Глава 8. Разум и вера

Два направления способствовали тому, чтобы вызвать конфликт между схоластиками и инквизиторами. С одной стороны, преследование создало правило католической религии, по которому мелочи богословия считались не менее важными, чем основные догматы религии. Стефан Палеч заявлял на Констанцском соборе, что учение, верное католичеству в тысяче пунктов и заблуждающееся только в одном, уже по одному этому должно считаться совершенно еретическим. Христианин должен быть твердым в своей вере, и всякое сомнение было ересью. С другой стороны, схоластики старались точно установить и определить мельчайшие подробности вселенной и мира невидимого. Пока эта любознательность не выходила из границ, определенных для католиков непогрешимой Церковью, она выработала самые выдающиеся памятники богословия: сочинение Петра Ломбардского «Сентенции» и «Своды» Фомы Аквинского. Когда это учение установилось и было принято как католическое, богословие и философия стали самыми опасными науками; и схоластики постоянно спорили о сомнительных пунктах, поднимали новые вопросы и прибавляли новые тонкости к проблемам, которые их первоначальное определение сделало доступными уму среднего человека.

История Роджера Бэкона (ок. 1214 — ок. 1292) проливает свет на направления XIII в. Его работы и мнения были протестом против всей современной ему мысли и учения. По словам Бэкона, изучение «Сентенций» Петра Ломбардского ставили выше изучения Священного Писания. Невозможно, добавляет Бэкон, чтобы слово Божие было понято в то время, когда злоупотребляют «Сентенциями»; если кто-нибудь для освещения вопроса обращался к Св. Писанию, то его никто не слушал. Всякий считает себя вправе исправлять текст Вульгаты, искажая его. Бэкон первый оценил важность этимологии и сравнительного языковедения и беспощадно раскрывал грубые ошибки, обычные у современных ему ученых. Методы Бэкона были строго научны. Он требовал реальных фактов как основания всякого рассуждения, идет ли речь о догме или о наблюдениях физических или нравственных. По его мнению, изучение природы или человека должно быть эмпирическим, знание должно предшествовать рассуждению. В ряду наук первое место занимала математика; второе место принадлежало метафизике; но у него метафизика была дедукциями, основанными на проверенных наблюдениях, так как, согласно Авиценне, «выводы других наук суть основные положения метафизики».

В то время, когда все с увлечением занимались словами, Бэкон изучал факты. Но он был обвинен в умозрениях, несогласных с учениями католической церкви, и в 1280-е гг. на него был сделан донос генералу ордена францисканцев; его мнения были осуждены; братьям было приказано тщательно избегать его заблуждений; сам он был заключен в тюрьму. Среди схоластических пререканий человек, смело боровшийся против общепринятых идей и безжалостно разоблачавший невежество ученых, не мог не возбудить против себя сильной вражды и не дать повода к обвинению его в ереси. Бэкон потерпел за то, что выступил против идей своей эпохи.

Весьма часто схоластики могли вступать в бесконечные споры, не подвергая себя ни малейшему порицанию. Столкновение между номиналистами и реалистами занимает видное место в истории европейской мысли.

По учению реалистов, отдельные особи суть существа эфемерные; постоянно существует то, что общо и свойственно всем существам. В человеке это — человечность, но сама человечность есть только часть более общего существования — духовности, а духовность есть только временная, преходящая форма бесконечного Существа, которое есть Все, не будучи ничем в частности. Только одно Существо неизменно. Эти идеи были заимствованы из трактата IX в. «Перифизеос», в котором Иоанн Скот Эригена дошел до тонких видений Божеского Существа, сильно приближаясь в этом к пантеизму. Скрытая ересь этого учения была осуждена Гонорием III в 1225 г. Номинализм же смотрел на отдельную особь, как на основную субстанцию; универсалии суть только абстракция, умственное представление о качествах, общих всем особям; действительность их — только звук слов, их обозначающих. Подобно тому, как реализм, измененный смелыми мыслителями, привел к пантеизму, так и номинализм вел своих последователей постепенно к познанию происхождения особи и привел, в конце концов, к атомизму. Две соперничающие школы впервые явно выступили одна против другой в начале XII в. В конце концов восторжествовал реализм в видоизмененной форме, благодаря высшему авторитету Альберта Великого и Фомы Аквинского. Дуне Скот был реалист, но он расходился с Фомой Аквинским в вопросе об индивидуализации, и реалисты разделились на фомистов и скотистов. В то время, как реалисты ослабли из-за разногласий, Вильям Оккам возродил номинализм.

Школы вели шумные споры. В 1465 г. вспыхнула продолжавшаяся десять лет борьба в Лувенском университете по поводу положений реалиста Петра де ла Рива о Судьбе и Божьем Промысле. Номиналисты победили, осудив Петра де ла Рива, но реалисты все же добились от Людовика XI издания указа, запрещавшего преподавать учения номиналистов во всех университетах королевства. В 1481 г. Людовика убедили отменить указ. Реалисты-доминиканцы враждебно относились к номинализму; фомисты смотрели на отрицающего универсалии как на виновного в грехе против Св. Духа, Бога и христианства.

Университетские летописи полны фактов, показывающих, как смелые логические прения доводили схоластика до самых опасных богословских тонкостей, которые легко могли вызвать подозрение в ереси. Философы средневековья нередко вторгались в область богословия и стремились доказать логическим путем самые глубокие и самые сокровенные его тайны, и хотя они и были тверды в своей вере, тем не менее вторжение разума в области догмы угрожало впадением в ересь. По поводу таких философских изысканий еще великий еврейский ученый Маймонид (1135–1204) сказал: «Стараться понять Божескую Мудрость равносильно для нас попытке самим сделаться Богом, чтобы наше умозрение было сходно с Его умозрением… Нам совершенно невозможно достигнуть этого рода умозрения. Если бы мы могли сами себе объяснять это, то мы обладали бы познавательной способностью, которую нам дает этот род умозрения». Однако честолюбивые схоластики и крайне правоверные доктора богословия отказывались признать, что конечное не может объять бесконечное; самонадеянные логики считали своей исключительной привилегией охрану Святая Святых и толкование человечеству воли Бога. В 1201 г. доктор Симон де Турнэ остроумными положениями доказал таинство Св. Троицы; затем он похвастался, что может, если бы захотел показать себя нечестивым, разрушить это учение еще боле серьезными аргументами.

