Глава 5 Аудиенция у Далай-Ламы

Мы вместе помчались по коридору, направляясь в комнату Врачевателя. Вместе? Не совсем так! Молодой лама действительно мчал­ся, а я плелся за ним на непослушных ногах. Он держал меня за край мантии и тащил за собой. Я бормотал что-то про себя и, тяжело дыша, едва поспевал за ним. После моих злополучных полетов сначала с кры­ши на землю, а затем обратно, каждый думал, что может обращаться со мной, как с воздушным шариком.

Да! Теперь я уже сам поверил в то, что со мной произошло. Правда, я не знал, что обо всем этом думает Высочайший. Вдруг ему все из­вестно!

Мы повернули за угол и ворвались в комнату. Врач ел тсампу. Когда мы появились, он оторвался от еды и посмотрел на нас. Снова увидев меня, он широко раскрыл рот. Его рука замерла над чашкой.

— Опять ты?! Что случилось на этот раз?

Молодой лама, задыхаясь от возбуждения и беспокойства, букваль­но взорвался целым каскадом слов. Он говорил с такой скоростью, что, казалось, слова сами срываются с его языка.

— Высочайший... Он хочет увидеть Лобсанга. Что нам делать? Врач опустил свою чашку и вытер пальцы о мантию.

— Если бы он просто увидел Лобсанга, это было бы одно дело. Но ведь Высочайший почувствует и его запах! Я не могу привести к нему Лобсанга в таком виде, — взволнованно проговорил лама. — Надо его как-то освежить.

Врач ухмыльнулся, но, вспомнив о Высочайшем, спохватился.

— Ах! — сказал он. — Я затеял все это ради шутки. Я испытывал новую мазь, и тут подвернулся этот мальчишка. На самом деле это мазь от синяков, но теперь я вижу, что ею вполне можно мазать столбы и стены для того, чтобы отпугивать собак. Мне надо подумать.

Мы с молодым ламой смотрели друг на друга с некоторым страхом. Да, в определенном смысле это средство превратило меня в собачье пугало.

Но что теперь делать? Старик сыграл со мной злую шутку. Теперь же она обратилась против него. Посмотрим, удастся ли ему избавить меня от этого запаха до того, как меня поведут к Далай-Ламе.

Врач вскочил на ноги и радостно щелкнул пальцами.

— Снимай свою мантию, — приказал он.

В очередной раз я стащил ее. Врач отошел и появился через минуту, неся в руках кожаную емкость, наполненную приятно пахнущей жидкостью. Подтолкнув меня к небольшому сливному отверстию, он с головы до ног окатил меня содержимым емкости.

Я попытался отряхнуться. Вещество было липким, и мне казалось, что вместе с ним с меня сползает и моя кожа. Быстро схватив тряпку, он обтер ею тело. Кожа стала розовой и сильно зудела, но зато пахла теперь бесподобно.

— Вот! — воскликнул он удовлетворенно. — Ты доставил мне много неприятностей. Возможно, страх перед лечением заставит тебя приходить только в случае крайней необходимости.

Он вышел в другую комнату и вернулся, неся чистую мантию.

— Надень ее, — скомандовал он, — не можем же мы позволить тебе появиться перед Высочайшим в таком виде.

Я оделся. Мое тело чесалось и зудело. Грубый материал мантии только ухудшал мое состояние, однако ни молодой лама, ни врач не обращали на это внимания.

— Быстрее! Быстрее! — сказал лама. — Мы не можем терять ни минуты.

Он схватил меня за руку и потащил к двери. Я неохотно переставлял ноги, оставляя на полу пахучие следы.

— Подождите! — воскликнул врач. — Ему нужно надеть сандалии.

Он поспешно вышел, а затем вернулся с парой сандалий в руках. Я их примерил и обнаружил, что они слишком велики и пришлись бы впору мужчине в два раза больше меня.

— О! — воскликнул я в панике. — Я запутаюсь в них или вообще потеряю их по пути. Дайте мне мои!

