Глава восемнадцатая

Тридцатью днями позже Бартон, Фригейт, Руах и Казз возвращались из путешествия вверх по Реке. Наступил рассвет. Холодный густой туман, окутывавший Реку в последние ночные часы и простиравшийся на шесть-семь футов над поверхностью воды, клубился вокруг них. В любом направлении видимость не превышала расстояния доброго прыжка, который может сделать молодой сильный мужчина. Но Бартон, стоявший на носу бамбукового одномачтового суденышка, знал, что они приближаются к западному берегу. Они только свернули, покидая середину Реки; Бартон чувствовал, как замедлилось течение, когда лодка вошла в сравнительно неглубокие воды у побережья.

Если его расчеты верны, они должны быть поблизости от развалин «дворца» Геринга. С минуты на минуту он мог заметить плотную полоску темноты, выплывающую из чуть более светлых вод — берег, который он называл теперь домом. Дом для Бартона был местом, откуда он отправлялся дальше, где он отдыхал, временным укрытием, в котором он писал книгу о своей последней экспедиции, берлогой, где он зализывал раны, наблюдательной башней, с которой он высматривал новые земли, подлежащие изучению.

Поэтому, уже через две недели после смерти Спрюса, Бартон ощутил желание оказаться в любом другом месте, кроме того, где он был в данный момент. До него дошли слухи, что на западном берегу, примерно в сотне миль вверх по течению, нашли медь. Эти земли на протяжении двенадцати миль заселяли сарматы пятого века до новой эры и фризы тринадцатого столетия.

Бартон не слишком полагался на истинность переданного сообщения, но оно давало ему повод для путешествия. Он отправился в путь, оставив Алису на берегу — несмотря на все ее просьбы.

Теперь, месяцем позже, после некоторых приключений не всегда приятного свойства, они были почти дома. Слухи оказались не совсем беспочвенными. Там была медь — но в самом минимальном количестве. Так что четверо путников с легким разочарованием вновь забрались в свою лодку, предвкушая быстрое путешествие вниз по течению, под парусами, постоянно наполненными ветром. Они плыли днем, приставая к берегу там, где обитали дружелюбные народы, не препятствующие странникам раз-другой поставить чаши на их грейлстоуны. Ночью они либо спали на гостеприимном берегу, либо пересекали под покровом ночной тьмы враждебные воды.

Последний этап их путешествия был совершен после захода солнца. Прежде, чем попасть домой, им пришлось миновать опасный участок долины, где на одном берегу Реки обитали всегда жаждущие новых рабов мохауки восемнадцатого столетия, а на другом — не менее алчные карфагеняне третьего века до новой эры. Проскользнув мимо них в тумане, они теперь приближались к дому.

Внезапно Бартон произнес:

— Берег впереди! Пит, опусти мачту! Казз, Лев — на весла! Сейчас пристанем!

Через несколько минут они высадились и вытащили свое легкое суденышко из воды на пологий берег. Теперь, когда они вышли из полосы тумана, перед их глазами появилась светлая небесная полоска, разгоравшаяся над пиками восточного хребта.

— Заблудившие души возвратились обратно! — возгласил Бартон. — Мы находимся в десяти шагах от грейлстоуна вблизи развалин.

Он окинул взглядом бамбуковые хижины, разбросанные по равнине, и более крупные строения, возвышавшиеся над мокрой травой или полускрытые в тени огромных деревьев на склонах холмов.

Никого не видно. Долина погружена в сон.

Он повернулся к берегу и, не обнаружив там ни одной живой души, сказал:

— Странно! Почему никто еще не поднялся? И где же часовые?

Фригейт указал на наблюдательную вышку справа от них.

Бартон выругался и сердито произнес:

— Они спят, лентяи, или удрали со своего поста!

Но он уже знал, что дело было не в этом. Хотя он ничего не сказал своим спутникам, в тот момент, когда он шагнул на берег, его охватило предчувствие какой-то беды. Он пустился бегом, путаясь во влажной траве, прямо к хижине, в которой они с Алисой жили.

