Глава 4. Я легла и задумалась. И чего это он так на меня пялился

Я легла и задумалась. И чего это он так на меня пялился. Вроде бы ничего такого я не ляпнула. А морда лица еще не такая, чтобы заглядываться. Да и фигура под ночнушкой не видна. Ладно, живы будем – не помрем. И вообще пора обедать.

После обеда сон, потом ужин и вечернее посещение доктора. Он долго рассматривал мой шов, пыхтел, но ничего не сказал. Я только попросила на ночь легкую повязку, чтобы во сне не царапнуться случайно. Повязку наложили. Перед сном подумала, что завтра нужно озаботиться моей одеждой. Постирать и просушить. Пора приобретать цивилизованный вид. Оп! А ведь на улице еще холодно. Я‑то выезжала в конце мая в легком комбинезончике. А сейчас на улице без пальто и ботинок не обойтись. «Опять расходы», – как говорил незабвенный Матроскин. А этот лейтенант очень симпатичный. С этой мыслью я уснула.

Поговорка «Утро вечера мудренее» оказалась на сто процентов верной. К утреннему визиту врача у меня сложился план действий, который я начала осуществлять прямо во время осмотра. Доктор – кстати, его зовут Сергей Палыч – опять внимательно изучил мой шов, пару раз посмотрел куда‑то в сторону и несколько нерешительно спросил, обращаясь уже на «вы»:

– Скажите, Аня, а можно я попробую вашу мазь на другом больном? У него воспалилась рана, а сильных средств у меня нет.

– Конечно, доктор! Возьмите. Только накладывать мазь нужно понемногу и точно на рану. Может быть, я вам помогу?

– Нет, нет. Спасибо. Я сам, вы еще слабы. Отдыхайте.

– Подождите, Сергей Палыч. У меня к вам есть предложение. Я вам отдам всю баночку, а вы позвольте мне некоторое время пожить у вас в больнице. Мне ведь некуда ехать, негде жить, и нет денег на еду. А у вас я буду помогать санитаркам, стирать, убирать и мыть посуду. Конечно, если позволит тот лейтенант из органов.

– Ну, Вася Северов позволит. Он очень хороший парень, правда, немного невезучий. Кстати, осенью он сам тут лежал с аппендицитом. Только я не вполне понимаю, зачем вам торопиться? По вашему состоянию вы пару недель и так можете находиться в больнице. И никто ничего не скажет. Время нахождения в больнице будет вполне соответствовать диагнозу.

И правда. Зачем бежать впереди паровоза? Только вот времени у меня на самом деле всего ничего. Сегодня 28 марта (я услышала дату в новостях, регулярно передаваемых по радио, точнее звучащих из какой‑то немыслимых размеров черной тарелки, висящей на стене). Апрель, май и неполный июнь. Меньше трех месяцев. А ведь нужно не только полностью восстановиться, но и провести мою личную подготовку к войне, объемы которой (не войны, разумеется, а подготовки) я пока еще даже не представляю. Тут не только каждый день – даже каждый час имеет значение. А что скажут окружающие, когда увидят, какой комплекс упражнений делает больная с сотрясением мозга? Сразу решат, что мозги не только сотряслись, но и выпали. Так что нет. Еще день – и перехожу на положение здоровой, пусть и ограниченной в перемещении пределами больничной территории.

Мне вдруг в голову пришла еще одна мысль.

– Скажите, Сергей Палыч, вы ведь мою тушку внимательно осмотрели, когда меня привезли из леса? И что вы обо мне скажете?

– Скажу, что фигура у вас хорошая. Видно, что вы много занимались спортом. Жира практически нет, мускульная система хорошо развита. Выглядите вы не старше 18 лет.

– Это все? А может быть, вы чего‑то не договариваете?

– Кажется, я понимаю, о чем вы… Да, я знаю, что вы не девственница. Осмотр, как и положено, был полный.

Тут я задала важный для меня вопрос:

– А лейтенанту Васе вы тоже все это изложили?

Доктор побагровел, начал мекать и бекать. Я поспешила его успокоить:

– Доктор, к вам никаких претензий. Я понимаю, что органам полагается говорить все – они ведь и так все из себя внутренние. Так что не волнуйтесь. Никакой врачебной тайны или заповеди Гиппократа вы не нарушили. А лейтенант по должности должен молчать.

