В которой похищают Блика

Тимминз с неохотой отправился в обратный, долгий и извилистый, путь и проводил Чармейн до выхода из пещеры. Там он остановился, произнёс бодрым голосом: «Дорогу дальше ты и так знаешь», — и исчез.

Но девочка вовсе не знала дороги дальше. Она стояла рядом с конструкцией, которую Тимминз назвал парящими санями, размышляя, что же делать дальше. Кобольды не обращали на неё внимания и, не отрываясь, красили, вырезали, обивали. В конце концов, Чармейн опустила собачку наземь и сказала:

— Бродяжка, будь умницей, покажи мне путь до дома двоюродного дедушки Уильяма.

Собака с готовностью потрусила прочь. В скором времени Чармейн серьёзно засомневалась в навигаторских способностях Бродяжки. Собачка семенила впереди, а девочка шла следом; они поворачивали налево, а потом направо, и снова направо — казалось, они будут идти так всю жизнь. Чармейн погрузилась в размышления об открытии, сделанном у Замка Радости, так что несколько раз не уследила, куда повернула Бродяжка. Девочка стояла в кромешной темноте и звала: «Бродяжка! Бродяжка! Ты где?», — и собачка находила её. Они шли уже приличное время, Бродяжка начала ковылять и тяжело дышать, высовывая свой язык всё ниже и ниже. Девочка хотела было взять её на руки, но решила, что тогда они точно не доберутся до дома. Чтобы подбодрить собачку и себя, Чармейн принялась говорить вслух.

— Бродяжка, я просто обязана рассказать Софи о случившемся. Она, наверняка, уже переживает за Кальцифера. И как можно скорее нужно рассказать королю о Замке Радости и золоте. Но, если я отправлюсь во дворец как только вернусь домой, то, скорее всего, наткнусь там на принца Людовика, который с притворством будет хвалить масляные оладьи. И почему он не любит их? Просто замечательные оладьи! Наверно, потому что он лаббокин. Нет, я не осмелюсь говорить при нём. Мне следует подождать до завтра. Как думаешь, когда принц Людовик уедет? Сегодня вечером? Король сказал, чтобы я пришла через два дня, так что принц должен уехать до завтра. Если завтра я приду пораньше, то успею сперва переговорить с Софи… Вот чёрт! Совсем забыла. Кальцифер ведь говорил, что они хотят притвориться, будто покинули дворец, а значит, я могу и не найти Софи. Ох, Бродяжка, что же мне делать?

Чем больше Чармейн рассуждала, тем меньше она понимала, как же ей дальше быть. В конце концов, девочка устала говорить и молча плелась за тусклым светлым пятнышком, громко сипящим, но упорно чапающим вперёд. Бродяжка навалилась на очередную дверь, и они очутились в гостиной двоюродного дедушки Уильяма. Собачка заскулила и повалилась на бок, часто-часто дыша. Чармейн выглянула в окно — вечернее солнце красило лепестки гортензии в розовый и фиолетовый цвета.

«Мы проходили целый день! — подумала девочка. — Неудивительно, что Бродяжка выбилась из сил, а мои ноги вот-вот отвалятся! Питер, должно быть, уже дома. Ох, надеюсь, он приготовил ужин.»

— Питер! — позвала она.

Ей никто не ответил. Чармейн подхватила Бродяжку и отправилась на кухню. Собачка слабо лизнула её руку в знак благодарности, потому что сама она уже не могла ступить ни шага. За кухонным окном виднелись розово-белые зигзаги белья, развевающегося в лучах заходящего солнца. Питера не оказалось ни на кухне, ни во дворике.

— Питер? — ещё раз окликнула девочка.

Тишина. Чармейн вздохнула. Очевидно, что Питер так и не нашёл обратной дороги, и одному богу известно, где он сейчас блуждал.

— Слишком много разноцветных резинок! — бормотала девочка, снимая с очажной полки миску с собачьей едой. — Глупый мальчишка!

