, что в общефилософском позитивизме, правовой позитивизм получил мировоззренческо-методологическое обоснование. Он неоднократно обращается к метафизической абсолютизации роли эмпирических данных человеческого познания (субъективистски истолкованных фактов), к мировоззренческому скептицизму, устраняющему из философии Собственно философские проблемы под видом очищения ее от псевдопроблем и псевдовысказываний. Поэтому правовой позитивизм опирается на позитивный опытный материал, на «факты», то есть непосредственно «данное», фактическое, вследствие чего позитивность права означает его фактическое существование; его действительность; ограниченную изучением внешних признаков права непосредственным наблюдателем и его восприятиями. В качестве же действительных фактов выступают, прежде всего, нормы права. Нормы права, по определению позитивистов, должны быть уделом философии права, занимающейся извлечением логического смысла и словесного выражения этих норм. Собственно, согласно этой точке зрения, мир права есть совокупность фактов и поэтому он — универсум языка. Появление новых течений является определенной тенденцией юридического позитивизма.

Выделяют несколько видов позитивизма.

1. «Эгалитарстский» позитивизм видит позитивность права в установлении его государственной инстанцией («авторитетом»). Бытие права для него существует в актах этого «авторитета» (договорах, которые санкционируются государством, законах, постановлениях, обычном праве).

2. «Психологический» позитивизм усматривает позитивность права в определенных психологических состояниях, таких как «признание», «переживание должного».

3. «Социологический» позитивизм ведет поиск позитивности права в определенных внешних способах поведения: в фактическом исполнений правовых предписаний субъектами права или в его применении определенной группой людей.

Классический юридический позитивизм возникает как реакция на классическую теорию естественного права. Его исходная идея — резко выраженное различие между правом и моралью. Ядром классического юридического позитивизма являются теории двух англичан – утилитаристская теория Джереми (Иремии) Бентама (1748-1832) и теория приказов Джона Остина (1790-1859).

Ключевая идея утилитаризма заключается в том, что морально правильно то действие, которое в данной ситуации приносит наибольшее количество пользы. Утилитаризм является одной из разновидностей консеквенциалистских теорий (от consequence — последствие), согласно которым о действиях, политических институтах и т. д. следует судить только по их результатам. Этим теориям противостоят деонтологические теории, которые подчеркивают важность мотива, долга, прав и принципов и вообще соображений, обращенных в прошлое. Иначе говоря, главный принцип утилитаризма можно сформулировать следующим образом: когда у нас есть выбор между различными действиями (между разными вариантами государственной политики и т. д.), мы должны выбрать то, которое будет иметь наилучшие последствия для всех, кого оно касается. Полезность разные авторы понимали по-разному: как счастье, удовольствие, удовлетворение желаний или предпочтений, благополучие. Чаще всего речь идет о счастье, поэтому, когда это не оговорено, мы тоже будет понимать под полезностью именно счастье.

Джереми Бентам в книге «Принципы морали и законодательства» (1789) дает такую формулировку: «Под принципом пользы понимается тот принцип, который одобряет или не одобряет любое действие, исходя из того, увеличивает или уменьшает оно счастье той стороны, чьи интересы затрагиваются…». Бентам формулирует цель утилитаризма как «обеспечение наибольшего счастья наибольшего числа людей».

У утилитаризма есть два плюса. Во-первых, цель, которую преследуют утилитаристы, не зависит от существования Бога, души или подобных сомнительных и спорных (с точки зрения современного человека) оснований. В древности и в средние века основой существования общества и человека был миф или религия, вера в то, что мироздание имеет какой-то смысл и цель. Многие люди до сих пор считают, что без этих основ мы останемся только с набором правил, типа «делай то», «не делай этого», смысл и цель которых неясны. Относительно утилитаризма этого не скажешь. Его цель (счастье, или благосостояние, или благополучие) — это то, к чему мы все стремимся для себя и для тех, кого мы любим. Утилитаристы просто требуют, чтобы это делалось беспристрастно для каждого. Являемся ли мы детьми Бога или нет, есть ли у нас душа, обладаем ли свободной волей или нет, мы можем страдать и блаженствовать, нам может быть лучше или хуже. Независимо от того, насколько мы религиозны или нерелигиозны, мы не можем отрицать, что стремимся к тому, чтобы нам было лучше, и предпочитаем счастье несчастью.