— Нет, ты необычный мальчик! — проворчал врач. — Ты просто целый ком неприятностей. Вечно с тобой что-то происходит. Подожди. Я обую тебя нормально, иначе ты опозоришь меня перед Высочайшим.

Он возобновил поиск и после долгой суеты вытащил, наконец, откуда-то подходящую пару обуви.

— Иди! — воскликнул он. — И не возвращайся сюда до самой смерти.

Он раздраженно отвернулся и продолжил свою прерванную тра­пезу.

Молодой лама покраснел от волнения и беспокойства.

— Как я объясню нашу задержку? — спросил он, словно я мог дать ему ответ.

Мы быстро зашагали по коридору и вскоре столкнулись с другим молодым ламой.

— Где вы были? — сердито спросил он. — Высочайший ждет, а он не любит ждать!

Объяснять, что случилось, не было времени.

Мы мчались по коридору, поднимаясь с этажа на этаж, пока, нако­нец, не достигли большой двери, охраняемой громадными прокторами. Узнав двух лам, они расступились, и мы вошли в личные покои Далай-Ламы. Вдруг первый лама резко остановился и подтолкнул меня к стене.

— Стой спокойно! — сказал он. — Я посмотрю, опрятно ли ты выглядишь.

Он оглядел меня с головы до ног, несколько раз поправляя мою мантию.

— Повернись, — приказал он, внимательно осматривая меня. Он хорошо знал, что молодые послушники обычно не очень аккуратны.

Я повернулся, став лицом к стене. Снова он поправлял и одергивал складки моей одежды.

— У тебя повреждены ноги. Впрочем, Высочайший знает об этом. Если он предложит тебе сесть, ты должен сидеть так изящно, как только можешь. Все в порядке. Можешь повернуться.

Я обернулся и заметил, что второй лама ушел. Мы стояли и ждали. Я уже стал думать, что ноги мои больше не выдержат. Стоило ли так спешить, чтобы теперь стоять и ждать? И зачем только я стал монахом?

Внутренняя дверь открылась, и из нее вышел старый лама. Очень официально, как и подобало человеку его положения, лама посмотрел в мою сторону, осматривая меня с головы до ног.

— Ты можешь передвигаться без посторонней помощи? — спро­сил он.

— Святой Мастер! — ответил я. — Я могу ходить, но, правда, с трудом.

— Тогда пойдем, — сказал он.

Повернувшись, он направился в следующую комнату, пересек ее и вышел в коридор. Подойдя к двери, он постучал и вошел. Я же остался ждать снаружи.

— Ваше Святейшество, — услышал я его исполненный почтения голос, — вы изволили пожелать увидеть мальчика Лобсанга. Ему тяжело ходить. Врач говорит, что он сильно поранил себе ноги и до сих пор еще не выздоровел.

Я не услышал ответа, но старейший лама вскоре вышел и про­шептал:

— Иди! Когда войдешь, остановись и поклонись три раза. Если прикажут, подойдешь ближе. Иди медленно. Смотри, не упади. Ну а теперь вперед!

Он мягко взял меня за руку и повел в комнату.

— Ваше Святейшество, мальчик Лобсанг! — сказал он перед тем, как выйти и закрыть дверь.

Ничего не видя перед собой от волнения и страха, я нерешительно поклонился три раза в ту сторону, в которой, по моему мнению, должен был находиться Высочайший.

— Проходи! Проходи и садись здесь, — прозвучал ласковый низ­кий голос, который я уже слышал во время своего первого визита.

Я поднял глаза. Первым, что я увидел, была шафранная мантия, светившаяся в ярких солнечных лучах, проникающих в комнату через окно. Шафранная мантия! Над ней — доброе, но решительное лицо мужчины, которому доверено принимать решения. Это было лицо доб­рого человека, лик Бога на Земле!