Чармейн слишком устала, чтобы готовить ужин. Когда Бродяжка опустошила две миски и вылакала всю воду, которую девочка принесла из ванной, Чармейн пошла в гостиную и заказала чай к полднику. Затем ещё один. А потом утренний кофе. Девочка подумала было сходить на кухню за завтраком, но ноги не желали слушаться. Тогда она подняла книжку с пола и стала читать.

Через час или два девочку разбудила Бродяжка, запрыгнувшая к ней на диван.

— Вот ведь! — недовольно пробурчала Чармейн. Она сонно встала и отправилась в спальню, где заснула, как убитая, забыв умыться, раздеться и даже снять очки.

Проснувшись утром, девочка услышала шум воды в ванной комнате, затем шаги и звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Питер вернулся. «Ну и шуму от него, — подумала Чармейн. — Носится бодрячком — мне бы так.» Она помнила, что сегодня непременно должна попасть во дворец. Девочка вздохнула и нехотя поднялась с кровати. Откопав и надев свой последний приличный и свежий наряд, Чармейн отправилась в ванну, где так долго и тщательно умывалась и заплетала волосы, что Бродяжка с беспокойством заглянула к ней.

— Да. Завтрак. Я помню, — обратилась к ней девочка. Она подхватила собачку и по дороге на кухню призналась ей: — Кого я по-настоящему боюсь, так это бесцветного джентльмена. По-моему, он куда хуже принца.

Чармейн пихнула дверь ногой, повернула налево и, очутившись на кухне, замерла от неожиданности.

За столом восседала какая-то незнакомая женщина и преспокойно завтракала. Одного взгляда на неё хватило, чтобы понять — очень энергичная женщина. Энергия так и сквозила в её манерах, сильных узких руках и отражалась на точёном загорелом лице. Она деловито расправлялась с высокой стопкой блинчиков, политой сиропом, и хрустящим поджаренным беконом.

Чармейн неотрывно глядела как на незнакомку в пёстрых одеждах, так и на аппетитные блинчики. На женщине было яркое, хотя и немного выцветшее платье с воланами, а голову покрывал лёгкий разноцветный шарф, скрывавший густые вьющиеся волосы. Она оторвалась от завтрака и уставилась на Чармейн.

— Кто вы? — удивлённо спросила девочка.

— Кто ты? — одновременно с ней спросила женщина, дожёвывая бекон.

— Чармейн Бейкер, — представилась Чармейн. — Я присматриваю за домом двоюродного дедушки Уильяма, пока сам он у эльфов на лечении.

— Прекрасно, — проговорила женщина. — Я рада, что он хоть кого-то здесь оставил. Я беспокоилась, что тут с Питером лишь маленькая собачка. Кстати, что-то она слишком раскормленная. Собаки недолюбливают Питера. Он ещё спит?

— Ну-у… — замялась девочка. — Не знаю. Он не ночевал дома.

— Так всегда, — вздохнула женщина, — стоит на секунду отвернуться — он тут же куда-то исчезает. Но уверена, здесь он в полной безопасности.

Она ткнула в сторону окна вилкой с насаженными на неё блинчиками и беконом:

— Вон то бельё — его рук дело, верно?

— Не только его, — покраснела Чармейн. — Я прокипятила красную мантию. С чего вы взяли, что во всём повинен Питер?

— Потому что он ещё не сотворил как следует ни одного заклинания, — проговорила женщина. — Уж я-то знаю, я ведь его мать.

Чармейн вдруг осознала, что перед ней сидит верховная ведьма Монтальбино. Этот факт сильно впечатлил её. «Естественно и логично, что мать Питера — гиперактивная дама, — подумала девочка. — Но зачем она приехала?»

— Я думала, вы в Ингарии, — сказала девочка.

— Я собиралась, — кивнула ведьма, — но на пол пути, в Дальнии, королева Беатрис сообщила мне, что волшебник Хаул отправился в Верхнюю Норландию. Тогда я снова пересекла горы и остановилась у эльфов. Они поведали мне, что лечат волшебника Норланда. Я забеспокоилась о Питере, как он тут один. Ведь именно для его безопасности я и отослала его к Норланду. Так вот, узнав о болезни волшебника, я тут же бросилась сюда.