Смелость этих легкомысленных богословов, проникая в священную область догмы, увеличилась, когда во второй половине XIII в. в Европе появились труды арабского философа Аверроеса, умершего в 1198 г. Согласно Аверроесу, материя существовала всегда, что делает невозможным учение о творении мира. Вселенная представляет иерархию вечных, первоначальных, управляемых собственными законами и неопределенно связанных с высшим единством принципов. Одним из этих принципов является активный Интеллект, постоянно проявляющий себя и составляющий вечную совесть человечества. В нем — единственная форма бессмертия. Так как душа человека есть обломок коллективного всего, временно отделившийся, чтобы одухотворить тело, то эта душа после смерти снова поглощается в активном Интеллекте Вселенной. Поэтому после смерти нет ни воздаяний, ни наказаний. Тленное тело обретает материальное бессмертие в своих потомках; но только коллективное человечество бессмертно. Аверроес писал: «Специальная религия философов состоит в том, чтобы изучать то, что существует, ибо самое тонкое почитание, которое можно оказать Богу, есть созерцание Его творений, которое ведет нас к познанию Творца во всей его реальности. Это в глазах Бога одно из самых славных действий, тогда как самое худшее действие — это осуждать в заблуждении или в предубеждении того, кто воздаст Богу это почитание, более славное, чем какое-либо другое, того, кто почитает Бога согласно этой религии, лучшей из всех религий». В то же время он смотрел на официальные религии как на прекрасное средство для морализации.

Предание, однако, приписывает ему слова о Моисее, Иисусе Христе и Магомете: «Это три обманщика, обольстившие человеческий род». Это заявление Церковь приписывала всем противникам, которых хотела дискредитировать; Фома Брабантский — Симону Турнэ; Григорий IX в 1239 г. — Фридриху II.

Около 1260 г. Альфонс X, король Кастилии, делит ереси на два главных разряда, из которых наиболее опасен аверроизм, отрицающий бессмертие души и награды и наказания в будущей жизни. В 1291 г. Таррагонский собор приказал карать всякого, кто не верит в загробную жизнь. Михаил Скот из Толедо принес ко двору Фридриха II свои переводы Аристотеля и Аверроеса. Он нашел самый радушный прием у императора, которого ненасытная жажда знаний влекла к этим источникам новой философии. Эти переводы Фридрих распределил между университетами Италии. Герман Алеманн продолжал в Толедо дело Скота и принес другие переводы Манфреду, наследнику Фридриха, так что около середины XIII в. главные труды Аверроеса стали известны ученым Европы.

Уже в 1243 г. епископ Парижа и магистры университета осудили ряд схоластических заблуждений, которые испытали влияние аверроизма. К 1247 г. епископ Фраскати, папский легат, осудил Жана де Брескена за еретические умозрения относительно света и материи; Жана изгнали из Парижа и запретили преподавать, вступать в споры или жить там, где было учебное заведение. Отныне было запрещено логикам заниматься богословием, а богословам — логикой. Альберт Великий и Фома Аквинский употребили всю свою ученость и авторитет, чтобы помешать распространению опасных учений. Бонавентура также обличал отрицание бессмертия души и утверждение единства разума и вечности материи; францисканцы и доминиканцы объединились, чтобы бороться против общего врага. В 1270 г. парижский епископ осудил тринадцать заблуждений, связанных с аверроизмом и нашедших защитников среди схоластиков. Эти учения утверждали, что разум всех людей тождествен и один во множестве, что человеческой волей руководит необходимость, что мир вечен, что никогда не было первого человека, что душа погибает одновременно с телом и недоступна материальному огню, что Бог не знает вещей, свойственных отдельным личностям, что он знает только одну свою сущность и не может дать бессмертие и нетление тому, что смертно и тленно. В 1277 г. парижский епископ осудил девятьсот девятнадцать заблуждений, по большей части тождественных тем, которые были уже осуждены до этого или вытекали логически из этих положений и стремились создать систему материализма и фатализма. Смелые успехи свободной мысли сказались в ясно определившемся антагонизме между философией и теологией. В силу этого учения философ, действительно, должен отрицать сотворение мира, так как он основывается только на естественных фактах, но верующий может признавать сотворение, так как он обращается к явлением сверхъестественным.

Около этого же времени кентерберийский архиепископ вместе с магистрами Оксфорда осудил заблуждения, происходившие из учения Аверроеса. Это осуждение было подтверждено в 1284 г.; при этом налагались: для магистра — увольнение от должности, а для студента — исключение без права получения ученой степени. Эти новые пункты были присоединены к пунктам парижского епископа Тампье. В учениях последователей Аверроеса видели источник действительных опасностей для Церкви, как это видно из того, что и в XV и XVI вв. печатали эти осудительные пункты в конце четвертой книги «Сентенций»; есть они также в изданиях Фомы Аквинского, Дунса Скота и Бонавентуры.

Однако эти пункты вызвали многочисленные жалобы, так как стесняли свободу диспутов.

Опасности, угрожавшие ученому богослову в этой войне мнений, ясно выразились в случае с Эгидием Колонна (Эгидием Римским), ярым противником аверроизма. Составленный им список заблуждений долго служил основанием для осуждений этого учения. В 1285 г. Эгидий был обвинен в Париже в том, что поддерживал некоторые заблуждения, осужденные в 1277 г. После долгих споров дело было перенесено на суд Святого Престола, и Гонорий IV снова отправил виновного на суд Парижского университета. Однако за Эгидия вступился Филипп Красивый.

В конце XIII и в начале XIV вв. образовалась признанная школа аверроистов в Падуанском университете и удержалась там до XVII в. Принял аверроизм также Болонский университет. Умерший в 1346 г. генерал кармелитов Жан де Баконторн прозывался Князем Аверроистов, и благодаря ему запрещенная философия стала традиционной в ордене. Некоторые дела, рассмотренные инквизицией Каркассона и Памье в первую четверть XIV в., показывают, что даже и в низших классах аверроизм был неизвестен.

Инквизиция, тем не менее, оставляла безнаказанными умозрения, которые подрывали христианскую веру и явно отрицали учения, на которых покоились богатство и могущество иерархии. Даже Парижский университет в конце XIV в. осуждал аверроизм и построенные на нем заключения, хотя часто принимал решения против незначительных заблуждений схоластиков. Однако Герсон всегда считал Аверроеса самым дерзким олицетворением мятежного неверия.

Со времени Петра д'Абано аверроизм дал первого мученика только в 1512 г. в Северной Европе, где схоластическое богословие вело смертельную борьбу против гуманизма. Герман Рисвик был осужден в 1499 г. за проповедь учения, что материя не была сотворена и существовала вечно вместе с Богом, душа умирает вместе с телом, добрые и злые ангелы не были созданы Богом. Он отрекся и был подвергнут пожизненному тюремному заключению; но бежал и продолжал проповедовать свои заблуждения. В 1512 г. его снова арестовали, инквизитор выдал его как рецидивиста в руки светской власти, и Герман был сожжен.

Однако в Италии науки уже давно взяли верх над верой. Но все же Рим и тогда подавлял неугодные ему умозрения схоластиков и философов. Борьба была поднята в деле Лоренцо Баллы. Лоренцо написал критику на Дар Константина около 1440 г. в Неаполе. Он утверждал, что папство должно быть лишено светской власти. Только много лет спустя после смерти Баллы инквизитор Валенсии, упоминая о Даре Константина, говорит в 1553 г., что Лоренцо пытался подорвать его подлинность, но что все остальные единогласно выступают на его защиту, так что отрицание его близко подходит к ереси. Неприятности постигли его не из-за этого. Он вступил в публичный спор с невежественным священником, утверждавшим, что Символ Веры был составлен апостолами, и спор дошел до вопроса о подлинности сношений между Христом и Эдесским королем.

