Смысл жизни — это её глубокое ощущение, впрочем, как и любого другого явления, обладающего действительным смыслом. Нет закономерности смысла, есть лишь его ощущение

Не путайте смысл как значение, задачу, цель, с чем мы встречаемся в логике, и тот смысл, который мы пытаемся отыскать в жизни. Ощущение смысла — это чувство наполненности, важности, величия, а разве можно сформулировать это в словах? И ещё, если смысл всегда так велик и полон, разве может быть он простым умозаключением? Поэтому я и говорю, что не нужно искать смысл жизни, нужно научиться жить осмысленно.

Человек может найти истинный смысл жизни в глубоком переживании радости.

Александр Лоуэн

А для того чтобы это стало возможным, надо всегда безусловный приоритет отдавать тому, что способно дать нам негласный ответ на вопрос «зачем?» А тому, что отвечает гулкой пустотой на него, на мой взгляд, вряд ли стоит уделять хоть какое‑то внимание, поскольку ценность таких вещей всегда призрачна. Впрочем, это обязательно попытается сделать язык. Но вы‑то знаете, чьи это происки, так что не будете обращать на это внимание. Мы привыкли считать, что глупость прячется за молчанием, но это не всегда так, а вот за бесцельным говорением, как правило, ума немного. Мудрость — это тишина. Поэтому, прежде чем что‑то объяснять, попытайтесь прояснить для себя: а есть ли в этом смысл? Может быть, объяснения, которые прорываются наружу, это не более чем бестолковая попытка удержать на плаву бессмыслицу. Не тратьтесь на пустяки.

* * *

Сейчас мы рассмотрим язык как средство вытеснения истинных чувств. Расскажу вам про вполне банальную ситуацию, немного упрощённую, что, впрочем, на мой взгляд, никоим образом не сказывается на её достоверности того. Итак, перед нами молодая супружеская пара, стаж совместной жизни полгода. Они любят друг друга. Он работает, а она учится и потому большую часть времени проводит дома. Дома ей скучно и одиноко, она думает о нем и ждёт его возвращения домой. Она с любовью готовит, старается, без конца представляет, как вкусный ужин порадует её дорогого супруга. Муж тоже любит и тоже скучает, он мечтает как можно скорее попасть домой, но ему приходится усердно работать, чтобы как можно лучше обеспечить свою любимую. Все очень мило, не правда ли?

Но вот незадача! Ему приходится задержаться на работе из‑за одного срочного заказа. Он старается выполнить свою часть работы как можно быстрее, чтобы поскорее освободиться и бежать домой, туда, где его ждут и любят. Он бы и сейчас все бросил, но нельзя, ведь от этого зависит благосостояние его семьи. Вот он торопится, старается, изматывается. Наконец дело сделано, и он спешит домой. Он оказался дома на полтора часа позже обычного. Входит в квартиру, но его не встречают. Он в лёгком недоумении входит в комнату.

Проблема возникает потому, что как бы я ни использовал слова, они приобретают дополнительные значения в вашем уме.

Бхагаван Шри Раджниш

Молодая жена смотрит телевизор и, даже не повернувшись к нему, обиженным тоном говорит: «Ужин на кухне». — «А что, собственно говоря, случилось?» — несколько раздражённо спрашивает молодой супруг. «Что, что? — передразнивает его жена. — Когда опаздываешь, наверное, можно хотя бы позвонить и предупредить». — «Ну что ты, милая, — идёт на попятную супруг, — я ведь спешил, у меня совсем не было на это времени». — «На меня у тебя никогда не хватает времени», — зло из‑за своей обиды отвечает она.

Конечно, ей сейчас больше всего хочется кинуться ему на шею, она ведь так его ждала, так о нем мечтала, так по нему соскучилась… но нет! Не бывать тому! У нас ведь словесные дуэли вместо чувств, мы без этого не можем. Тут не выдерживает и ангельское терпение мужа, он выходит из комнаты, рассерженно хлопая дверью. Поужинает он без удовольствия, а потом будет долго и нервно курить. Теперь пришла его очередь обижаться, и, когда обида отойдёт, он ей что‑нибудь такое «пикантное» скажет… А ведь чувствует он любовь и нежность, но он обижен. На что пойдут его слова? На первое или на второе? Но давайте все разберём по порядку.

Конечно, меня интересуют чувства. Они, на мой взгляд, всегда должны быть на первом месте. Итак, что они чувствовали? Жена ощущала любовь, но ей казалось, что он про неё просто позабыл, предпочёл работе, а потому она обиделась. Она нуждается в любви. Дома в одиночестве она истосковалась, ожидая любимого. Она так старалась, чтобы приготовить прекрасный ужин и угодить ему! А он не пришёл вовремя и даже не позвонил, словно бы ему на неё наплевать. Иными словами, с одной стороны, любовь, а с другой — чувство горя из‑за того, что её чувство наткнулось на препятствие. Могла ли она сказать, что любит, ждёт и примет когда угодно и после чего угодно? Могла, если бы была сильным человеком, умеющим отличить ценное от пустого. Но она не знала вопроса «зачем?» А речь всегда стоит на стороне того, что лишено осмысленности, если приходится выбирать, конечно. Вот она и натворила глупости, одну за другой. На самом деле все её действия говорили об одном: люблю и хочу, но для этого слов не нашлось, слова нашлись лишь для выражения обиды и горя. Как все глупо и нелепо, не правда ли?

Настоящее общение находится за пределами слов.

