Кризис морального сознания и искания гуманистов

Евгений Витальевич Гильбо,

Президент Международной Академии Гуманитарных Наук

Эта лекция была прочитана мной в Ленинграде в далеком 1988 году, в Центральном Лектории общества «Знание». Она неизбежно содержит некоторые отсылки к реалиям того времени, которые уже нет никакого смысла убирать. Она была продолжением моего цикла лекций «Апология доктора Фрейда» и моей одноименной статьи в журнале «Знание-Сила», с публикации которой началась легализация в официальной советской печати психоанализа, который, впрочем, де-факто и до того уже имел широкое распространение в профессиональных кругах.

Во вводный курс я включаю ее потому, что она отражает те философские взгляды, в рамках которых формировался проект «Школа Эффективных Лидеров». Она позволит нашему абитуриенту расширить свой взгляд на реалии окружающей жизни, осознать контекст, в котором происходит процесс личностного роста.

Пожалуй, самым глубоким потрясением для нашего общества в последние годы явилось осознание глубины морального падения. Демагогия, взаимная ненависть, подлость, вечные склоки, власть преступных кланов, половая распущенность, половая агрессивность, конфликт поколений, бездуховность, социальная апатия… Перечисление всех этих ужасов стало уже традиционными темами для прессы, не потеряв, правда, своей актуальности. И на этом фоне во весь рост встал вопрос: что же делать? Как случилось, что мы пришли к такому положению?

Поиски ответа идут на разном уровне. Кто-то винит в разрушении морали комиссаров и атеистов, кто-то обнаруживает масонский заговор, кто-то ищет корни в давней истории русской нации. Здесь мы попытаемся поразмыслить над этим вопросом с другой стороны, с точки зрения глубинной сущности человека и ее роли в общественной эволюции. изучение глубинной сущности человека, структуры человеческой личности и ее деятельности — предмет науки, называемой психоанализ. Она родилась в начале ХХ века как ответ на мучительные противоречия времени. Ее создатели — Зигмунд Фрейд, Карл Юнг, Альфред Адлер, Эрих Фромм — еще недавно были прокляты официальной сталинской пропагандой, а судьба самого психоанализа в нашей стране куда печальнее судьбы кибернетики или генетики.

В журнале «Знание-Сила» (№ 8, 1988 г.) читатели могли познакомиться с идеями основателя психоанализа Зигмунда Фрейда. Фрейд убедительно показал, что постичь человека нельзя только из рациональных построений, что кроме сознательной, направляемой разумом деятельности, в человеке есть глубинные неосознаваемые мотивы. Поэтому человек не может знать истинных причин тех или иных своих поступков. Они определяются недоступными сознанию слоями психики, унаследованными человеком за миллион лет эволюции.

Оказалось, что сознание — не безраздельный хозяин человеческой психики. Оно лишь оседлало норовистое животное и путем подавления нежелательных мотивов не дает ему бежать туда, куда оно хочет. Только к цели!

В человеческой психике кроме сознательного «Я» присутствует противостоящее ему «Оно» — сфера бессознательного, неуправляемых животных стремлений, сфера борьбы инстинктов. Этот дьявольский сосуд, вместилище страстей — главное препятствие для стабильного человеческого общежития. Но в процессе своего становления человеческое общество выработало структуру, противостоящую бессознательному «сверх-Я», средоточие социального в человеке.

«Сверх-Я» отдельного человека — система моральных запретов и стереотипов поведения, усваиваемая им в детстве и способствующая его адаптации в обществе и охраняющая общество от антиобщественного, «аморального» поведения. Интегрируясь в обществе в целом, «сверх-Я» формирует общественное сверхсознание, элементами которого являются мораль, религия и культура. Каждый человек вносит свой вклад в формирование общественного сверхсознания, а общественное сверхсознание через всю систему общественных отношений формирует «сверх-Я» каждого человека.

Так же и «Я» отдельной личности соответствует общественное сознание, а «Оно» — общественное бессознательное. Социальная функция религии, культуры и морали — обуздание страстей, охрана общественных ценностей, обеспечение выживания общества. Противоборство «Оно» и «сверх-Я» — вечная бессознательная борьба социального и биологического в человеке.

В тот момент, когда первобытное стадо превратилось в группу людей, на стыке борьбы родилось «Я», человеческая индивидуальность. Со временем сфера «Я» расширялась, все больше овладевая человеческой психикой, отвоевывая все большее поле у «Оно» и «сверхЯ». Если первобытные общества существовали как некое единство, устойчивость и существование которых определялись равновесием между борющимися сторонами — «сверх-Я» и «Оно», то дальнейший прогресс личности определялся все большим и большим возрастанием роли ее индивидуальности, а прогресс общества — соответствующим расширением сферы общественного сознания за счет бессознательного и сверхсознания.

Но прогресс этот не мог быть гладким. Ведь «Я» приходилось вести борьбу на два фронта, между двумя противоборствующими сторонами. И на этом пути прогресса в любой момент могла открыться ловушка — нарушение равновесия. Того самого равновесия между

«Оно» и «Сверх-Я», которое обеспечивало стабильность общества и создавало условия для прогресса личности.