Вмешалась инквизиция; но неаполитанский король положил конец преследованию, и Валла был обязан дать только общие заявления, что верил в то, во что верила Святая Мать-Церковь; он, защищаясь, сказал: «И в этом также верю так, как верит наша Мать-Церковь, хотя наша Мать-Церковь не знает по этому вопросу ровно ничего». После 1433 г. папа-гуманист Николай V дал ему место одного из своих секретарей; а Каликст IIIразрешил торжественно похоронить Баллу в папской церкви Св. Иоанна Латеранского. Но при этом Поджио, враг Лоренцо, заявлял, что скорее нужно бороться огнем, чем доказательствами против заблуждений дерзкого критика, касающегося природы Бога и обета целомудрия. Комментарий Баллы на Новый Завет, в котором автор на основании греческого текста исправлял Вульгату, хотя и был в 1559 г. включен Павлом IV в Индекс, не был запрещен при своем выходе в свет. Николай V и многие видные богословы высоко ценили этот труд. Однако попытка Баллы исправить искаженный текст Вульгаты встретила большие препятствия; но все же было признано право на исправление текста.

В XV в. схоластикам и гуманистам, какими бы еретиками они ни были, нечего было бояться в Италии. Правда, в 1459 г. ломбардский инквизитор приговорил к лишению сана и пожизненному тюремному заключению доктора, каноника из Бергамо, утверждавшего, что Бог создал другой мир, населенный людьми, так что Адам не был первым человеком, что Христа на крест привела не любовь к человечеству, а могущество планет. Но Пий II, утверждая приговор, смягчил его. Вмешался он также и тогда, когда инквизиция осудила крупного сановника из Удино, виновного в прямом отрицании бессмертия; приговор был отменен, а виновному дана была возможность избегнуть наказания за ересь публичным признанием своего заблуждения.

Но не всегда и в XV в. папы и Церковь в Италии проявляли благосклонность к гуманизму. В 1487 г., едва достигнув двадцати четырех лет, Пико делла Мирандола опубликовал девятьсот положений, предлагая защищать их в Риме перед всяким схоластиком. Этот список заключал в себе все, что могли знать в ту эпоху в богословии, в философии, в науке — до тайн Востока. В ответ его враги подняли вопрос о его верности католической религии. Среди его положений двенадцать или тринадцать были осуждены как еретические богословами, которым Иннокентий VIII поручил их исследовать. «Этот молодой человек, сказал папа, дурно кончит и будет в один прекрасный день сожжен». Пико бежал; полагали, что он скрылся в Испании, и Иннокентий в 1487 г. послал бреве Фердинанду и Изабелле, в котором изображал Пико мятежным еретиком, выступившим под предлогом оправдания в своих заблуждениях, наоборот, с их защитой, и поэтому его следует арестовать и принудить к отречению, где бы его ни открыли. В конце концов он был вынужден изъявить полную покорность и получил от Александра VI в 1493 г. буллу, подтверждавшую его правоверие и запрещавшею инквизиции преследовать его. Впрочем, он отказался продолжать безуспешную борьбу против Святого Престола. Последние годы своей жизни он провел в усердном изучении Св. Писания и умер от горячки в тридцать два года.

Наряду с этой исключительной строгостью интересно отметить противоречивую позицию Церкви в отношении аверроизма в Италии. Лев X на Латеранском собор 21 декабря 1513 г. осуждал распространение учения, гласившего, что душа смертна и что существует одна душа, общая всему человеческому роду. Он осудил также утверждения, что земля вечна и что душа не имеет формы тела; запрещая преподавать в школах эти теории, он специально указывает на остроумный прием, который употребляли профессора: они двусмысленно разбирали эти учения с целью довести слушателей до убеждения, что они истинны. В 1520 г. папа специально обращает внимание генерального инквизитора Ломбардии на людей, которые пытаются узнать больше, чем надо, и которые питают дурные мысли в отношении Святого Престола; инквизитор должен наказывать этих виновных, широко применяя пытку, одиночное заключение и другие наказания, и должен внести в папскую канцелярию все, что будет получено с них путем конфискаций, каковы бы ни были их положение или сан.

Однако споры относительно положения аверроистической философии были любимым удовольствием полуязычников-философов, заполнявших двор Льва; для охранения себя от ударов инквизиции они представляли одновременно тезу и антитезу, признавали вопросы неразрешимыми для человеческого ума и заключали лицемерным подчинением Церкви. К таким приемам прибегал Помпонацио (1443–1525 гг.); благодаря ему аверроизм сделался еще более популярным, хотя философ и поднимал на смех Аверроеса. Помпонацио придумал дилемму: «Если все три религии ложны, то все люди ошибаются; если одна из них истинна, то ошибается большинство людей». Он также утверждал: «Если существует воля высшая, чем моя, то зачем я буду ответствен за мои поступки и движения? Итак, если существует воля, верховный порядок, то необходимо, чтобы все совершающееся было согласно с предварительно установленной причиной, и поступаю ли я хорошо или худо, в этом нет ни заслуги, ни греха». В трактате «О колдовстве» он разрушал своим доказательством веру в чудеса. Он утверждал, что все подчинено порядку природы; изменения империй и религий зависят от движения планет; тауматурги — просто ловкие натуралисты, которые предвидят действие скрытых влияний и пользуются перерывом в естественных законах, чтобы основывать новые религии; когда тайные влияния не дают более себя чувствовать, прекращаются чудеса, религии падают и неверие торжествует, если новые соединения планет не вызывают явления новых чудес и новых чудотворцев. Помпонацио избежал преследований, исключив из своих умствований христианскую веру.

Единственной работой, доставлявшей ему неприятности, был трактат «О бессмертии», составленный в 1516 г. В этом трактате Помпонацио отвергает аверроистическую теорию об общем (универсальном) разуме, но, приведя разные доказательства за и против бессмертия с ясной склонностью в сторону отрицания, он заключает заявлением, что эта задача «нейтральна», как и вопрос о вечности земли; нет естественных оснований, доказывающих, что душа бессмертна или смертна, но Бог и Священное Писание подтверждают ее бессмертие, поэтому нужно считать ложными основания, доказывающие ее смертность. Он старается ясно дать понять, что вопрос о бессмертии принадлежит скорее вере, чем разуму; он приписывает обманам совратившихся священников народное верование в блуждающие души и в привидения. В Венеции патриарх публично сжег это сочинение и безуспешно добивался осуждения автора. Однако папские сановники объявили трактат вполне согласным с верой.

Падуанский профессор Августин Нифо выступил в 1492 г. в своем трактате «О разуме и дьявольщине» с защитой теории Аверроеса о единстве разума, утверждая, что единая мысль наполняет всю вселенную и по своей воле видоизменяет все вещи. Он имел неприятность со стороны доминиканцев. Ученый епископ Падуи не спас его, но заставил изменить свое учение. Он сделался признанным толкователем Аверроеса во всей Италии, и его умеренный аверроизм преподавался в Падуе в течение всего столетия. Церковь не допускала никакого разномыслия, однако она проявляла исключительную терпимость в отношении воззрений тогдашнего гуманизма. Она допускала, чтобы распространение аверроизма, возродившегося языческого эллинизма почти нигде не встречало препятствий. Иногда какой-нибудь ревностный доминиканец сжигал одну или две смелых книги; но автор легко находил себе покровителей в высших сферах Церкви.

