Альбигойская ересь в Лангедоке

Войдя в Лангедок в начале XI века, альбигойская ересь почти не встретила сопротивления, и около полутора веков ни церковные, ни светские власти не препятствовали ее распространению. Впрочем, после последней акции короля Робера Благочестивого в Орлеане в 1022 году, в Тулузе, похоже, начались противоеретические демонстрации. Почти ровно через век учитель еретиков, Питер из Бруи, был сожжен живьем на костре в Сен-Жилле. Видимо, он просто нарывался на неприятности. Вероятно, враждебность к нему людей была вызвана даже не его учением, а тем, что он высказал свое презрение к католическому символизму, решившись публично сжечь распятие, да еще потом на оставшихся углях приготовить мясо. Но. это единичный случай до начала XIII века, как утверждает М. Жюльен Аве.[62]

Городские летописцы юга ничего не писали в книгах о проявлениях ереси и, похоже, вообще ничего о ней не знали. В этом нет ничего удивительного, потому что в Лангедоке все способствовало распространению ереси – легкомысленная придворная жизнь, коррупция в Церкви, аскетический энтузиазм «идеальных» и соответствующая ему гибкость новой философии. Манихейство, пусть даже и языческое, альбигойская ересь или христианская наука всегда обращались к нерешительным и поверхностным умам, и, поскольку их догматы выполняются благодаря их же логическим заключениям, они могут оставаться довольно безвредной формой неверия. Для этих южан с их богатством, легкой жизнью и приятными любовными утехами, живущим там, где иудаизм и мусульманство так близко переплелись, которых один летописец даже именует «Judaea secunda», ересь, как сказал мистер Никерсон: «могла казаться попросту приятной дымкой, сумерками, которые чуть смягчали чистые, правильные линии католического христианства. И если для таких людей жизнь альбигойского «верящего» казалась более простой и естественной, чем жизнь католика, то, с другой стороны, для их самоподавляющей эксцентричности – жизнь альбигойского «идеального», напротив, казалась куда более строгой и нечеловеческой, чем та, которую диктовало им католичество».[63]

Для ненасытной южной знати и вороватых баронов альбигойская ересь тоже была приятной новинкой. Им было радостно слышать, что непомерные богатства монастырей и епископатов, с точки зрения Господа, были отвратительными, что Католическая церковь была обманщицей и узурпаторшей и что, следовательно, забрать у нее ее богатства было благим делом, частью справедливой войны против Антихриста. Для драчливой знати такая приманка долгое время была популярна, правда, знать весьма смутно представляла себе, в чем, собственно, дело, зато теперь она получила руководство к действию. Некоторые из вельмож были сущими разбойниками; они жили в окружении до зубов вооруженных головорезов, готовых на любые бесчинства, какие только их милорд прикажет им выполнить. В начале XIII века монахи из Сен-Мартен-дю-Канигон составили гигантский список преступлений, совершенных Понсом Вернетом, вельможей из Русийона. Вот что они записали:

«Он сломал наш забор и поймал одиннадцать коров. Однажды ночью он ворвался в наш сад в Вернете и поломал фруктовые деревья… В другой раз он убил двух коров и ранил четырех на ферме в Коль-де-Жу, а также он унес с собой все сыры, которые там были… В Эгли он забрал сто пятнадцать овец, осла, трех детей, которых отказывался вернуть без выкупа в триста су, несколько плащей, накидок и сыров… А после того, как он и его отец, Р. де Вернет, поклялись в церкви Святой Марии в Вернете, что оставят аббатство в покое, он украл восемь су и семь кур у наших людей в Авидане и заставил нас заплатить за кусок земли в Одилоне, который его отец уже продал нам… Потом он выкрал в Одилоне двух мужчин и украл у них пятнадцать су. Один из них до сих пор у него в плену».[64]

В Безьере еретики напали на священнослужителя, а также приставали в соборе к декану. В Тулузе, как писал Ги де Пюи-Лоранс, епископ не мог путешествовать по своей епархии без вооруженного эскорта, который предоставляли ему вельможи, по чьим землям он путешествовал. Еретики и разбойники регулярно отнимали у него собранные налоги, а потому он был практически доведен до нищеты. Банда головорезов, напав на собор Сен-Мари в Олороне, сбила священника с ног и, облачившись в его одеяния, провела пародийную мессу. Эти люди постоянно сжигали церкви и брали в плен священнослужителей, чтобы запросить за них выкуп.

К середине XII века ересь заняла прочные позиции в Лангедоке. Сен-Бернар приезжал в страну в 1147 году и объявил, что почти вся знать Лангедока впала в ересь. Его миссия не имела успеха, а на одно из его важнейших выступлений вообще никто не пришел. В 1163 году Церковный собор в Тулузе обратился к светским принцам за помощью в подавлении ереси. Четырьмя годами позже еретики были так уверены в своей позиции, что созвали собственный собор под руководством манихейского прелата из Константинополя; на соборе присутствовало множество «епископов» секты, а повестка дня собора включала выборы новых епископов в Каркассоне, Тулузе и Валь д'Аране.[65]В Кабаре, Вильнове, Кастельнодари и Лораке существовали женские еретические монастыри. Существовала также хорошо организованная система мастерских и школ, где молодые люди и обучались торговле, и изучали манихейские доктрины; в одном лишь городе Фанжо их было множество. Ересь уже давно перестала быть этакой прихотью вельмож, а превратилась в мощнейшую антисоциальную организацию. Она, как и арианство, возникла восемь веков назад и была в то время модной философией, стильной придворной ересью. Она без труда совместилась с равнодушием южных дворов и общим презрением ко всему, что имело отношение к Церкви.