Это нарушение равновесия стало причиной гибели многих цивилизаций, особенно в эпоху, когда сфера разума еще не столь существенно влияла на стабильность общества. Но когда последствия не были столь фатальны, они все же были серьезными и трагичными. Нарушения в пользу бессознательного выливались в длительные кровавые эксцессы, периоды нестабильности и деструктивности. Наоборот, засилье сверхсознания создавало абсолютно статичные и глубоко идеологизированные культуры, как это случалось в древнем Египте или Индии. Периоды же равновесия характеризовались быстрым и стабильным прогрессом.

Сказанное позволит нам понять, как наступление европейского рационализма в Новое Время определило паранойяльные контуры истории XX века.

Научное познание начинается с удачной классификации. Удачная классификация дает нам новое, вычленяя категории, которыми мы затем оперируем в анализе действительности. Один из основателей психоанализа, Карл Густав Юнг дал такую классификацию характеров и типов человеческой деятельности, которая сама по себе очень многое объясняет в общественных отношениях. В основе классификации лежат три основных признака: ориентированность на внешний мир /экстраверсия/ или на себя /интроверсия/, преобладание рациональной или иррациональной установки мышления, большее развитие правого или левого полушария мозга и свойственной им активности. Эти три вектора как бы определяют трехмерное пространство типов, разделяя его на восемь секторов, каждый из которых получил свое название. Например, тип с рациональной установкой сознания и преобладанием левополушарной деятельности получил название мыслительного /экстраверта или интроверта/. Рациональный правополушарный — эмоционального. Иррациональные, соответственно, сенсорного и интуитивного.

Мы, к сожалению, не имеем возможности привести здесь юнговское описание и глубокий психологический анализ этих типов. Надеемся, что возможность ознакомиться с ним даст Вам переиздание классических работ Юнга в следующем десятилетии. Нам понадобится только знание основных черт мыслительных типов /мыслитель-интроверт и мыслительэкстраверт/.

В своей познавательной деятельности эти типы ориентированы исключительно на рациональное познание. Они признают существующим и достойным изучения лишь то, что можно измерить в повторяемых экспериментах. Единственная форма учения, которую они признают — логическая теория, связывающая полученные в опыте факты. Критерий истины лишь один — эксперимент. В своей деятельности мыслительные типы ориентированы на какую-либо рациональную формулу, идею, которая объясняет им мир, подменяя собой реальность. Они признают только разум и ставят свою жизнь в зависимости от разума.

Высшая ценность для этого типа — выработанное его разумом мировоззрение, в соответствии с которым он пытается абсолютно сознательно строить свою жизнь. Эмоции, вкусы, дружба, религиозное мироощущение, склонность к искусству — все приносится в жертву рациональному, уходит в бессознательное. Чем дальше вытесняются эмоции, тем хуже и бесконтрольнее они влияют на мышление. Формула мировосприятия превращается в догму, человек бессознательно идентифицирует с ней свою личность. Он лишается способности восприятия нового, чуждого его формуле. Оппозиция формуле со стороны других людей воспринимается как личная правда, а личная неприязнь — как враждебность идее. Ответным поведением в этом случае является жесткая паранойяльная агрессивность. Мыслительный тип болезненно не выносит критики. Критика разносят, да еще с личными наветами.

Мыслительный тип не способен действовать, побуждаемый чисто человеческими чувствами: даже если человеколюбие и благотворительность входят в его формулу, он стремится создать для них соответствующее учреждение. Этот тип самоутверждается через свою идею и не способен принять более общее и потому менее определенное мировоззрение.

Есть целый спектр мыслительных типов — от слабо выраженного рационалиста до параноидальной психопатии и паранойяльного психоза /выход за границу меры/. Авторитарность и агрессивность, свойственные им, особенно в экстраверсии, способствуют их социальной успешности. Деятельность представителей этого типа сыграла огромную и положительную и отрицательную роль в истории человечества.

Широкое наступление этого типа началось с XVII века и продолжалось до середины XX века. C ним связаны небывалые успехи западной науки в исследовании объективных свойств материи, он породил ряд философских систем и во многом сформировал современный облик западного общества. Он был авангардом борьбы за расширение сферы разума и сознательной деятельности, главный удар был направлен против сдерживающих структур сверхсознания.

В философии это наступление начали в XVII веке Бэкон и Галилей, Декарт и Лейбниц, Ньютон и Гоббс. Их учения объективно способствовали преодолению тормозящих структур «сверх-Я», расширению сферы разума и познания, формированию нового общества свободных личностей.

В общественной жизни наступление этого типа началось с эпохи Просвещения. Просветители поставили своей целью разрушить средневековое миропонимание, разгромить, прежде всего, религиозное мировоззрение и поставить на его место культ разума. Это была программа неограниченного расширения сферы сознания. Все в мире должно быть разумно.

Человек должен все подвергнуть анализу и построить рациональное общество, высшей целью которого будет познание и покорение природы.

Для просветителей общество было не продуктом длительного развития, не сложным многоаспектным организмом со своими законами, но результатом некоего общественного договора, который можно расторгнуть и заменить, создав тем самым новое разумное общество. Для этого достаточно только просветить людей, донести до них ту абсолютную истину, которой просветители владеют.