Но за два века до этого, в конце XII — начале XIII вв., у Аверроеса было немало и противников, наиболее известным и авторитетным из них являлся Раймунд Люллий. Совершенно обоснованно в XIX в. о нем было сказано: «Раймунд Люллий является личностью весьма загадочной. Одни делают из него святого, другие еретика; в глазах одних это — ученый человек, в глазах других невежда; одни считают его вдохновленным, другие — галлюцинатом; одни приписывают ему умение превращать металлы, другие отрицают это; наконец, одни восхваляют его Великое искусство, другие хулят».

Этот исключительный человек родился 25 января 1235 г. в столице Майорки Пальме. Происходя из знатного рода, он был воспитан при королевском дворе, где получил должность сенешаля. Он был женат и имел детей, но вел веселую и развратную жизнь, пока не был внезапно обращен испытанием, показавшим ему суету человеческого существования. Он отказался от мира и, обеспечив свою семью, раздал остальное имущество нищим и вступил в орден францисканцев. С этого времени он посвятил свою жизнь освобождению Гроба Господня, обращению евреев и сарацин и разработке учения, которое рационалистически показало бы истинность христианской веры и разрушило бы, таким образом, аверроизм, который он считал самым опасным врагом христианства.

В 1275 г. он удалился на гору Ранда близ Пальмы, где окончил свое «Великое искусство», непобедимое оружие защиты веры. Выйдя из своего уединения, Люллий в течение сорока лет вел бродячий образ жизни, издавал с невероятной плодовитостью том за томом; спорил и проповедовал против аверроизма в Монпелье, Париже и в других местах. В 1311 г. на Вьеннском соборе ему удалось добиться указа об основании школ еврейского, арабского и халдейского языков при папском дворе и при университетах Парижа, Оксфорда, Болоньи и Саламанки. В августе 1314 г. он отправился в Буджию (Северная Африка), чтобы обращать мавров в христианство. Там его бросили в тюрьму; но и в тюрьме он продолжал проповедовать Евангелие своим товарищам по заключению; мавры 30 июня 1315 г. побили его камнями. Генуэзские купцы подобрали его тело и доставили в Пальму.

Поразительная литературная плодовитость Люллия оставила много сочинений, которым суждено было оказать крупное влияние на последующие поколения. Исследователям известны заглавия 321 книги, принадлежность которых Люллию можно считать вне сомнения. Из этих книг 61 посвящена искусству учить и общим вопросам, 4 — грамматике и риторике, 15 — логике, 21 — философии, 5 — метафизике, 13 — различным наукам: астрологии, геометрии, политике, стратегии, квадратуре круга, познанию Бога по его милосердию; 7 — медицине, 4 — праву, 62 — духовному созерцанию и другим религиозным вопросам, 6 — гомилетике, 13 — Антихристу, завоеванию Св. Земли и другим разным вопросам, 46 — прениям с сарацинами, евреями, греками и аверроистами и, наконец, 64 — богословию, его самым темным вопросам, и религиозной поэзии. Имя его, как имена всех знаменитых ученый той эпохи, охотно ставили в заглавии трудов по алхимии и магии, но все подобного рода сочинения, приписываемые ему, апокрифичны; в действительности же его мнение об алхимии выражено в одном месте его «Великого искусства»: «Всякий элемент имеет свои собственные особенности, так что один вид не может быть изменен в другой; это-то и сокрушает алхимистов». В своем уединении на горе Ранда Люллий составил «Искусство», представляющее из себя метод выводить и удерживать в памяти при помощи диаграмм и символов самые тонкие истины богословия и философии. «Краткое искусство» представляет из себя резюме системы; «Великое искусство» излагает ее с большими подробностями и строит на этом основании мировую теорию. Люллисты считали этот труд вдохновленным Богом. Он сам преподавал это «Искусство» в Монпелье и Париже, а в 1309 г. сорок членов Парижского университета единогласно рекомендовали этот труд как необходимый и полезный для защиты веры. «Искусство» преподавалось в университетах Арагона и Валенсии. В середине XV в. в Пальме образовали Школу Люллия, расширившуюся впоследствии в Университет Люллия, где традиции его учения сохранялись почти до XIX в., но уже в XV и XVI вв. многие считали «Искусство» бесполезным и даже вредным, тогда как другие ставили его очень высоко, как дар Неба для исцеления невежества. В 1586 г. использование этой книги было запрещено в университете Валенсии. В этом труде, как во многих своих работах, Люллий старается доказать путем логических выводов истины христианской веры и утверждения богословия. Церковь видела опасность подобного рода разысканий. Люллий поэтому не упускал ни одного случая заявить, что вера — выше разума и что ошибочно думать, что вера, поддерживаемая разумом, теряет в своем достоинстве. Посвятив всю свою жизнь борьбе против аверроизма и обращению неверных, он знал, что проповедовать христианство можно только путем доказательств и, чтобы человека обратить, надо прежде его убедить. Так как слава Люллия росла и число его учеников становилось велико, то инквизитор Арагона Николай Эмерик решил осудить его память. В массе сочинений, касавшихся всевозможных деталей науки и веры, нетрудно было для опытного инквизитора найти заблуждения. В 1371 г. Эмерик получил от Григория XI указ рассмотреть сочинения Люллия. Король Арагона Петр IV запретил обнародование папского указа; но инквизитор послал в 1374 г. Григорию двадцать обвиненных в нечестии книг, а в 1376 г. Григорий объявил, что эти книги были тщательно изучены богословами, нашедшими в них двести (Эмерик говорит пятьсот) заблуждений явно еретических. Так как можно предполагать, что и в остальных сочинениях Люллия имеются такие же заблуждения, то архиепископу Таррагоны повелевалось собрать все эти книги и отправить их в Рим, где они будут рассмотрены. Король Петр просил папу, чтобы все преследование велось в Барселоне, так как сочинения Люллия, написанные главным образом на каталонском наречии, могут быть лучше поняты именно в этой стране.

Эмерик в своем «Руководстве инквизиторам» заявил, что Люллий получил свое учение от дьявола; но инквизитор остановился только на ста заблуждениях из пятисот, осужденных Григорием. Большинство их основывается на утверждении, «что все вопроси веры, таинств, папской власти могут быть доказаны путем необходимого, демонстративного и ясного рассуждения». Два или три положения, очевидно, были более еретические; одно утверждает, что вера может ошибаться, а разум не может; другое, что дурно убивать еретиков, и третье, что человеческий род будет спасен весь, не исключая евреев и сарацин. Люллисты, однако, заявляли, что Григорий ошибся, осудив их учителя, учение которого было открыто Духом Святым.