Но для себя сделала зарубку. Молчать‑то он будет, но вот какие выводы сделает и что начальству доложит?

Есть такая поговорка: «Заговори о черте, и он тут как тут». Народная мудрость на то и народная, что всегда правильная. Как раз когда я закончила разговор с доктором, послышался звук мотоцикла и подъехал лейтенант, причем не один. Так как лейтенант сидел за рулем, то, очевидно, он привез начальника. И оба они направились к дверям больницы. При этом лейтенант Вася нес какой‑то предмет прямоугольной формы, завернутый в газету. У меня сразу появились предположения относительно этого предмета, а некоторый бряк, произошедший, когда предмет слегка зацепился о косяк, превратил предположения в уверенность.

– Ну, где тут твоя больная, показывай!

Точно начальник – понятно по громкому командному голосу и по манере говорить. Интересно, в каком звании? И почему это они приехали в середине дня? Просто поиграть – расскажите это моим тапочкам.

Лейтенант зашел в палату и опять вежливо, на «вы», попросил меня выйти в коридор. Там я увидела вновь приехавшего – высокий мужик лет сорока, волосы с проседью. Тоже в форме госбезопасности. Мы прошли в уже знакомую комнатку, в которой теперь стало на один стул больше.

– Тут лейтенант Северов доложил, что в больнице появился пациент, умеющий хорошо играть в шахматы. Вот сейчас и проверим, а то у меня в этом городке ни одного нормального партнера. Товарищ лейтенант, расставляй фигурки.

Вася вынул из газеты небольшую доску, раскрыл ее, высыпал фигуры на топчан и стал расставлять.

– Товарищ капитан, она же еще больная, сотрясение мозга, – сунулся Сергей Палыч.

– Ничего, доктор. Сотрясение легкое, и меня вот лейтенант уверяет, что на шахматах оно не отразилось. Как, Аня? Правильно я говорю?

– Правильно, товарищ капитан. Только позвольте, я поудобнее сяду и начнем.

– Выбирай! – Капитан зажал в кулаках пешки разного цвета.

– Вообще‑то мне все равно, но если хотите… – Я стукнула по правой руке.

– Белые! – провозгласил капитан. – Начинай!

Так, а как с ним играть? О его силе, как игрока, я ничего не знаю, но не это главное. Важно понять, почему он решил играть в рабочее время? Делать ему нечего или что‑то за этим кроется? И не обидится ли он, если «сопливая девчонка» вдруг его обыграет. Но если я начну поддаваться, а он окажется действительно сильным игроком и почувствует, что я нарочно сливаю партию? Да, вот это задача со многими неизвестными. Ладно, была не была. Буду играть по полной, как в турнире, только что без шахматных часов. А какой дебют? С этим проще. Мой тренер иногда формулировал очень простые и хорошо запоминающиеся мысли. Если игрок начинает игру ходом е2–е4 – значит, собирается играть на атаку, если начинает ходом d2–d4 – значит, планирует играть на понимание позиции. Буду играть на понимание – тут быстрее можно оценить силу игрока.

Примерно через десяток ходов стало ясно. Капитан – игрок сильный, но без хорошей школы. Говоря современным языком, он играет в силу добротного второго разряда, то есть считает варианты неплохо (легко обошел пару поставленных мной ловушек), но знание дебютов слабое и с позиционной игрой явно не в ладах. Во время игры капитан вел себя спокойно, сосредоточенно, ходы назад не брал, не стал вздыхать, попав в позиционный зажим, и сдался, когда при желании мог еще побарахтаться, хотя и без шансов.

Ну что же, мы оба сделали выводы. Я – что он адекватный мужик, трезво оценивающий ситуацию и уважительно относящийся к противнику. Он… а вот какие выводы сделал он, сейчас услышим.

– Ну, Василий! И где ты только такую шахматистку нашел! Ей в чемпионатах Советского Союза играть – вон как меня обставила, – а она тут бока пролеживает и память непонятно как теряет. Все, из нашего населенного пункта не выпустим, пока не научит меня хотя бы в половину своей силы играть. Паспорт ей мы никакой не дадим, чтобы не убежала, а справочку, по которой сможет здесь жить и работать, напишем. И у доктора будет каждый день отмечаться, пока Сергей Палыч не представит нам официальную бумагу, что пациентка выздоровела.