Фредерик Пёрлз

Теперь рассмотрим чувства молодого супруга. Он ведь тоже любит, он и работает как вол лишь для того, чтобы сделать жизнь своей молодой жены легче и радостнее. Но его встречают холодно, впрочем, даже не встречают вовсе. Ему не рады, и его, ко всему прочему, обвиняют за то, что он работает для своего обвинителя! Это кого угодно может обидеть, а ранимую мужскую душу тем паче. Тут и гневу впору появиться, ведь его не только не отблагодарили за старания, за его труд, но ещё и оскорбили, унизили, даже пристыдили! Куда это годится? То, что он в такой ситуации только хлопнул дверью, и всего‑то — показатель хорошего воспитания, как это ни странно прозвучит.

Итак, с одной стороны, чувства любви и привязанности, а с другой — непонимание, гнев и обида. При такой диспозиции сил кажется, что, в сущности, они равны. Но верх все‑таки почему‑то взяли силы отталкивания. Почему? Язык виноват, он принял сторону бессмысленных, вторичных чувств. Всегда легче произнести обвинения, чем признаться в том, что ты любишь, несмотря ни на что. Не было бы этого разговора, не было бы и ссоры. Они ведь даже в глаза друг другу не посмотрели. Разве прочли бы они в глазах друг друга ненависть? Не думаю. Обида — это боль, а боль рождает сострадание, но не агрессию. Как бы повернулись события, если бы вместо разговоров он подошёл и просто обнял её? Может быть, она похныкала бы несколько минут, прижалась к нему, а он бы почувствовал свою необходимость и востребованность. И она бы поняла, что защищена и любима, а значит, нечего бояться и сердиться тоже бессмысленно. Что может быть лучше?

Но этого не произошло, поскольку вместо чудодейственного любящего взгляда «глаза в глаза», вместо объятий и взаимного тепла между ними встал холодный и жёсткий язык. Это он вынудил их быть грубыми. Камень ударил о кремень, и возникла искра. И от этой искры словами насытились не истинные чувства, а обида и горечь — чувства, как мы видели, вторичные в этой ситуации. Из искры слов возгорелось пламя семейного скандала. У англичан по этому поводу есть замечательная поговорка: «Я ещё никогда не пожалел о том, чего не сказал». Мои герои сказали, потом пожалеют, а ещё через пару лет, кстати, родив к этому времени карапуза, ещё чуть‑чуть потыкав друг друга всякими обвинениями и колкостями, разведутся. Вы знаете, что потом мама будет рассказывать своему малышу? «Твой папа никогда меня не понимал!» — вот что.

Нам действительно не стоит уповать на взаимопонимание, это слишком сложная штука, а вот взаимность — это как раз то, что нам нужно. Но взаимность нельзя построить на фундаменте слов, взаимность — это чувство, и нам очень его не хватает.

* * *

Если слова вдут впереди истинных чувств любви и сострадания на парах сиюминутной агрессии, вас ждёт беда. Поэтому никогда не спешите со словами и не доверяйте им решение столь важных вопросов. Прислушивайтесь к своим истинным чувствам, к чему они вас побуждают? Это и имеет непреходящее значение, истинную ценность. Остальное — блеф и выдумка.

Слова — это барьер, препятствие, а не путь. Если впереди идут истинные чувства, то слова, следующие за ними, не испортят дело. Но если впереди спешат слова, то может статься так, что эти чувства не придут вовсе.

Слова режут и рушат, только чувства способны на созидание. Слову трудно придать истинное чувство доброты и радости. Вы и по себе знаете, что ругательства на язык ложатся легче, чем признания в любви или слова сострадания. Но сияния глаз и нежности объятий нам мало. И наша плата за язык — одиночество.

Парадоксально, но основное средство нашей коммуникации — язык — является одновременно и средством отчуждения, я убеждался в этом тысячи раз и должен предупредить вас об этой ошибке. Доверять нужно только тому, что имеет действительную ценность, а оно невыразимо в словах. Как выразишь в словах любовь, чувство внутренней гармонии или ощущение безграничной радости от общения с миром, тебя окружающим? Для этого нужны глаза, дыхание, движения, танец, в конце концов! Средства выражения нашего ощущения истинных ценностей сами по себе приносят радость.

Язык же, напротив, актуализирует то, что способно внести смуту и породить агрессию. Он провоцирует спор, противостояние, недомолвки, недопонимание. К словам цепляются, словами бросаются, словами ранят, ими задевают и оскорбляют. Причём нас беспокоят не только, а подчас и не столько слова, сколько интонации, оттенки, манера разговаривать. «Он со мной так разговаривал!» или «он разговаривал с пренебрежением» — все это обычные характеристики речи. Возможно, конечно, и искреннее, задушевное общение, но оно всегда выстроено на основе очень глубоких, интимных отношений и чувств, они в этом случае первичны, а слова лишь нечто дополнительное, как десерт.

Слова — лишь гнёзда, их значения — крылатые создания в полёте.

Руми

Язык — частая причина раздора. Но мы со странной настойчивостью не замечаем этого, мы всегда пускаем в дело сначала слова, а только потом взгляды, движения, улыбку и т. п. Язык напоминает своеобразный заградительный щит, который призван уберечь наши нежные и ранимые души от недоброжелателей. Но страдают от этого в первую очередь близкие нам люди, а значит, и мы сами. А недоброжелателю это только в радость. Мы часто говорим: «Я сказал это, не подумав», «я не это имел в виду», «я не думал тебя этим обидеть». Но мы сказали и обидели. Язык виноват в этом — он не только неуклюж, но он ещё и зол, резок, агрессивен и одинок. Мне часто говорят на это: «Я сказал и этим выразил эмоцию! Так что язык тут ни при чем». Да, я соглашусь, но какую эмоцию? Задумайтесь над этим. Если бы вы прежде, чем сказать, разобрались в своих чувствах, то я готов поручиться, что в 99 случаях из 100 вы бы не стали говорить вовсе!

