спасение любовью

Лестница вывела Стивена на вершину горы, подсвеченную пламенем. На снегу лежали тела героев, которым хватило запала пройти сквозь стену волшебного огня. Но для Стивена огонь был другом; разве он не играл с огнем еще в детстве? Огонь знал Стивена и не обжег его. Стена пламени расступилась, чтобы его пропустить.

Он оказался в бесконечном зеркальном зале. В центральной комнате чердака‑лабиринта – в темном сердце человеческого сознания.

Рельсы игрушечной железной дороги выстилали весь пол. Поезда со свистом проносились по импровизированным мостам на подпорках из книг, по лугам из зеленых пледов, по пластмассовым тоннелям. Мимо миниатюрного оперного театра в Тауберге, мимо часовни Святой Сесилии, и даже вдоль кладбища, где когда‑то была могила Конрада Штольца. На горных кряжах из перевернутых кресел темнели мрачно средневековые замки. Был здесь и сосновый лес из крошечных деревьев. И все это отражалось в бесчисленных зеркалах.

Он узнал диванчик из нью‑йоркского кабинета Карлы. И сама Карла тоже была здесь. Она сказала:

– Он ждал нас целую вечность, Стивен. Смотри, я тут набросала схему. – Она протянула ему блокнот, открытый на нужной странице.

* * *

– Видишь, – продолжала она, – какие нас связывают сложные отношения.

Он молчал. Огонь – он чувствовал огонь, как чувствуют живое существо, как чувствуют любимого человека – уже выжигал дом изнутри.

– Помнишь, когда мы встретились в первый раз? Не в клинике, а гораздо раньше. Это была случайная встреча. Я тогда была студенткой, а ты отдал мне свой пончик в Карнеги‑Холле. Конечно, ты ничего не помнишь. Но я тебя не забыла. С того самого раза. Видишь, нас постоянно сводило вместе. На первый взгляд, вроде случайно. Но это была не случайность. Это была судьба. Судьба толкала нас вперед, отсекая все побочные вероятности, пока каждому из нас не осталась только одна дорога…

– Дорога в Вампирский Узел. – Пауза. И потом: – А ты теперь…

– Да. Теперь я вампир. – Но он понял это и так. По ее плавным кошачьим движениям. По сиянию, исходившему от ее кожи. По сверкающей взвихренной тьме у нее в глазах. – Послушай. Это не то, что ты думаешь. Тысячу лет назад Тимми начал меняться. Способность сочувствовать людям была только началом метаморфозы. А все началось с… беспредельной тоски по завершенности. Он безотчетно искал свою женскую половину и свою тень. А поскольку он сам был созданием теневой вселенной, для него данные архетипы существовали в нашем мире… хотя в то время они еще не родились на свет. Ты понимаешь? Мы втроем, спроецированные вперед во время, были созданы друг для друга. И теперь мы вступаем в тигель трансформации, мы как бы кристаллизуемся и станем другим, мы возродимся, как феникс, из пламени – преображенные, непобедимые.

– В это трудно поверить. – Он чувствовал, что истина вот она, рядом. Но пока что боялся взглянуть на нее в открытую. Ему хотелось забыться в прежней огненной радости, в торжестве пламенной пляски, охватившей и город, и дом. – А наш брак поэтому и распался… потому что тогда у нас не было Тимми?

– Что‑то вроде того.

– А Боги Хаоса? Они тут при чем?

– Да ладно тебе. Ты же и сам всегда знал, что они почти ни при чем. В ту ночь, в часовне, когда ты и эти твои Боги Хаоса увидели дитя ночи… что они видели на самом деле? Призраков или чудовищ. Олицетворение их собственной внутренней сути. Но ты не дал себя обмануть, хотя тебя и пытались сбить с толку. Ты был единственным, кто сумел разглядеть первозданную невинность за тысячелетним ужасом… ты увидел не зверя, не какое‑нибудь страшилище, ты увидел ангела… не ненависть, а любовь!

