Беседа десятая

Встреча такого рода – встреча‑размышление… Сегодня попытаемся найти слова для хотя бы косвенной передачи того, что можно назвать окончанием пути, Того странного переживания реальности, к которому приходят, – назовем их духовные искатели, – в течение уже нескольких десятилетий. И те, кто доходят, пытаются, каждый на своем языке, хоть как‑то передать свое переживание, и каждый раз это очень трудно. Иногда возникает мысль: а надо ли это делать? И все‑таки пытаются. Хотя Лао Цзы сказал: "Говорящий не знает, а знающий не говорит", – и он пытался это передать.

В прошлый раз мы, заходя с разных сторон, касались того, что назвали пространством присутствия. И уже тогда почувствовали, что находимся за пределами даже косвенного понимания. Думаю, это нормально и естественно. Постепенный ход наших встреч все больше и больше удаляется от такой задачи, как просто понять. И все ближе и ближе оказывается к такому качеству, как оставить след, обозначить будущие события и будущие переживания.

Что же такое – окончание пути? Как смогу, попробую выразить…

Может быть, это исчерпание возможностей восприятия, переживания, некое качество, являющееся пределом природы человека в его отношениях с Миром.

А может, это какой‑то намек на совсем иное бытие. Я вам уже говорил, что слово, которым как‑то обозначилось это восприятие реальности для меня, – присутствие. Что такое присутствие? Это при сути. Не сама суть, а при ней, прикосновение к ней, прибытие к ней… Наверное, не случайно именно такое слово родилось для обозначения.

Конечно, это переживание непосредственного отношения к оформленной ежедневной жизни не имеет. Оно может только присутствовать в ней, как бы просвечиваться в ней в каких‑то формах, которые, вероятно, и выделить невозможно. Очевидно, невозможно и сказать: "Вот! Вот здесь…". Но обычно окружающие каким‑то образом это воспринимают… Не все, но кое‑что воспринимают. Какое‑то есть проявление этого. И оно, я уже говорил как‑то, позволяет людям, окончившим путь, независимо от того, в какой традиции они его окончили, вступать в отношения и опознавать друг друга.

И поскольку в этом переживании снимается окончательно и полностью вся проблематика достижения, все смыслы, имеющие отношение к достижению, исполнению, овладению, осознанию и т.д., то, естественно, возникает самое большое несовпадение текстов – текста внешней явленности и внутреннего глубинного переживания. То есть как бы реализуется максимальный объем, максимальное неравенство человека самому себе. И в то же время присутствует ощущение максимальной реализации.

Думаю, что этот максимальный разворот, максимальное неравенство себя для себя и себя для других создают то колоссальное напряжение, из которого потом у некоторых рождаются, с одной стороны, этакая фатальность и жажда ухода туда, в эту глубину, а с другой – свобода и легкость в явленности, потому что минимальным становится разброс ценностей, исчезают колебания между маленьким человеком и манией величия, между единичностью и всеобщностью. Открывается какой‑то странный контекст, в определенном смысле совершенно бесполезный, не несущий никакой прагматической ценности. Контекст, возвышенные слова в стиле древних или метафоры, увлекающие своей красочностью. Мне кажется, что для нас, сегодняшних, это будет неверно, нас будет тянуть туда, к тем образам, к тем временам. И эти времена начнут казаться более "хорошими", более духовными – ведь тогда так красиво об этом говорилось. А времена, они, как и погода, не бывают ни хорошими, ни плохими – это мы оцениваем их как хорошие и плохие.

Открывается какая‑то сверхобъективность всего, и, казалось бы, она снимает субъективность как таковую. Но недаром об этом говорят как о пространстве, в котором одна вещь в то же время две вещи и две вещи в то же время одна вещь. Я бы сказал: открывается нечто, придающее ценность бытию как таковому, независимо от того, бытие это объективной или субъективной реальностей. Открывается бытие, в котором есть и то и другое, – и в то же время это одно. Открывается ситуация пребывания в Мире, и Мира во мне, и всего во всем, какая‑то тотальность. Очень трудно найти сочетания слов, которые более определенно намекнули бы… То есть открывается пространство Присутствия, в котором, как волны или сгущенияразряжения, возникают, развиваются и опять сливаются с Присутствием события. Но это события, которые воспринять можно только как некий объем. Это такое место, где все и ничего действительно соединяются. Не пустое и не заполненное (в прошлый раз мы говорили, что это как бы щель между пустым и заполненным). Можно сказать, что там нет индивидуального "Я", а можно сказать, что только там оно и есть: и то, и другое будет соответствовать какой‑то части этого переживания.