— Думаю, Питеру ничего не угрожало, — откликнулась Чармейн, — до вчерашнего дня, когда он потерялся.

— Раз уж я здесь, с ним ничего не случится, — сказала ведьма. — Я чувствую, что он где-то рядом. — Она вздохнула: — Полагаю, мне следует отправиться искать его. Он, знаешь ли, не в состоянии отличить правую руку от левой.

— Знаю, — согласилась девочка. — Он надевает на пальцы разноцветные резинки. На самом деле он очень предприимчивый.

Но пока Чармейн говорила, ей в голову пришла мысль, что такой энергичной женщине, как верховная ведьма Монтальбино, Питер, наверняка, казался безнадёжным неумехой, таким же, какой она сама казалась Питеру. «Ох уж эти родители!» — пронеслось у девочки в голове. Чармейн поставила Бродяжку на пол и вежливо спросила:

— Прошу прощенья, но не могли бы вы рассказать, какими чарами вы заставили появиться блинчики?

— Отдав нужное приказание, конечно же, — ответила ведьма. — Хочешь блинчиков?

Чармейн кивнула. Ведьма щёлкнула своими ловкими пальцами по направлению к очагу и потребовала:

— Завтрак с блинчиками, беконом, апельсиновым соком и кофе.

В воздухе появился поднос с высокой стопкой блинов, которую венчала лужица сиропа.

— Видишь? — сказала ведьма.

— Спасибо, — произнесла девочка, с благодарностью принимая поднос.

Бродяжка тут же навострила ушки, повела носом и запищала. Она ясно дала понять, что мнение ведьмы о том, что она слишком раскормленная, никоим образом не повлияет на её намерение позавтракать вместе с Чармейн. Девочка поставила поднос на стол и угостила собачку самым хрустящим кусочком бекона.

— Волшебная собачка, — заметила ведьма, возвращаясь к собственному завтраку.

— Да, она очень милая, — согласилась девочка, усевшись и, наконец, попробовав необыкновенно вкусные блинчики.

— Я вовсе не это имела в виду, — нетерпеливо бросила ведьма. — Я никогда не сюсюкаюсь. И, если я сказала, что собака волшебная, значит она именно такая, без всяких розовых метафор, — она отправила в рот несколько блинчиков и продолжила: — Волшебные собаки — исключительно редкие животные и обладают грандиозной магической силой. Эта собачка оказала тебе огромную честь, взяв тебя под покровительство. Теперь ты её человек. Думаю, она даже сменила свой пол, чтобы подходить тебе. Надеюсь, ты высоко ценишь её расположение.

— Да, — ответила Чармейн, — я ценю. «Оказывается завтрак с принцессой Хильдой — просто блаженство, — думала про себя девочка. — Почему она такая суровая?» Продолжая уплетать блинчики, Чармейн вспомнила, что двоюродный дедушка Уильям полагал, что Бродяжка — кобель. И, когда она сама впервые увидела собачку, то тоже подумала, что она — это он. А потом Питер поднял её и объявил, что она — всё-таки она.

— Уверена, что вы правы, — вежливо добавила Чармейн. — А почему вы думаете, что Питер не способен сам позаботиться о себе? Он мой ровесник, а я прекрасно справляюсь со всем сама.

— Я полагаю, — сухо заметила ведьма, — что твои магические навыки куда лучше, чем у моего сына.

Она покончила с блинчиками и перешла к тостам.

— Если у Питера есть возможность допустить ошибку в заклинании, он её непременно допустит, — решительно заверила ведьма, намазывая тост маслом и откусывая большой кусок. — Не возражай, я ни за что не поверю, что ты не способна сотворить чары. Наверняка, ты просто не знаешь, как творятся заклинания, но, тем не менее, у тебя всякий раз получается сотворить то, что ты хочешь.