В этом содержались элементы новой ереси, на которую могли обрушиться инквизиционные методы. Но король и большая часть населения относились к люллистам сочувственно; в 1378 г. вспыхнул Великий Раскол, и Петр не признавал ни Урбана VI, ни Климента VII; люллисты утверждали, что булла Григория XI против Люллия была сочинена Эмериком; в 1385 г. было поднято расследование, кончившееся изгнанием инквизитора. Преемником Эмерика в Арагоне был его враг, Бернар Эрменгауди, который заявил, что в «Философии любви» Люллия нет тех заблуждений, в которых обвинял это сочинение Эмерик. Однако вскоре Эмерик вернулся и снова преследовал люллистов. В 1391 г. Валенсия послала жалобу папе на преступления Эмерика и просила отозвать инквизитора. Эмерик был снова изгнан и в 1393 г. умер в ссылке, до последней минуты обвиняя в ереси Люллия и его последователей. В 1395 г. Святой Престол начал расследование дела люллистов. Были внимательно пересмотрены реестры Григория за 1376 г., и архивариусы удостоверили, что не нашли упоминаний о спорной булле. Но так как затронута была честь доминиканского ордена и инквизиции, в 1419 г. произвели новое расследование; решение гласило, что булла была явно ложная и что все меры против люллистов, основанные на ней, не имеют силы; однако о сочинениях Люллия никакого решения не вынесли.

В Арагоне на решение 1419 г. смотрели как на окончательное. Королевские грамоты в пользу люллизма были изданы Альфонсом I в 1445 и 1449 гг., Фердинандом Католиком в 1483 и 1503 гг., Карлом V в 1526 г. и Филиппом II в 1597 г., последний проявлял особую любовь к сочинениям Люллия. Тем не менее имя Люллия было еще включено в официальные списки еретиков в 1608 г. Павел IV включил его в 1559 г. в первый папский «Перечень очищения». Однако каталонский епископ протестовал против этого пред верховным советом инквизиции, и имя Люллия не было внесено в испанский «Перечень» 1559 г. На Трентском соборе от имени Испании была представлена петиция в пользу Люллия; расследование было произведено конгрегацией 1 сентября 1563 г., и было вынесено решение очистить «Перечень» Павла IV от всего, что касалось Люллия. Однако в 1583 г. Конгрегация Индекса постановила внести имя Люллия в число писателей, чтение которых запрещено; но Испания помешала этому.

22 августа 1619 г. папа известил испанского нунция, короля и инквизиторов о запрещении сочинений Люллия. Затем поступило ходатайство короля Майорки о разрешении исправить сочинения; 6 августа 1620 г. Павел ответил ходатаям приказанием замолкнуть, а 30 августа 1620 г. инквизиция признала необходимым запретить учение Люллия до его исправления; причем эксперты считали, что исправление невозможно. Таким образом, Люллий был заклеймен Св. Престолом как еретик, но из уважения к испанскому двору решение это никогда не было опубликовано официально. Общество же продолжало почитать Люллия как святого. Его сочинения неоднократно издавались и в XVII, и в XVIII вв. Однако инквизиция осудила в 1690 г. книгу в похвалу Люллия и включила в Индекс изданное в 1655 г. изложение богословия Люллия. В 1847 г. Пий IX утвердил богослужение «в честь св. Раймунда Люллия» в Майорке; в служебнике богослужения говорится, что Люллий был проникнут божественной мудростью. Однако доминиканцы продолжали утверждать, что сочинения Люллия, хотя их и нет в Индексе, запрещены.

Пример Раймунда Люллия показывает, какие ловушки подстерегали богословов. Эта наука полагала, что она знает и уже определила все тайны вселенной, и, однако, постоянно увеличивалась теориями и выводами из установившихся уже представлений. Эти новации были осуждены все огулом; летописи Парижского университета полны постановлений, вынесенных против новых пунктов учения и против их авторов. Иногда, впрочем, возникала какая-нибудь новая догма, которая одерживала победу в небезопасных спорах и занимала место среди истин, в отношении которых всякое сомнение было ересью.

Ожесточенные споры долго вели богословы о том, находятся ли души блаженных на небе и тотчас же после смерти созерцают Бога или должны ждать Воскресения и дня Страшного Суда. Этот вопрос, впрочем, имел большое практическое значение, так как действенность предстательства святых зависела от их близости к Богу и от того, мог ли святой лично ходатайствовать перед Богом, чтобы были услышаны молитвы почитателей этого святого.

От этого зависело, есть ли смысл в почитании святых, их мощей, реликвий и т. п. Среди заблуждений, осужденных в 1243 г. Парижским университетом, одно утверждало, что ни ангелы, ни души святых не видят и не увидят Божеского Существа; другое говорило, что ангелы обитают на седьмом небе, а души людей и даже душа Св. Девы никогда не поднимутся выше облаков. Развитие мистического богословия стремилось создать все более тесные сношения между душой и Творцом. Бонавентура считал, что души праведников увидят Бога, одни из них уже находятся на небе, а другие ожидают вознесения. Доминиканский магистр Дитрих Фрейбургский в XIV в. утверждал, что блаженные немедленно допускаются до лицезрения Бога; это было, по его словам, открыто ему одной его духовной дочерью.

Это верование сделалось общепринятым, не получив еще официального одобрения Св. Престола. В октябре 1326 г. Иоанн XXII признал ересью верование, что святые не вступят в рай раньше Страшного Суда; но вскоре он высказал сомнение в истинности новой догмы и осудил ее. В 1331 г. один английский доминиканец поддержал ранее высказанное мнение папы, но так как папа его изменил, этот монах был схвачен, и суд инквизиции приговорил его к тюремному заключению. Во время Рождественского поста 1331 г. Иоанн XXII в проповедях заявлял, что святые, допущенные на небо, не будут ясно созерцать Божеское Существо до воскресения тела и дня Страшного Суда; до этого времени они будут видеть лишь человеческое естество Христа.

Филипп Валуа собрал Парижский университет, который 3 января 1333 г. высказался в пользу блаженного лицезрения Бога и послал папе письмо, в котором открыто подтверждалось это учение. Король написал Иоанну, что отрицание блаженного лицезрения Бога не только разрушает веру в предстательство Св. Девы и святых, но уничтожает все прощения и индульгенции, исходящие от Церкви; Филипп заявлял, что настолько убежден в истинности этого догмата, что готов сжечь всякого несогласного с этим, хотя бы это был и сам папа. Все стали на сторону короля. Папа был вынужден уступить и написал Филиппу Валуа и Роберту Неаполитанскому, что никогда не отрицал лицезрения Бога святыми. Когда 5 декабря 1333 г. Иоанн умер, издали от имени покойного буллу, в которой он подтверждал свою веру в лицезрение Бога святыми; если в этом вопросе и в каких-либо других он держался мнений, противоположных мнению Церкви, то он брал назад все, что мог сказать или сделать, и отдавал себя на суд Церкви. Несмотря на все смирение этого заявления, глава доминиканцев Михаил Чезенский счел его недостаточным, так как в нем не было формального сознания и отречения от заблуждения; поэтому Иоанн умер не раскаявшимся еретиком.

