Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Картина перваяУ ворот чайного дома «Янаги», которые гостеприимно распахнуты, установлен помост. И самом его центре на подставке лежит лютня-сямисен, а у края выставлены две подушки: одна побольше и пороскошней, другая поменьше и поскромней. Играет тихая музыка. Сказитель (бьет деревянной колотушкой в лежащий перед ним барабан — раздается гулкий, негромкий звук). Вот чайный дом «Янаги», на всю столицу он Перед тем как произнести последнюю строфу. Сказитель бьет в барабан — и на ханамити устремляется публика. Норовя занять место поближе к сцене, зрители рассаживаются спиной к залу. Впереди гейши-ученицы: девушка Юба и девочка-подросток Сэн-тян, за ними купец Футоя и Первый Убийца (он одет монахом, на голове большая соломенная шляпа), потом вор Киндзо и ронин Сога (в залатанном кимоно, но с двумя мечами за поясом). Сказитель (бьет в барабан). А вот сама хозяйка — Окáсан имя ей, Окасан с поклонами усаживает на почетном месте самурая, са. ча скромно садится рядом. При появлении гостя все зрители па ханамити склоняются. Пока между Куботой и хозяйкой идет беседа, все сохраняют почтительную неподвижность, только Сзн-тян непоседливо вертится на месте. Окасан. О, как же мне приятно, что вы, Кубота-сан, меня не позабыли и через столько лет! Ах я, конечно, стала уродлива, стара, но вижу вас — и снова от счастья трепещу. Изящно закрывает лицо рукавом — делает жест «Приятное смущение». Танец окончен. Ученица забирает барабан, гейша садится к сямисену и поет красивым, низким, чуть хрипловатым голосом, глядя на самурая. О-Бара (поет). Как оплетается вьюнок Кубота слушает, покачивая головой в такт. Окасан искоса поглядывает на него: доволен ли. Но время выступления О-Бары на ханамити происходит следующее. Киндзо, пользуясь тем, что зрители поглощены пред ставлением, приступает к своему воровскому делу. Сначала он ловко обшаривает соседа-ронина: ищет за поясом, в широком рукаве, приподнимает сзади полу кимоно. По ничего цепного не находит и брезгливо качает головой. Двигаясь на корточках, переползает немного вперед. Начинает обрабатывать купца. Тут ему везет гораздо больше. Он вынимает из рукава кошель, из-за пояса шелковый кисет и позолоченную трубку, в подкладке кимоно находит потайной карман, откуда выуживает несколько золотых монет. Выступление гейши заканчивается. Она низко кланяется одному Куботе и с глубоким вздохом, который сопровождается жестом «Чувственное волнение», удаляется на противоположную сторону сцены, где садится. Кубота (хозяйке). Прелестница какая! Глядел бы и глядел. На что уж я немолод, и то вскипела кровь. А князю и подавно понравится она. С княгиней, право слово, неловко и сравнить. Жену ведь господину родитель подбирал. Не о красе он думал — о пользе для казны… Окасан. Позволите ль теперь мне Идзуми пригласить? Она иного стиля, но тоже хороша. Кубота кивает, хозяйка хлопает в ладоши. Появляется Идзуми. Она в неброском, но элегантном кимоно бело-голубого цвета с серебряным шитьем. Двигается плавно, почти невесомо. Взгляд опущен. Кланяется сначала гостю, потом хозяйке. потом публике. Ее ученица Сэн-тян порывисто поднимается, бежит к сцене и подает веер, после чего не торопится вернуться на место. Идзуми начинает медленный, изысканный танец. Кубота (взволнованно). О, сколько благородства! Рисунок танца чист! Она