Другая привлекательная черта утилитаризма — его внимание к результатам действия (то, что называется консеквенциализмом). Утилитаризм требует, чтобы мы учитывали, действительно ли конкретное действие человека или группы, та или иная мера, предпринимаемая государством, приносит пользу или вред. Консеквенциализм гласит: «Если ты осуждаешь что-то, покажи, кому от этого стало хуже». С другой стороны, консеквенциализм утверждает, что нечто является хорошим, только если оно делает чью-то жизнь лучше. В этом заключается его принципиальное отличие от моральных теорий, состоящих из правил, которым надо следовать независимо от того, какие будут последствия.

Утилитаризм, как может показаться, предлагает ясный способ решения моральных и социально-политических проблем. Чтобы определить, какая политика является правильной, нам не нужно искать духовных вождей, обращаться к традиции, часто не дающей ясного ответа на вопросы современности, изучать теории мироздания и природы человека, как правило смутные и противоречащие друг другу. Нам нужно всего лишь измерить изменения в благосостоянии людей. Джереми Бентам утверждал, что мы должны повиноваться нашим правителям до тех пор, пока выгоды подчинения перевешивают его тяготы. Это выглядит как теория о том, что следует повиноваться закону в том и только в том случае, если повиновение приносит больше счастья обществу, чем неповиновение. Люди нуждаются в том, чтобы соблюдать законы, даже если нарушение одного из них в каком-то конкретном случае ведет к увеличению общественного счастья. В целом же нам нужна система законов, обязательная для каждого, так как именно это приведет к максимальному общественному счастью в долгосрочной перспективе. Данная разновидность утилитаризма называется «непрямой утилитаризм», или «утилитаризм правил» (rule-utilitarianism).

Примерно такой была точка зрения Дж. Бентама, автора следующих идей:

- законы должны приниматься тогда и только тогда, когда они более способствуют счастью людей, чем другие возможные законы (или отсутствие таковых);

- законам следует повиноваться, поскольку это законы (и им будут повиноваться, поскольку неповиновение повлечет наказание), не повиноваться следует только во избежание бедствия;

- законы должны отменяться и заменяться новыми, если они не выполняют должную утилитарную функцию.

Таким образом, доводы утилитаризма в пользу долга повиновения законам можно представить с помощью силлогизма:

Наилучшим обществом является то, в котором достигается наибольшее количество счастья.

Государство и система законов лучше способствуют достижению счастья, чем отсутствие законов и государства («естественное состояние»).

Следовательно, мы имеем нравственный долг поддерживать государство и повиноваться законам.

Рассмотрим некоторые контраргументы в адрес утилитаризма, затрагивающие ряд фундаментальных философских проблем.

Во-первых, утилитаризм утверждает, что правильные действия — те, которые приносят наибольшее благо. Но что есть благо? Классический утилитаристский ответ: благо — это счастье и только счастье. Милль писал следующее: «Доктрина утилитаризма состоит в том, что счастье и только счастье желательно как цель, все остальное — средство для достижения цели» (в самом деле, для чего существуют деньги, вещи и т. д.?). Однако в реальности счастье (или удовольствие) является не единственной и не наивысшей целью (а несчастье или страдание — не единственным злом). Утилитаристский гедонизм неправильно понимает природу счастья. Счастье — это не высшая цель, к которой мы стремимся ради него одного, а все остальное — не только средства для достижения этой цели. Нет, счастье является реакцией на достижение того, что мы считаем благом самим по себе. Мы считаем, что дружба хороша сама по себе, поэтому обладание друзьями делает нас счастливыми.

