Благородный хищнический порыв

Приглушенное стремление вести себя подобно большим свирепым животным, похоже, нередко просыпается в богатых людях с этаким низким урчанием, которое вот-вот превратится в грозный рык. Задача животного - заслужить такую репутацию свирепой особи, которую не пришлось бы часто отстаивать. У богатых все так же. Совершив пару-другую громких безжалостных поступков, они могут потом получать преимущества, ничего не делая и даже не задумываясь о необходимости дополнительных шагов. Их репутация сама по себе отпугивает конкурентов.

Так, несколько лет назад компания Microsoft запланировала торжественную презентацию новой версии операционной системы Windows в Moscone Convention Center в Сан-Франциско. Район Сан-Франциско - это вотчина Sun Microsystems и ее президента Скотта Мак-Нили, миллиардера, у которого Билл Гейтс вызывает острое чувство относительной депривации. Мак-Нили называет Гейтса «самым опасным и влиятельным промышленником нашего века». Итак, в маркетинговом подразделении компании Мак-Нили родилась блестящая идея. Программы Microsoft печально известны обилием недоделок. Почему бы не напомнить людям об этом постыдном факте, наняв караван желтых фургонов службы по борьбе с насекомыми, чтобы они ездили вокруг выставочного центра во время большого праздника Microsoft? Поступить так - значит «показать гиганту задницу» (не слишком умное действие, поскольку можно восстановить против себя грозного соперника). Администраторы Sun Microsystems собрали двадцать грузовиков за углом выставочного центра, готовясь отправить их в путь. И тут менеджер местного представительства Western Exterminator вдруг понял, что его наняла не Microsoft, а один из ее конкурентов, чье название он неправильно воспроизвел как Microsun. С другой стороны, он прекрасно знал, кто такой Билл Гейтс, и слышал о его пюбви к дезинсекции в крупном масштабе. Гейтс, как он сказал, мог купить его компанию и закрыть ее. Борцы с насекомыми быстро развернули свои грузовики и скрылись за холмом. Мак-Нили, должно быть, рыдал.

Так что создание репутации свирепого человека - серьезное дело. Бальзак писал, что за каждым большим состоянием скрыто преступление. (Во всяком случае, так запечатлелась эта фраза в наших робких сердцах. На самом деле в романе «Отец Горио» Бальзак написал более тонко: «Тайна крупных состояний, возникших неизвестно как, сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано».) Бальзак полагал, что те, кому преступление было выгодно, постараются сохранить его в тайне. Однако многие семьи даже отмечают дату плодотворного преступления, по крайней мере по прошествии двух или трех поколений, будучи защищены от преследования истечением срока давности.

Священный образ прежней ненасытности семьи становится инструментом запугивания соперников последующих поколений.

В Монако, например, все начинается и заканчивается в фамильном дворце семьи Гримальди - доме вполне благовоспитанных принцев Ренье и Альберта. Это естественная крепость на вершине скалы. Гримальди, родина которых Генуя, впервые оказались здесь, когда в XIII веке их предок прикинулся монахом-францискан- цем, собирающим подаяние. Стражники открыли ворота, чтобы дать милостыню, а Гримальди и его приспешники ворвались и убили их. О таком вероломном эпизоде семья, казалось бы, должна умалчивать, особенно теперь, когда Гримальди гордятся своей благотворительной деятельностью. Но даже на их семейном гербе девиз «Deo Juvante» («С Божьей помощью») красуется над изображением францисканцев, несущих мечи.

Сошлемся на то, что «благородный хищнический порыв» (названный так Торстейном Вебленом) - это стандартный инструмент социального доминирования. В прошлом богатые часто приглашали гостей на охоту, которая была проявлением хищнической силы, а также актом, скреплявшим кровью дружеские узы. В частности, охота на лис стала символом богатства. Богачи скакали по округе в старинных аристократических костюмах, чувствуя присутствие рядом духов умерших королей. Это была возможность показать свое мастерство верховой езды и умение обращаться с гончими. Конечно, охота на лис уже не приемлется обществом, и сегодня охотники, как правило, стараются свести кровопролитие к минимуму. Более серьезные из них говорят, что хотят «видеть гончих в деле», самые же легкомысленные признаются, что им просто нравится скакать галопом по полям. Едва ли кто- то признается, что следует примитивному хищническому порыву.

Но на охотах, которые я наблюдал, именно возможность гибели заставляет обычным зимним утром раскрываться самые тугие кошельки. Скачущая лошадь может в последний момент затормозить у каменной стены. Глаза горят, ноздри раздуваются, копыта скользят по сырой земле, конь падает и переворачивается. Наездник оказывается «погребен» под лошадью. Удачная фраза. Лисы тоже умирают, притом гораздо чаще. Одна из них пересекает болото по участку сухой земли, а за ней, в десяти ярдах, - неистово лающая свора. Разрыв сокращается. И вот лисица исчезает в фонтане крови. Для новичков на первой удачной охоте пощечина окровавленным лисьим хвостом - это племенной ритуал посвящения: отметина хищника.

Даже если праправнуки переходят в лагерь противников охоты, они часто хранят воспоминания о том, что их предки были большими свирепыми животными. Сцена охоты, написанная, скажем, Жерико, наверняка порадует глаз художественностью исполнения и зрелищностью. Кроме того, она напоминает посетителям о том, что они ступили на территорию убийцы. В одном доме, где я побывал, над главной лестницей висит картина Франса Снайдерса, изображающая охотничьих собак и льва с красными зубами и когтями. Напротив - еще два полотна Снайдерса, на одном из которых медведь, отбрасывающий в сторону гончую, а на втором - лев, вонзающий зубы в бок человеку, в то время как другой лежит поверженный с разодранным животом. Посреди этой резни висят обычные портреты грозных предков.

Картины Джорджа Стаббса обычно более сдержанны, но они могут нести все то же подсознательное послание. Например, над кушеткой в курительной комнате в частных покоях дворца Бленем, где отдыхают герцог и его семья, висит картина Стаббса, на которой изображен лежащий тигр. Тигр был подарен семье Робертом Клайвом в XVIII веке, а когда я оказался в Бленеме два с половиной столетия спустя, там все еще помнили его диету: тигр съедал двадцать четыре фунта мяса за два или три дня и коровью голову раз в неделю. «Он отпугивал браконьеров», - пошутила моя провожатая.

Благородный хищнический порыв проявляется и в менее тривиальных ситуациях как непременный подтекст жизни богатых и влиятельных лиц. Так, на подоконнике офиса Джерри Делла Фемина на Манхэттене кто-то выложил серебряную надпись, анаграмму его фамилии: INFLAME DALE. Это более чем уместно. Делла Фемина, владеющий рекламным агентством и двумя модными нью-йоркскими ресторанами, - известный провокатор. Однажды он был арестован за то, что выставил тыквы перед своим магазином деликатесов в Ист-Хэмптоне, что стало вызовом общепринятому пуританскому дизайну. Он гордится тем, что, будучи коренным бруклинцем, «дал прикурить» хэмптонским снобам. Но когда я похвалил его идею «поджечь долину», Делла Фемина повел себя так, будто никогда не видел этой надписи. Некоторые инструменты социального доминирования, пожалуй, должны оставаться подсознательными.

Date: 2015-06-05; view: 356; Нарушение авторских прав