Дрожащее марево пламени в воздухе между ним и Карлой… из дымки выходит фигура… мальчик… наконец они снова встретились лицом к лицу. Шестьдесят лет обратились в ничто. Зеркальный зал и часовня стали едины. Мальчик тоже совершенно не изменился, ибо он был субстанцией вечности.

Стивен заглянул в глаза – черные, как отполированный обсидиан, и, как и обсидиан, закаленные в жаре вулкана. Лицо как тончайший дрезденский фарфор. Иссиня‑черные волосы. Фигура в сумраке. Стивена била дрожь. Сейчас он чувствовал то же самое, что чувствовал десятилетний хорист. Дрожь страха, который был чуть ли не чувственным. Беспомощность. Потрясение при встрече с совершенной красотой.

Он сказал:

– Я поджег лестницу. Пути назад все равно нет.

Тимми наконец заговорил, и его мелодичный голос был лишь слегка тронут проникновенной грустью:

– Ну что ж, здравствуй, мой тень. Жалко только, что во все наши предыдущие встречи я не решился признать эту правду.

– Здравствуй и ты.

Они бы, наверное, обнялись, но Стивену было страшно. Его пугала пылающая темнота в глазах Тимми.

– Он такой старый, – оказала Карла. – И такой одинокий. Только он пережил свое вампирское «детство», с его первозданной яростью и жаждой крови, с его ребяческим и суеверным страхом перед предметами религиозных культов. Он составил себе представление о сочувствии, а теперь он приближается к новому рубежу. Он – наше духовное "я", а мы воплощаем его человечность.

– Почему я не отражаюсь в зеркалах? – спросил Тимми и сам же себе ответил: – Потому что моя душа – это вы двое.

Стивен увидел тяжелую дубовую дверь, обитую железом. Интересно, почему он не заметил ее сразу? Тимми как будто прочел его мысли. Он сказал с легким раздражением в голосе:

– Она всегда здесь была, эта дверь. Если умеешь смотреть и видеть. Вы, поклонники Вагнера, такие сентиментальные. И в вас очень сильно стремление к театральности. Вы вообще ничего не видите, пока вам не напоют лейтмотив – Он рассмеялся, мягко, обворожительно.

– Ты хочешь сказать, что всего этого можно было бы избежать, если бы я попытался заговорить с тобой тогда, в часовне…

Снова – смех, как перезвон колокольчиков на ветру.

– И в этом весь Стивен. Всегда будет искать самый простой ответ. Ты хочешь прожечь свой путь через жизнь наподобие шаровой молнии.

Где‑то в глубинах дома пробили часы. Раз… два… три… тринадцать раз.

– Пора, – сказала Карла. Ее губы подрагивали от нервного предвкушения.

Пламя прорвалось сквозь паркет, растеклось по игрушечным рельсам, охватило мосты из книг и пластмассовые горы. Клыки Тимми и Карлы влажно заблестели в пляшущих отсветах.

Стивен воскликнул, ошеломленный:

– Как ты можешь говорить, что я видел любовь, когда я видел только пылающий холод и темноту?!

Улыбка мальчика‑вампира сверкнула, как море на солнце.

– Я – темная сторона любви, – сказал он. – Океан хаоса, на котором стоит вселенная. Без меня любовь не имеет смысла. В самом сумрачном средоточии вселенской тьмы я – память о свете.

Он указал на дверь.

Дом сотрясся от грохота. Землетрясение? Извержение внезапно проснувшегося вулкана?

– Так ты готов пройти на ту сторону? – Тимми нетерпеливо топнул ногой, в точности как капризный ребенок. – У нас мало времени.

Мальчик и женщина распахнули Стивену объятия. Мальчик был луной, женщина – землею, а сам он станет горящим солнцем. Дверь со скрипом отворилась. За дверью открылась щель ослепительного раскаленного сияния. Оттуда тянуло серными испарениями. Они были плотными, как густая дымка – кружились, туманили зеркала, окутывали всех троих едким маревом. Тошнота подступила к горлу. Стивену было нечем дышать. Я умираю, – подумал он. Я умираю!