Во-вторых, необходимой частью утилитаризма является утверждение о том, что только результаты имеют значение. Иначе говоря, для того, чтобы определить, какое действие будет правильным, мы должны спросить себя: а что получится в результате? Если мы придем к выводу, что помимо конечного результата что-то еще влияет на выбор правильного действия, тогда будет нанесен удар по самому основанию утилитаризма. Самые серьезные антиутилитаристские аргументы связаны именно с этой проблемой: они утверждают, что, не только польза, но и многие другие факторы важны при определении, правильно ли совершается действие. Среди них особо выделяются:

- соблюдение принципа справедливости;

- соблюдение прав человека;

- в поведении необходимо ориентироваться не только на будущие последствия действия, но и согласовывать их с соображениями, обращенными в прошлое.

Джон Остин первым сформулировал собственно основные положения теории юридического позитивизма. Остин заявил, что философия права (или юриспруденция, как он предпочитал называть ее) имеет две важные, но различные задачи. Он провел границу между аналитической юриспруденцией и нормативной юриспруденцией. Аналитическая юриспруденция занимается безоценочным анализом понятий и структуры права. Нормативная юриспруденция включает в себя оценку, критику права и делает утверждения о том, каким право должно быть. Это разграничение двух разделов юриспруденции подразумевает, что вся концепция Остина основана на отрицании теории естественного права. По теории естественного права, право есть право только в том случае, если оно соответствует некоторым нормативным стандартам, если оно такое, каким ему предписано быть, а несправедливый закон — это не закон вообще. Право, установленое (posited, given its position) человеческими властями, называется позитивным правом, поэтому и название данной группы теорий — юридический позитивизм.

Теорию Остина часто называют командной теорией права, потому что он делает понятие команды (повеления) главным в своей концепции закона. Остин утверждает, что все законы — это команды (повеления), даже тогда, когда они не выражены в повелительной форме. Почему он делает такое утверждение? На основании чего решает, что именно концепция команды отразит истинную сущность закона? Остин выявил недобровольный характер требований законодательства. Закон — это принудительный метод социального контроля. Он требует внимания и повиновения от тех, к кому обращает свои директивы. Согласно Остину, утверждение: «Есть закон против X, но вы все равно можете делать X безнаказанно» — бессмысленно. Такой «закон» не способен контролировать социальное поведение, а значит, противоречит самой идеи закона. Что такое команда? Остин определяет команду, во-первых, как обозначение своего желания; во-вторых, как способность нанести вред или ущерб за неудовлетворение этого желания. Скомандовать людям: «Делайте X», — означает просто высказать свое желание, чтобы они делали X, и дать им понять, что в нашей власти нанести им какой-то вред или ущерб, если они не сделают X. Остин называет этот возможный вред или ущерб санкцией. Человек, которому отдали команду, согласно Остину, обязан, должен, или имеет обязательство сделать то, что было приказано.

Один из теоретиков юридического позитивизма XX века Ганс (Ханс) Кельзен (1881-1973) единственным условием, позволяющим выражению желания приобрести статус команды, предложил считать провозглашение или требование этим желанием санкции. При этом не обязательно должна быть существенная вероятность, что санкция будет действительно реализована. Но даже если так — разумно ли полагать, что концепция санкции сущностно связана с концепцией права? Должны ли все законы иметь санкции? Есть основания думать, что нет. Если брать уголовное право в качестве модели права, то теория закона как санкции будет выглядеть весьма правдоподобно. Уголовное законодательство имеет целью помешать людям делать некоторые дела. Метод предотвращения здесь — санкция. К каждому поступку как бы привешивается ярлык с ценой: если ты сделаешь это, то заплатишь своей собственностью, свободой, жизнью. Но когда мы начинаем рассматривать другие области права, то теория санкций кажется менее правдоподобной. Возьмем правила заключения контрактов. Они существуют не для того, чтобы запрещать нам совершать некоторые поступки, но чтобы позволить нам сделать что-либо официально. Они говорят: «Если вы хотите сделать X (например, сделать ваш контракт законным в этой стране), вы должны сделать Y (например, оформить его в письменном виде)». Если мы не следуем законам о контрактах, то никакого наказания нам законы не предусматривают. Мы просто тогда не можем сделать то, чего хотим. Остин отдавал себе отчет в том, что многие реально существующие законы плохо укладываются в его схему. Но он не готов был от нее отказаться и шел на всякие теоретические ухищрения, вроде «молчаливой команды» или попыток найти санкции даже в законах о браке.