Однако ересь не могла долго оставаться в таком бесформенном образе, и на самом деле этого не произошло. Люди Средних веков, в общем, были куда более образованными, чем мы; они умели сдерживать себя, следовали логике, меньше подчинялись условностям. А потому было естественным, что ересь, набравшись сил и сторонников, стала расцветать; смутность ее дуалистических учений должна была постепенно выкристаллизоваться, и они должны были развиться в стройную, согласованную систему – систему, которая в своей логической полноте, была направлена на уничтожение расы и подрыв ее морального облика. К середине XII века она охватила цивилизацию Лангедока и вела ее прямиком к уничтожению.

Очень важно обратить на это внимание и верно оценить этот факт. Даже Леа «всегда очень точно придерживающийся фактов, даже когда он раздражался из-за того, что не мог в достаточной мере привлечь собственное воображение для осознания позиции историков Средних веков», так вот, даже Леа признает, что «в этом случае дело ортодоксии было делом цивилизации и прогресса. Если бы ученье катаров стало преобладающей верой или если бы оно заняло равные позиции с католицизмом, его влияние оказалось бы разрушительным… Это был не просто бунт против Церкви, но отказ от веры в то, что человек управляет природой».[66]

Поэзия трубадуров тех времен подтверждает это. Ушло непринужденное веселье раннего периода, вместо него мы встречаем в поэтических произведениях трубадуров дикую сатиру и обвинения, мрачное морализирование, вызванное несовершенством времени, и сожаления о замечательном прошлом. Гиро де Борнель, пожалуй, величайший из трубадуров, сокрушается по поводу утраты истинного духа рыцарства и проклинает любовь знати к потасовкам. Монах из Монтодона, а позднее и Пьер Карденал громко возмущаются из-за коррупции, царящей в Церкви, и из-за безбожности людей. В 1177 году граф Раймон V Тулузский обратился с письмом к главе капитула в Сито, в котором написал, что ересь проникла везде, что она вносит разлад в семьи, отрывает жен от мужей, сыновей от отцов, мачех от падчериц. Католические священники в огромном количестве поддаются коррупции, церкви пустуют. Он сам, писал принц, не в состоянии справиться с ситуацией, главным образом, из-за того, что многие из его подданных поддались влиянию ереси и увлекли за собой множество людей.[67]

До этих времен распространению ереси в Лангедоке почти ничего не препятствовало. Миссия Сен-Бернара в 1147 году оказалась практически невыполненной и никак не повлияла на людей. Светские власти либо равнодушно относились к еретикам, либо приветствовали их. Декреты церковных соборов демонстративно игнорировались. Однако реакция в ответ на письмо графа Раймона была. В 1178 году папа Александр III для расследования обстоятельств дела отправил в Лангедок несколько священников и епископов под руководством кардинала Петера Сан-Крайсогонусского.

«Когда миссия прибыла в Тулузу, – пишет мистер Никерсон – ее начали оскорблять прямо на улицах. Тем не менее святые отцы составили длинный список еретиков, а потом решили продемонстрировать всем свою власть на примере богатого старика по имени Петер Моран, который, похоже, был одним из первых людей в Тулузе. Они вели против него дело, руководствуясь постановлением, предписанным Церковным собором Тура, согласно которому еретиков следовало сажать в тюрьму, а их имущество конфисковывать. После долгих речей осужденного, он был признан еретиком. Для того чтобы спасти свою собственность, Петер Моран отрекся от ереси и сказал, что готов на любую епитимью, которую назначит ему собор».[68]

Архиепископ Тулузский и аббат Сен-Сернинский отвезли осужденного в тюрьму, где он пробыл совсем недолго; потом, приказав ему раздеться до пояса, они провели его по улицам к собору, яростно охаживая кнутом. Когда Моран предстал перед алтарем, ему объявили о прощении, однако в качестве епитимьи он должен был отправиться в трехлетнее паломничество в Святую землю, а до этого его каждый день должны были пороть на улицах Тулузы, он должен был отдать Церкви все ее земли, которые занял, и заплатить графу Раймону пятьсот фунтов серебром в качестве выкупа за потерянные графом земли. Серьезное наказание. Но мы можем судить о его эффективности по тому факту, что, вернувшись из паломничества по святым местам, Моран был трижды назначен главным магистратом Тулузы, города, который более чем когда-либо был охвачен манихейством.

Стало ясно, что церковным властям больше не придется в одиночку бороться с ересью. Однако даже если бы католические епископы и священнослужители Лангедока обладали необходимой для борьбы с ересью энергией (ее у них не было), все равно сомнительно, что они могли бы сделать хоть что-нибудь. Возможность этого была утеряна век назад. Время для таких мягких мер, как визиты пасторов, давно ушло. В 1181 году Анри Клерво поставил себя во главе небольшого Крестового похода, но после удивительного захвата города Лавор его силы отступили, и предприятие было остановлено. В 1195 году папский легат в Монпелье с гневом обрушился на еретиков, однако его воззвания не были услышаны. Казалось, ересь уже прочно заняла свое место. Так обстояли дела до тех пор, когда в 1198 году на трон понтифика взошел гигант средневековой истории Папа Римский Иннокентий III.

Date: 2015-06-05; view: 370; Нарушение авторских прав