Я, как и вы, прочитал, наверное, несколько десятков описаний этого переживания, сделанных в разные времена и разными людьми. И почему‑то уже второй раз всплывает знаменитое выражение Лао Цзы: "Великий квадрат не имеет углов", то есть великий квадрат – он просто квадрат. Можно, конечно попробовать воспользоваться концепцией Платона, который говорил:

"В мире чистых идей". Но это не то… Думаю, Лао Цзы совсем не близок в этом смысле Платону. Это не мир Идей, неоформленных, обладающих способностью оформляться, потом освобождаться от формы и опять оформляться… Нет. Потому что все‑таки мир Идей состоит из идей. О нем можно сказать, из чего он состоит. Как мир атомов, состоящий из атомов, мир Любви, состоящий из людей, и т.д. А здесь мир, в котором принципиально невозможно даже поставить такой вопрос: из чего? Он ни из чего не состоит, не непрерывен в любом измерении, не имеет частей, он тотален и в то же время в нем все присутствует. Для меня максимально точное по смысловому полю выражение – в этом Мире все присутствует и этот Мир во всем присутствует…

Можно вспомнить одну из самых изощренных картин Мира, описанных в работе Тартанга Тулку, – "Пространство, Время, Знание". Но там Мир, о котором говорит Тулку, состоит из действия: "время разворачивает знания в пространстве", в котором есть некие три составляющие этого предельного для Тартанга Тулку Мира. Это Мир Предела, выраженный как Мир Троицы.

Единство трех ипостасей. По числу три мы сразу определяем Мир Предела сознания, осознавания, думания, понимания, знания… Тот Мир, о котором я пытаюсь сейчас говорить, – не говорить наверное, именно это имел в виду Лао Цзы – "знающий не говорит…". Я не говорю – это не есть говорение в обычном смысле слова, – это, может быть, название, может быть, вызывание, заклинание, это ближе. Какая‑то попытка соединить вас с этим, попытка соединить в себе себя – протянуть нить через весь этот разрыв, это объем, через все эти контексты, которые мы прошли размышлением, переживанием. Это, конечно, требует предельных собранности и внимания, предельного отпущения – мы пока до этого не дошли, еще суетимся (то ли на всякий случай, то ли заранее себя пугая, то ли от беспокойства мысли, то ли от чего‑либо другого…). Но здесь сейчас у нас суета. Мы пока в ситуации, которая часто у нас бывает: вы слушаете говорящего, вы еще не вышли в этот поток.

Поэтому я и начинаю с таких странных для этого Мира вопросов: а зачем вообще нужно такое переживание? Что оно дает? Оно, безусловно, открывает окончание… Без этого открытого окончания пути, без, пусть смутного, предположения, что какое‑то окончание есть, невозможна ответственная, творческая жизнь. Если бы не было смерти, жизнь превратилась бы просто в поглощение. Но поскольку при этом не осталось бы никого, кто производит то, что поглощается, жизнь просто бы исчезла.

Без окончания ответственность исчезает, исчезает возможность творческого акта, который должен вобрать в себя начало и конец, – и конец превратить не просто в конец, а в окончание… И вот это открытие окончания, открытие пространства, не имеющего меры до такой степени, что о нем нельзя даже сказать – бесконечное, – потому что и эта мера… открытие пространства, не имеющего качества…

Пространство, рождающее чувство максимального удаления. Я бы так это назвал – именно максимального удаления начала и конца, растяжения себя. Потому что если появляется чувство глубины, то сразу возникает желание погружения в нее. Здесь нет погружения в нее – есть разворачивание себя в Мире и Мира в себе. Это максимальный разворот, когда нет ничего нераскрытого, когда все раскрыто. Или когда нет скрытого, если пользоваться отрицательным определением. Тогда приходит Присутствие. И когда оно приходит, то, будучи бескачественным, неким смыслом, постепенно становится тем, что можно назвать плотью смысла…

Вкушая эту плоть, пропитываясь ею, ты как бы заново начинаешь входить в Мир жизни… И жизнь, в которую ты начинаешь входить и которая начинает входить в тебя, – это как бы другая жизнь. Потому что это жизнь, где все раскрыто… Раскрытность приводит к такому видению, что живое, истинно живое есть только то, что выросло из тайны. Что суть, ткань живая образуется только там, где есть тайна. Тайна, данная на хранение или принятая, пожалуй, это точнее – принятая на хранение. Тайна не может быть упомянута, нельзя на ее содержание даже намекать, потому что тайна может очень легко от небрежности превратиться в секрет и убить живое.

Секрет убивает живое, ведь секрет – это всегда оружие. И когда мы к Миру, к жизни, к себе, к Любви, к Знанию встаем в позицию добывающих некоторый секрет, который от нас природа ли, Бог ли, какие‑либо субъекты или объекты скрывают, мы как бы попадаем в войну. И мы убиваем, и нас убивают. Начинается пространство смерти…

Тут, наверное, нужно попытаться передать, что без этой полной расрытости нет тайны… Тайна и Присутствие как‑то интимно соединены.