Г. Харт критиковал теорию санкций, утверждая, что она смешивает понятия «должен» (в смысле «вынужден») и «имеют долг» (в смысле «мой долг сделать то-то и то-то», «у меня есть обязанность сделать то-то и то-то»). Должен ли я отдать деньги преступнику, который наставил на меня пистолет и требует «кошелек или жизнь»? Должен, если хочу сохранить свою жизнь. Но можно ли сказать: «Мой долг — отдать этому человеку деньги»? А что получается по Остину? Если преступник желает моих денег, высказывает это желание мне и ясно дает понять, что он намеревается и имеет возможность нанести вред мне в случае невыполнения его требований, значит, по определению Остина, он дал мне команду, чтобы я отдал ему деньги. Но, согласно Остину, получить команду — значит иметь обязанность (долг), следовательно, получается, что мой долг — отдать деньги преступнику, что выглядит абсурдным. Кроме того, выходит, что преступник, поскольку он дает команды, законодательствует. Однако Остин видит эту опасность и поясняет свою идею следующим образом: закон не должен отождествляться с любой командой, закон — это особая разновидность команды. Мы, естественно, хотим отличать команды государства, которые являются законами, от беззаконных команд преступника, поэтому мы должны найти те специфические черты, которые позволят нам из всех команд выявлять правовые по своей природе команды. Что именно делает команду законом? Что мы должны добавить к команде, чтобы сделать ее законом?

Ответ Остина таков: правовое отличается от неправового по происхождению. Тест на определения законности таков: 3 есть закон в некоторой правовой системе С, если можно установить происхождение 3 от лица или группы лиц, чьи действия определяют законность для С. Остин называет это лицо или группу лиц сувереном. Поэтому окончательная формулировка главной идеи Дж. Остина такова: право — это команда суверена. Настоящие законы (и законные распоряжения) исходят (прямо или опосредовано) от суверена. Другие команды (например, незаконная команда преступника) не имеют такого происхождения, поэтому не являются законами. Это — очень фактологическая и эмпирическая характеристика суверенитета и права. Если какому-то человеку повинуется большинство (более 50 % населения данного общества), а он не повинуется никому другому, значит, этот человек — суверен. Если он выражает желания, чтобы было сделано то-то и то-то, и делает правдоподобные угрозы причинить вред тем, кто не исполнит его желания, значит, он отдает команды и, учитывая его статус суверена, эти команды суть законы. Можно ли принять данную теорию права? Эта теория проста и элегантна. Все сложные особенности правовых систем она объясняет с помощью нескольких простых понятий — «желание», «санкция», «угроза», «привычка» и т. д. Идея того, что правовой статус определяется происхождением, есть выдающаяся находка Остина, которая используется и современными теоретиками позитивизма. Однако многое в теории Джона Остина не выдерживает критики.

Кант

Кант стал основоположником ценностного подхода к праву. Понятие права трактуется мыслителем исключительно как сочетание принуждения со свободой лица: право – это совокупность условий, при которых произвол одного лица совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы. Таким образом, право у Канта сводится к системе законов, т.е. к праву объективному. При этом естественное право именуется мыслителем правом частным, а право позитивное – публичным правом.

О категорическом императиве. Канта большое значение придавал морали, недаром его еще именуют «философом морали». В связи с этим Кант ввел понятие категорического императива – правила должного поведения, которое не связано с достижением конкретной цели. Смысл категорического императива – «должен, потому что должен», и прагматичная цель здесь совершенно отсутствует. Он содержит лишь общую идею «долга перед лицом человечества» [1, с. 348], предоставляя индивиду полную свободу решать самостоятельно, какая линия поведения в наибольшей мере согласуется с моральным законом. Поэтому человек, который следует категорическому императиву, – моральная личность. Категорический императив Кант называл законом нравственной свободы и употреблял эти понятия как синонимы. Категорическому императиву Кантом был противопоставлен гипотетический императив – это правило, которое человек устанавливает для того, чтобы достигнуть конкретной цели. Моральная личность, считал философ, не может руководствоваться гипотетическими или же условными правилами, которые зависят от обстоятельств.