Так, в сухой остаток выпало, что меня пока арестовывать не собираются, но под плотный контроль возьмут. Занятия шахматами – для прикрытия, а на самом деле будут проверять и проверять. На разговорах и на контактах. Но все‑таки это сдвиг в положительном направлении. Ладно, курочка по зернышку клюет и сыта бывает.

– А еще лейтенант говорил, что ты гимнастику можешь преподавать?

– Могу, только не сразу, а примерно через неделю.

– А сможешь с бойцами роты такие занятия проводить?

– Могу и это, но ведь у них должен быть свой инструктор по физподготовке.

– Все‑то ты знаешь! Есть у них такой инструктор, точнее, был. Но он ехал как раз в том самом злосчастном автобусе, и его серьезно ранило. Месяц проваляется, а что потом – врачи определят. А у командира и без физкультуры дел выше крыши. Так что жить сможешь в нашем городке, а работать и столоваться будешь в роте.

Понятно, в контактах решили ограничить по минимуму. Но это опять идет навстречу моим пока еще неясным планам.

– Уговорили, товарищ капитан. Только одежды и обуви у меня нет.

– Ну, это к лейтенанту. Это его проблемы.

– Когда приступать к работе?

– Эк, как ей не терпится! А доктор что скажет?

– Доктора я беру на себя. Мое самочувствие никто лучше меня не оценит.

– Хорошо, тогда завтра лейтенант привезет тебе одежду и займется твоим обустройством. Пошли, товарищ Северов.

Уже выходя из больницы, он вдруг обернулся и сказал:

– А ведь Ботвинник не проиграл Бондаревскому. Они отложили партию, причем чуть‑чуть Ботвинник ее не выиграл до контроля времени. И в отложенной позиции говорят, что шансы у него выше.

Кто меня за язык потянул – не знаю, но я вдруг брякнула со всей дурости:

Волхвы тебе велели отвечать,

Что их наука достоверна.

Что ошибиться им нельзя и что –

Кириллин день еще не миновал.

Капитан чуть не навернулся прямо в дверях.

– Ты что, красавица? Какие волхвы, какой Кириллин день? Видно, что голова у тебя пока еще совсем не в порядке!

Но тут мне на помощь неожиданно пришел лейтенант:

– Товарищ капитан! Скорее это говорит о том, что она дура, хотя и с мозгами.

Ладно, лейтенант Вася, я тебе эти слова еще припомню!

– Это как? Ты что, эту ахинею всерьез воспринимаешь?

– Да нет, это не ахинея. Это она из пьесы цитирует. Граф Алексей Толстой – не наш, советский, а другой, который Константинович[4], – написал пьесу «Смерть Иоанна Грозного». Это оттуда. Там волхвы предсказали Ивану Грозному смерть в Кириллин день. И он в самом конце того дня и умер. Наверное, Анна хотела сказать, что пока партия не окончена, о результате судить нельзя.

– Вот оно что. Смотри‑ка, какие у меня образованные подчиненные. Кажется, у тебя слишком много свободного времени, раз успеваешь книжки почитывать. Ничего, исправим.

С этими словами капитан вышел и пошел к мотоциклу. Лейтенант, оглянувшись на меня и при этом чуть не споткнувшись, побежал за ним. А я осталась стоять с разинутым ртом и с очередным самобичеванием. Ведь этот змей‑начальник совершенно точно определил класс моей игры! Для современного состояния женских шахмат в СССР я действительно играю на уровне финалистки чемпионата Союза. Из чего следует, что шахматисток моей квалификации во всей стране раз‑два и обчелся. И все они учтены. Вот пошлет капитан запрос по спортивным обществам, приложит мои приметы, включая примерный возраст, и все! Пишите письма! Если будет куда. Получается, что в захолустном приграничном городке возникла ниоткуда шахматистка мастерского уровня, которая не числится ни в одном спортобществе. Единственная надежда, что в шпионки тоже не запишут. За границей шахматисток такого класса вообще нет.

А, ладно. Что сделано, то сделано. Все, иду отдыхать. Сегодня и завтра утром занимаюсь только своим здоровьем.

Date: 2016-02-19; view: 303; Нарушение авторских прав