Чармейн вспомнила заклинание полёта и то, как она залатала течь в трубе и удержала в мешке Ролло.

— Да, — кивнула она, прожёвывая блины, — я думаю…

— С Питером же всё наоборот, — перебила её ведьма. — Он прекрасно знает теорию, но на деле его заклинания терпят неудачи. Одна из причин, по которым я отправила его к волшебнику Норланду, — надежда, что он сможет улучшить магические навыки Питера. У Норланда есть «Книжица палимпсестов».

Лицо Чармейн снова залилось карской.

— Ну… — пролепетала она, скармливая Бродяжке половину блинчика, — а чем может помочь «Книжица палимпсестов»?

— Эта собака скоро лопнет, если ты и не поумеришь свою щедрость, — произнесла ведьма. — «Книжица палимпсестов» позволяет человеку использовать стихии: земли, воздуха, огня и воды. Огненные заклинания подвластны лишь надёжным людям. И, конечно же, человек должен обладать магическими способностями.

На суровом лице ведьмы отразилась тень беспокойства.

— Я думаю, у Питера есть способности, — чуть погодя добавила она.

«Огонь, — думала про себя Чармейн. — Я тогда смогла убрать огонь с Питера. Можно ли считать меня надёжной?»

— У него совершенно точно есть способности, — сказал девочка ведьме. — Нельзя сотворить заклинание сикось-накось, не имея никаких способностей. А остальные причины, по которым вы отправили Питера сюда?

— Враги, — мрачно отозвалась ведьма, отхлебнув кофе. — У меня есть враги. Именно они убили отца Питера.

— Лаббоки? — спросила Чармейн. Она поставила посуду обратно на поднос и сделала последний глоток кофе, готовясь бежать во дворец.

— Я знаю только одного лаббока, — проговорила ведьма. — Он убил всех своих соперников. Но да, именно он пустил лавину, которая погубила моего мужа. Я видела это.

— Тогда можете больше не волноваться, — объявила девочка, поднимаясь со стула, — лаббок мёртв. Кальцифер уничтожил его позавчера.

На лице ведьмы отразилось явное потрясение.

— Рассказывай! — приказала она.

Чармейн уже одной ногой стояла на пороге, как вдруг, неожиданно для себя, вернулась за стол, налила себе ещё одну чашечку кофе и пересказала ведьме всю историю, упомянув не только лаббока и его яйца, но и сделку с Ролло. «Нечестно использовать ведьмовское колдовство в подобных делах,» — думала девочка, рассказывая о том, что Кальцифер пропал после взрыва.

— Так что же ты тут расселась? — всполошилась ведьма. — Немедленно беги в королевский дворец и расскажи всё Софи! Бедная женщина сейчас с ума, наверно, сходит от беспокойства. Спеши скорей, девочка!

«И никакого спасибо, — кисло подумала Чармейн. — Уж лучше каждый день выслушивать мою маму, чем ещё хоть раз в жизни пообщаться с матушкой Питера. И, уж несомненно, куда приятней позавтракать с принцессой Хильдой!»

Девочка поднялась, вежливо попрощалась и вместе с прыгающей у ног Бродяжкой поспешно вышла в гостиную, а затем в сад. «Слава небесам, я не выболтала ей про ход через зал конференций,» — бормотала про себя Чармейн, трясясь от раздражения. — «Тогда бы она заставила меня пойти тем путём, и я бы никогда не смогла поискать Кальцифера.»

Не дойдя до поворота, Чармейн увидела каменный завал, образовавшийся после взрыва яиц лаббока. Неподалёку от дороги лежал огромный кусок скалы, отколовшийся сверху, вокруг которого грудились булыжники. Несколько пастухов забрались на самый верх в поисках погребённых овец; они качали головами и пожимали плечами, как если бы гадали, что стало причиной обвала. Чармейн нерешительно смотрела на груды камней. Если бы Кальцифер находился где-то там, то пастухи бы непременно уже нашли его. Она неспеша миновала ближайшую кучу булыжников, пристально всматриваясь в неё: никаких следов Кальцифера, ни малейшего язычка синего пламени.