Видя в человеке лишь рациональную схему, а в обществе — общественный договор, просветители деструктивно-иронически относились к религии и другим иррациональным элементам человеческой культуры, считая, что они изобретены кем-то для обмана масс. Их целью было разгромить религию за ненужностью таковой в рационально устроенном обществе. В их схеме не было места религии, для них была совершенно непонятна ее реальная роль в обществе, так что разрушая ее заменять ничем не собирались.

Правда, кое-кто из просветителей чувствовал, что с уходом религии образуется какаято пустота. Один из них даже цинично заметил, что если бога и нет, то его следовало бы выдумать, чтобы народ особо не распускался. Но это было его частное мнение.

Однако, после расторжения устаревшего общественного договора, общество почему-то стало развиваться отнюдь не по указанному просветителями пути. Почему-то к власти пришел диктатор, вместо культа разума установился культ его личности, а тут и церковь подоспела провозгласить божественность его власти. идеи просветителей в конечном счете потерпели крах, потому что их создатели ставили разум и порожденные им рациональные идеи выше человека, да и самого человека подменяли рациональной схемой, а мораль — сознательным жизненным императивом. Выражаясь на новом языке, игнорировалась роль человеческого фактора в социальных процессах. Но крах этот никого не образумил. Наступление рационализма продолжалось.

Новое поколение рационалистов пришло из естествознания и принесло из него свою философию — вульгарный материализм. Они провозгласили, что человек есть то, что он есть, а его сущность — то, что он производит. Вера, этика, эстетика из этой схемы естественным образом выпадали и были объявлены излишними. Атеизм был сведен к тому аргументу, что бога нет, поскольку он ненаблюдаем. То, что в религии есть нечто, кроме бога, было для них непонятно. С самоуверенностью необразованности вульгарный материализм отрицал все достижения духовной культуры человечества.

Пришедшие на смену нигилизму позитивная философия и марксизм также признали несуществующим все, что не ложится в прокрустово ложе рациональных догм. Человек для них был лишь суммой общественных отношений. Изменятся отношения — изменится человек. Обратную сторону проблемы — то, что общественные отношения во многом порождены изначальной природой человека, они игнорировали.

Общественные отношения не существовали до появления человека и не могли его породить. Человек и общество — результат одного и того же длительного процесса развития, в котором человеческая природа порождала общественные отношения и сама изменялась под их воздействием. Поэтому все, в том числе иррациональные элементы человеческой культуры — необходимость ответа на какие-то человеческие потребности. Если они не укладываются в рациональную схему, то это недостаток схемы, но никак не свидетельство их ненужности. И уж никак нельзя создать выдуманное из головы общество и сотворить для него подходящих людей. Общество развивается по своим законам, из которых рационалисту известна только часть.

Но параноидальные качества рациональных мыслителей, о которых мы говорили выше, сыграли злую шутку с их носителями. Свой разум, свои идеи и изобретения они стали ставить выше реальности. Придуманные формулы превратились для них во вторую реальность, в идею фикс. При этом позитивизм, отражающий взгляды более интровертированного крыла рационалистов, замкнулся в рамках научной деятельности, а экстравертированный марксизм объявил, что дело заключается не в том, чтобы объяснить мир, а в том, чтобы преобразовать его.

Позитивисты провозгласили особенности познавательной деятельности мыслительного типа критерием научности вообще. Они демонстративно исключали из сферы научного познания все, что нельзя измерить в повторяемом эксперименте. Прежде всего, это нанесло ущерб наукам о человеке.

Например, предметом изучения психологии была объявлена не мотивация, не духовная сфера человека, но его внешнее поведение, рассматриваемое как реакции сложного автомата на стимулы. Это направление получило название бихевиоризм, имело бурный успех и быстро потерпело крах. На смену ему пришла когнитивная психология, подменившая человека рациональной схемой, состоящей из сознания, которому приданы когнитивные функции и органов труда. Главным мотивом человеческого поведения оказалось стремление к поддержанию непротиворечивого мировосприятия, «когнитивного баланса», а вся деятельность оказалась сознательной, направляемой когнитивными схемами. Дело кончилось тем, что один из таких психологов /Саймон/ заявил, что психологическая теория может считаться законченной только тогда, когда ее можно изложить в виде программы для ЭВМ. Так, рационалистическая психология превратилась в науку не о естественном, а об искусственном интеллекте.

Та же грустная история случилась с лингвистикой, где стремление к формализации породило теории и схемы, которые, как теперь выяснилось, подходят только к языкам программирования, но никак не к естественным языкам.