точь-в-точь, как ива над тихою рекой! Сэн-тян (звонко). Вы слышали, сестрица? Он танец оценил! Он ивою назвал вас над тихою рекой! Окасан. Негодница какая! Несносное дитя! Она у нас недавно. Простите, господни! Кубота так увлечен гейшей, что не слышал ни крика, ни извинений. Сэн-тян бегом возвращается назад, взяв у Идзуми веер. Та садится к аишеену. играет и поет. Идзуми. Все истинно красивое неявно, Сэн-тян (обернувшись к залу). Слыхали все? Слыхали? О, как она поет! На свете нету краше моей Идзумн-сан! Юба толкает ее локтем в бои, девочка умолкает. Но время выступления Идзуми вор продолжает работать. Обчистив купца, он перебирается к «монаху». Здесь его ждет сюрприз. Ничего не обнаружив в рукаве. Киндэо приподнимает край рясы — там блестит шинок обнаженного меча. Вор в страхе отползает. При страивается позади Юбы. Хочет сунуть руку ей за пояс. но, не удержавшись, любовно поглаживает обтянутое тканью крутое бедро. Не оборачиваясь. Юба хлопает неведомого наглеца по руке. Киндзо затихает. Идзуми заканчивает петь. Снова кланяется на три стороны и, потупив взор, удаляется, чтобы сесть рядом с О-Барой. Кубота (громко). Моя была бы воля, я б поиск прекратил! Наложница такая как раз нам и нужна! Скромна, манер прекрасных, собою хороша! И чести господина не нанесет урон. А главное — в ней виден тот истинный югэн, без коего вульгарна любая красота. Наклоняется к Окасан и что-то горячо ей говорит. Сказитель. И долго превозносит Идзуми самурай. Кубота. Хоть князь в искусстве сведущ, но молод он еще. Неплохо б представленье расцветить, оживить. Пущу я дом «Янаги» последним выступать… Окасан делает жест «Незаслуженная обида», но Кубота ей хитро улыбается. От гейш, от песен, танцев, успеет князь устать. Вот тут ты и предъявишь товар ему лицом. Сначала пустишь розу (кивает на О-Бару), чтоб пробудился он. Потом ты сделай вот что: жонглера иль шута найми повыкрутастей. Князь любит ловкачей. Пускай он похохочет над зрелищем простым. Но выйдет тут Идзуми, и обомлеет он. Вульгарная забава отличный даст контраст, чтоб оценить югэна изысканный узop. Сказитель. Уходит гость высокий. Окасан, беспрестанно кланяясь, провожает самурая. Все присутствующие склоняют лбы к земле, лишь Сога, как подобает человеку благородного звания, кланяется не столь низко. Именно поэтому он первым видит, как «монах», едва лишь господин Кубота с хозяйкой скрылись за кулисой, резко разгибается. вскакивает и, выхватив спрятанное оружие, бросается вперед. Всё происходит в одно мгновение. Сэн-тян с визгом хватает убийцу за рясу. Тот спотыкается, высвобождается, но за эту секунду Сога тоже успевает подняться и обнажить меч. Убийца с яростным криком бежит к Идзуми, занося клинок. Та в ужасе застывает, прикрыв лицо руками. О-Бара проворно откатывается в сторону. Зрители кричат, мечутся. Но ронин двигается еще быстрей, чем «монах», и, вскочив на ханамити, заслоняет собою Идзуми. Происходит поединок па мечах. Убийца издает гор тинные крики. Сога безмолвен. Сказитель (очень часто бьет в барабан, говорит быстрым речитативом). Остер клинок злодея, движения быстры! Наконец, после точно рассчитанного удара Соги, «монах» падает мертвым. Ронин застывает в положении выпада. Замирают без движения и все остальные: кто закрыв лицо, кто с воздетыми руками. Свет меркнет. Занавес закрывается. Сцена поворачивается. Картина вторая Передняя часть сцены