Кант предложил несколько формулировок категорического императива (морального закона) [5, с. 204]:

– поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом;

– поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству.

На первый взгляд это пересказ новозаветного требования: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Но на самом деле данное выражение имеет более глубокие корни. Поскольку, как указывал Кант, каждый индивид обладает для другого абсолютной нравственной ценностью, т.е. счастье других для индивида выступает как цель и является одновременно обязанностью. По Канту, благо других есть в первую очередь долг, так как каждый индивид надеется на любовь и понимание других и тем самым превращает себя в цель для остальных. Одновременно он должен сделать других целью собственной деятельности.

В «Критике практического разума» Кант вводит понятия моральности и легальности поступка. «Поскольку они (законы свободы) касаются лишь внешних поступков и их законосообразности, они называются юридическими законами; если же они выдвигают требование, чтобы они (законы) сами были определяющими основаниями поступков, они называются этическими, и в этом случае говорят: соответствие с первыми есть легальность, со вторыми моральность поступка». Продолжая далее: «т.к. нам не дано знать мотивы поступка – они скрыты в человеке как ноумене, – мы никогда не узнаем, действовал ли человек исходя из чувства долга или его поступок определяли какие-то иные, быть может, даже эгоистические мотивы, но мы можем оценить то, что проявляется в феноменальном мире, т.е. во внешнем поступке человека. Итак, поступать сообразно с долгом означает поступать легально, а из чувства долга – морально, т.е. в первом случае соблюдая лишь букву нравственного закона, а во втором – и букву, и дух [4, с. 248].

Вместе с тем Кант отчетливо осознавал недостаточность категорического императива как регулятора человеческого поведения и выход видел в праве. Рассматривая соотношение права и морали, Кант характеризует правовые законы как своего рода первую ступень нравственности, предвосхищая тем самым известное выражение В. Соловьева, что «мораль – это минимум нравственности». В пользу этого выражения свидетельствует и общий источник нравственных и правовых законов, а именно – практический разум или свободная воля людей.

Если философы-просветители (Ш.-Л. Монтескье, Ф. Вольтер, Ж.-Ж. Руссо) считали разум врожденным свойством индивида, то И. Кант считал его следствием прогресса культуры, который следует рассматривать как всемирно-исторический процесс. Не зря априорный характер категорического императива определяется философом как стремление людей к нравственному совершенству, это – ведущая внутренняя идея, потребность разума. В обществе же, где господствует только право без морали, между индивидами сохраняется «полный антагонизм».

О праве. Право как социальный регулятор противостоит более универсальным правилам – моральным – и является разновидностью всеобщих этических норм.

Право у Канта отлично от законодательства и имеет ценностное измерение, в частности измеряется через понятие «свобода». «Право есть ограничение свободы каждого с условием ее согласия со свободой каждого другого, насколько это возможно по всеобщему закону». К таким условиям относятся: наличие принудительно осуществляемых законов, гарантированный статус собственности и личных прав индивида, равенство членов общества перед законом, а также разрешение споров в судебном порядке.

По сути дела, перед нами определение права как системы внешних законов, т. е. право объективное, писанное. Кант понимает всю недостаточность такого определения права, поэтому он вводит понятие всеобщего принципа, или всеобщего правового закона, который можно назвать категорическим правовым императивом [3, с. 569].

В практико-идеологическом плане кантовское определение права созвучно идеологии раннего либерализма, исходившей из того, что свободные и независимые друг от друга индивиды способны сами, по взаимному согласию, урегулировать отношения, возникающие между ними, и нуждаются лишь в том, чтобы эти отношения получили надежную защиту.