Он находился на небольшой платформе, возвышающейся над зем­лей. Красная подушка, на которой он сидел, резко выделялась на фоне его мантии. Он был в позе лотоса со сложенными перед собой руками; его колени были накрыты золотым покрывалом. Перед ним стоял низ­кий столик, на котором лежало несколько предметов: маленький коло­кольчик, шкатулка, молитвенное колесо и деловые бумаги. Кончики его усов свисали ниже подбородка. На лице сияла добрая улыбка, но сквозь нее были видны следы перенесенных страданий. Возле стола на полу лежали две подушки для сидения. Он указал на них и произнес:

— Я знаю о твоем недуге. Садись, как тебе удобно.

Я поблагодарил его и сел. Все здесь волновало меня. Обстановка произвела на меня большое впечатление и привела в состояние легкого трепета.

— Итак! — сказал Его Святейшество. — Мне говорили, что с тобой недавно что-то приключилось. Мне все рассказали. Скажи, тебе было очень страшно?

Я посмотрел на него. Этот великий человек был буквально напол­нен добротой. Я понял, что я должен рассказать ему обо всем так, как оно было на самом деле. Его мне не удастся провести. Конечно же, я буду исключен, выброшен прочь за то, что нарушил Закон и забрался слиш­ком высоко. Ничего, я стану лодочником или буду мастерить змеев, или — мои мысли путались — я смогу отправиться в Индию и, может быть, стану торговцем...

Высочайший строго посмотрел на меня. Мне стало не по себе, когда я представил, чем все это может закончиться.

— Ваше Святейшество! — начал я. — Мой Наставник, Лама Мингьяр Дондуп, говорил мне, что Вы — величайший человек в мире, и я не могу скрывать от Вас правду.

Я остановился, стараясь проглотить ком, застрявший у меня в горле.

— Ваше Святейшество, — сказал я слабеющим голосом, — я прос­нулся рано утром и поднялся...

— Лобсанг! — прервал меня Высочайший. Его лицо расцвело от

удовлетворения. — Можешь не продолжать, я уже все понял. Я сам был маленьким мальчиком. Ох, как давно это было! Он умолк и задумчиво посмотрел на меня.

— Я доволен тобой, — сказал он. — Ты никогда не говорил об этом ни с кем другим и хранил в тайне то, что произошло на самом деле. Иначе тебя бы просто изгнали за нарушение Закона.

Он некоторое время сидел, размышляя над чем-то, а затем добавил:

— Иногда нам всем нужно чудо. Оно помогает слабейшим из нас укрепиться в вере. Они должны иметь доказательства своей веры. Но после тщательного изучения «доказательств» нередко оказывается, что в действительности все гораздо проще, чем принято считать. Так иллю­зия уступает место реальности.

Полуденное солнце залило комнату золотистым светом. Когда лег­кий ветерок шелестел в складках шафранной мантии Высочайшего, она светилась и, казалось, полыхала пламенем. Красные подушки были ок­ружены ореолом, отбрасывая розовые отражения на полированный пол. Небольшое молитвенное колесо слегка покачивалось на ветру, и бирюза, которой оно было отделано, излучала нежное голубое сияние в золотистом воздухе. Высочайший неспешно протянул руку и, подняв молитвенное колесо, внимательно посмотрел на него, а затем положил обратно.

—Твой Наставник, а мой брат по святости Мингьяр Дондуп, очень, очень хорошо отзывался о тебе, — сказал Его Святейшество. — Так считают и все те, кто близко знаком с тобой. Тебе в этой жизни многое предстоит сделать, и поэтому ты должен находиться под опекой Настав­ника и подобных ему людей. В будущем ты многое узнаешь лично от Наставника, а не на групповых занятиях.

Высочайший умолк и посмотрел на меня. В уголках его глаз прята­лась улыбка.

— Но сейчас ты должен продолжить курс занятий с нашим индийс­ким гостем, — сказал он.

Это было не очень приятно для меня. Я надеялся избежать встречи с этим ужасным человеком. Я надеялся, что мне удастся пропустить дневное занятие под тем предлогом, что меня водили на аудиенцию к Высочайшему.