изображает сад чайного дома «Янаги». Это основная, несменяемая декорация. Там декоративный мостик, молодая яблоня, большой каменный фонарь. Чуть в глубине — узкая приподнятая веранда-энгави, обрамляющая павильон. На энгаве по краям два масляных фонаря, которые, в зависимости от времени суток, то горят, то нет. Сёдзи (бумажные стены павильона) тоже могут быть то раздвинуты, то задвинуты. Сейчас они закрыты. Внутри горит свет, виден силузт Идзуми, которая сидит и медленно перебирает струны сямисена. Звучит печальная прерывистая мелодия. Ночь. В саду темно. Сказитель бьет в барабан — по энгаве, бесшумно ступая, проходит и исчезает Сога, его рука лежит на рукоятке меча. Сказитель. Когда у врат «Янаги» возник переполох, Бьет в барабан. Появляется Киндзо, Озирается по сторонам. Видит силуэт гейши. Застывает, очарованный музыкой. Сказитель. С дневного покушенья прошло лишь шесть часов. В сад, пятясь, входит Юба. Она метет дорожку метелкой, согнутая в три погибели. Натыкается задом на Киндзо. Оба, испуганно вскрикнув, поворачиваются друг к другу. Юба. Вы кто такой? 11 как вы попаегь сюда смогли? Киндзо (не растерявшись). Ах, редкая удача! О, как мне повезло! Юба (подозрительно). Чему это вы, сударь, обрадовались так? Сейчас я, право слово, охрану позову! Киндзо (беря ее за рукав). Не надо звать охрану. Пробрался я сюда с одним лишь устремленьем — вас снова повстречать! Сегодня я вас видел у сцены, близ ворот, и от любви безумной рассудком изнемог. Украдкой в сад пробрался, брожу здесь, сам не свой. Не думал и не чаял вас встретить в час ночной! Юба (смягчаясь, но все еще настороженно). Хозяйка моя нынче не в духе, всё кричит. Послала среди ночи дорожки подметать… Киндзо (забалтывая ее). Вы давеча видали ту схватку на мечах? Какое представленье! Я прямо обомлел! Подумал поначалу, что это всё всерьез. Как кровь фонтаном брызнет! Ей-ей, шикарный трюк? Жаль только, гость вельможный ушел и не видал, как ловко разыграли актеры смертный бой. Юба. Какие там актеры? Я до сих пор дрожу. Опять враги пытались Идзуми умертвить! Киндзо. Опять враги пытались? О чем вы, не пойму… Юба. Вы, верно, не из местных. Весь город говорит, что у Идзуми нашей завелся тайный враг. Уж третий раз убийцу к ней подсылает он. Но всякий раз спасает ее наш Coгa-сан. Он самурай бездомный, всё достоянье — меч, но предан ей безмерно, как пес сторожевой. Быть гейшей знаменитой — судьба не из простых. Любовь мужчин опасной бывает иногда. Отвергнутый Идзуми какой-то ухажер решил ей за обиду, как видно, отомстить. Киндзо. Вы, гейши, так жестоки! Красотка вроде вас пронзит стрелою сердце, а вам и дела нет. Нельзя пред нашим братом плясать и песни петь, а после недотрогу собой изображать. Юба. Ну, я еще не гейша, лишь ею быть учусь, хоть госпожа считает, что проку во мне нет. Вот госпожа О-Бара в мужчинах знает толк. Ее-то недотрогой никак не назовешь. Про госпожу Идзуми она мне говорит, что та сама, нарочно, подстраивает всё. Что будто бы желает она таким пугем достичь скандальной славы, быть на устах у всех. Что верный ее ронин, свирепый Coгa-сан нарочно нанимает каких-нибудь бродяг, а после сам их режет, несчастных дураков. Ведь он отлично знает их каждого в лицо. Ему с его уменьем не стоит ничего наемника-болвана в капусту изрубить. И тут двойная прибыль, считает госпожа: растет и слава гейши, и слава храбреца. Киндзо. Ой, что-то