– Это дверь в ад? – выкрикнул он, вспомнив дона Жуана и доктора Фауста, которых живьем утащили в геенну огненную.

– Не говори ерунды! – Карла улыбнулась ему сквозь клубы желтого дыма. – Разве ты совершил много зла?

Чистый голос мальчика перекрыл даже рев пламени:

– Зла нет! И ада тоже нет!

И тогда Стивен шагнул в их ледяные объятия. Ему в ноздри ударил запах их кожи – приятный, но все же слегка отдающий гнилью. Когда дверь распахнулась шире, он уже целовал губы, скрывающие клыки, и ласкал снежно‑белую плоть. Ему казалось, что он вновь стал молодым. Дверь раскрылась, как вход во чрево космической матери‑земли, и они танцевали – втроем, – вкладывая в этот танец всю их любовь друг к другу, и Стивен почувствовал, как огненное тепло покинуло его тело и объяло двоих партнеров, и в этом тесно сплетенном треугольнике их смешавшихся страстей он наконец почувствовал себя собой…

Огонь

…и теперь Маг ласкал сморщенную плоть Сивиллы, и Карла со Стивеном тоже были там, соединившиеся с содрогающейся землей. Сивилла, одержимая духом Карлы, отвечает на ласки. Ее древнее, давно усохшее тело пробудилось к неистовой страсти. Земля трясется под ними. За окном мальчик видит сияние и чувствует запах смерти. Обжигающий ветер, искрящийся переливчатыми пылинками, врывается в убежище Мага. Они намазали свои тела жирным бальзамом, составленным из самых невообразимых компонентов, среди которых есть и яички изуродованного мальчика. Они – все трое – соединились в любовном действе. Эта не та любовь, которую Карла, Стивен и Тимми разделят в будущем, – это эгоистичное, собственническое вожделение, и Маг часто отвлекается от своей подруги, чтобы совершить колдовские ритуалы, которые осуществляются через сексуальную магию содрогающейся земли. Снаружи слышится грохот. Это упала мраморная колонна. Охваченный пламенем, Маг выпрямляется в полный рост и обнажает острые зубы. Мальчик кричит от пронзительной боли, когда Маг‑леопард бросается на него и удовлетворяет и голод, и вожделение, он ликует, его торжествующий рев заглушает крики умирающих, а Сивилла бьет в ладоши, и ее сморщенные веки дрожат, и она со смехом падает в объятия своей долгожданной смерти…

Огонь

…и Стивен смотрел, ошеломленный, как Карла становится землей, а ее женское естество – входом в пещеру Сивиллы, и Тимми со Стивеном заползают в тесный тоннель, раскаленная магма блестит, стены тоннеля раскалены от жара, стены дрожат и трясутся… горячая лава обжигает ноги, но они продолжают идти вперед, вверх… и во чреве, которое есть свет солнца, время содрогается и останавливается, клыки вонзаются в его плоть, и он отдается тьме, которая уже не тьма, а слепящий свет, он содрогается в мощном оргазме, еще и еще, и он уже не понимает, где его оргазм, а где оргазм Тимми и Карлы, они сносят последнюю дверь в замке герцога Синяя Борода, и сливаются воедино, теперь они трое – одно существо, а вот теперь их снова трое… они парят в вышине, в неописуемом жгучем сиянии, а потом…