Но если позитивисты ограничивались игнорированием всего того, что не укладывалось в их схемы, то целью марксистов было сокрушение соперников и утверждение в науке своей методологии. Лысенко и Уэллс, Быков и Холличер, Деборин и Сэв — все они дали миру примеры небывалого до тех пор агрессивного поведения в науке. и просвещение, и позитивизм, и марксизм — все эти движения способствовали расширению сферы разума, сферы сознания, росту личности и развитию общества. Они стремились расширить сферу разума за счет структур «сверх-Я» — религии, стереотипов морали, традиций. Но разрушая эти структуры, они игнорировали их социальную функцию — противостояние бессознательному, обеспечение стабильности общества. Бессознательное не входило в их формулу. и если XIX век был веком разрушения стереотипов, то век XX оказался веком расплаты за нарушенное равновесие. Цивилизация заменила собой культуру и подточила сверхсознание. Слабо сдерживаемые бессознательные стремления, инстинкты — воля к власти, агрессия, звериный садизм, ненависть, страх — все это вырвалось наружу и стало фактом общественной жизни. Только в очень немногих странах, где «Я» уже давно отвоевало у бессознательного большую территорию, где уже многие века личность расширяла свою свободу, лишь в этих странах общество сумело сохранить стабильность и воспользоваться разрушением иллюзий и расширением сферы разума для быстрого прогресса.

В странах же, где бессознательное сохраняло свои позиции, разрушение иллюзий нарушило равновесие и выплеснуло наружу звериные инстинкты. Первая мировая война окончательно сорвала уже порядком подточенный рационалистами налет культуры с человеческой психики. Фашизм, нацизм, сталинизм, маоизм, красные кхмеры — все они были чудовищами, которых породил не сон разума, а агрессия разума. На место низверженных бога и морали вставали зловещие культы земных властителей, на место призрачного религиозного удовлетворения желаний — разгул страстей и мечты о царстве божьем на земле. Планету сотрясали гражданские и мировые войны, миллионы людей гибли ради иллюзорных идей, а то и вообще без оправдания. Даже жуткие фантазии средневековья не шли в сравнение с тем, что принес человечеству XX век. Такова была обратная сторона агрессии разума — паранойя.

Если из сказанного выше сделать вывод, что за все ужасы XX века вина лежит на просветителях, позитивистах или марксистах, это будет ошибкой. Агрессия разума была лишь одной из тенденций кризиса традиционного общества, которое готовилось к коренному изменению. Быстрое расширение сферы «Я» и соответствующий рост производительных сил (главной из которых, является человек) знаменует период перехода от общества масс к обществу свободных личностей.

В разных странах эти изменения реализовывались разными путями. Процесс перехода был ознаменован нарушением равновесия и связанными о ним эксцессами. Но уже виднеется на горизонте конечный пункт этого движения — новое постиндустриальное общество.

Можно ли было пройти этот путь без эксцессов? Можно ли было эти эксцессы предвидеть и оценить? На этот вопрос я сразу отвечу утвердительно: да, философы-гуманисты предвидели и отразили эти эксцессы, да, они указывали на опасность игнорирования человеческой породы. Кризис равновесия и поиски выхода из него отразились в творчестве Кьеркегора и Шопенгауэра, Ницше и Бергсона, Достоевского и Соловьева, Шпенглера и Бердяева,

Фрейда и Юнга, Сартра и Фромма, Камю и Солженицына. Все они пытались понять происходящее и найти противовес голому рационализму, разрушительной агрессии.

Долгие годы мы были отлучены от родника гуманистической философии, и еще пройдет много времени, пока мы сможем освоить ее и интегрировать в нашу культуру.

Пожалуй, первыми, кто глубоко осознали, и отразили кризис веры и морали, были Кьеркегор и Достоевский. Их герой — человек XIX века, который мучается вопросами, не имеющими ответа. Вера, дававшая ответ на все жизненные и моральные вопросы, рухнула, и образовалась пустота, место для мучительной саморефлексии, неразрешимых диссонансов души. Резкий рост невротических заболеваний, отмеченный во второй половине XIX века, массовая эпидемия истерии — вот первые результаты этого кризиса.

Мучительная саморефлексия, болезнь века — главная тема со школы знакомого, но почти непонятного романа «Преступление и наказание». Его герой — человек, лишенный веры.

Он верит только в разум и от своего разума ждет ответа на вопросы морали. Раскольников не понимает, что этот ответ — вне его, и индивидуальный разум бессилен найти ответ, он может быть только результатом длительной эволюции общества. Кризис морального сознания выражается в ослаблении «сверх-Я», спасовавшего перед разумом, в атрофии сдерживающих центров личности. Личность выламывается из социального контекста и инстинкты агрессивного животного, не сдерживаемые цензурой, реализуются в убийство.

Хотя внешне содержание мышления Раскольникова выглядит, как поиск ответа на вопрос морали, в действительности его суть лишь отражение борьбы «сверх-Я» с иррациональными стремлениями. Раскольников не ищет ответ, он знает ответ, усвоенный еще в детстве.

Он лишь стремится преодолеть запрет своего «сверх-Я», открывая этим путь наружу инстинкту агрессии. То, что какое-то время это ему удается — как раз выражение кризиса веры и морали в обществе, выразившегося в нарушении равновесия в пользу животных инстинктов.

Достоевский глубоко осознал, что эта тенденция чревата гибелью для общества. Он ищет путь восстановления равновесия в обществе, но находит его не на пути рационализации бессознательного, расширения за его счет сферы «Я», но наоборот — на пути добровольного сужения сферы «Я» в пользу «сверх- Я». Путь этот — возвращение в лоно церкви, возрождение религии и, вместе с ней, религиозной морали. Призывами к этой истовости веры он пытается заглушить сознание того, что пути назад ужи нет. К этому времени относится его сближение с Победоносцевым, который пытается найти выход из духовного кризиса нации путем насильственного насаждения религиозности, чем только окончательно подрывает доверие к церкви. Ощущение безысходности, к которому пришел Достоевский в последние годы жизни, было главной трагедией русского гения.