не похож был «монах» на простака. Рубился он на славу, тут мастера видать. Юба. Не наше это дело. Скажите лучше мне, вы сами-то откуда и как вас величать? Киндзо. Зовите меня Киндзо. Фамилию мою я вам открыть не смею, пока не буду знать, что в вас обрел взаимность, что вы на страсть мою ответили любовью и стали мы одно. Торгового я дома наследник молодой. Мне честь отцовской фирмы невместно уронить. Сказитель. Услышав про такое, красотка тот же час Подумала: пожалуй, я «стану с ним одно». Собою он пригожий и в обхожденьи смел. А коль к тому ж богатый, чего же мне еще? Киндзо шарит за поясом у Юбы, заглядывая ей через плечо. Прячет в рукав черепаховый гребень, зеркальце, потом осторожно вынимает из прически красивую заколку. Но не проста и Юба. Ей хочется скорей Юба одновременно щупает за поясом у своего воздыхателя. Обнаруживает тощий кошелек. Шарит в нем. Но что за незадача! Кошель почти что пуст! Утратили объятья всю сладость для нее. Девушка сердито топает ногой, пытается высвободиться. Вдруг на краю знгавы появляется Сога. Он бесшумно спрыгивает, подбегает к Киндзо и хватает его за шиворот. Сога. Кто это здесь с тобою, девчонка, отвечай! Ты смеешь к нам в «Янаги» любовников водить? Юба (смущенно). Ах, что вы, ваша милость! То братец мой родной. Приехал вот проведать. Не виделись давно… Ронин бесцеремонно обыскивает испуганного Киндзо. Достает из рукава украденные вещи: зеркальце, заколку, гребень. Юба возмущенно всплескивает руками, но молчит. Не найдя оружия, Сога теряет интерес к Киндзо. Сога. Ну брат так брат. Плевать мне. Смотри лишь, егоза: ведите себя тихо! Покой не нарушать! Так же бесшумно исчезает. Юба. Мерзавец! Прощелыга! Ты вор, ты негодяй! Хорош купец, однако! Богатства — два гроша! Бьет его куликами в грудь. Киндзо хохочет. Киндзо. Гляди-ка! Вот чертовка! Залезла в кошелек! А я и не заметил! Какая ловкость рук! Юба. Я, может, и чертовка, да только не краду! Твоих вещей не брала, а ты мои украл! Киндзо. Нашла ты чем гордиться! Да если хочешь знать, на свете нет соперниц у доли воровской. Свободен я, как ветер. Никто мне не указ. Весь мир — моя добыча. Я царь среди людей! Лишь вот что мне в досаду: живу один, как перст. Я царь, да без царицы мне царствовать тоска. Иди ко мне в подруги! Уйдем с тобой вдвоем! Сейчас я без лукавства с тобою говорю. Проворна ты, смышлёна, мордашка хоть куда. С тобою мы на пару наделали бы дел… Он склоняется к ней, шепчет на ухо. Она сначала отворачивается, потом начинает прислушиваться. Его руки снова ее обнимают. Сказитель. Сладкоречивый Киндзо зовет ее с собой. Любовники сливаются в поцелуе. Потом, крепко взяв Юбу за руки, Киндзо уволакивает ее в гущу сада. Едва они исчезли со сцены, из-за каменного фонаря появляется черная фигура. Это Второй Убийца, который там прятался. Он достает из-за спины маленький арбалет, кладет стрелу на тетиву и целится в силуэт играющей на сямисене Идзуми. По точно так же внезапно, как накануне, на энгаве возникает Сога. Он стремительно спрыгивает вниз и одним ударом закалывает Второго Убийцу. Тот с криком падает. Звуки музыки обрываются. Видно, как Идзуми встает. Сога прячет меч в ножны и затаскивает труп под ее ранду. Сказитель. Телохранитель верный опять удар отвел. Идзуми открывает перегородку, видит Согу, успокаивается и раздвигает сёдзи широко. Видно внутренность ее комнаты. Она устлана