Огонь

…вершина Везувия взрывается сотнями разноцветных огней…

Огонь

…они рождаются в пламени…

Огонь

…они входят в покои Мага и видят, как лава вливается в атриум из проломленной стены винной лавки, они – в сознании мальчика, а мальчик уже из последних сил пытается вырваться из любовных объятий взбешенного леопарда и обезьянки‑старушки, и хотя они невидимы, хотя они из другого измерения, они чувствуют его ужас и боль в ранах от когтей и зубов, они пытаются стать настоящими, ворваться в эту реальность, и на мгновение им это удается – они наяву попадают в Помпеи, а потом их сметает волна невыносимого жара и уносит обратно в мир бесплотных теней. Маг, пораженный, возвращает себе человеческий облик, и в тот краткий миг, когда его сознание захватили тени из будущего, мальчик все‑таки вырывается из его смертоносных объятий, и бежит прочь, и видит, как лава врывается в двери, и поворачивает к окну, и Маг в облике орла бросается ему в лицо, его острый, как бритва, клюв бьет мальчика по щекам, кровь течет ручьями, а раскаленная лава шипит, и Маг выкрикивает скрипучим орлиным голосом:

– Мы должны завершить ритуал… мы должны… иначе мы не умрем и не будем жить, жизнь нас отринет, а смерть не примет… призрак бессмертия все же останется с нами, мы утратим тела, но при этом не растворимся в смерти… мы будем бродить по земле, как эхо кошмарных снов, как тени теней, как отголоски немых голосов…

И Сивилла пытается удержать мальчика своими хрупкими ручками, но он уворачивается от нее, и пламя пляшет на стенах дома, и земля содрогается и воет, как будто в агонии родов…

Огонь

…следы детских ступней на растрескавшейся мозаике, едкий запах горящей плоти… обугленной… оглушительный грохот, потом… кровь, брызжет брызжет брызжет брызжет брызжет кипит на горячих камнях брызжет брызжет брызжет

Огонь

…последние вампиры с криками выбегают из супермаркета и аптеки, обугленный игровой автомат вылетает из разбитой витрины игрового зала и врезается в дымящийся остов Пратновского автомобиля, двое мальчишек – они по‑прежнему волокут на себе Брайена, который так и не пришел в сознание, – поднимают глаза, – снег на Главной улице весь растаял, и грязевая лавина увлекает тела вампиров вниз по улице, и…

…черный Везувий взрывается белым пламенем…

…Карла, Стивен и Тимми устремляются в небеса, извергаясь в потоке пылающей магмы…

…и обжигающий пепел падает прямо на мальчика, который уже полумертв от леопардовых укусов, и Карла со Стивеном вместе с ним чувствуют тошноту от серных испарений, и боль в рваных ранах – как раскаленные угли, и пыль не дает дышать, и его кровь брызжет брызжет на мозаичных камнях…

…крыша аптеки обваливается, банки с кока‑колой разлетаются по всей улице…

…Маг и Сивилла раскрывают объятия смерти, Сивилла ликует – она обманула вечность, но Мага терзают сомнения, когда он погружается в кипящую лаву, и потолок обрушивается на них, сминая плоть и кроша кости, и с неба падают камни, погребая тела под собой, а потом…

Огонь

…мальчик кричит:

– Бог есть любовь!

…на горных вершинах сдвигается снег. И катится вниз, и обрушивается на город со странным названием Узел – лавина, рожденная пронзительным криком мальчика…

…статуя Конрада Штольца падает с надгробного камня и разбивается на две зазубренные половинки, как будто расколотые молнией…

…три духа из будущего воспаряют к самому небу, поднимаются к солнцу из города, объятого пламенем, поток огня льется со склона вулкана и затопляет Помпеи, и колонны ломаются, словно сухие ветки, и тысячи тысяч живых людей застывают в сияющем алом море, точно букашки в застывшем янтаре…

…они родились из пылающих недр вулкана…

…огонь добрался до Валгаллы, где боги – первые обуздавшие хаос – восседают неподвижные, как изваяния, на своих золоченых тронах и изнывают по смерти…

Огонь

Стивен трепещет в объятиях женщины и мальчика. Прикасается к их рукам и лицам, которые больше не обжигают холодом.

И поэтому он понимает, что он уже перешел черту. В едином затяжном оргазме их тройственного союза он пережил смерть и великое возрождение вселенной. Он потрясен и подавлен свершившимся чудом. За ревом огня его чуткий слух различает даже музыку сфер. Вечность входит в него во всей своей боли и исступленном восторге. Вокруг него рушатся стены дома. Его обуревает неутолимая жажда – из тех, которая не насытится никогда, – и совершенная красота замораживает его сердце.