По иному отразился кризис веры в творчестве немецкого философа Фридриха Ницше.

Современный ему кризис морали Ницше воспринимает как вечный кризис.

Борьба инстинктов и «сверх-Я» воспринимается Ницше как борьба подавляемой свободной личности против давящих запретов культуры. Это давление для Ницше — главная причина мучений человека, и он отрицает мораль.

«Мы во всем держимся мнений, кем-нибудь внушенных нам» — говорит его пророк Заратустра с горечью и презрением. Цель Заратустры — освободить человека ото всех внушенных ограничений, сделать его свободным, чтобы он мог «сам творить свое добро и свое зло».

Свободный человек Ницше — сам творец своей морали, он — высший человек.

Сын своего века, Ницше игнорирует роль бессознательного, он понимает борьбу односторонне — как борьбу «Я» и «Сверх-Я». Философия Ницше продолжает идеалы философов Ренессанса: человек превыше всего, превыше государства, установлений, морали. Ницше заостряет эту установку и доводит до крайности, за которой она грозит превратиться в свою противоположность. И балансируя на этом краю, Ницше создает свое великое учение — имморализм.

«Я люблю людей, — говорит Заратустра, и он же затем увещевает — Сверхчеловек на сердце у меня; он — мое первое и единственное… То, что я могу любить в человеке — это то, что он преходящ и смертен».

В философии имморализма Ницше с пронзительной заостренностью отражает философию морали интеллектуального психологического типа. Имморализм — агрессия разума против морали. «Я стремлюсь к делу своему, — говорил Заратустра. — Себя приношу я в жертву любви своей и ближнего своего со мной, так говорят все созидающие. А все созидающие — тверды». Стремление к делу своему, лишенное моральных ограничений, оправдание средств

целью, голый разум и воля — вот сверхчеловек Ницше. Дело превыше всего, мораль — его служанка, сверхчеловек сам устанавливает себе мораль, исходя из интересов дела.

«Созидать — вот великое избавление от страданий, великое облегчение жизни!». «Свободный от чего? Какое дело до этого Заратустре? Но глаза твои ясно должны возвестить мне: свободный для чего? Можешь ли ты создать себе сам свое зло и свое добро и поставить над собою, как закон, собственную волю? Можешь ли ты быть сам себе судьею и мстителем закона своего?»

Ницше пытается анализировать происхождение морали. В мифологических образах его «Генеалогии морали» удивительным образом переплетались глубина понимания и односторонность. Он выделяет двух типов: белокурую бестию, с одной стороны и с другой — иудея или христианина (здесь Ницше не делает разницы). Первый — воплощенная сила, энергия, отрешение, второй — слаб и неагрессивен, чтобы выжить он придумывает нормы морали и накидывает их, как сеть, на белокурую бестию, подавляя ее страсти и влечения.

Этот миф — бунт индивидуализма против общества, стремление к абсолютной свободе.

В символической форме в нем отражается борьба за расширение сферы «Я» за счет «сверхЯ», но одновременно «Я» капитулирует перед инстинктами, беря их себе в союзники. Вывод

Ницше: должно освободить белокурую бестию. Так оказывается, что его свободный от всего сверхчеловек — доисторическое животное.

Философия Ницше — это и его жизнь. В откровениях гения проглядывает та же мучительность преодоления морали, что и в исканиях Раскольникова. Но Раскольников под влиянием патриархальной среды уступает диктату «сверх-Я» и тем спасает себя как личность.

Ницше, сознательно отгородившийся от реального мира, все же преодолевает свое «сверхЯ», и это преодоление оказывается распадом личности, приводит его в сумасшедший дом, где гений и кончает свои дни.

Учение и судьба Ницше — высшая кульминация кризиса морали. Он был предвестником эры всеобщего паранойяльного психоза. Поиск выхода из этого кризиса — содержание философии младшего современника Ницше Зигмунда Фрейда.

Фрейд стоял у истоков научной психологии, ему принадлежит открытие структуры личности, анализ структуры и функции духовной культуры человечества. Он первый создал метод объективного познания бессознательного. И все же Фрейд был сыном своего века — убежденным рационалистом, по словам Фромма, «последним философом-просветителем».

Поэтому взгляды раннего Фрейда сближают его и с просветителями и с Ницше. Он объявляет религию вредной выдумкой, навязчивым неврозом, описывает стремление личности вырваться из оков «сверх-Я». Его атеизм этого времени целиком находится в русле агрессии разума. и все-таки Фрейд был первым, кто преодолел односторонность рационализма. Правда для этого ему понадобилась вся его долгая жизнь, опыт мировой войны. Именно после мировой войны, Фрейд окончательно осознает роль духовной культуры: «…Развитие культуры можно было бы просто назвать борьбой человеческого рода за существование».