циновками, украшена цветами. Посередине два низких столика. Па одном сямисен, на другом большая лакированная шкатулка с выдвижными томами. Идзуми. Ах, это вы, мой славный, мой драгоценный страж. Мне показалось, будто я услыхала крик. Сога. Ночная птица это. Спокойно все вокруг. Ложитесь, отдохните. Я буду начеку. Идзуми (содрогаясь). Мне не до сна сегодня! Кто этот лютый враг, что хочет непременно Идзуми умертвить? Сога. Я спрашивал уже вас, допытывался я: попробуйте припомнить отвергнутых мужчин. Идзуми. Да разве всех упомнишь? Они, как стая мух. Жужжат и докучают: «Моею стань, моей!» Они не понимают, что истинный югэн манит, но ускользает, схватить его нельзя. Мне не нужны объятья и клятвы не нужны. На свете нет мужчины, кого я полюблю. Сога слушает, низко опустив голову. Голос Идзуми смягчается. Один лишь вы, друг милый, понять меня смогли. А ведь вначале тоже молили о любви. Но вы великодушны, довольно вам того, что я в вас благородство и преданность ценю. Жестом приглашает ронина подняться в дом. Входя, он отодвигает сёдзи еще шире и оставляет их открытыми. Они садятся: Идзуми перед шкатулкой, в профиль к залу: Сога напротив. Сога. Я вел себя нелепо. Как если бы желал цветком не любоваться, а скомкать и сорвать. Смотрю на вас — и счастлив. Вы рядом — жизнь полна. Такому совершенству весь век бы я служил. Идзуми поднимает крышку ларца — в ней зеркало. Гейша грустно смотрит на свое набеленное лицо. Идзуми. «Весь век» у гейши краток. Увянет красота и нету совершенства, один сухой листок… Когда по этой коже проляжет сеть морщин, я долго ждать не стану — себе я поклялась. К чему и жизнь, когда в ней померкла Красота? На то в моей шкатулке лежит вот эта вещь. (Достает острый стилет и смотрит на него.) Удар, немного боли, и срезан мой цветок. Не дам ему увянуть, югэна не предам! Сога. Ну что за разговоры! Вам двадцать лет всего! Поверьте, есть на свете иная красота. Она взамен приходит телесной красоте, когда свой путь по жизни красиво ты пройдешь… Идзуми (легкомысленным тоном, пряча стилет). Вы правы, это будет еще не скоро так. Ведь молодость продлится лет пять иль даже семь… Сказитель бьет а барабан. Гейша меняется в лице, голос дрожит. Ах, как могла забыть я? Совсем из мыслей вон: рука чужая хочет обрезать мой цветок… С испугом оборачивается к саду, как если бы тот таил в себе угрозу. Сога тоже, положив руку на меч. Оба застывают. Заброшенный храм. Ночь. Н глубине смутно темнеет большое изваяние Будды. Сказитель бьет в барабан. Нервно озираясь, входит Футоя. У него в руке небольшой, но тяжелый мешок, в котором что-то позвякивает. Ждет, оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха. Время от времени гремит гром, вспыхивают зарницы. Сказитель. Ненастной темной ночью купец Футоя-сан Сказитель бьет в барабан, вспыхивает молния. Голос Невидимого (гулкий, непонятно откуда идущий). Я здесь. Приступим к делу. Знать, важное оно, уж если ты с синоби связаться пожелал. Футоя от неожиданности чуть не подпрыгивает. Не знает, в какую сторону смотреть. В конце концов адресуется к статуе. Футоя. Да-да, нужда большая меня к вам привела. Невидимый. Как звать? Когда? И сколько? Вот что мне нужно знать. Футоя. Как звать? Идзуми, гейша. Когда? Тут сложность есть. Заказец хорошо бы исполнить не тотчас, а в миг, когда подам я условленный сигнал. У них в саду «Янаги» там яблонька растет. На ней