Новый папа Бенедикт XII 29 января 1336 г. окончательно заявил, что святые наслаждаются лицезрением Бога, и постановил, чтобы все, кто будет придерживаться противного мнения, подвергались наказанию, как еретики. Догмат был включен в руководство инквизиции наравне с пунктами, относительно которых допрашивали людей, подозреваемых в ереси. Когда в 1439 г. на соборе во Флоренции была заключена номинальная уния с греческой церковью, то один из пунктов, которые она должна была принять, гласил, что души, не совершившие греха после крещения или должным образом очистившие себя после совершения греха, сразу допускаются на небо и лицезрят Св. Троицу. Таким образом Церковь приняла новый догмат, несмотря на сопротивление этому со стороны самого папы.

Примером развития богословской доктрины является также догмат о Непорочном Зачатии Св. Девы Марии. До XII в. никто не сомневался, что Св. Дева была зачата и рождена в грехе, что один только Христос родился, жил и умер без греха. Однако с развитием культа Девы Марии сказалось народное стремление смотреть на нее, как на свободную от всякого человеческого греха, и около середины XII в. лионская Церковь решилась поместить в календарь новый праздник в честь Зачатия Св. Девы: раз Рождество Богородицы считается святым, то и Зачатие, необходимое условие рождения, было также святым. Св. Бернар выступил против этого нового учения; он утверждал, что единственным Непорочным Зачатием было зачатие Христа, произведенное Св. Духом, и доказывал, что Мария, рожденная от брака мужчины и женщины, была неизбежно зачата в смертном грехе, но допускал, что она была освящена еще в утробе матери, св. Анны. Теория св. Бернара господствовала долгое время.

Св. Дева была олицетворением чистой материнской любви; страдания, перенесенные ею за своего божественного Сына, сделали ее еще более милосердной и воспламенили ее желанием спасти людей, за которых умер Иисус. Она была одновременно и Богом, и человеком: в своей, человеческой природе она разделяла чувства ей подобных. «Св. Дева, говорит Петр Блуаский, единственная посредница между человеком и Христом; мы были грешниками и боялись обратиться к Богу-Отцу, ибо он страшен; но мы имеем Св. Деву, в которой нет ничего страшного, ибо она полна любви и чистоты».

Несмотря на наставления св. Бернара, празднование Непорочного Зачатия постепенно распространялось. Фома Аквинский говорит, что оно соблюдается во многих церквях Рима и что оно не было воспрещено; но он отрицает возможность Непорочного Зачатия Св. Девы. Этого учения держались доминиканцы, а некоторое время и францисканцы.

Однако новый догмат распространялся быстро; с 1327 по 1404 гг. его начали праздновать почти все поместные Церкви католической Европы.

Доминиканцы не изменяли свою точку зрения, а францисканцы с течением времени стали в рядах их противников. Разрыв между ними в первый раз произошел в 1387 г. Доминиканец, магистр Парижского университета учил, что Св. Дева была зачата в грехе; это возбудило страшное недовольство. Под угрозой суждения магистр бежал в Авиньон. Доминиканцы были изгнаны со всех кафедр в Сорбонне, а авиньонский папа Климент VII объявил еретиками магистра и его защитников. Карл VI заставил доминиканцев Парижа праздновать ежегодно день Зачатия и издал также указ об аресте повсюду в государстве тех, кто отрицал Непорочное Зачатие, и о приводе их в Париж, где они должны отречься от своего заблуждения перед университетом. И только в 1403 г. доминиканцы были снова допущены в Сорбонну. Доминиканцы всюду, где пользовались доверием, выступали против учения о Непорочном Зачатии.

В 1439 г. Базельский собор высказался в пользу Непорочного Зачатия, запретил всякое противоположное утверждение и приказал, чтобы повсюду этот праздник справлялся 8 декабря и чтобы верным давались в награду особые индульгенции.

Этот новый догмат разделил Церковь; приверженцы двух противоположных положений честили друг друга еретиками и преследовали друг друга. В 1457 г. Авиньонский собор под председательством папского легата францисканца подтвердил решение Базельского собора и запретил под страхом отлучения от Церкви проповедовать противное мнение. В том же году Парижскому университету было сообщено, что один доминиканец проповедует в Бретани старое учение. Тотчас же университет просил Бретонского герцога наказать монаха как еретика. Закон, принятый кортесами Каталонии в 1456 г., запрещал всякое сомнение по вопросу о Непорочном Зачатии со стороны и мирян, и духовенства под угрозой пожизненного и окончательного изгнания.

До этого времени папы избегали вмешиваться в споры. Но в 1477 г. Сикст IV рассмотрел аргументы доминиканцев и францисканцев. Сикст предписал празднование дня Непорочного Зачатия во всех церквах с раздачей особых индульгенций. Однако в 1481 г. в Мантуе один монах был обвинен на суде епископа в ереси за то, что проповедовал Непорочное Зачатие, но защитил себя; в следующем году в Ферраре францисканцы и доминиканцы проповедовали по этому вопросу и усердно называли друг друга еретиками. Сикст IV, выслушав обе стороны, издал новую буллу, в которой отлучал от Церкви всякого, кто будет утверждать, что праздник посвящен Освящению Св. Девы, и грозил тем же наказанием всякому францисканцу и доминиканцу, кто будет называть своего противника еретиком.

Снова вспыхнули волнения, заставившие Александра VI подтвердить буллу Сикста IV. Но Парижский университет продолжал считать еретиком всякого, кто отрицал Непорочное Зачатие. Университет 3 марта 1496 г. принял статут, подтверждавший учение и постановлявший, что в университет будут принимать только тех, кто принесет присягу защищать это учение; если же принятое лицо окажется вероотступником, то будет изгнано, лишено всех почетных званий и признано язычником. Этому примеру последовали университеты Кельна, Тюбингена, Майнца и других городов; почти все ученые общества стали против доминиканцев и внедрили учение в умы большинства последующих богословов. Большинство кардиналов и прелатов, короли и князья, кармелиты приняли новое учение, одни доминиканцы вели с ним борьбу.

В 1496 г. в Диеппе доминиканец в проповеди употребил выражения, косвенно опровергавшие догмат; его схватили, заставили принести публичное признание в заблуждении и поклясться защищать догмат. Другой доминиканец сказал в своей проповеди, что неизвестно, кто лучше — Ева или Мария; неизвестно, действительно ли Христос шел впереди Св. Марии, когда она поднималась в рай, что взятие Марии после Успения на небо не было догматом и сомневаться в этом не грешно; его заставили публично заявить, что первое его положение подозрительно, второе ложно, а третье еретично. Каноник в 1504 г. в Мантуе сказал в проповеди, что Христос был зачат не в утробе, но в сердце Марии и зарожден из трех самых чистых капель ее крови. Инквизиция арестовала его и осудила как еретика, и он едва избежал костра. Баптист Мантуанский написал книгу, чтобы установить истинное место Зачатия Иисуса. Юлий II потребовал дело в Рим и поручил его кардиналам Порто и С.-Виталя, которые созвали ученых богословов. В 1511 г. богословы осудили новую теорию как еретическую.