Наплыв

…вдалеке – грохот взрыва. Отблески пламени на снегу цвета близящегося рассвета.

– Не оглядывайся, – сказал Пи‑Джей Терри. – Давай поднимай эту проклятую штуку, я один не справлюсь.

Терри взялся за палки, на которых было натянуто одеяло. Носилки, которые Пи‑Джей соорудил для Брайена. Брайен так и не пришел в сознание.

– Мне холодно.

– Да, мне тоже. Давай, потащили.

Они подняли носилки с Брайеном со снега.

– А откуда ты знаешь, как эта штука делается?

– Это травва, дубина. Трав‑ва. Шошоны пользуются такими, когда переносят лагерь в другое место. Я таких, хитростей знаю навалом. Мама меня научила.

– А куда мы идем?

– Наверное, в резервацию.

– И как мы туда доберемся, по‑твоему? Блин, опять снег пошел.

– Мой народ знает много чего полезного, – продолжал Пи‑Джей. Терри ни разу не слышал, чтобы Пи‑Джей говорил вот так. Нет, он частенько заводил разговоры о том, что ему бы хотелось пожить в резервации и, может быть, поселиться там навсегда, но теперь в его словах появилась уверенность, которой не было раньше. – Я знаю, как построить из снега хижину, которая будет хранить тепло. Я знаю, как надо охотиться на зверей. Правда, я никогда не охотился, но я, наверное, смогу сообразить, как это делается.

– А с ним чего? Вдруг он умер?

– Он не умер.

– А если умрет?

– Мы его похороним.

– А если… ну… твоя мама… она ведь его укусила…

– У нас есть колья.

– Ага.

Ветер дул прямо в лицо. Согнувшись, они пошли вперед – сквозь снег. И хотя было ужасно холодно, его горе как будто растаяло в обжигающем жаре. У них за спиной полыхал лес. Это было красиво, очень красиво. И отсюда было не видно, что весь город охвачен пламенем и безумием.

– Мы уцелели, – сказал Пи‑Джей, но без радости. И издал дикий крик, который тут же затерялся в пронзительном вое ветра.

Наплыв

К концу зимы железная дорога вновь станет пригодной для езды. К обожженным руинам станции в Узле подойдет поезд. Это будет ночью, на небе будет светить луна, и если кто‑нибудь из пассажиров выглянет в окно, он увидит обугленные останки сгоревшего города. Зрелище будет весьма колоритное, хотя и унылое. Даже гнетущее. Лунный свет отразится в миллионах осколков битых зеркал, которые осыпались в горы после того, как сгорел особняк. Лунный свет ляжет бледными бликами на потускневших петлях в пустых дверных проемах, засверкает на боках опустошенных игровых автоматов, сваленных в кучу в конце Главной улицы. Но скорее всего никто не посмотрит в окно. Все пассажиры поезда будут спать. Узел – тихая станция. Здесь редко кто сходит или садится в поезд.

Однако на этот раз в поезд сядут сразу трое новых пассажиров. У них будет отдельное купе первого класса. Только для них троих. Женщина средних лет, крепкий старик и молоденький мальчик с нежным, почти девичьим лицом. Может быть, наш гипотетический пассажир – тот, который не спит и глядит в окно – заметит, что их бледные лица странно светятся в темноте. И он, ясное дело, решит, что все дело в изменчивом лунном свете.

Когда наша тройка сядет в купе, они заведут разговор, но не на том языке, на котором говорят люди. Это будет язык ночи, который мы, смертные, воспринимаем как стрекот цикад, или как волчий вой вдалеке, или как шелест ветра в ветвях. Но даже если бы мы понимали их темный язык, мы все равно не смогли бы проникнуть в смысл этого загадочного разговора. Однако наш гипотетический наблюдатель, более или менее знакомый с ночной речью и не считающий, что подслушивать – это плохо, мог бы услышать примерно следующее:

– Это была замечательная история. Очень красивая. Жалко, что нельзя пережить ее снова, с начала.