Тайна не есть недосказанность или невысказанность, так же как Присутствие не есть наличие или какая‑то явленность. Очевидно, можно сказать, что тайна есть некий сгусток Присутствия, некая плоть Присутствия, сконцентрированная в чем‑то единичном. Можно с очень грубой позиции сделать (но уже не прикоснуться) описания этого Мира. Можно сказать, что это есть некая предельно достижимая психическая реальность, в которой никакие дальнейшие действия не возможны. И поэтому появляется состояние определенной беспомощности, переживания обнаружения конечности психической реальности. Тогда как противодействие этому возникает механизм, способный сделать ее сверценностью и так уйти от страха перед ней. Такие случаи тоже известны. Можно, еще грубее, сказать, что это предельно возможная для данного субъекта, предельно абстрактная картина Мира, созданная им в каких‑то манипуляциях с психологической реальностью. То есть предел, опять предел…

И тогда дальше произойдет все по расписанию: появятся " материалисты", которые скажут, что таковы законы психической реальности, и появятся "идеалисты" со своей точкой зрения: "Таково явление духа". А можно определить и так: тот факт, что все действенные пути оканчиваются вот таким переживанием, говорит о том, что человек един. В каком бы времени, в какой бы культуре, в какой бы традиции мы ни стали на путь – мы придем, если дойдем до конца, к одному переживанию. Вероятно, это есть некое причащение к предельно общему. А дальше уже можно играть в то, что ты предельно примитивный или предельно сложный и т.д. Дальше уже игры разума. Но все, кто пытался искренне сообщить об этом, – все‑таки сообщали, что для них – это начало, явление некоего другого бытия. Бытия – в смысле "в самом себе бытия", и бытия как такового, и некоего невысказываемого смысла, некоей полностью открытой тайны.

Может быть, суть сказанного еще точнее передает такое парадоксальное выражение: Мир полностью раскрыт, ты полностью раскрыт, и сам факт полного раскрытия – взаимный. Он как бы содержит в себе эту тайну. Нет, она как бы там. И ты можешь принять ее в себя на хранение… и тогда она рождает в тебе некое живое бытие, в котором одинаково реально и одинаково абстрактно, одинаково конкретно и одинаково обобщенно звучат, скажем, такие понятия, как щи и Бог, нога и Дух. Кажется, у Селинджера речь идет о мальчике, который однажды смотрел, как сестра пьет молоко, и вдруг увидел, как Бог льет Бога в Бога. "Слово в Слове, обращенное к Слову…". Можно сказать вслед за другими, что это – пространство света. Но тогда я бы от себя добавил – льющегося света, по аналогии с тем, что происходит, когда открываешь окно. Распахнешь его – и свет польется…

Наверное, из всех сегодняшних попыток размышлять вокруг этого, около этого, прикасаясь к этому, все‑таки, как мне чудится, самым близким к точному будет определение: это такой Мир, такое пространство, где ты раскрылся и Мир раскрылся. И ты тут уже не можешь расчленить, провести черту между субъективной и объективной реальностями. Ты перестаешь быть птицей, летящей между Миров. Ты перестаешь быть Мирами… Ты либо присутствуешь, либо отсутствуешь… и все психологические приключения, вся психологическая и явленная твоя биография – все становится…

Мне даже хулиганить хочется, смеяться, не иронизировать, а смеяться, бросать вверх‑вниз слова, мысли, чувства, переживания. Мне хочется сейчас проследить, воспринять…

Почему? Почему вдруг вот в этом месте возникло такое желание – снять концентрацию?

Приглашение в Присутствие. Не в виде чьего‑то желания пригласить, не в виде намеренной цели действий… а оно таково, и любая явленность, просвечиваясь Присутствием, становится приглашением вот к этому столу… к тому столу, за которым сидят наши ребята у Рублева…

Наступает такая пульсация в этом развороте, и серьезность становится такой же лживой, как и несерьезность.

Я сейчас переживаю состояние барьера, у меня все сжимается и разжимается, пульсирует – от Присутствия до явленности. И я чувствую, что и предельная серьезность, и предельная несерьезность одинаково лживыми становятся вот в этом месте…

Тут надо молиться… медитировать, танцевать, кричать, впадать и выпадать из экстаза… умирать, рождаться… лгать и говорить правду…

Быть святым и грешником, дьяволом и ангелом…Надо просто быть – и все.

В нашем общении, в этом нашем с вами пути размышлений кончилась ситуация. Я пришел к тому месту, где все дальнейшее будет не правдой…

Это последняя искренность, дальше нет искренности и неискренности.

Я благодарен вам за то, что вы создали, предложили такую ситуацию и я смог вместе с вами пройти этот путь размышлением…

Я рад за себя, что принял это предложение, потому что знал, что мой "договор с Хозяином" закончился, вот сейчас, сегодня закончился. И в тех условных словах, которые использую внутри себя, впервые могу сказать, что стал свободным.

Присутствие приглашает вас, всех и вообще все…

Присутсвие есть всегда, оно не закрыто ни для кого, оно есть бесконечное приключение, до самой смерти, …а может быть, даже за ней, не знаю, потому что не дано мне этого знать. Но это совершенно неважно, совершенно…

Date: 2015-12-12; view: 312; Нарушение авторских прав