Фрейд приходит к выводу, прямо противоположному идее Ницше. Если для того высшая ценность — человеческие влечения, то для Фрейда — существование человечества. Если

Ницше видит в морали и культуре орудие подавления, то Фрейд — орудие выживания. Если

Ницше провозглашает за человеком право самому творить свое добро и зло, то Фрейд провозглашает непреходящую важность общечеловеческих ценностей.

Так поздний Фрейд преодолевает рационализм XIX века и обретает ту широту мысли, которая делает его человеком века XXI. Понимая объективный характер расширения сферы

«Я», Фрейд осознает необходимость сохранения равновесия, и рационализацией морали одновременной рационализации сферы бессознательного. Теория психоанализа — как раз средство такой рационализации общественного бессознательного, а психоаналитическая терапия — средство достижения равновесия отдельной личности.

По мнению Фрейда, психоаналитическое движение должно было стать той структурой в обществе, которая преодолеет его невротизацию, и наступая на сферу бессознательного, уравновесит сужение сферы «сверх-Я». Это была весьма реалистичная программа преодоления кризиса не на путях реакции, а на пути прогресса. Именно англо-саксонские страны, где психоаналитическое движение развернулось наиболее широко и свободно, избежали в

XX веке жестоких эксцессов, захвативших остальной мир. Правда, главная заслуга в этом принадлежала все же не только психоаналитической терапии, а массовой культуре, к разговору о которой мы еще вернемся.

По-иному подошел к проблеме стабилизации Карл Густав Юнг, вместе с Фрейдом стоявший у истоков психоанализа, но изначально не принимавший прямолинейного рационализма. Юнг показал, что в основе человеческой сути лежат некие врожденные механизмы бессознательного, выработавшиеся в ходе длительной доисторической эволюции — архетипы коллективного бессознательного, воздействующие на сознание посредством некоторых универсальных символов.

Роль религии и культуры по Юнгу — обеспечение единства и символической взаимосвязи сознания и бессознательного. Сознание современного человека оторвалось от бессознательного, и этим лишилось символической защиты от коллективного безумия. И безумие настигает человека. Факельные шествия и парады, экстаз культа личности и фанатизм — вот результаты того, что отрицаемые, вытесняемые в бессознательное иррациональные архетипы выходят из-под контроля и помимо сознания начинают диктовать человеку действия, мысли, чувства. Чем больше власть охваченных коллективным безумием толп, тем больше давление на всех инакомыслящих, тем вольготнее властвовать посредственности.

Поэтому то, что утрачено у себя дома, судорожно ждется на Востоке. Человечество не может жить без мифа, миф нужен ему для гармонии, для выживания. Миф одухотворяет существование. итак, программа Юнга — не столько наступление на бессознательное, сколько расширение сферы «сверх-Я» за счет формирования новых его структур средствами искусства.

К подобному же выводу, явно или не столь явно, пришли многие представители западной интеллигенции. Идея расширения сферы морали присутствует во многих философских учениях XX века. Запад инстинктивно (а частью и сознательно) нашел ту структуру, которая сумела с честью выполнить функцию охраны общественных ценностей — массовую культуру.

Фрейд показал, что в основе массовой культуры лежат механизмы идентификации с лидером (звездой), конформизма (некритического усвоения стереотипов деятельности) и символического удовлетворения инфантильных желаний. Психоаналитики в своих исследованиях четко определили те сюжеты, которые способны найти неизменный отклик в душе человека, ориентируясь на детские, вытесненные в бессознательное желания («Золушка»,

«Гадкий утенок» и т. п.). Например, американская актриса Дина Дурбин снялась в десятках фильмов в ипостаси Золушки и никому не надоела. У нас в стране среди женской половины населения столь же неизменным успехом пользовался, малохудожественный фильм «Есения», занявший второе место по кассовым сборам (после «Пиратов XX века»).

На знании и сознательной эксплуатации этих психологических механизмов строилась работа голливудских киностудий («Фабрики грез»). Фильмы-насилия ориентировались на символическое удовлетворение садомазохистских влечений, снижая опасность их проявлений в жизни общества. Массовая культура взяла на себя роль психотерапии — сдерживания инстинктов не путем их подавления, а путем символического удовлетворения.

Массовая культура оказалась и мощным инструментом выхода из идеологического кризиса, в который попало западное общество в 60-е годы. Кризис этот, вызванный структурной перестройкой экономики и всего общества, породил огромный всплеск деструктивных настроений у молодежи. Годившаяся на волне этого протеста англо-саксонская рок-культура стала и знаменем протеста, и знаменем символического удовлетворения деструктивных импульсов.

Рождение нового общества в СССР в 20-е годы вызвало к жизни новую, советскую массовую культуру. Она успешно выполнила функцию низвержения церкви и охраны новых общественных ценностей (трудового энтузиазма, дисциплины, веры в вождя, ненависти к чужим, патриархальной семьи, атеизма, рационализма). Бодрящая музыка, фильмы про Золушек и непогрешимого Вождя, про ненависть к врагам и воинскую доблесть сумели смазать чудовищный диссонанс между идеями общества и реальностью.