— Твой Наставник вернется поздно ночью либо завтра утром, — продолжал Далай-Лама. — Мы встретимся с ним, а затем вы сможете вернуться на Железную Гору и продолжить там специальные занятия, Мудрые люди определили твое будущее и сказали, что тебе придется очень трудно. Поэтому чем больше ты будешь учиться сейчас, тем лучше ты проявишь себя потом.

Он приветливо кивнул мне и поднял свой маленький колокольчик. Раздался мелодичный звук, на который явился старый лама. Это был тот же самый лама, с которым я пришел сюда. С некоторым трудом я поднялся на ноги, три раза неловко поклонился, прижимая руки к груди для того, чтобы чашка и все остальное не вывалилось, как в прошлый раз. Затем я зашагал прочь, думая лишь о том, чтобы не споткнуться и не упасть.

— Ну, мальчик... Для такого человека, как ты, это была очень длинная аудиенция. Его Святейшество, кажется, благоволит к тебе. А сейчас, — он посмотрел на тени, —пришло время поесть и отправиться в класс на занятия по индийскому буддизму. Ты можешь идти, мой мальчик. Этот человек проведет тебя мимо стражи.

Он снова улыбнулся мне и ушел.

Молодой лама, которого я встретил первым, появился передо мной и сказал:

— Пойдем! Сюда!

Ковыляя, я пошел следом за ним. Я подумал, что этот день, еще и половина которого не прошла, по насыщенности событиями был похож на долгую неделю.

В очередной раз я пришел на кухню и получил немного тсампы. На этот раз я был принят с уважением — я побывал на встрече с Высочайшим, и повсюду уже разлетелись слухи, что он остался доволен мной. Торопливо съев свою порцию и продолжая распространять при­ятный запах, я направился в класс.

Наш Учитель стоял перед кафедрой и говорил:

«Сейчас мы поговорим о Третьей Благородной Истине, одной из самых коротких и простых истин.

Гаутама учил, что тот, кто прекращает пытаться чего-то достичь, тем самым освобождается от страдания, связанного со стремлением. Страдания прекращаются после полного исчезновения стремлений.

Стремящийся человек обычно старается достичь того, чем облада­ют другие. Он становится жадным к чужому имуществу. Жадность ослепляет его, и если он не может получить желаемое, у него появляется чувство зависти. Человек начинает ненавидеть хозяина желаемых ве­щей. Все это становится причиной разочарования, обиды и гнева.

Если кто-то желает достичь невозможного, у него появляется чувс­тво неудовлетворенности. Поступки, которые обусловлены стремлени­ем, способствуют нарастанию беспокойства. Счастье достигается только тогда, когда человек перестает стремиться, когда он принимает жизнь такой, какой она есть, со всеми ее преимуществами и недостатками».

Индиец обратился к своим листам, порылся в них немного и сказал:

«Сейчас мы подошли к Четвертой Благородной Истине. Она разде­ляется на восемь составных частей и называется Благородным Восьмеричным Путем. Существует восемь этапов, через которые должен прой­ти каждый для того, чтобы достичь освобождения от страстей и стрем­лений. Сейчас мы рассмотрим их. Вот первый из них:

(1) Правильное понимание. Гаутама учил, что человек должен иметь правильное представление о причине страданий. Тот, кто чувс­твует печаль и тоску, должен знать, почему они возникают. Он должен изучить самого себя и отыскать в себе то, что вызывает страдания. Только когда человек откроет для себя эту причину, он может что-либо предпринять для постижения Четырех Благородных Истин и ответить на вопрос: «Как мне стать счастливым?»

Прежде чем мы сможем идти по жизненному пути со спокойной уверенностью в том, что мы проводим жизнь так, как следует, мы дол­жны узнать, что является нашей целью. Это — второй шаг на Благород­ном Восьмеричном Пути.

(2) Правильное побуждение. Каждый к чему-то стремится — это может быть ментальная, физическая или духовная цель. Она может заключаться в помощи другим или в заинтересованности только самим собой. Однако, к несчастью, люди так основательно введены в заблуж­дение, что не понимают, к чему им следует стремиться.