На словах многого не передашь. Если вы поинтересуетесь у своих знакомых, какой образ приходит им в голову, когда звучит слово «стол», то удивитесь тому, насколько разнообразны будут их воображаемые столы. Один увидит кухонный, другой — рабочий, третий — деревенский и т. д. И это простой стол. А что происходит, когда человек говорит: «любовь», «ответственность», «неверность»? Если взглянуть на речь под таким углом, то можно усомниться в том, понимаем ли мы вообще друг друга или это лишь иллюзия.

Есть и ещё один психологический фокус, связанный с языком. Вы всегда интуитивно схватываете, понимаете свою мысль прежде, чем высказать, в крайнем случае вы схватываете в процессе, но за шаг до словесной формулировки. И тут снова место для возникновения иллюзий. Ведь вы поняли собственную мысль до того, как сказали — откуда же вам знать, что вы сказали её понятно? Она вами была понята прежде, чем вы её высказали, так что вы не можете проверить, насколько она понятна для собеседника. Часто мы жалуемся на то, что нас не понимают, но так ли мы полно и доступно сформулировали то, что хотели бы, чтобы кто‑то понял? И позволит ли язык сделать это? Может быть, следует искать защиты у других богов?

* * *

Мы уже рассмотрели язык как средство оправдания неадекватного поведения, а также как средство вытеснения истинных чувств. Теперь рассмотрим язык как средство девальвации истинных чувств.

Это одна из наших самых больших трудностей; все мы так рассудочны, что чувства у нас оказались парализованы. Только когда мы сильно чувствуем, мы способны что‑то сделать.

Джиджу Кришнамурти

Сейчас речь пойдёт о благодарности. Вы умеете благодарить? Когда мы были маленькими, нам говорили: «Скажи дяденьке спасибо!», «Ты почему не поблагодарил тётеньку за конфету?», «А где волшебное слово?» и т. д. Сначала мы смущались, когда нам на это указывали, ведь все эти странные слова — «спасибо» и «пожалуйста» — казались нам глупыми и неуместными. Даже собака испытывает чувство благодарности, если вы даёте ей конфету, что уж говорить о ребёнке! — он тем более. Так что требовать слова значит просить сделать что‑то ещё, кроме благодарности. Но обществу мало одного чувства, его не застенографируешь, поэтому ему хочется именно услышать слова благодарности. Против социума не пойдёшь, и потому мы малышами выдавливали из себя эти словечки. Устная формализованная благодарность становится своеобразной платой за поступок, почти разменной монетой. А какое у нас отношение к разменной монете? Вот и отношение к благодарности становится таким же неприязненным. Я думаю, мы не зря говорим: «заработать благодарность», и также не случайны наши «за что?», «не за что» и «не стоит благодарности» в ответ на признательность.

А знаете, почему мы в глубине души неприязненно относимся к деньгам? Они делают нас зависимыми. Мы зависим от денег, как дворовая собака зависит от длины поводка. По этой же самой причине и отношение к устной благодарности приобретает для нашего подсознания оттенок неприязненности. Нас заставили почувствовать зависимость от устной благодарности: «Скажи мне „пожалуйста“, и я дам тебе конфетку». Ведь так нас учат этикету? А потом «ласково» добавляют: «Ты не уйдёшь из‑за стола, пока не скажешь „спасибо“».

Сколько было этих и подобных «милых» хитростей! С каким энтузиазмом, с какой самоотверженностью применяли наши родители и воспитатели эти стратегии для того, чтобы сделать своего ребёнка «культурным» и чтобы не пришлось за него краснеть, наверное, последнее особенно их беспокоило. И именно благодаря всем этим увёрткам теперь, когда мы произносим заветные «спасибо» и «пожалуйста», мы подсознательно испытываем унижение (та или иная психологическая реакция не всегда спрашивает нашего решения). Впрочем, то же самое испытывают и те, к кому обращены эти наши «любезности». А когда я смотрю, как молоденькая мама говорит своему трехлетнему ребёнку, тихонечко так, но сквозь зубы и сжимая при этом кулаки: «Я же просила тебя сказать „спасибо“!» — я знаю, откуда эти уши растут.

Конечно, в большинстве случаев ваша устная благодарность сопряжена с искренними чувствами, не хочу подвергать это сомнению, но наше подсознание помнит все, что связано со словами «спасибо» и «пожалуйста», так что противоречие в душе возникает самым что ни на есть естественным образом. И дело не в том, что мы неискренни, а в том, что, когда мы благодарим и театрально раскланиваемся, в голове что‑то «щёлкает» и искренность пропадает. Мы все бесконечно друг друга благодарим, но ведь все мы знаем, что нет лучшей благодарности, чем объятия, неподдельная радость в глазах, а в ряде случаев просто жаркие поцелуи. Впрочем, некоторых девочек приучают к тому, чтобы они относились к таким поцелуям, как остальная часть относится к «спасибо». Участь последних ещё более печальна, но об этом как‑нибудь в другой раз.