Агрессия разума, погубившая в России старые морально-культурные структуры, фактически оставила «Я» один на один с бушевавшими инстинктами. Попытка в этих условиях построить рациональное общество была обречена на провал. И единственный путь, который нашло общество для выхода из кризиса, для стабилизации, было насильственное расширение сферы «сверх Я», подавления личности. Реакцией на деструктивный разгул стало возрождение неразрушенных архаических ценностей патриархального общества, насаждение глубокой религиозности («идеологизация» всех сторон жизни), формирование культа личности вождя. Естественно, что такой путь требовал исключения из общественной жизни людей, не способных до конца подчиниться требованиям отказаться от разума в пользу веры, не способных отказаться от своего «Я» в пользу надчеловеческих ценностей. И все общество в целом с ненавистью отвергало мыслящих, чувствуя в них угрозу стабильности общества.

Понадобилось два поколения, чтобы немного угас этот пароксизм реакции традиционного общества на агрессию разума. Чтобы одна за другой стали отпадать за ненужностью наскоро возрожденные патриархальные структуры, сдерживающие разрушительный напор страстей. Но еще и сейчас низвержение этих структур, не уравновешенное одновременно наступлением на бессознательное, грозит жестокими эксцессами.

Уничтожение социальных слоев — носителей рационального (буржуазного) сознания в 30-е–50-е годы все же не могло создать традиционное общество стабильного восточного типа с преобладанием идеологии. Развитие производительных сил требовало и неизменно генерировало носителей рационального сознания. Технический прогресс породил новый слой — техническую интеллигенцию. Слой, все более расширяющийся, который в силу особенностей своего сознания вставал в оппозицию к традиционному обществу, уже самым фактом своего существования разрушая его ценности. Это противоречие привело в 70-е годы общество к глубокому кризису. и как реакция на этот кризис «коммунистической» морали возникла новая массовая культура, несущая новые общественные ценности. Используя модифицированные первобытные ритуалы, воспроизводящие суггестогенную обстановку, ее вожди внедряли в сознание молодежи ценности рационального (буржуазного) общества: свободы и независимости (Макаревич), чистоты и самоценности, саморефлексии личности (Гребенщиков), индивидуализма и непримиримости к подавлению свободы (Бутусов) и т. п.

Еще один путь к выходу из кризиса был предложен Эрихом Фромом. Великий философ XX века поставил своей целью сотворить новую мораль, исходя из человека, его сущности и потребностей. Находясь в плену просветительских иллюзий, Фромм берет на себя миссию создания и внедрения в общественное сознание новой морали, новой мифологии, миссию, выполнить которую может лишь сама жизнь.

Основной пафос фроммовского учения — непринятие частной собственности, собственнической морали, приобретательства. Идеал образа жизни для него — простое бытие, которое он противопоставляет воле к приобретательству и к власти. Фромм возрождает и сознательно продолжает традицию Будды, Ганди, Толстого, Мейстера Экхарта. Жизнь как самоценность, жизнь ради духовности, ориентация на поддержание внутреннего равновесия, обуздание и осознание своих страстей, жизнь как любовь к людям и любовь для людей. Из ткани этой мечты творит Фромм Этику бытия. Он выхватывает знамя марксизма из рук рационалистов и отмывает его до кристального блеска утопии, превращая коммунизм в тот миф, который должен зацементировать новую этику.

Фромм поворачивает фронт наступления «Я» от сверхсознания к бессознательному, к рационализации самого человека, а не общества. Этика Фромма — прямая противоположность агрессии разума, противопоставленная этой агрессии и такая же односторонняя в своем пафосе.

Этика Фромма стала знаменем движения Хиппи. В ситуации обостренного кризиса общества в 60-е годы идеи Фромма обрели популярность мифа и рассеялись как миф. Но и они были шагом на пути общества к равновесию.

Сегодняшний день — время разрушения иллюзий. Проснувшийся и освобожденный от цепей разум вновь начинает свое победное шествие, борьбу за расширение сферы «Я», свободу личности, создание свободного общества. После десятилетий пароксизмов феодальной реакции и застоя мы вновь выходим на магистраль общественного прогресса.

Но на этом пути нас ждет та же опасность — нарушение равновесия между «Оно» и «сверх-Я», между сверхсознанием и бессознательным. Сегодня наступление разума ведется на давящие патриархальные идеологические структуры. Нет уравновешенного наступления на бессознательное, на инстинкты. и уже мы встречаемся с первыми результатами этой односторонности. Резкий рост преступности, экстремизм, национальная резня, предчувствие гражданской войны. Вот лицо вырывающихся наружу деструктивных инстинктов. Мы не можем, не должны их игнорировать снова. Ведь теперь мы знаем, какова она — расплата за нарушение равновесия.

Наша интеллигенция добилась несомненных успехов в разрушении давящих стереотипов сверхсознания, общественное сознание почти свободно от них. Страшный враг поджидает нас с другой стороны — это коллективное бессознательное, биологическая сущность, архаические стремления. Если мы не справимся с ними, нас ждут такие реки крови, что и

Сталин содрогнется в гробу у Кремлевской стены. В борьбе за расширение сферы сознательной личности за счет бессознательного есть лишь один путь — осознание глубинных влечений, контроль сознания, приручить зверя в себе.