сломаю ветку — ну, стало быть, пора… Невидимый. Ага, заказ с отсрочкой, готовность — миг любой. То первого разряда по сложности контракт. Футоя (поспешно). Мне все расценки ваши посредник сообщил. И я доставил сумму — тут ровно тыща рё. Показывает мешок, не знает, как его передать. Невидимый. Сказал тебе посредник, что, сделавши заказ, его ты никогда уж не сможешь отозвать? Таков закон наш древний: коль кто приговорен, во что бы то ни стало он должен умереть. Футоя (кланяясь). Зачем же отзывать мне, раз деньги заплатил? Невидимый. Клади мешок к подножью. Контракт наш заключен. Сад перед павильоном Идзуми. Сёдзи закрыты. На энгаве сидит Окасан, с ней рядом приемные дочери. По бокам — ученицы Юба и Сэн-тян с большими веерами в руках. Ярко светит солнце. Жарко. Из-за угла выглядывает Сога, как всегда, настороже. Сказитель. Последовав совету Куботы-мудреца, Сказитель бьет в барабан. Все начинают двигаться: дамы, ученицы с веерани, то появляющийся, то исчезающий Сога. На сцену выходит Неслышимый. Он одет не в кимоно, а в обтягивающее трико, размалеванное шутовскими разноцветными полосами. Лицо закрыто сплошной шелковой маской, где нарисована дурашливая физиономия со ртом до ушей. У него при себе сумка с реквизитом. Неслышимый подходит вихляющей клоунской походкой к Окасан. Сэн-тян хихикает, прикрыв рот ладошкой. Жестом фокусника, будто прямо из воздуха. Неслышимый достает свернутую трубкой бумагу и протягивает хозяйке. Сказитель. С поклоном протянул он лисгок бумаги ей. Окасан пожимает плечами, показывает письмо одной приемной дочери, потом другой. Жестом велит начи нать представление. Луч прожектора поднимается и освещает канат, протянутый над сценой. Неслышимый достает из сумки и ловко закидывает на канат веревки с крыжом, в два счета карабкается вверх. Идет по канату, кривляясь и делая вид, будто вот-вот упадет. Начинает жонглировать вынутыми из кармана ножиками. Зрители с восхищением смотрят. Сэн-тян забывает махать веером, визжит от восторга. Сказитель. Нетрудно догадаться, что это он и есть — Акробат спрыгивает вниз и подает хозяйке еще один листок. Окасан (читает вслух). «Теперь вам птицу Хоо позвольте показать. Горят, да не сгорают у феникса крыла. Я знаю жест волшебный. При помощи его огня стихию злую возможно подчинить». Неслышимый показывает эффектный фокус. Достает из сумки и прикрепляет к рукавам потешные птичьи крылья. Потом берет с энгавы незажженную масляную лампу, льет на «крылья». Делает «волшебный жест»: комично приседает и расставляет руки. Затем чиркает пальцем о колено — палец загорается огнем. Проводит горящим пальцем по одному «крылу», по другому — и те вспыхивают. Фокусник кружится на месте, машет горящими «крыльями». Все ахают, ужасаются, Сэн-тян подпрыгивает и визжит. В это время Сказитель объясняет, как устроен фокус. Сказитель. Трюк этот, хоть эффектен, но в исполненьи прост. Сэн-тян повторяет «волшебный жест». Окасан (довольным голосом). Вот это нам годится! Ты взят, Нитонисё. До представленья будешь в «Янаги» проживать. Прошу вас, отведите актера, Сога-сан, во флигель для прислуги, пусть разместится там. Сога подходит к фокуснику, подозрительно оглядывает его. Выдергивает из-за пояса ножи, которыми Неслышимый жонглировал, смотрит на них, забирает себе. Сога. У нас ходить с оружьем тут не заведено. Тем более ты ловок с ножами чересчур. Не по сердцу