Чармейн решила, что осмотрит весь завал на обратном пути, и бросилась бежать. Небо над её головой сияло чистым голубым лоскутом, а вдали, над горными перевалами, оно начинало колыхаться маревом. День обещал выдаться на редкость жарким. Бродяжка очень скоро перегрелась: её заносило то в одну, то в другую сторону, язык вывалился почти до земли, и слышалось частое отрывистое дыхание. Чармейн взяла собачку на руки, приговаривая:

— Обжора! Это всё те блинчики. Не стоило ведьме обзывать тебя раскормленной, — призналась она на бегу, — потому что я начинаю думать, что она была права.

Когда они добрались до города, Чармейн зажарилась так, что всё на свете отдала бы за такой же длинный язык, как у Бродяжки, который можно положить хоть на плечо. Тем не менее, девочка не сбавляла шаг; она решила срезать путь по некоторым улочкам, однако дорога до королевского дворца всё же показалась ей вечностью. Наконец, Чармейн свернула за угол и оказалась на Королевской площади. Она изумлённо замерла на месте: на площади стояли толпы людей. Похоже, сюда стеклась половина Верхней Норландии, люди перешёптывались и указывали руками на новое здание, появившееся рядом с дворцом. На площади возвышался огромный тёмно-угольный замок с четырьмя башнями по углам. Последний раз Чармейн видела его одиноко парящим над горами. Вид замка на площади поразил девочку куда больше, чем любого из присутствующих. Чармейн бросилась пробиваться через толпу.

— Как он тут очутился? — спрашивали друг друга люди. — Как он умудрился влезть сюда?

Девочка бросила взгляд на четыре дороги, ведущие на Королевскую площади, и задалась тем же вопросом. Ни на одной дороге не поместилась бы даже половина тёмно-угольного здания. Тем не менее, вот он, замок, массивный и высокий, стоит, как ни в чём не бывало, словно он построился за ночь. Чармейн пробивалась вперёд со свирепым упорством, с нарастающим любопытством глядя на замок.

Как только девочка добралась до его стен, на одной из башен вспыхнул синий огонёк и ринулся вниз. Чармейн отшатнулась. Бродяжка прижала уши. Кто-то закричал. Толпа, подобно морской волне, мгновенно отпрянула от замка. У стен остались лишь Чармейн, собачка да синяя капля пламени, парившая у лица девочки. Бродяжка приветливо забила хвостиком по рукам Чармейн.

— Если ты идёшь во дворец, — с треском проговорил Кальцифер, — передай им, чтобы они поторапливались. Я не могу удерживать тут замок всё утро.

— Я думала, ты погиб! — произнесла девочка, внутри неё бушевала буря восторга. — Что же произошло?

— Я сглупил и попал под взрыв, — слегка смущённо признался Кальцифер, покачиваясь в воздухе. — Я очутился под завалом и выбирался из него ведь вчерашний день. Потом я кинулся искать замок: его отнесло за несколько миль отсюда, — и лишь совсем недавно пригнал его на площадь. Передай Софи, что я уже здесь. Она собиралась сегодня притвориться, что покидает дворец. И передай, что у меня почти закончились поленья. Это её поторопит.

— Обязательно, — пообещала Чармейн. — Ты всё-таки уверен, что хорошо себя чувствуешь?

— Немного проголодался, — откликнулся Кальцифер. — Поленья. Не забудь.

— Поленья, — повторила девочка и направилась к парадным дверям королевского дворца. Её распирало ощущение счастья: жизнь налаживалась, невзгоды исчезали, хотелось парить от радости.

Сим открыл на удивление быстро. Он вышел за порог, оглядел собравшуюся толпу и покачал головой:

— Ах, мисс Чаровница, какое беспокойное сегодня утро. Не думаю, что король уделит сегодня внимание библиотечной работе. Но вы, конечно же, проходите. Прошу.