Таким образом, мы обязаны отбросить все ложные ценности, все ложные слова и ясно увидеть то, чем мы являемся, и то, чем мы должны стать. Мы должны отказаться от своих иллюзий, которые, очевидно, являются причиной наших несчастий. Для большинства людей основ­ными словами являются «я», «мне» и «мое». Большинство людей слиш­ком сконцентрированы на себе и совсем не задумываются о правах других.

Важно уметь взглянуть на себя свежим взглядом, как на незнаком­ца: «Нравится ли тебе этот незнакомец? Хотел ли бы ты быть его близ­ким другом? Сможешь ли ты провести всю жизнь с ним рядом: есть, спать, работать вместе с ним?» Мы должны приобрести правильное по­буждение к действию, прежде чем сможем достичь успеха в жизни. После этого ты поймешь, что следующее, что тебе нужно, это

(3) Правильная речь. Это означает, что человек должен управлять своей речью, он не должен лгать, повторять услышанные слухи. Пра­вильная речь всегда позволяет другим людям извлечь пользу из слов этого человека. Такая речь позволяет воздержаться от разговора, если он неприятен собеседнику, либо, наоборот, поддержать беседу, когда она может ему помочь. Словом можно ранить глубже, чем мечом; оно может быть ядовитее самого страшного яда. Речь может уничтожать целые народы. Таким образом, человек должен уметь правильно гово­рить, а это достигается через

(4) Правильное поведение. Если кто-то поступает верно, он и выра­жается верно. Другими словами, правильное поведение определяет пра­вильную речь и правильное побуждение.

Правильное поведение подразумевает, в частности, что человек никогда не говорит лжи, не употребляет спиртных напитков и не ворует чужих вещей.

Гаутама учил, что мы — результат наших собственных мыслей. Мы сейчас представляем собой то, чем являются наши мысли, приобретен­ные в прошлом. Таким образом, если мы думаем правильно и ведем себя верно сейчас, мы будем «правы» и в некотором ближайшем будущем.

Гаутама говорил: «Ненависть никогда не останавливала ненависть; ненависть может быть побеждена только любовью». Еще он говорил: «Пусть человек ответит на гнев другого любовью, пусть он ответит на зло другого своим добром».

Я убедился на собственном опыте, что практически невозможно доказать другим людям, что я обладаю экстрасенсорными способностя­ми. Теперь я и не пытаюсь им что-то доказывать. Ведь человек не должен нападать на тех, кто нападает на него. Гаутама утверждал, что человек не должен отвечать тем, кто нападает на него с обвинениями. Гаутама учил: «Если кто-то проклинает тебя, ты должен подавить него­дование и твердо сказать себе, что это тебя не касается, и что ни одно гневное слово не сорвется с твоих уст. Оставайся добрым, приветливым и беззлобным».

Буддизм — это учение о Серединном Пути, это закон жизни, сог­ласно которому человек должен относиться к другим так, как он отно­сится к себе. Следующий шаг — это

(5) Правильный образ жизни. Согласно учению Будды, существу­ют занятия, недостойные настоящего буддиста. Например, настоящий буддист не может быть мясником или продавцом ядов, он не имеет права торговать рабами, а также быть рабовладельцем. Буддист не дол­жен употреблять или распространять спиртные напитки. Во времена Гаутамы буддист должен был странствовать или жить в монастыре.

(6) Правильное устремление. Этот этап Благородного Восьмерич­ного Пути имеет особое значение. Правильное устремление подразуме­вает, что каждый должен найти свой способ движения по Пути. Чело­век, который стремится к духовному развитию, должен быть внима­тельным. Ему не следует спешить к достижению желаемых результатов, не пройдя все промежуточные стадии. Однако, с другой стороны, ищу­щий не должен слепо идти за большинством, проявляя при этом лож­ную скромность и покорность. Каждый развивается со своей собствен­ной скоростью.