Алиса сладко спала на своем бамбуковом ложе справа от входа. Из-под вороха покрывал, скрепленных магнитными застежками, виднелась только ее голова в завитках бронзовых волос. Бартон отбросил покрывала прочь, упал на колени около низкой постели и, обхватив руками теплые плечи женщины, попытался усадить ее. Голова Алисы безвольно опустилась вперед, руки повисли вдоль тела. Но на щеках ее играл румянец, и дыхание было нормальным.

Бартон трижды окликнул ее по имени, но она не просыпалась Он похлопал ее по щекам — сначал несильно, потом так, что на коже выступили красные пятна. Ее веки дрогнули, дыхание участилось, затем снова стало размеренным и сонным.

В дверях возникли фигуры Фригейта и Руаха.

— Мы заглянули в другие хижины, — взволнованно сказал Фригейт. — Они все спят! Я попытался кое-кого разбудить, но безрезультатно. Что это значит?

Опустив руки, Бартон медленно произнес:

— Как вы думаете, кто имеет подобное могущество — или необходимость — чтобы погрузить в сон тысячи человек? Спрюс! Спрюс и его раса — Те, кто сотворил этот мир!

— Но зачем? — голос Фригейта звучал испуганно.

— Они ищут меня! Должно быть, они пришли под покровом тумана и каким-то образом погрузили в сон целую область!

— Это несложно сделать с помощью снотворного газа, — заметил Руах. — Хотя народ, обладающий такими знаниями, может иметь для подобной цели средства, которые мы не способны даже вообразить.

— Они ищут меня! — повторил Бартон.

— Если так, они могут вернуться сюда на следующую ночь, — подхватил Фригейт. — Но зачем вы им нужны?

Руах ответил вместо Бартона.

— Потому что он, насколько нам известно, единственный человек, пробудившийся на стадии, предшествующей воскрешению. Неизвестно, почему это произошло. Вероятно, случилось нечто непредвиденное, что и для них осталось тайной. Я склонен предположить, что они, обсудив ситуацию, наконец, решили наведаться сюда и забрать Бартона. Может быть, для исследований — или с какой-нибудь более зловещей целью.

— Вероятно, они хотят стереть в моей памяти все, что я видел в той камере, заполненной плавающими телами, — предположил Бартон. — Их наука позволяет, по-видимому, делать такие вещи.

— Но вы уже многим рассказывали свою историю, — возразил Фригейт. — Невозможно найти всех, кто выслушал ее, и очистить их память.

— Есть ли такая необходимость? Многие ли поверили моей сказке? Иногда я сам сомневаюсь, что видел это.

— Сейчас не время строить предположения, — прервал его Руах. — Что мы будем делать?

Внезапно раздался вскрик: «Ричард!» — и когда они повернулись, Алиса уже сидела на своем ложе и смотрела на них широко открытыми глазами.

Они потратили несколько минут, пытаясь объяснить ей, что произошло. Наконец, Алиса сказала:

— Вот почему туман покрыл землю! Мне показалось странным, что он сгустился над равниной, раньше такого не было. Но я, конечно, не представляла, кому и зачем это нужно!

— Забирайте свои чаши, — решительно произнес Бартон. — Сложите в мешки все, что считаете нужным взять с собой. Мы уходим немедленно. Я хочу убраться отсюда раньше, чем люди начнут просыпаться.

Глаза Алисы раскрылись еще шире.

— Но куда же мы пойдем, Дик?

— Куда угодно! Я не привык убегать от опасности, но оставаться здесь и бороться с Ними — или прятаться от Них — бессмысленно. Я скажу вам, что собираюсь делать. Я намерен найти истоки Реки. Она должна вытекать откуда-то и куда-то впадать; и возможно, человек способен добраться до ее истоков. Если туда ведет какой-нибудь путь, я найду его — клянусь своей бессмертной душой!

Бартон поднял вверх сжатые кулаки, словно грозил небесам. Потом резко выдохнул и продолжал:

— Пусть Они ищут меня повсюду в огромной долине — это не страшно. Если до сих пор меня не смогли обнаружить здесь, значит у них нет средств, чтобы быстро определять местонахождение любого человека. Они заклеймили нас, как скотину, — он коснулся невидимой отметки на своем лбу, — но даже среди стада коров встречаются бунтари и бродяги! К тому же, мы — не просто скот; мы одарены разумом!

Он обвел взглядом друзей, стоявших вокруг.