По мнению Канта, всеобщий правовой закон должен быть сформулирован таким образом, чтобы исключить из него какие-либо моральные требования. И сделано это было не зря. Во-первых, для того чтобы исключить какие-либо разночтения со стороны «рядовых» граждан.

Кант полагает, что вопрос «что такое право?», обращенный к правоведу, сродни вопросу «что есть истина?», обращенный к учителям логики. Что следует по праву (quid sit iuris), т.е. что говорят или говорили законы в том или ином месте в то или другое время, он еще может указать; но право (recht) ли то, чего они требуют, и каков всеобщий критерий, на основании которого можно вообще различать правовое и неправовое (iustum et iniustum), – это остается для него тайной, если он хоть на время не оставляет указанные эмпирические принципы и не ищет источник этих суждений в одном лишь разуме (хотя бы упомянутые законы и служили ему для этого хорошим руководством), чтобы установить основу для возможного положительного законодательства. Чисто эмпирическое учение о праве – это голова (подобно деревянной голове в басне Федра), которая может быть красива, но, увы, безмозгла [2, с. 304].

Правовой практикой занимаются юристы-законники, для которых вопрос о правомерности действующего законодательства звучит, полагает Кант, совершенно нелепо. «Юрист-законник, – пишет мыслитель в работе «Спор факультетов», – ищет законы, гарантирующие мое и твое, не в своем разуме, а в обнародованном и санкционированном высшими властями своде законов. От него нельзя по справедливости требовать доказательства истинности и правомерности этих законов, так же как и защиты от высказываемых разумом возражений против них. В самом деле, только повеления указывают, что соответствует праву, и вопрос о том, соответствуют ли праву сами повеления, юрист должен отвергнуть как нелепый. Было бы смешно уклоняться от подчинения внешней и высшей воле на том основании, что она будто бы не согласуется с разумом. Ведь престиж правительства заключается именно в том, что оно предоставляет своим подданным свободу судить о правом и неправом не по их собственным понятиям, а согласно предписаниям законодательной власти.

Его [юриста] обязанность состоит лишь в том, чтобы применять существующие законы и не исследовать, нуждаются ли они в улучшении..» [8, с. 311] Как мы видим, Кант однозначно выступал за буквальное толкование права.

О государстве. Кант характеризовал государство следующим образом: «государство – это объединение множества людей, подчиненных правовым законам». Как мы видим, Кант тяготел к договорной теории происхождения государства и естественно-правовой теории происхождения права.

Вместе с тем первичный договор об образовании государства выступает у мыслителя исключительно умозрительной конструкцией: «…этот договор есть всего лишь идея разума, которая, однако, имеет несомненную (практическую) реальность в том смысле, что он налагает на каждого законодателя обязанность издавать свои законы так, чтобы они могли исходить из объединенной воли целого народа» [6, с. 303]. «В самом деле, – отмечал Кант, – трудно предположить, чтобы народ дал согласие на закон о наследственных привилегиях сословия господ. Такой закон, возвышающий одну часть общества над другой, представляется противоправным…»

Выработка данного положения позволила Канту преодолеть противоречие, столь свойственное естественно-правовой теории, представлявшей государство одновременно и как реальный договор, заключенный между государством и каждым индивидом в частности, и как модель будущей организации политической власти.

О правовом государстве. В своих работах Кант, как и многие предшествующие ему мыслители и правоведы, поднимает и анализирует вопрос о правовом государстве. Кант противопоставил идеал правового государства (Rechtsstaat) патерналистскому государству (imperium paternale) [5, с. 205], ибо в патерналистском государстве «суверен хочет по своим понятиям сделать народ счастливым и становится деспотом».

Согласно Канту, целью государства является не благо и не счастье каждого подданного, а состояние наибольшего соответствия государственного устройства с принципами права, «к чему нас обязывает стремиться разум при помощи категорического императива». Это в корне отличает воззрения Канта от традиций античной философии, которая рассматривала в качестве цели государства достижение всеобщего блага. Всеобщее благо, с точки зрения Канта, не является правовым принципом, поскольку не может быть реализовано повсеместно и понимаемо каждым гражданином по-своему.

