Лабиринт. Карла с Тимми сидели за завтраком, и тут появилась Мария и сказала, что к Тимми приехали из звукозаписывающей компании

Карла с Тимми сидели за завтраком, и тут появилась Мария и сказала, что к Тимми приехали из звукозаписывающей компании. В столовую вошла симпатичная стройная негритяночка с длинными пышными волосами, одетая в роскошный замшевый костюм. Она тоже села за стол, и Мария налила ей кофе.

– Я хотела поговорить с тобой дома, Тимми, до того, как мы встретимся в студии, – сказала она. – У тебя симпатичный дом.

– На мой взгляд, несколько несуразный, – отозвался он. Карла заметила, что он очень внимательно на нее смотрит. – А где Бритва?

– Я не знаю. Наверное, просто забил на работу и опять куда‑нибудь умотал. Такое уже бывало. Он же законченный псих.

Тимми многозначительно посмотрел на Карлу: мол, что я тебе говорил. Она вдруг заметила, что у нее дрожат руки.

– Кстати, Карла, – сказал Тимми. – Это Мелисса Пальват. Она временно заменяет Блейда.

– Лучше просто Мисси.

– Да, хорошо. – Карла нервно улыбнулась. – Очень приятно.

– Карла – мой психиатр. Психоаналитик.

– Роскошно, – сказала Мисси. – Знаете, мне тоже, пожалуй, пора завести себе личного психиатра. Я теперь вроде как преуспевающая деловая женщина, и надо поддерживать имидж. Вы дорого берете, наверное?

– Карла работает только на меня, – сказал Тимми ревниво.

– А‑а, прошу про‑ше‑ния!

– И как вы справляетесь, Мисси, без Бритвы? – спросила Карла, чтобы поддержать разговор. – Трудно, наверное. Суматошно.

– Да нет. Не суматошнее, чем всегда. У меня все под контролем. Тимми, ты знаешь, что мы тебе приготовили?

– Нет.

– Во‑первых, концертное турне. Ну про него ты знаешь. Через пару недель уже начинается. Во‑вторых, эта видеоигра…

– Какая видеоигра?

– Это вообще потрясающе. Называется «Пьющие кровь». Ты там главный герой. Ты – вампир, и ты переходишь с поезда на поезд, которые ездят по лабиринту. И ты нападаешь на пассажиров, и набираешь очки. У каждого персонажа свое количество очков. Ну типа убить ребенка – это меньше очков, чем убить коммерсанта‑мужчину или какую‑нибудь старушку. Но там еще есть и другие персонажи. Охотники на вампиров, типа Ван Хельсинги. Они будут стараться тебя замочить. Но если ты пройдешь весь лабиринт и доберешься – прикинь, как роскошно – до Вампирского Узла, тебе бают всякие бонусы: суперсилу там, сразу несколько дополнительных жизней, сопротивляемость ранам от кола в сердце. И вот еще что: всякий раз, когда вампир получает суперсилу, начинает играть твоя песня. Опять же «Вампирский Узел». Это не просто пакмановский дубликат, это действительно что‑то… И как тебе?

– Круто, – сказал Тимми.

– И с каждого автомата, парень, мы имеем немалый процент. Просто царский процент мы имеем! Мало того: твоя; песня будет звучать буквально в каждом зале игровых автоматов в Америке. Какой импринт в подсознание, только подумай!

– Мне нравится. Я согласен.

– Согласен?! Мы уже все подписали!

– А мой контракт?

– Послушай, парень, у тебя есть этот твой шофер, или дворецкий, или приемный отец, или кто он тебе, я не знаю… вот пусть он и читает все эти бумажки. Мы заключили сделку, и процент поделили сорок на шестьдесят. Шестьдесят – нам.

– Да ладно, какая разница. У меня и так куча денег. Но вот видеоигра, где я главный герой… наверное, каждый ребенок мечтает о чем‑то подобном.

– Я хотела подождать до следующей недели и сделать тебе сюрприз: показать готовую игру. Но потом подумала, что тебя надо как‑то развеселить, чтобы ты не грустил из‑за Бритвы, который нас злобно кинул в таком завале. Он тебе нравился, правда?

– Прикольный он был.

– Что‑то ты совсем загрустил. Хочешь, поедем в студию? Мы уже подготовили первую версию полного альбома на шестнадцать треков, сегодня будем сводить и микшировать.

– Конечно, поедем. – Тимми поднялся из‑за стола. – Прямо сейчас и поедем.

Они с Мисси ушли. А Карла еще долго сидела за столом, обдумывая вчерашний рассказ Тимми про таубергский оперный театр.