Другими словами, если мы видим, что доставили радость, если знаем, что это мы причина его радости, нам это в тысячу раз дороже, чем тысячи формальных «спасибо», «благодарствую» и «вы очень любезны». Поэтому, если любимый человек сделал для вас что‑то приятное, не спешите расплачиваться с ним казённой монетой устной благодарности, а просто искренне выразите свои чувства радости и признательности. С другой стороны, если вы сразу скажете ему: «Большое спасибо», — ситуация будет, как мы говорили в прошлой главе, «прикрыта», вы сразу почувствуете, что дело сделано, и скорее захотите вздремнуть, чем беспокоиться о проявлении искренних чувств. А ситуация, как мы знаем, должна быть завершена, а не «прикрыта», только завершённость может гарантировать вам чувство: с него все начинается и им же заканчивается. Чувства должны сделать круг и вернуться туда, откуда пришли — в ваши сердца.

Сказав «спасибо», вы словно бы расплатились, а сказав «пожалуйста», осуществили предоплату. Но все это формально, грубо, корыстно и неискренне.

Сначала пустите чувства, а потом уже все слова, фразы и формы; сначала суть, а остальное далеко не так важно. Так, по крайней мере, должно быть …

На деле же все по‑другому: язык обесценил чувство, теперь, если вы не скажете «спасибо», вас сочтут за неблагодарного нахала, даже если видно, что вас удалось обрадовать. И с другой стороны, вы можете сколько угодно дуть губы, скалить зубы и шипеть, но, сказав «спасибо», вы удовлетворите даже самых взыскательных судей.

К сожалению, наша беда в том, что слова ценятся в нашей культуре значительно дороже чувств. Но последние дороже каждому из нас в отдельности, мы нуждаемся, чтобы по отношению к нам испытывали чувство благодарности, это защитит нас от ощущения ненужности И невостребованности. Чувства нуждаются в чувствах, а слово никогда не сможет их заменить. Слова девальвировали ценность истинных чувств, и в этом ещё одна наша трагедия. Ведь то, что девальвировалось, не ценится. А наши истинные чувства — это наша сущность, зачем же мы так преступно разбазариваем самое ценное?! Если вам наскучило играть в эти глупые игры и растрачивать свои драгоценные силы впустую, научитесь благодарить без благодарностей! Подарите человеку радость, а в заключение можете что‑то и озвучить, но это уже, как говорится, дело десятое.

* * *

Теперь я расскажу вам о языке как о средстве подавления чувств, это, как вы понимаете, одна из самых неприглядных ролей языка. В каком‑то смысле приведённый выше пример относится именно к этому случаю. Но я хочу рассказать более подходящую историю.

Ко мне обратился мужчина тридцати с небольшим лет. Солидный уже человек, кандидат наук, серьёзный научный работник. Его беспокоили навязчивые мысли и воспоминания, но речь сейчас пойдёт о другом. Я вспомнил о нем, потому что это был «человек слова» в прямом и переносном смысле. Он состоял из одних императивов: должен, нельзя, необходимо, следует и т. п. И он был начисто лишён всяких чувств. Разговор с ним был настоящей мукой. На всякий вопрос он отвечал как компьютер со встроенной в него программой о «правах и обязанностях граждан». А если он сам задавал вопрос, то отвечать на него было совершенно бессмысленно, поскольку он заранее знал «правильный ответ» на все свои вопросы. Все это было бы просто глупостью, если бы в его глазах не было столько боли, отчаяния, тоски и ещё мольбы об избавлении, которую он никогда бы не осмелился выразить напрямую.

Хотя его проблема с навязчивыми мыслями была совсем из другой области, но она ложилась на его «должен», «надо», «необходимо» и «следует», как выступ в специально подготовленный для него паз. Что оставалось делать?

Сначала я попросил его пользоваться не абсолютными категориями, как‑то: «должен», «надо», «необходимо», «следует», а чем‑то более мягким, с эдаким налётом относительности, например: «нужно бы», «было бы хорошо», «ему бы было нужно», «по большому счёту, следовало бы поступить так‑то» и т. д.

С полчаса эта в общем‑то простая процедура не давалась вовсе. А он сопротивлялся ей так, словно бы я просил его о невозможном. Но когда он под моим почти неистовым нажимом сумел наконец сменить абсолютное на относительное, его прорвали такие рыдания, что мне даже стало не по себе. Более чем странная реакция на такого рода задание. И, на первый взгляд, было совершенно непонятно, что его так сильно встряхнуло. Но вскоре все выяснилось.

«Я всю жизнь пытался приструнить свои чувства, а теперь вы все портите!» — кричал он на меня сквозь слезы. Мне оставалось только поздравить его с этим завоеванием, что я и сделал. Но почему чувства, а не мысли или слова? — вот что меня действительно интересовало. От этого вопроса он впал в ещё большую тоску. По всему видно было, что эти сомнения его уже терзали. Наплакавшись вдоволь, он посмотрел на меня своими небесно‑голубыми, почти белыми глазами и сказал, что я обрекаю его на муки. «Лучше не чувствовать боли, о ней лучше говорить», — сказал он мне. Признаться, я был несколько обескуражен, но меня тут же заинтересовало: а о любви он думает то же самое? Что, вы думаете, он мне ответил? Он сказал: «Да».

«А чего вы тогда хотите?» — удивился я. «Чтобы все было, как должно быть», — проскрежетал он в ответ. «Оно так и есть», — мне казалось, я констатировал очевидный факт. «Оно не так, как должно быть, оно так, как есть», — возразил мой пациент. «А разве то, что есть, не появилось с необходимостью, потому что не могло не появиться, а потому должно было появиться?» — пришлось разъяснить мне свою позицию. После этого он почти разгневанно спросил меня: «Вы хотите, чтобы я сдался?» — «Нет, я хочу, чтобы вы любили», — ответил я. «Мне нужно подумать», — сказал он, и мы простились до следующего раза.

Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Слова нужны, чтобы поймать мысль: когда мысль поймана, про слова забывают. Как бы мне найти человека, забывшего про слова, — и поговорить с ним!

Чжуан Цзы

Когда мы встретились через несколько дней, я прочёл в его глазах властное злорадство. «Я подумал, я согласен, — сказал он мне, — но я не думаю, что это возможно». В этот раз я почти не слышал от него «должен», «надо», «следует» и пр. Теперь он сыпал одними оценками. Он доказывал мне невозможность любви, аргументируя свою позицию все теми же оценками. Он считал «минусы», говорил о человеческих недостатках, о слабостях, о порочности и т. д. Он так красочно отчитал предательство, ненависть, измены и что‑то ещё в этом духе, что на какое‑то мгновение мне показалось, что я на проповеди. Только этот «пастор» не только не любил, его речь отрицала саму возможность любви. Он высмеивал любовь, бичевал чувства, унижал радость взаимности. Он сказал, что презирает «бредни о любви и радости».

Видимо, он надеялся, что я буду с ним спорить, но его прогнозы не оправдались. Ему нужно было выговориться, и я дал ему эту возможность. После чего я похвалил его и сказал, что, хотя относительно своей готовности любить он мне солгал, я на него, в общем‑то, не в обиде, поскольку чувства уже стали у него появляться. «А то, что вы начали с презрения, так в этом ничего странного», — закончил я.

Человек, не доверяющий себе, верящий только букве — это человек оценки и требований долженствования. Мой пациент прятался под этой выдуманной им маской из‑за своего страха перед любовью и искренними чувствами.

Как улитка прячет своё нежное тельце в раковину, так и он прятал свою тонкую душу под завесой слов. Многие поступают таким образом, но они не знают, что не найдут в этом укрытии ни воздуха, ни пищи и непременно погибнут.

В третий раз он был удручён больше обычного, но все‑таки, как вы догадываетесь, пришёл. Он, видимо, долго и мучительно думал над моими последними словами, и они повергли его в трясину самобичевания и уничижения. «Я ничего не стою, — говорил он мне в этот раз, — моя жизнь пошла прахом. Я никогда не смогу полюбить, это катастрофа». Через слово он повторял: «кошмар», «безумие», «это невыносимо», «это конец» и т. п. Казалось, он был раздавлен. И тогда я стал спрашивать, что у него есть. Поначалу ему трудно было вспомнить хоть что‑то, кроме работы. Потом он вдруг осознал, что у него есть семья, пятилетний ребёнок, постаревшая мама, дом далеко в деревне, где он проводил школьные каникулы в детстве, ещё остались старые друзья, кроме того, он чувствовал в себе талант преподавателя, и много ещё хорошего и дорогого.

С каждой минутой ему становилось все лучше и лучше, ведь он расширял своё душевное пространство, которое до этого момента фактически коллапсировало под натиском словесных бомбардировок. Потом он вспомнил, что у него ещё есть сестра, с которой он уже несколько лет не виделся, подрастает племянник, которому он давным‑давно пообещал купить игрушечный грузовик. И тут он снова в сердцах сказал: «Какой кошмар! Я ведь так и не сделал этого!» — «Ты его любишь?» — спросил я своего пациента. «Конечно!» — не раздумывая, ответил он. «Тогда главного кошмара мы избежали», — облегчённо заметил я. Упрощая, можно сказать, что после того, как мой пациент вспомнил все, что было ему дорого, в нем вновь возникла способность любить и чувствовать эту любовь, которые были жестоко подавлены его словесной аргументацией, убеждавшей его, что чувствовать — это больно и рискованно. Теперь он так не думал, да и «проповедей» от него я больше не слышал.

Теперь подведём некоторые итоги. Мой пациент в разное время мучился тремя словами: «надо», «плохо» и «никогда».

Тот, кто знает, не говорит. Тот, кто говорит, не знает.

Лао Цзы

Сначала он был до краёв полон своими «надо», «должен», «следует», «необходимо». От этого он и стал машиной «с программным управлением», полностью разучился чувствовать, подавил свои естественные желания и порывы. Он отдал себя на поруки бездушных правил и бесконечного числа умозаключений, которыми его снабжал язык. Чем‑то он очень напоминал попугая, он разучился переживать и сочувствовать. Как выяснилось после нашей первой встречи, эти слова служили ему для того, чтобы «приструнить свои чувства».

Когда мы следуем своим «надо» и «должен», мы следуем зову своего рассудка, условного рефлекса так же, как собачка Павлова реагирует на мигающую лампочку. Душевный труд, решение сердца даётся нам не так‑то просто, за него нужно побороться, причём ни с кем‑нибудь, а со страхом, совестью, неловкостью, завистью и эгоизмом. Но это честное, выстраданное решение, и вы не держите за пазухой камня (подобно моему пациенту), который может сослужить вам плохую службу, если вы упадёте с моста в воду.

Кроме того, эти императивы действуют наподобие латиноамериканских диктаторов. Они требуют и приговаривают, они беспощадны к своим носителям («я должен» или «мне необходимо») и агрессивны по отношению к другим людям. Такой болезненный максимализм может сильно ранить. Если мы каждому ставим на лоб штамп «ты должен», мы лишаем себя способности входить в его положение, сострадать ему. Мы не позволяем ему обращаться к нам со своими искренними чувствами. Мы ограничиваем жизнь нелепыми рамками, способными погубить кого угодно, лишив его целебных жизненных соков.

