Четырнадцатый костер

У костра мы приходим к заключению, что абсолютизм так же неинтересен и в нем так же мало толку, как в олигархии и апартеиде. Даже Ингве это понял, хотя ему выпало насладиться всеми прелестями абсолютной власти. Зато в просвещенном абсолютизме есть много хорошего. Разумеется, все зависит от личности монарха и его просвещенности. В самом удачном варианте это одна из наиболее разумных форм правления. Она не так уж сильно отличается от тех условий, которые царили на острове до того, как мы приступили к экспериментам. Мне самому кажется, что я управлял всеми твердой и просвещенной рукой, хотя и не называл себя монархом. С меня хватит быть руководителем экспедиции. Выше я не стремлюсь.

Когда я лег спать, то не мог уснуть из‑за дискуссии, которую вели между собой Эгиль и Мартин. Подумать только, они обсуждали грамматику! По‑моему, Мартин сыграл роль всего лишь невинного слушателя, подстрекателем же выступал Эгиль. Он рассказывает о падежах. Он говорит, что и в наше время в норвежском еще остались диалекты, в которых используются падежи. В немецком же есть четыре падежа, а в финском – держись, а не то закачаешься, – целых четырнадцать. Они почем зря склоняют существительные и большинство других частей речи во временном, пространственном и прочих аспектах. Склоняют даже имена. Ну и язык! Он даже на слух производит дурацкое впечатление, будто его выдумал ребенок. В именах по падежу можно даже узнать, в какую сторону идет человек – к нам или от нас, какого он пола, и сколько ему приблизительно лет, и где он обычно празднует Рождество.

Финны – неплохие люди, говорит Эгиль, но в финском языке черт ногу сломит. И он советует Мартину держаться от финского языка подальше. Это было последним, что я услышал, перед тем как заснуть.