(7) Правильное мышление. Правильно мыслящий человек управ­ляет всеми своими поступками. Мысль — источник действия. Если вы

обдумываете что-то, — это первый шаг к осуществлению этого. Неко­торые мысли вносят заметный диссонанс в гармонию внутреннего ми­ра. Физические желания отвлекают человека и могут повредить ему. Кто-то, например, стремится много и обильно есть. Вред приносит не само это желание, а переедание. Несчастье и страдание начинаются с того, что человек постоянно думает о будущей еде, что приводит к развитию чрезмерной страсти к обильному питанию.

Буддист должен помнить, что чувства недолговечны, что они при­ходят и уходят, как постоянно меняющийся ветер. Эмоции неустойчи­вы, и поэтому на них нельзя полагаться. Человек должен научиться всегда полагаться на правильное мышление^ независимо от сиюминут­ных желаний.

(8) Правильное созерцание. Гаутама прекрасно знал, что йога не может быть средством для достижения духовных знаний. Йога — это лишь набор упражнений, направленных на то, чтобы подчинить разуму физическое тело человека. Эта упражнения были созданы для того, чтобы научиться управлять телом с помощью разума. Они не помогают человеку достичь духовного развития.

Правильное созерцание позволяет контролировать неуместные мысли и осознавать свои реальные потребности. С помощью правиль­ного созерцания — то есть медитации — человек без помощи размыш­лений, а только благодаря интуиции может прийти к правильному вы­воду о том, что для него полезно, а что нет».

Голос индийского Учителя умолк, и этот человек словно вернулся к действительности. Он обвел всех нас взглядом и остановился на мне.

— Эй, ты! — сказал он, указывая на меня. — Я хочу поговорить с тобой. Выйдем в коридор.

Я медленно поднялся на ноги и вышел. Учитель вышел за мной и закрыл дверь, затем снова приоткрыл ее и, просунув голову, сказал:

— Сидите тихо, чтобы я не слышал ни звука! Я буду рядом. Он снова закрыл дверь и повернулся к ней спиной.

— Итак, мальчик, — сказал он, — ты виделся с Далай-Ламой. Что он сказал тебе?

— Благородный Мастер! — воскликнул я. — Мне бы не хотелось повторять все, о чем шла речь на аудиенции.

Он гневно заорал:

— Я — твой Учитель, я приказываю тебе рассказать! Говорили ли вы обо мне?

— Я не скажу вам, сэр, — ответил я. — Я могу только сказать, что мне запрещено высказываться обо всем, что связано с Далай-Ламой.

— Я доложу о твоей дерзости, неповиновении и о том, что ты очень плохой ученик.

С этими словами он приблизился ко мне и сильно ударил по обеим щекам, а затем повернулся и вошел в класс. Его лицо пылало от гнева. Я вошел следом и занял свое место.

Индийский Учитель подошел к кафедре и перелистал свои бумаги. Как только он собрался что-то сказать, в класс вошел лама.

— Уважаемый сэр, — сказал лама Индийскому Учителю, — я дол­жен передать Вам распоряжение зайти к господину Настоятелю. Мне приказано продолжить занятия вместо Вас. Если Вам нетрудно, укажите на чем вы остановились.

С явным недовольством индийский Учитель сказал ему, что в своей лекции уже вплотную подошел к представлению о нирване. Затем он добавил:

— Я очень рад, что могу покинуть этот класс, и надеюсь, что мне повезет, и я больше не вернусь сюда.

С этими словами он собрал все свои бумаги в портфель и закрыл его, зловеще щелкнув замком. Когда он выходил из комнаты, лама посмот­рел ему вслед, удивляясь открытому проявлению гнева с его стороны.

Мы улыбались, понимая, что теперь занятие пойдет легче, — лама был достаточно молод, чтобы понимать чувства ребят.

— Ну что, друзья, наверное урок начался уже давно? Вы ели? — спросил он. — Может, кто-то хочет выйти?

Мы все улыбнулись ему, уверяя, что можем продолжить занятия. Он удовлетворенно кивнул и, подойдя к окну, некоторое время смотрел в него.

Date: 2016-02-19; view: 308; Нарушение авторских прав