Надо бы предупредить Стивена. Но где его сейчас искать? В Германии? В принципе, у нее где‑то был телефон его агента…

Карла допила кофе и поднялась к себе. Чем бы заняться, пока не вернется Тимми? Можно поплавать в бассейне. Или поиграть в теннис с кем‑нибудь из прислуги. Или попросить Марию свозить ее куда‑нибудь покататься – в парк, например. Или перечитать свои записи. Вариантов достаточно, но ни один из них ее не привлекает.

Уже взявшись за ручку двери. Карла вдруг поняла, чего ей действительно хочется.

Нет! Я не хочу опять подниматься туда, наверх. Это будет как в фильмах ужасов, когда явно придурковатая героиня сама – по собственной воле – прется в какое‑то темное место, где ее поджидает опасность, и она это знает. Или как в сказке про герцога Синяя Борода, когда жена упрашивает его дать ей ключи от потайных комнат замка. Нет.

Но ей хотелось подняться туда, наверх.

Сейчас день, – рассуждала она. Эта девушка‑вампирка сейчас должна спать, и она не проснется при свете… Тимми сам так сказал, правильно?

Карла в который раз поразилась, насколько она прониклась его фантазиями. Она принимала на веру все его слова – и даже те, которые звучали как полный бред.

Я – не тьма, говорила она себе. Сейчас день. Мне никто ничего не сделает.

Она затянула пояс халата потуже, отошла от своей двери и пошла дальше по коридору – туда, где была потайная лестница на чердак… На полпути она остановилась, вернулась к себе и сняла со стены распятие, которое дала ей Мария. Совсем маленькое серебряное распятие размером не больше ширины ладони с золоченой фигурой Иисуса Христа. Потом Карла вернулась к лестнице и поднялась наверх.

Не смотреть ни на что слишком пристально…

Надо бы не забыть.

Два шага влево, три шага назад…

Стены коридора загораются адским пламенем, восточные демоны изуверствуют над проклятыми, и…

Четыре шага в сторону…

Обтянутый кожей череп выглядывает из окна громыхающего поезда, поезд несется прямо на нее, но в последний момент рельсы резко уходят в сторону, и поезд проносится мимо, и грохот колес превращается в треск ломающихся костей, а свисток паровоза – в истошный детский крик…

Комната с поездами. Они по‑прежнему расставлены на полу у дивана, как они с Тимми оставили их после последнего сеанса. Нагромождение коробок, ряды зеркал. С той стороны зеркального стекла – туман… Она смотрит на крошечную модель оперного театра… рядом Тимми расположил игрушечное кладбище… могильные камни – не больше ногтя… просто кусочки мрамора с именами, выцарапанными иголкой.

Значит, Тимми не нужно быть здесь самому. Он не проецирует эту комнату в реальность из своего сознания или из своих снов. Она не исчезает, когда его самого здесь нет. Это надо записать.

Хотя чердак был изменчивым и текучим, как отражение в кривых зеркалах, как зыбкие сны… там все‑таки были комнаты и из объективной реальности.

Только это почему‑то не утешает.

Потому что наводит на мысль, что она и вправду сходит с ума.

Приятного мало, действительно.

Карла вышла из комнаты с поездами, прошла буквально пару шагов и вдруг поняла, что заблудилась.

Она с самого начала знала, что так и будет.

Она оказалась у двери в ту комнату в башне – в комнату Златовласки, как она называла ее про себя. Теперь – в самой комнате. Открытый гроб. Она знала, что там – в гробу. Каменные стены, За окном – мрачный средневековый замок. Зеленые склоны террасами… но это не холмы перед домом Тимми, это даже не Калифорния… может быть… Франция? Двое рыцарей сошлись в поединке на ратном поле.

Она старается не смотреть на гроб, но ее все равно тянет подойти ближе. Она почему‑то совсем не боится.

Вот оно… тело Китти Берне… под глазами – подтеки неумело наложенной туши. Впалые бледные щеки. Руки сложены… не на груди, а внизу живота. Теперь Карле становится страшно. А если я не сумею вернуться обратно, – думает она. Она медленно пятится к двери, выставив перед собой распятие.

Она входит в другую комнату с каменными стенами. Еще один гроб. Мужчина средних лет в деловом костюме. Из нагрудного кармана торчит краешек аккуратно сложенного платка и колпачок «Паркера» с золотым пером. У него серая кожа – как будто резиновая.