мне, парень, глумливый твой оскал. Глаз не спущу с тебя я. Что встал? Шагай за мной. Ронин уводит Неслышимого со сцены. Окасан подает знак ученицам — они раздвигают сёдзи. Хозяйка и ее приемные дочери входят в комнату Идзуми и садятся. Окасан жестом отсылает учениц. Те удаляются с поклоном, после чего Сэн-тян убегает вприпрыжку. Окасан. Ну вот, теперь спокойна за представленье я. Урод этот вихлястый отлично оттенит твой страстный зов. О-Бара, и твой, Идзуми, стиль. Кубота — наш союзник. Он думает, что ты, Идзуми, его князю придешься по душе. Но вкус у князя, может, иной, чем у слуги. Зов плоти, как известно, сильней у молодых. И я не исключаю, что именно тебя он выберет, О-Бара. Уж мне ль не знать мужчин! Скажу вам откровенно, мне это все равно, кого из вас с триумфом в наложницы возьмут. Вас, дочки дорогие, обеих я люблю! Лишь только б не достался чужому дому приз… А впрочем, нет соперниц у вас в столице всей. Одной из вас, я знаю, победа суждена. О-Б а р а. Я в княжестве богатом сияла б, как звезда! Нет, не звезда, а солнце! И князь в его лучах размяк бы мягче воска. Всю Сацуму шутя к рукам я прибрала бы. Великая мечта! О, если б это счастье добыла мне судьба! Я вечно благодарной вам, матушка, была б! Окасан. Что скажешь ты, Идзуми? Идзуми. Покорна карме я. Моя бы воля — право, жила б я вечно здесь. Но гейше не пристало решать свою судьбу. Коль скоро вы решили, что прибыльней меня отдать в мужские руки — ну, так тому и быть. Окасан. Никак обиду слышу я в голосе твоем? Подумать можно, будто тебя я продаю уродливому старцу иль грязному купцу! Князь Сацумы и молод, и, говорят, пригож. Быть может, ты познаешь с ним радости любви. И будешь благодарна Окасан и судьбе. Идзуми. Слыхала много раз я о радостях любви. И песни о них пела пред публикою я. Но что это такое, я не желаю знать. Скучны мне все мужчины, не верю я в любовь. Окасан. Напрасно ты не веришь. Любовь на свете есть. Точнее выражаясь, всего Любовей три. Одна любовь — земная. Подвластны ей все те, кто духом припадает к поверхности земной. Таких людей не меньше, чем девять из десяти. Грешна, грязна, но сладка подобная любовь. Еще бывают люди, кого прельщает ад. Отравленную страсть их я «адской» назову. То огненное зелье! Сгорает в нем душа без всякого остатка, уходит в черный дым. Встречается, хоть редко, еще одна любовь. Она пленяет души, что ввысь устремлены, поэтому «небесной» зовут ее в стихах. Но век ее недолот, как бабочки полет. Или полет кометы, что раз в две сотни лет прочертит через небо свой осиянный след… Идзуми. Комета одинока, никто не нужен ей. Ах, если б мне кометой по жизни пролететь! Пускай полет недолог, но сколько красоты! О-Бара. Любовь? Комета? Право, и слушать-то смешно. По мне хоть взвейся в небо, хоть отправляйся в ад, но выдави из жизни всё, что она дает. К нам в руки сам свалился чудесный сочный плод. Сок выдавить до капли мы из пето должны! Окасан (с печальным вздохом). Отказываетесь, дочки, вы обе от любви. Но тут не нам, а карме положено решать. Небесная, земная иль адская любовь: начертана дорога, свернуть с нее нельзя. Все три женщины застывают в разных позах. Окасан по-буддистски складывает ладони и закрывает /лаза: О-Бара подносит руку поправить прическу: Идзуми сидит, изящно склонив голову. Свет гаснет, занавес закрывается. Поворот сцены. ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
|