Сопротивление доминиканцев догмату непорочного зачатия становилось безнадежным. Только упорный отказ пап произнести последнее слово избавлял их от необходимости принять догмат, ложность которого доказал Фома Аквинский, но который становился все более могущественным и распространялся их объединившимися врагами. Доминиканцы почитали Св. Деву самым преувеличенным образом, а теперь оказывались в глазах всех хулителями ее, и всюду их клеймили.

Виганд Вирт, магистр доминиканцев-обсервантинов и профессор богословия, поссорился в 1501 г. с одним приходским священником Франкфурта. В одной проповеди священник благодарил Бога, что он не принадлежит к ордену, виновному в отрицании Непорочного Зачатия. Присутствовавший при этом Вирт закричал ему, что он лжец и еретик. Орден поддержал Вирта и подал жалобу Юлию II, который назначил комиссию; результат ее работы был неблагоприятен Вирту, он покинул Франкфурт и издал резкий памфлет против своих противников. Майнцский архиепископ велел сжечь книгу. Доминиканцы собрали в Вимпфене капитул, на котором было решено доказать чудом ложность ученья о Непорочном Зачатии. Сначала местом действия избрали Франкфурт, затем испугались архиепископа и остановились на Нюрнберге; но побоялись встретить препятствие со стороны многочисленных ученых этого города и выбрали Берн, город многолюдный и могущественный, но простой и необразованный. Сановники доминиканского монастыря этого города во главе с приором взялись выполнить проект и выбрали орудием портного из Цурцаха Иоанна Летсера, только что вступившего в орден. Позднее при разборе дела было доказано, что они начали призыванием демона, договоры с которым скрепили своею кровью; чтобы сделать стигматы на коже Летсера, они сделали ее сначала нечувствительной при помощи мази из крови, взятой из пупка новорожденного еврея, и девятнадцати волосков, выдернутых из его бровей. Обман был тщательно подготовлен целым рядом явлений, начиная с простого привидения и кончая явлением Св. Девы. В 1507 г. распространился слух, что в Берне в монастыре доминиканских обсервантинов Св. Дева несколько раз являлась одному святому монаху и открыла ему, как тяжело для нее преступление, совершаемое францисканцами, утверждающими Непорочное Зачатие. Она открыла, что после зачатия три часа оставалась в состоянии первородного греха до своего освящения; учение св. Фомы истинно и внушено Богом. Св. Дева дала монаху крест, окрашенный кровью Ее Сына, три слезинки, пролитые Им в пустыне Иерусалима, три пеленки, которыми был повит Младенец во время бегства в Египет, и фиал, в котором была часть крови, пролитой Им во время страданий за спасение людей; она вручила монаху письмо, адресованное Юлию II, в котором она обещала папе такую же славу, какой пользуется Фома Аквинский, за услугу, которую она ожидает от него. Это письмо, скрепленное печатями доминиканских приоров Берна, Базеля и Нюрнберга, было послано папе. Рассказы о божественном явлении привлекли бесчисленные толпы в доминиканскую часовню взглянуть на монаха, избранного Св. Девой. Однажды он явился отмеченный язвами Христа.

Затем одна икона Св. Девы начала проливать слезы, и это объяснили тем, что она предсказала бедствие, которое постигнет Берн, если город не перестанет получать содержание от Франции, не изгонит францисканцев и не отречется от веры в Непорочное Зачатие.

Но однажды монах, на долю которого выпала честь этих видений, бежал к городским властям Берна, прося защитить его против старших членов монастыря, которые подвергали его пытке и хотели отравить. Следствие раскрыло весь обман. По словам Летсера, он верил в истинность этих видений, пока случайно не застал лектора монастыря в женском костюме, похожем на костюм, в котором являлась Св. Дева. Угрозами и обещаниями Летсера заставили согласиться помогать обману еще некоторое время; но боясь за свою жизнь, он бежал и явился рассказать всю историю магистратам.

Летсер был отослан к лозаннскому епископу, который уполномочил действовать городские власти Берна. Четверо доминиканцев были закованы в цепи и посажены в отдельные камеры. Прибыла папская комиссия во главе с одним из самых ученых юристов. Летсера и обвиняемых пытали и получили полные признания, настолько скандальные, что комиссары решили показать их лишь восьми лицам из магистрата, давшим обещание хранить их в тайне; для удовлетворения же любопытства народа ограничились чтением четырех обвинений, достаточных для осуждения виновных на костер: отрицание Бога; святотатство, состоявшее в том, что они красили в красный цвет освященные облатки; ложное изображение Св. Девы, проливающей слезы; подделка стигматов. Четверо виновных были выданы в руки светской власти и через восемь дней сожжены, а их пепел был брошен в реку. Доминиканский орден старался провозгласить мучениками этих четырех лжецов. В приговоре, вынесенном судьями, совершенно ничего не говорится о Непорочном Зачатии. Но Юлий II утвердил в 1511 г. монашеский орден Непорочного Зачатия, основанный еще в 1484 г. Бернская община особенно набожно поклонялась Св. Деве.

Виганд Вирт не принимал прямого участия в обмане. Однако 25 октября 1512 г. он вынужден был публично сам. отвергнуть свою книгу и сознаться, что в этом сочинении он оскорбил богословское учение и оскорбил честь и доброе имя многих францисканцев; он заявлял, что верит в правоту учения о Непорочном Зачатии. Под страхом пожизненного тюремного заключения он повторил свое отречение 24 февраля 1613 г. в церкви Св. Духа в Гейдельберге.