Еще одна комната. Два тела, два гроба. Двое молоденьких юношей. Еще одна комната. Этот выглядит как трансвестит в туфлях на высоченной шпильке и платье из тафты.

Мне надо выйти отсюда!

Здесь должен быть выход!

Она снова идет назад. Сколько там было шагов вправо? Сколько, черт побери?!

Она входит в очередную комнату, где стеклянный гроб, полный морской воды и зеленых водорослей. На кафельных плитках пола – подтеки зеленой слизи. В гробу лежит совсем молоденькая девчонка. Следы громадных акульих зубов – на плечах и груди. Все стены – сплошные телеэкраны. Здесь вообще нет окон. Одни телевизоры. От пола до потолка. Все настроены на одну программу. Пустой морской берег и акулий плавник, разрезающий воду. Она подплывает все ближе и ближе – акула. А потом – челюсти и глаза, холодные как лед. Акулы выпрыгивают из воды. Вырываются из экранов и бросаются на нее, и она тонет в темно‑зеленой воде и не может кричать, и мертвая девочка усмехается, так что видны клыки, а она задыхается, и глотает холодную воду, и воздуха уже нет, вода заливается в ноздри, переполняет легкие, и…

– Быстрее. – Детский голос. Мелодичный, невинный. – Иди за мной.

Она открывает глаза. Теперь она в комнате с белым роялем; она уже здесь была – тогда, в первый раз. Значит, она все еще на чердаке. Она не нашла выход…

– Тимми!

– Все хорошо.

– Акулы…

– Тебе надо было узнать. Я от тебя ничего не скрываю. Карла.

– Эта комната…

– …в ней все комнаты, Карла. Здесь, наверху, нету отдельных комнат. Они все перетекают одна в другую. Это – комнаты снов. Но сны здесь – единственная реальность.

– Здесь их много! Это место становится…

– Перекрестком? Вампирским Узлом? Нет. Конечно же, нет. Просто теперь нас больше. Мы пытаемся удержать Китти, но она с каждым днем все сильнее и все нахальнее. И ее уже не исправишь – она не слушает никаких здравых доводов.

– Почему ты их не убьешь? – Карла была в истерике.

– Моих сородичей…

– Подожди… Ты что, плачешь? – Карла обняла его и прижала к себе. Как будто ты обнимаешь мраморную статую. Мягкость – всего лишь иллюзия. Такой холодный… Он действительно плакал? В конце концов, он всего лишь ребенок, и его раздирают дилеммы космического масштаба…

– Не жалей меня. Я не плачу, – сказал он спокойно. – Мы никогда не плачем, у нас нет слез.

– Ты что‑то скрываешь, – сказала Карла и впервые за все это время поверила, что она сможет его исцелить.

Огонь

Закулисы байрётского оперного. Ветвящиеся коридоры. Где‑то распевается сопрано. Weialeia, weialeia… песня дев Рейна, которые безуспешно пытаются уговорить Зигфрида отдать им кольцо и избежать проклятия. Где‑то играет квартет вагнеровских туб – густая и водянистая музыка, как будто из мраморной ванной… может быть, они действительно уединились в ванной, чтобы спокойно помузицировать – без оркестра.

Стивен открывает узкую дверь и спускается в оркестровую яму, которая закрыта плотным навесом и таким образом скрыта от зрителей. Большинство музыкантов уже на своих местах. Кто‑то настраивает инструменты, кто‑то просто тихонько болтает. Стивен проходит к своей дирижерской кафедре и смотрит вверх на мониторы; когда начнется спектакль, у него будет возможность видеть, что происходит на сцене, – но только так, на экранах. Сверху уже опускают громадное полотно с изображением Валгаллы в огне, которое будет скрыто от зрителей до самой финальной сцены, когда город богов вспыхнет пламенем.

– Сколько у нас еще времени?

– Пять минут, – шепчет кто‑то.

Ноты уже раскрыты на нужной странице. Там же лежит записка. Должно быть, ее принесли во время антракта.

Herr Майлс. Вам звонили по телефону. Вас не смогли разыскать. Карла Рубенс, из Калифорнии. Просила вам передать, что вам угрожает опасность и что это очень серьезно. Просила, чтобы вы с ней связались как можно скорее. Вам угрожает опасность.

Что это значит, хотелось бы знать? Он звонил этой женщине два – нет, три – раза, и она бросала трубку, даже не дослушав его до конца. Она не хотела ему помогать… и вот теперь – это отчаянное предупреждение. Бред какой‑то…

Но она с этим мальчиком! А мальчик – само воплощение зла! Как говорит фрау Штольц. И тому вроде бы есть подтверждения. В конце концов, в ту кошмарную ночь в часовне они вызывали именно злого духа.