За авторитаризмом «надо» и «должен» слышится боль одиночества. Эти приказы и требования на самом деле не руководство к действию, а приговор, обрекающий на вымирание. И дело именно в словах, которые способны околдовать и заманить нас в свои сети. Недаром говорят: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь». И если ты сказал «должен», то теперь ты должен, ведь ты человек слова. Бороться с этими установками почти бессмысленно. Как же быть? Об этом правиле я уже рассказал в приведённом примере: нужно отслеживать и удалять из своей речи эти жёсткие требования, а вместо них использовать мягкие, условные, относительные и вероятностные формулировки. Приведу несколько примеров. Вместо «должен» вы вполне могли бы сказать: «хорошо, если бы», «было бы лучше», «следовало бы» и т. п. Замените свои бескомпромиссные «надо» и «должен» человечными «хорошо бы» и «если бы», и это даст вам возможность сделать следующий очень важный шаг — произвести полноценный отказ от требований.

Требовать от жизни то, что мы считаем нужным и должным, нелепо и глупо — это все равно ничего не даст. Поэтому мы можем со спокойной душой отказаться от своих бесконечных требований и причитаний. Это мы в гостях у мира, а не он у нас, поэтому нам следует принимать его законы и реалии, а не навязывать ему свой устав.

Второе слово, которое снедало моего пациента, было «плохо». Это слово я избрал в качестве аллегории, за ним длинной чередой стоят бесчисленные оценки. Когда вы оцениваете, нужно помнить, что ваша оценка всегда носит частный характер. Сейчас появилось много беспризорных детей, ими никто не занимается, они не ходят в школу и сами зарабатывают себе на пропитание. Нелёгкая жизнь выпала на долю этих ребятишек, как сейчас говорят, из неблагополучных семей. Когда они поступают в специальные заведения, их обследуют врачи‑специалисты, в том числе психиатр, а также психолог. Подчас десятилетние ребятишки не могут ответить на «мудрёный» вопрос о том, как называется столица нашей Родины, какой сейчас год и сколько будет 13 плюс 31. И если их осматривает плохой специалист, то, протестировав таким образом ребёнка, в его медицинскую карту он запишет: «умственная отсталость такой‑то степени», «олигофрения». Но так ли это на самом деле?

Если вы хорошенько расспросите этого ребёнка, то он расскажет вам, как приготовить суп, причём фактически из топора, где достать деньги, когда все возможности исчерпаны, как привести в чувство умирающего от перепоя отца. Эти дети знают столько и такого, что нам и не снилось! А там, где надо, соображают не хуже шахматного гроссмейстера. Мы живём с ними в разных мирах, а в их мире не важно, как называется столица и какой год в календаре. Страдают ли эти ребятишки «умственной отсталостью»? В подавляющем большинстве, конечно, нет. Они страдают педагогической запущенностью, но не олигофренией.

Нельзя судить о человеке с формальных позиций, исходя из каких‑то грубых критериев. Подчас многое станет ясно после простого знакомства с личностной историей человека: может быть, у него погиб ребёнок или он сам перенёс тяжёлую черепно‑мозговую травму. А иногда даже долгие экспедиции в глубины человеческой души не дают желаемого результата. Чужая душа — потёмки. Так что, как бы хорошо мы ни знали человека, мы не можем достоверно охарактеризовать его. А если так, то чего стоит любая наша оценка? Имеет ли она в таком случае смысл? Какие‑то цели — да, а смысл — вряд ли. Как говорится, «не судите и не судимы будете» или «Бог вам судья».

Но избавиться от стремления всему давать оценки непросто. Для этого неплохо бы помнить как минимум о трех вещах.

Во‑первых, нужно для начала просто избавиться от языковых пут, от слов: «плохо», «дурно», «это не пойдёт», «так себя порядочные люди не ведут» и т. д. Избавиться, и все! Во‑вторых, мы должны стремиться узнавать как можно больше и полнее о том, с чем нам приходится иметь дело.

Знайте, что нет предела познанию. Вместе с тем оценка способна закрыть путь познанию, она делает его ненужным, она его останавливает. Оценка всегда категорична, но жизнь, а тем более человек не однозначны. Оценивая, вы теряете возможность, а также право на понимание. Вы не можете подняться над проблемой и не можете понять её целиком, полно и всесторонне. Берегите своё право на полноту. А если вы не поняли, не смогли понять смысла того или иного события, это вовсе не значит, что это какая‑то кара, карма или что‑нибудь в этом духе. Это означает лишь то, что вы не смогли рассмотреть, понять и принять случившееся. Значит, в вас ещё звучит «должен», а вместо правды вы ищете кривду.

Мир такой, какой он есть, и если в нем случаются трагедии, это проявление жизни. Восставать против неё, обвинять жизнь в несправедливости — это признак душевной слабости и слабости веры. Принимать жизнь такой, какая она приходит к нам, без ропота и причитаний — вот высшее проявление веры и душевной силы человека. Предъявлять жизни требования — это, выражаясь словами одной блистательной актрисы, «плевать в вечность». И от себя добавлю: против ветра. Кстати, пресловутая справедливость — такая же языковая фантазия, как и многие другие мнимые идеалы. Где вы видели справедливость? Вы можете себе её представить, причём полное её исполнение? Справедливость — это иллюзия и миф. К ней следует стремиться, но она не является истинной ценностью, поскольку истинной ценностью не может быть то, что невозможно. То, что невозможно, не имеет ценности — это блеф!

Истинное знание — это то, что открывается в сердце.