Но доминиканцы продолжали борьбу против своих противников. Около этого времени анонимный доминиканец издал небольшую книгу, в которой собрал мнения двухсот шестнадцати знаменитых докторов Церкви, свидетельствующих, что Св. Дева была зачата в первородном грехе, в их числе и самых почитаемых авторитетов францисканского ордена. В 1515 г. кардинал Каетано послал Льву X трактат, в котором со ссылками на знаменитых богословов оправдывалось мнение о зачатии Св. Девы в первородном грехе как разумное и правдоподобное. Спор продолжался. В 1570 г. Павел IV запретил публичные прения, отметив, что Триенский собор позволил каждому сохранить свое личное мнение, и поручил рассматривать вопрос в университетах до решения Святого Престола. В 1616 г. Павел V отметил, что ссоры и скандалы продолжались, поэтому к существовавшим наказаниям он прибавлял пожизненное запрещение учить или проповедовать и приказывал инквизиторам и епископам повсюду строго наказывать ослушание его указов. В августе 1617 г. в генеральной конгрегации римской инквизиции Павел обнародовал другой декреталий, в котором он распространял наказания на всякого, кто будет публично утверждать, что Св. Дева была зачата в первородном грехе, но приказал тем, кто публично защищал Непорочное Зачатие, не нападать на своих противников; епископам и инквизиторам поручалось наказывать все нарушения этого распоряжения. В 1622 т. Григорий XV распространил наказания на всех, кто будет поддерживать учение о зачатии Св. Девы в грехе даже в частных собраниях, но запретил употребление слова «непорочное» в богослужении в праздник Зачатия. Доминиканцы спустя десять месяцев получили разрешение поддерживать и защищать свое мнение в своем кругу. Эти буллы дали много работы инквизиции, так как споры продолжались, несмотря на запрещение; виновные, независимо от их мнения, отсылались в Рим и судились верховным судом, где старались, чтобы доминиканцы не были свидетелями, если обвиняемый был францисканец, и наоборот. В 1636 г. один человек, заявивший в Мадриде перед главным входом в церковь Св. Филиппа, что Св. Дева была зачата в первородном грехе, был арестован инквизицией и посажен в секретное отделение. В 1661 г. Александр издал новую буллу, подтверждавшую буллы Павла V и Григория XV и предписывавшую добавочные наказания. Он внес в Индекс все книги, в которых были нападки на догмат, но запретил сочинения, в которых противники учения обвинялись в ереси. Около этого времени считалось ересью, если кто-нибудь заявлял, что готов до смерти защищать учение о Непорочном Зачатии. В 1541 г. один францисканец пользуется этим примером для доказательства, что доводить свое мнение до положения, не принятого еще как догмат, есть ересь. Несмотря на это, 6 мая 1618 г. авторитеты и сановники Саламанки дали обет защищать учение до последней капли крови. В 1619 г. португальская инквизиция с согласия Павла V объявила еретическим верование, что тот, кто погибнет, защищая Непорочное Зачатие, будет причислен к лику мучеников. Так как инквизиция по большей части находилась в руках доминиканцев, то она воспользовалась этой новой ересью для преследования чересчур ревностных защитников учения; и ввиду этого в подобных случаях обвинение стали представлять верховной инквизиции Рима и ожидать решения этого судилища.

Иезуиты своим влиянием дали догмату о Непорочном Зачатии значительную поддержку, и со временем в некоторых местностях они произносили обет (считавшийся еретическим) защищать учение ценой своей жизни и крови. Бенедикт XIV в своем сочинении «О принесении счастья» говорит, что Церковь склоняется к учению о Непорочном Зачатии, но что это учение не признано еще догматом. В Индексе 1738 г. он запретил все книги, вышедшие с 1617 г., в которых говорилось, что зачатие Св. Девы произошло в первородном грехе, или в которых, наоборот, обвинялись в ереси, неверии и смертном грехе защитники этого мнения. 21 ноября 1793 г. Пий VI предоставил сто дней индульгенции всем, кто будет повторять благочестивую молитву: «Да будет навеки благословенно Святое и Непорочное Зачатие Пресвятой Девы Марии!» 8 декабря 1854 г. Пий IX объявил Непорочное Зачатие догматом веры. Таким образом, после борьбы, тянувшейся пять столетий, доминиканцы были окончательно побеждены и заявили, что принимают это решение.

Ненасытное желание объяснить самые малейшие тайны невидимого мира делает из каждого решения точку отправления для нового спора. В XIX в. вопрос шел о том, при каких условиях произошло Непорочное Зачатие.

Между прочим, катарская секта придерживалась убеждения, что Св. Дева была рождена от женщины без участия мужчины, и это считалось ересью. Литературная цензура была одной из обязанностей инквизиции, которую она широко проявила только в сравнительно недавнее время. Бернар Ги сжигал целыми возами экземпляры Талмуда; инквизиторы считали это самым действенным средством для защиты веры от опасных крайностей; однако эта мера долгое время оставалась неупорядоченной. Университеты были почти единственными центрами умственной жизни и обыкновенно зорко следили за заблуждениями своих членов. Когда осуждали какое-нибудь выдающееся сочинение, то часто обращались к авторитету Св. Престола. Так было, например, с сочинением Оригена «О началах», с Введением в Вечное Евангелие, с памфлетом Вильгельма де С.-Амур против нищенствующих монахов и с «Хранителем спокойствия» Марсилио Падуанского. В начале XIV в. инквизиторы Болоньи осудили комментарии Чекко Асколи на «Сферу» Сакробоско. Братья Свободного Духа широко распространяли свою ересь при помощи благочестивых книг, доступных массе народа; чтобы помешать мирянам пользоваться переводами Св. Писания на народный язык, император приказал в 1369 г. инквизиторам отобрать и сжечь все эти книги и применить обычные инквизиционные меры, чтобы сломить всякое сопротивление. В 1376 г. булла Григория XI в связи с распространением среди народа в Германии еретических книг предписывала инквизиторам рассмотреть все подозрительные сочинения и осудить те, в которых они найдут заблуждения; после этого осуждения списывание этих книг, обладание ими, покупка или продажа их становились преступлением, подсудным инквизиции. Это законодательство представляет собой первую хорошо организованную литературную цензуру.

С постепенным возрождением наук книга принимает все большее значение как проводник мыслей; это значение быстро увеличивается с изобретением книгопечатания. Инквизиция считала тяжко подозреваемым в ереси всякого, кто, получив в руки еретическую книгу, не сжигал ее тотчас же или не представлял до истечения восьмидневного срока своему епископу или инквизитору. Были запрещены переводы на народный язык книг Св. Писания. Но настоящая цензура печати в 1501 г. зародилась в Германии. Все типографщики получили указ под страхом отлучения от Церкви и штрафов, которые будет взыскивать папская канцелярия, представлять все книги, находящиеся в наборе, провинциальному архиепископу или его ординатору и выпускать в свет только те, которые после их рассмотрения будут разрешены прелатом; все книги, находящиеся в продаже у книготорговцев, должны быть представлены на просмотр, и экземпляры всех тех, в которых будут найдены заблуждения, должны быть выданы цензорам на сожжение.

На Латеранском соборе 1515 г. Лев X попытался ввести еще более суровое общее законодательство. Упомянув о благодеяниях искусства книгопечатания, булла 1515 г. говорила о многочисленных жалобах, поданных Св. Престолу на типографщиков, которые во многих местностях издавали и продавали книги, переведенные с греческого, арабского и халдейского на латинский и на народные языки; эти книги содержали заблуждения против веры и пагубные догматы; эти типографщики издавали также пасквили, позорящие высокопоставленных лиц. Поэтому в будущем никто не имеет права печатать книгу без предварительного просмотра ее, скрепленного собственноручной пометкой в Риме папского викария и министра папского двора, а в других городах инквизицией, епископом и экспертом, назначенным епископом. Всякое несоблюдение этих формальностей влекло за собой отлучение от Церкви, сожжение издания, штраф в сто дукатов в пользу типографии Св. Петра и закрытие книжной торговли на целый год. За открытое сопротивление грозили суровыми наказаниями. Но несмотря на преследования, печать наводнилась сатирами Эразма и Ульриха фон Гуттена, и, когда выступил Лютер, она распространяла в народе резкие осуждения реформатором установившегося порядка. Но со временем контрреформация усовершенствовала систему, предназначенную охранить верных в странах, подчиненных Риму, против коварного яда, распространяемого печатью.