– А ведь я рассказал далеко не все. Карла. На самом деле там было еще столько всего… Например, как мы ссорились с Караваджо… в Риме, на площади под дождем… или как я пил кровь из изящной ножки китайской императрицы.

– Выдумки. Все это выдумки.

– Правда, друзья мои, это всего лишь превалирующий процент наших личных иллюзий…

– Огонь погас. Теперь я успокоился.

– А куда мы теперь направляемся?

Не важно, кто из них что говорит. В каком‑то смысле эти трое – одно существо. Они существуют в другом срезе реальности.

Но пусть они и ушли за пределы, пусть они поднялись на иной уровень, на еще один оборот колеса бытия, они отнюдь не похожи на умудренную и серьезную троицу. Они будут много смеяться. Их глаза будут гореть (но не так, как горят человеческие глаза, а так, как сверкает ночная роса в лунном свете); их улыбки будут веселыми и беззаботными, и смертоносные клыки вовсе их не испортят. И если кто‑то из них на мгновение загрустит, если задумается о том, что уже было и что еще будет, остальные его утешат и ободрят. Потому что даже мертвые знают, что такое любовь.

– Я была в этой истории Сивиллой, а Стивен – Магом?

– А доктор Швейц? А Синяя Борода? А Пото? А Жанна д’Арк?

– Может быть. А может быть, все дело в том, что эхо этих персонажей, их отголоски во времени, зацепили вас сильнее, чем всех остальных.

– Мне кажется, что они все – в нас.

– Даже Синяя Борода.

– Узнать в себе Синюю Бороду…

– Не побояться открыть последнюю дверь…

– Есть начало мудрости.

– Так куда же мы едем?

Куда они едут…

Миновав сожженный город, поезд въедет в лес, который еще сохранился на склонах горы. Ну… может быть, не весь поезд. Остальные вагоны поедут туда, куда им положено следовать по расписанию. Но этот вагон обязательно въедет в лес. В дремучую чащу непроницаемой темноты. Темнота накроет весь мир. В ней растворится все, даже поезд… или образ поезда… и они побегут, радостные и свободные, по прохладному лесу – в темноте, посреди запахов земли, дерева, камня и диких зверей, в переливчатой симфонии лесных шорохов. В темноте они станут сильными. И хотя время здесь вроде бы остановилось, когда‑нибудь поезд выйдет из леса – так же, как мальчик вышел из пещеры Сивиллы, чтобы сделаться вампиром в умирающем городе, так же, как Карла бросила свою доходную практику по утешению богатеньких неврастеников, так же, как Стивен сломал стену своей посредственности и отдирижировал гениальное представление «Гибели богов». Всему на свете приходит конец. Даже смерти. Но возрождение наших героев – это уже другая история.

А город со смешным названием Узел? Что тут рассказывать? В общем‑то, нечего. Он так и будет заброшенным и нежилым. Никто не захочет там жить, да и просто заехать‑взглянуть захотят немногие. Аура беды и тревоги еще долго будет витать над руинами города, но и она тоже рассеется. А жители Ключей, соседнего городка, станут называть этот опустошенный город Вампирским Узлом. А если вы спросите, почему, они вам ответят, что есть такая старая песенка, и рассмеются – немного нервно. Но никто не поймет этой шутки. Никто даже не вспомнит мелодии. Эти попсовые песни… эфемерные однодневки.

Александрия, Нью‑Йорк, Рим, Женева 1980‑1983

[1]Имеется в виду Магистраль ФДР – скоростная магистраль в Нью‑Йорке, проходящая по восточному краю Манхэттена. «Американа», с. 307. Но если писать «Руди, сворачивай на Магистраль ФДР» – это получится как‑то уж слишком нарочито. В нормальном разговоре люди – и нелюди – так никогда не скажут.