— Я буду счастлив — нет, больше, чем счастлив — горд, если вы пойдете за мной.

— Разбужу Моната, — ск’зал Казз, поворачиваясь к выходу. — Ему не понравится, если мы покинем его здесь.

Тень грусти легла на лицо Бартона. Он положил ладонь на плечо неандертальца и произнес, покачав головой:

— Монат, старина Монат! Не хотелось бы поступать с ним так, но ничего нельзя изменить. Он не может идти с нами — он слишком заметен. Их агентам будет нетрудно найти существо, которое выглядит так необычно. Мне очень жаль, его придется оставить здесь.

Слезы выступили на глазах Казза, затем, миновав выступающие холмы скул, побежали по щекам. Прерывающимся голосом он сказал:

— Бартон-нак, значит, я также не могу идти с тобой. Я тоже выгляжу... как ты говоришь... необычно.

Бартон почувствовал, что веки его стали влажными. Он колебался, потом решительно сжал плечо Казза.

— Мы все-таки рискнем. Твой род жил на Земле, где-то здесь обитает множество твоих соплеменников, и часть из них рассеяна по всей долине. Мы видели не менее тридцати за время наших странствий.

— Но не было ни одной женщины, Бартон-нак, — печально промолвил Казз. Затем он улыбнулся. — Может быть, мы найдем одну, когда снова поплывем по Реке!

Вдруг улыбка его исчезла — так же быстро, как появилась. Он грустно покачал головой.

— Нет, я не могу плыть! Я не могу бросить Моната! Он и я... другим мы кажемся уродливыми... чужими. Наверно, поэтому мы стали друзьями. Он — не мой нак, не мой побратим и вождь, но он — следующий после тебя. Я остаюсь.

Он шагнул к Бартону и так сжал его в объятиях, что тот едва мог вздохнуть, потом отпустил, пожал руки остальным, едва не сломав пальцы, повернулся и побрел прочь.

Руах, растирая онемевшую ладонь, с сомнением поглядел на Бартона.

— Боюсь, Ричард, ваш план нереален. Разве вы не понимаете, что можно плыть по Реке тысячу лет — и до ее конца все еще останется миллион миль? Я остаюсь. Я нужен моему народу. И, кроме того, вспомните — Спрюс дал ясно понять, что мы должны стремиться к духовному совершенству, а не к борьбе с теми, кто дал нам шанс его достигнуть.

Белые зубы Бартона сверкнули на смуглом лице. Он поднял к небу свою чашу, словно боевую палицу.

— Я не просил помещать меня сюда — как не настаивал на том, чтобы родиться именно на Земле. И я не собираюсь безропотно подчиняться чужой воле! Я — свободен, и я — человек! Пусть мне не удастся отыскать истоки этой Реки; но я узнаю так много нового во время пути!

Зевая и потирая глаза, люди начали выходить из своих хижин. Руах не смотрел на них; он ловил взглядом бамбуковое суденышко, над которым внезапно взвился парус, погнавший его против ветра поперек Реки. Бартон сидел у руля. Он повернулся, поглядел на берег, поднял свою чашу и помахал ею. Лучи солнца заиграли на полированной поверхности, словно посылая оставшимся прощальный салют.

Руах подумал, что Бартон действительно почувствовал себя счастливым, когда обстоятельства заставили его снова двинуться в путь. Теперь он мог избежать ответственности, что легла на правительство этого маленького государства, он был свободен и волен делать все, что угодно. И он выбрал дорогу, которая ведет к величайшему приключению в его жизни.

«Я полагаю, что это к лучшему», — пробормотал Руах про себя. — «Человек может обрести спасение в пути точно так же, как и сидя дома — если он стремится к спасению. Все зависит от самого человека. А тем временем я, подобно персонажу Вольтера — как было его имя?... земные знания начинают ускользать от меня — буду возделывать мой маленький садик».

Он снова посмотрел на лодку, и запоздалое сожаление шевельнулось у него в душе.

— Кто знает? — прошептал он. — Может быть, когда-нибудь они встретятся с Вольтером...

Он вздохнул, потом улыбнулся:

— Но, с другой стороны, Вольтер может однажды оказаться здесь, рядом со мной!