Поэтому, И. Кант заключает: «суверен не вправе принуждать своих граждан к действиям, способствующим достижению общего блага, но должен применять насилие, чтобы частные цели не мешали всем остальным». Следовательно, правовое государство должно гарантировать подданным гражданскую свободу, а не заботиться о благосостоянии отдельных граждан.

Кант развивал антиэтатистскую традицию в интерпретации государства как «ночного сторожа», ограничив сферу государственного регулирования прежде всего функцией правовой защиты интересов частного собственника и выведя из перечня функций государства воспитательную, социальную и иные функции [6, с. 305].

Идеальными формами правления Кант называл парламентскую республику и конституционную монархию с разделением властей. Нужно подчеркнуть, что принцип разделения властей Кант трактовал не в контексте идеи «контроля и баланса», так называемой системы сдержек и противовесов, а функционально. То есть три ветви власти дополняют друг друга «для совершенства» и ни одна из ветвей власти не может принять на себя функции другой.

Все три ветви власти могут быть представлены как суждения в силлогизме: «большая посылка, содержащая в себе закон всеобщим образом объединенной воли; меньшая посылка, содержащая в себе веление поступать, т. е. принцип поведения под эту волю, и вывод, содержащий в себе судебное решение (приговор) относительно того, что в данном случае соответствует праву» [2, с. 309].

Проект вечного мира. учение о международном праве. Стремление человечества запретить войны восходит к глубокой древности. Идея вечного мира занимала умы мыслителей не только античности и средневековья, но и пользовалась огромной популярностью среди ученых и государственных деятелей в период буржуазных революций.

Проблеме установления мира Кант также посвятил отдельную работу – «К вечному миру» (1795), которая пользовалась большим успехом у современников. Достаточно напомнить, что при жизни автора данное сочинение издавалось 12 раз.

И. Кант выделил шесть предварительных (прелиминарных) условий и четыре основных (дефинитивных) условия, необходимых для установления вечного мира. Среди прелиминарных были названы следующие условия:

1) при заключении мирного договора не должны сохраняться тайные основания для разжигания войны, а именно, нельзя включать в текст договора те положения, которые могут возобновить военные действия между сторонами;

2) нельзя дарить, наследовать, передавать в качестве приданого и т.д. территорию или часть территории государства;

3) постоянные армии должны быть распущены;

4) запрещаются государственные займы, взятые для финансирования военных действий;

5) недопустимо вмешательство одного государства во внутреннюю политику другого государства;

6) военные действия не должны вестись такими средствами, которые бы подрывали доверие сторон в будущем, Например, засылка тайных убийц, отравителей, нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене в государстве неприятеля.

Среди основных условий заключения мирного договора Кант называет четыре условия:

1) при республиканском устройстве сложнее начать войну, поэтому участниками договора должны стать республики;

2) в результате заключения договора государства объединяются в союз (федерацию свободных государств), в котором каждое государство сохраняет свой суверенитет;

3) между государствами устанавливается сотрудничество и взаимное гостеприимство;

4) (тайное условие) правители должны совещаться с философами в принятии государственных решений.

Стоит отметить, что перечисленные условия, сформулированные мыслителем, не теряют своей значимости и по сей день.

Влияние учения И. Канта на последующую политико-правовую мысль:

Учение Канта о праве и государстве представляет собой высшую ступень в развитии западноевропейской политико-право­вой мысли XVIII в. В нем были подняты такие кардинальные вопросы, как методологические основания общей теории права, разграничение права и морали, философия права, международное публичное право и др.

И. Кант оказал значительное влияние на политико-правовую мысль России (П.И. Новгородцев, Б.А. Кистяковский, М.М. Сперанский, Л.Н. Толстой), а также Запада (Дель Веккио, Г. Радбруха, Р. Штаммлера и др.).

Date: 2016-02-19; view: 3448; Нарушение авторских прав