[2]Имеется в виду международный аэропорт рядом с Нью‑Йорком.

[3]Пёрселл Генри (1659‑1695), английский композитор, органист, клавесинист. Писал духовную и светскую музыку.

[4]Имеется в виду опера Вагнера «Тристан и Изольда».

[5]Бела Лугоши, Кристофер Ли, Фрэнк Лангелла – киноактеры, исполнители роли Дракулы в разных фильмах.

[6]По телевизору идет фильм «Ужас Дракулы» режиссера Теренса Фишера, 1958. Питер Кашинг играет ван Хельсинга, Кристофер Ли, соответственно, Дракулую

[7]Часть Манхэттена на пересечении Бродвея и Седьмой авеню, где расположены многочисленные театры, кинотеатры, отели и рестораны.

[8]Гериатрия – раздел медицины, изучающий особенности заболеваний у людей пожилого и старческого возраста.

[9]Итон – одна из девяти старейших престижных мужских привилегированных средних школ. находится в графстве Итон. Учащиеся – в основном выходцы из аристократических семей.

[10]Байрет – город в Баварии, где похоронен композитор Рихард Вагнер. Там регулярно проводятся оперные вагнеровские фестивали в театре, построенном в 1972‑1976 гг. специально для постановки «Кольца Нибелунгов».

[11]Игра в мяч для двух или четырех человек.

[12]Видеоигра на игровом автомате.

[13]Клавишно‑ударный музыкальный инструмент.

[14]Шимановский Кароль (1882‑1937), польский композитор, пианист.

[15]Гертон – известный женский колледж Кембриджского университета.

[16]Рангда – в балийско‑индуистской мифологии – на острове Бали, Индонезия – царица ведьм и черной магии, повелевающая вредоносными духами‑оборотнями.

[17]Рубато – свободное в отношении темпа исполнение музыки, не строго в такт.

[18]Малая секунда – музыкальный термин.

[19]Палестрина Джованни Пьерлуиджи (ок. 1525 – 1594), итальянский композитор, глава римской плифонической школы. Его мессы, мадригалы, мотеты – вершина хоровой полифонии строгого стиля. Мотет – жанр вокальной многоголосной музыки.

[20]До 1939 года официальным названием Таиланда было Сиам.

[21]Видимо, имеется в виду период расцвета города Аюттхая, который в середине XIV века стал столицей Тайского королевства.

[22]Чиенгмай – средневековое лаосское королевство в Северном Таиланде, XIV‑XVIII вв.

[23]Де Милль Сесиль Блаент (1881‑1959). Американский кинорежиссер, продюсер, драматург. Все его работы пронизаны эстетикой викторианского театра. Один из создателей Голливуда.

[24]Кхмеры – народ Камбоджии; моны – народ Бирмы и Таиланда; Дваравати – древнее монское государство в Юго‑Восточной Азии, II – Х вв. н.э; Шривиджайя – малайское государство VII – X11I вв. Переводчик в который раз поражается собственной эрудиции.

[25]Мания величия.

[26]Луиджи Боккерини (1743‑1805), итальянский композитор и виолончелист.

[27]Мелизмы – небольшие мелодические украшения, устойчивые по форме.

[28]Kyrie eleison – «Господи, помилуй».

[29]Ауреус – древнеримская золотая монета.

[30]Флавиев амфитеатр – Колизей в Риме.

[31]Латифундия – особый тип земледелия и землепользования. Возник в Древнем Риме в эпоху Республики. В латифундии интенсивно использовалась дешевая рабская сила.

[32]Добивающий, смертельный удар (фр.).

[33]Гиацинт – в греческой мифологии сын спартанского царя Амикла и правнук Зевса. Был любимцем Аполлона, который нечаянно убил его, попав в него во время метания диском. Из крови юноши выросли цветы‑гиацинты, как бы обагренные кровью.

Date: 2016-02-19; view: 358; Нарушение авторских прав