Из суфийской традиции

Если же вы решились оценивать не событие, а человека, будьте осторожны, это очень опасная дорога. Поэтому третье обязательное правило — это любовь. Прежде чем оценивать, проявите истинные человеческие чувства: любовь и сострадание. И тогда, может быть, отпадёт потребность в оценке, по крайней мере я так думаю. Всегда оставляйте человеку шанс. Пусть он не сможет восстановить потерю, принесённый ущерб, но мы обязаны оставить у него возможность раскаяться в содеянном и право на прощение. Если у вас нет сил простить, если вам недостаёт мужества терпеть — лучше уйдите, но не осуждайте.

Доверьте состраданию открывать перед вами двери, и ещё, пусть оно длинным‑длинным шлейфом идёт за вами следом. И оно удержит вас от оценки. Оценка — это всегда палка о двух концах. Она бьёт не только по тому, что оценивается, но и того, кто оценивает. Говорят, нужно быть гениальным критиком, чтобы актёр, музыкант или художник подали тебе руку. И это не снобизм — это правда жизни. Осуждающие осуждаемы. Битого простят, а бьющего возненавидят.

Самое страшное, когда бьют лежачего, а ведь никогда не знаешь, стоит человек или лежит. Сколько раз мне приходилось слышать от молодых мужчин, страдающих половым бессилием, какую роковую роль сыграла по отношению к ним грубо брошенная фраза: «Да ты у нас импотент!». Это тоже оценка. И когда осознаешь весь спектр горя, которое принесла она людям, хочется назвать её самым низменным проявлением человеческой натуры. Спастись от этой напасти можно только через любовь и сострадание. Любовь прощает, состраданию чуждо осуждение. Если вас просят о помощи, то ждут не оценки, а понимания. Спросите себя: «Зачем я оцениваю?» — и вы поймёте, что делаете это не из благих побуждений, а просто потому, что не можете предложить ничего лучшего. Оценка может обидеть, но она никогда не поддержит и не поможет. Если вы не сумели в отъявленном мошеннике увидеть «хорошего человека», вы обречены на одиночество. Человек с трудом различает человека в святом, что уж говорить о преступнике. Вместе с тем чуть ли не каждый мечтает о царствии небесном. Не рановато ли?

И наконец третье слово, с которым пришёл мой пациент, — «никогда». В этом слове обречённость и отчаяние, это слово тоски и боли, но это, кроме того, установка на плохое, на роковое, на конечное. Вместо «никогда» мы часто говорим «всегда», но разница зачастую отсутствует. Посудите сами, например, вместо «Мне никогда не стать, кем я хочу», человек говорит: «Мне всегда придётся быть тем, кто я есть». Но эти утверждения лишены всякого смысла, ведь это прогнозы. Нелепые и бессмысленные прогнозы. Но человек верит в эти магические слова: «всегда», «никогда» и т. п. Сам совершает ошибку и сам себе верит — поразительно! Верит и теряет способность проверить, отыскать ошибку.

Часто мои пациенты используют целые полчища слов, отражающих их безысходность и обречённость. Кроме вышеуказанных «никогда» и «всегда», это «катастрофа», «ужасно», «кошмар», все это настоящие языковые путы. Они одурманивают человека, как пение птицы Феникс.

От того, какие слова мы используем в своей речи, на самом деле очень многое зависит. Так, один из моих пациентов постоянно употреблял слово «кисляк». И вся его жизнь была сплошным «кисляком». В отличие от известной ситуации с халвой, с подобными словечками дело обстоит несколько иначе. Впрочем, вы можете и сами попробовать: характеризуйте все в своей жизни словом «кисляк», скажите раз двести, а потом посмотрите, каким вам представится мир после этого. Вряд ли он сможет похвастаться яркими красками. Что мы говорим, то и чувствуем. Как вы называете, так и ощущаете. В зависимости от того, какими характеристиками вы награждаете жизнь, такой она и будет вам представляться.

Психологи давно заметили, что человек способен «программироваться». Информация, которой мы обладаем до непосредственного взаимодействия с новым объектом, определяет и наше восприятие. Вот, например, вас приглашают на концерт и говорят, что будет выступать прекрасная группа — это одно. А если про эту же группу вы услышите противоположное, это совсем другое. В первом случае вы согласитесь составить другу компанию, а во втором — вряд ли.

Если же вы без конца, где надо и не надо, говорите: «Какой кошмар!», «Как это ужасно!», то кругом вас будет окружать действительно один кошмар и ужас. Это закон. Специалистами, изучающими мотивацию (это силы, которые движут нами), давно замечено, что если каждый 25‑й кадр киноплёнки сделать изображением, например, какого‑то напитка, то человек его не заметит при просмотре киноленты, а вот пить ему захочется. Неужели же вы думаете, что если без конца повторять слова «кошмар» и «ужас», то он не почувствует, что его жизнь «кошмарна» и «ужасна».

Поэтому, если вы хотите жить по‑человечески, от этого словесного недержания надо избавиться. Мир такой, какой он есть, а кошмар и ужас — это ваше душевное состояние, это ваша оценка, так что избегайте подобного рода проекций, а то скоро просто перестанете воспринимать реальность. Немыслимо радоваться жизни и называть её «катастрофой» — или то, или другое.

Если вы действительно оказались в такой ситуации и эти слова не сходят с ваших уст, вы можете идти двумя путями. Или через позицию третьего, о чем мы уже говорили, или воспользоваться тем способом, который я использовал в случае последнего моего пациента. Я спросил, что у него есть. Может быть, кому‑то этот вопрос показался нелепым, но мы действительно забываем о том, что имеем. Мы вообще привыкли ощущать себя брошенными, покинутыми, одинокими и забытыми, а человек, который называет жизнь катастрофой, испытывает это ещё сильнее. Поэтому подчас достаточно одного осознания, что в этом мире все ещё есть что‑то или кто‑то, кто дорог и любим, чтобы все вернулось на круги своя.