Нет. Ей нельзя доверять.

Он поднял дирижерскую палочку.

Может быть, в последний раз?

Эта мысль приходила к нему и раньше. Уже не раз. Но шаг, который он должен сделать сейчас, – последний шаг в долгом пути от горящего дома, когда он попал в руки к Фрэнсису Локку и столкнулся лицом к лицу со сверхъестественным существом в университетской часовне Святой Сесилии… этот шаг уведет его прочь от музыки.

Тогда он бежал от огня.

Но теперь он не станет бежать.

Он пройдет сквозь огонь прямо в объятия темноты.

По мановению его руки пространство наполнилось музыкой. Музыкой дикого леса и темной реки, откуда должны появиться искусительницы‑русалки – прелестные девы Рейна.

Постепенно он начал осознавать… некий новый огонь, жгущий его изнутри. Неужели он снова стал молодым? Он погрузился в музыку леса и увидел в ней новые, неожиданные нюансы. Оркестранты начали удивленно поглядывать на него. Они уже не смотрели в ноты. Они следовали тому ритму, который задавал им Стивен. Его охватила пьянящая радость. Именно так он мечтал творить музыку – еще маленьким мальчиком, который заснул в кресле у камина в доме на Уоркворт‑стрит в Кембридже… Он не смотрел на мониторы – не хотел видеть испуганные лица певцов…

Потом была сцена охоты, потом – смерть Зигфрида; погребальная процессия, болезненный рваный ритм хора плакальщиц, который врывается в музыку, захлебываясь скорбью. Потом – только музыка, без голосов. Здесь Стивен полностью спустил себя с тормозов. Он вычерчивал резкие дуги героической темы и обрушивал лавины похоронного звона, как будто сам кого‑то душил… он совсем не устал, хотя раньше всегда уставал к финалу. Музыканты играли так, как будто читали его мысли, потому что следить за движениями его палочки – все более дикими и исступленными – было уже невозможно.

Теперь – сцена огненного погребения. Он взглянул на мониторы. Огонь уже разгорелся. Огонь! Брунгильда поет о героизме, о грядущей гибели мира и о спасении любовью… Она седлает коня и бросается в пламя… громадные вентиляторы шевелят целлофановые полоски огня… маскирующий холст убирают, и теперь само небо охвачено пламенем, и небо, и боги на тронах Валгаллы, и мир умирает в огне…

Огонь! – думает Стивен. Огонь – самое красивое, что есть на свете. Полыхающий дом родителей – огонь, в котором сгорело его детство. Огонь, который уничтожает целые города и даже целые миры… он уже не дирижирует музыку. Он впал в неистовство и дирижирует пламенем.

А потом – как‑то уж слишком быстро, почти неожиданно – тема «спасения любовью» срывается со струнных, как горный ветер. И финальный аккорд… и он держит его долго‑долго, не желая его отпускать, держит на грани срыва, он знает, что зрительный зал уже готов взорваться аплодисментами, но все равно держит дрожащую ноту… ре‑бемоль… держит, пока она не превращается в зыбкое эхо, и…

Палочка падает из руки.

Смутно, словно издалека, он слышит аплодисменты.

Он не спускается с дирижерской кафедры.

Концертмейстер встает и шепчет ему на ухо:

– Я и не думал, что вы так глубоко понимаете Вагнера, Herr Майлс. Они просто раздавлены. Знаете, что скажут критики? Они скажут, что вы совершили прорыв к величию. Наконец. Они вас вызывают, Herr Майлс. Не Брунгильду, не Зигфрида – вас. Это беспрецедентный случай…

Он не отвечает. Он просто стоит, вперив взгляд в пространство. Наверное, вид у него безумный, потому что концертмейстер нервно дергает себя за бороду и отходит. Стивен берет записку о звонке Карлы и медленно рвет ее на мелкие кусочки.

– Вы понимаете, Herr Майлс, – говорит гобоист, который подходит его поздравить, – что вас скорее всего пригласят сюда и на будущий год… и уже не на замену кому‑то другому.

– Я сюда не вернусь.

Аплодисменты все громче, они уже оглушают.

– Я еду в Таиланд, – говорит он, – чтобы победить и уничтожить то, что когда‑то помог сотворить.

Они не поняли, о чем он говорит. Они пожали плечами и оставили его в покое.

Наверное, надо выйти к зрителям, думает он.

Он закрывает глаза и видит огонь.

Date: 2016-02-19; view: 403; Нарушение авторских прав