— Спасибо, — сказала Чармейн, опуская Бродяжку на пол. — Я тогда подожду, когда король освободится, и пока побеседую с Софи.

— Софи… эм… миссис Пендрагон, — произнёс Сим, закрывая двери, — похоже, ей хватает забот этим утром. Принцесса крайне возмущена… Впрочем, пойдёмте, вы сами всё увидите.

Он развернулся и поковылял по сырому коридору. Они ещё не успели завернуть за угол и пройти в вестибюль с каменной лестницей, как до них донёсся голос Джамала: «И как прикажите готовить и подавать блюда, если гости то уезжают, то остаются, то снова решают уехать?» Ему вторил грозный рык пса. В вестибюле стоял настоящий гомон.

Софи с Морганом на руках стояла внизу лестницы. Встревоженный Блик кротко держался за её юбку. Толстая нянька растерянно топталась подле них, как всегда, не зная, что делать. Принцесса Хильда стояла на лестнице, похожая на натянутую серебряную струну; Чармейн никогда прежде не видела её такой напряжённой и полной собственного достоинства. Король находился тут же, лицо его пылало от праведного гнева. Девочка окинула взглядом всех присутствующих и тут же поняла, что разговоры о поленьях тут не к месту. Принц Людовик важно стоял на самом верху, облокотившись на перила, и наблюдал за сценой. Его дама, разодетая в вульгарное, полу вечернее платье, надменно смотрела на происходящее. Сердце Чармейн похолодело, когда она заметила, наконец, и бесцветного джентльмена, подобострастно склонившегося к принцу.

«Чудовище, — думала про себя девочка, — уверена, что ты не только обкрадывал короля, ведутся за тобой делишки и похуже!»

— Вы пренебрегаете гостеприимством моей дочери и тем самым оскорбляете её сан! — ревел король. — Вы не имеете права давать обещания, которые не собираетесь выполнять. Если бы вы были нашими подданными, мы бы попросту запретили вам покидать дворец.

— Я не отказываюсь от своих слов, Ваше Величесвто, и действительно собираюсь исполнить своё обещание, — Софи старалась говорить спокойно и гордо. — Но вы не можете ничего от меня требовать, пока моему ребёнку угрожают. Если вы позволите мне отлучиться ненадолго, чтобы обезопасить его, то я очень скоро вернусь и выполню всё, что потребует от меня принцесса Хильда.

Чармейн ясно видела, в какое щекотливое положение попала Софи. Она не могла объяснить свою уловку при бесцветном джентльмене и принце Людовике. И в то же время не могла не думать о безопасности Моргана.

— Снова пустые обещанья, — гневно проговорил король, — оставьте их себе, девушка!

Бродяжка свирепо зарычала у ног Чармейн. Принц Людовик расхохотался и щёлкнул перстами. Все удивлённо обернулись на него. Раздался треск рвущихся платьев. Толстая нянька превратились в мощную мускулистую тварь с фиолетовой кожей и когтями на ногах. Дама принца сбросила на пол лохмотья полу вечернего платья, обнажив сиреневое тело, на её спине виднелись бесполезные рудиментарные крылышки фиолетового цвета. Оба лаббокина ринулись на Софи, потянув к ней свои фиолетовые лапища.

Софи закричала и закрыла Моргана от загребущих лап. Малыш завопил от неожиданно возникшего ужаса. Весь остальной шум заглушило звонкое тявканье Бродяжки и зловещий рёв джамалова пса, который бросился к даме принца. Не успел он добежать до лаббокинов, как крохотные крылья дамы затрещали, и она ловко подпрыгнула к Софи, схватив Блика. Блик орал и брыкался. Нянька-лаббокин отгородила мальчика от Софи, чтобы та не бросилась его спасать.

— Я же предупреждал, — раздался голос принца Людовика, — либо ты покидаешь дворец, либо твоё дитя пострадает.

Глава шестнадцатая,

Date: 2015-12-12; view: 371; Нарушение авторских прав