Наша беда зачастую в том, что мы не замечаем жизни, нам кажется, что с ней что‑то случилось, что она куда‑то пропала, но это заблуждение, нужно просто присмотреться, и это сразу даст силы и опору.

Отрываясь от жизни, лишаясь той последней ниточки, которая связывает нас с ней, мы обрекаем себя на ощущение безысходности. А и действительно, куда можно «изойти», если вы, оторвавшись от жизни, оказались в «нигде»? Как «изойти» в «никуда»? Первым делом вернитесь из своих странствий по роковым фантазиям, слезливому воображению и прогнозам и посмотрите на то, что вы имеете, на то хорошее, что у вас есть. Плохое всякий заметит, а вот попробуй разглядеть хорошее — вот это дело, это подвиг. Что у вас есть? У вас много всего. И если вы будете честно отвечать на этот вопрос, то инстинктивно будете называть только хорошее и только то, что вам дорого, поскольку это ценно и всегда с вами. Плохое пройдёт и забудется, а хорошее, доброе и искреннее вы будете помнить всегда.

Как легендарный Олег принял смерть от коня своего, так и мы можем принять свою душевную погибель от собственных слов, мыслей и рассуждений. Сами они не так уж и плохи, но они вторичны по отношению к чувствам. Сравните любую самую сложную философскую мысль с глубиной любви и силой сострадания, и тогда у вас не останется больше вопросов о месте слова и языка в нашей жизни. Без него, разумеется, не обойтись, но он должен быть лишь инструментом, причём с соблюдением всех правил техники безопасности, а не оружием и не дамокловым мечом.

Мы не говорим друг с другом, потому что знаем слишком многое, мы безмолвствуем друг перед другом, улыбками даём знать друг другу, что понимаем друг друга.

Фридрих Ницше

Психологи часто советуют поговорить с любимым человеком начистоту. Совет хорош, ничего не скажешь, но сможете ли вы словами передать свои истинные чувства? Не будут ли ваши чувства выглядеть искусственными в обрамлении слов? Очень может быть, поэтому, прежде чем сеять зёрна сомнения в души любимых посредством подлинных, но всегда двусмысленных речей, проявите свои искренние чувства радости, нежности и привязанности. А после этого можете делать что хотите, хотите — говорите, не хотите — не говорите, теперь это уже не имеет ровным счётом никакого значения, поскольку главное вы сделали: вы создали прецедент взаимности, а с этого начинается большая и полноводная река счастья, в этом я уверен. Не доверяйте свои чувства языку, доверяйте их любимым.

* * *

Учитывая сложность проблемы, я позволю себе конкретизировать выводы из нашей сегодняшней беседы. Сегодня мы рассмотрели язык и речь как психологические механизмы. Нам нужно было понять, как такое чудо, а язык и речь действительно нечто совершенно фантастическое, стало приносить человеку боль. Исключительное доверие, которое мы оказали языку, сделало его монстром, способным порождать психологические проблемы (или поддерживать уже возникшие). Современный человек впал в зависимость от языка, отдав ему предпочтение и отказав в этом своим чувствам.

Язык — это средство информирования, но информация, передаваемая языком, никогда не бывает точной. Это можно пояснить на достаточно простом примере. Геометрия пользуется понятием окружности, но ни одна реальная окружность (будь то металлическая монета или круг, вычерченный на листе бумаги с помощью циркуля) не бывает идеально круглой. Точно так же и с языком, он вроде бы отражает реальность, но никогда не делает это точно, а когда речь идёт о таких сложных и многогранных понятиях, как любовь, верность и др., он оказывается ещё менее точен. Поэтому здесь он проявляет свою неповоротливость, а подчас и преступную неповоротливость.

Кроме того, за многими языковыми выражениями тянутся длинные нити наших комплексов. Подчас какая‑то внешне совершенно безобидная фраза может вызвать у человека целую гамму отрицательных эмоций. Иногда мне даже приходилось слышать: «Со мной так разговаривали в детстве! Я не позволю тебе этого! Достаточно уже боли!» При этом «обидевший» даже не мог припомнить, что из сказанного им могло настолько сильно задеть его собеседника. Слова — это не просто понятия из толкового словаря; слова — это наше прошлое, а оно не всегда было простым. Вот почему выяснение отношений (которые, как известно, всегда имеют словесную форму) — это игра с огнём. Моя задача предостеречь вас от этого.

Итак, я уже сказал, что слова и чувства противостоят друг другу. Как это ни печально, но мы должны признать этот факт. Мы должны признать его для того, чтобы увидеть наконец к чему ведёт наше бесконечное потворство языку. Язык конкретнее, понятнее, он более ликвиден, если так можно выразиться, слова же нам кажутся одинаковыми, когда они употребляются разными людьми (хотя, как можно было удостовериться на примере «стола», — это далеко не так), а этого никогда не скажешь о чувствах. Они менее конкретны, чрезвычайно субъективны и почти не передаваемы. Поэтому предпочтение, оказываемое нами языку, представляется вполне закономерным, хотя вряд ли оправданным. Вот в чем загвоздка.

Следствием этого противостояния является вытеснение, девальвация и подавление истинных чувств языком. Это чем‑то напоминает борьбу видов за ареал, за экологическую нишу, место под солнцем, а в борьбе, как известно, выживает сильнейший. И сильнейшим в этом споре будет тот, чью сторону мы с вами примем. Перед каждым из вас стоит этот выбор, и вы вправе поступить так, как считаете нужным.

Date: 2016-02-19; view: 435; Нарушение авторских прав