Для такого осознания на уровне общественного сознания есть лишь один путь — широкая популяризация психоанализа, внедрение его элементов в общественное сознание. На уровне отдельной личности нужна широкая сеть психоаналитической помощи, не меньшая, чем та, что существует в США.

Элементы психоанализа должны прочно войти в жизнь. Массовая культура, средства массовой информации, научно-популярные публикации могли бы пробудить широкий общественный интерес к проблемам овладения собой, познания себя. Группы психоаналитического тренинга и индивидуальные консультации, внедрение психоанализа в школах могли бы за одно поколение резко преобразить наше общество, сделать его свободным, динамичным, стабильным.

Но для того, чтобы психоанализ смог выполнить свою функцию, ему придется преодолеть стену безграмотности, непонимания, неприятия, противодействия тоталитарных структур, для которых психоанализ остается главным врагом, как носитель буржуазной идеологии. Эта стена еще крепка, и при всем оптимизме в успех психоанализа верится с трудом.

Сейчас мало тех, кто способен понять, что нам дан выбор между расширением свободы и гражданской войной. И очевидно, что Россия выбрала гражданскую войну. Не важно, в каких формах она будет протекать, но реки крови, криминальная дестабилизация и нищета будут ей сопутствовать, как обычно».

Е. В. Гильбо, 1988.

ЯМА (притча)

Я иду и вижу кожника, который свалился в яму несчастья. Можно сказать и острее — в яму с дерьмом. А можно и «по-благородному», тогда вспомним, что на английском языке слово bullpit близко к русскому — вляпался в кучу говна.

Я подставляю лестницу и помогаю ему выбраться из этой ямы. Боже мой, какой я хороший! Но теперь всякий раз, когда кожник будет встречать меня, он будет вспоминать о своем долге. Чувство неоплаченного долга будет тревожить душу и заставит прыгнуть в еще более глубокую яму несчастья; его чувство долга развито, иногда до неразумности.

А ведь могут быть и иные сюжеты, иная реакция и профессиональное поведение разных по психотипу людей на чужую беду, на чужую ЯМУ.

Поп — анальник скажет: «Яма — достойное наказание для грешников. В каждой яме должен быть экземпляр Библии; кстати, купите, будет что почитать!»

Психоаналитик — уретральник тут же провозгласит: «Я всегда предупреждал, что Ваши вытесненные сексуальные желания по отношению к отцу и матери непременно приведут к падению в эту яму. Надеяться следует только на себя. Поверьте в себя и Вы выберетесь из любой ямы!»

Старообрядец — мышечник покажет, как НАДО двумя перстами цепляться за землю, чтобы выкарабкаться из ямы. И скажет: «В любой яме вы остаетесь на нашей родине, вы теперь даже ближе к своим православным корням; должнО потерпеть ради величия России!»

Налоговый инспектор — кожник уточнит, уплачен ли налог с аренды этой ямы. Он — рационально мыслящий человек — еще и «утешит»: «Все логично; если есть неогороженная яма, кто-то должен в нее падать!»

Репортер — оральник возьмет эксклюзивное интервью у сидящего в яме человека.

А вместо помощи оптимистично заметит: «Могло быть и хуже!»

Харизмат — зрительник, подпрыгивая и бегая вокруг ямы, будет увещевать сидельца:

«Радуйся и благодари Бога за то, что Он привел тебя в эту яму; будем вместе радоваться и подпрыгивать до небес, только осторожно, чтобы не выскочить из ямы, аллилуйя!»

Погруженный в себя звуковик скажет: «Я слышу-слышу, ты упал в яму, я очень-очень переживаю». И пессимистично добавит: «Будет хуже»!

Эгоист — обонятельник подумает: «По сравнению с той вонючей ямой, в которой я нахожусь постоянно, эта — вообще не яма!» Чихнет и уйдет не оглянувшись.

А вот и научная часть наших изысканий… Математик рассчитает не только вероятность попадания в яму, но и траекторию падения тела. Результаты будут более убедительными в том случае, если в яму попал он сам. Настоящая наука всегда начинается именно в яме; лаборатории и нобелевские премии появляются потом. В промежутке — ученые степени и прочие фанерные ящики, в которых хоронят настоящую науку.

Церковники изрекут: «Эта яма есть вершина самопожертвования личности во имя благополучия Церкви». Сила религии как организации в том, что она постоянно склонна оправдывать мазохистское сидение в яме какими-то высшими мотивами. Впрочем, к этому склонна не только организованная религия; перетерпеть сейчас, подождать светлое будущее — этого мы наслушались досыта в период строительства коммунизма.

А вот и политическая часть наших изысканий…

Президент Америки скажет: Эта яма — результат происков мусульманских террористов. Необходимо немедленно оккупировать Ирак, Иран, Афганистан и все соседние государства.

Президент России скажет: «Эта яма вырыта Западом, который завидует России, и с помощью так называемых демократов десятки лет безнаказанно разрушает российскую государственность. Но эта же яма — наше новое приобретение, раздвигающее рубежи нашей страны и делающее Россию еще более великой!» и, наконец, в яме крепко спит в дым пьяный уретральный алкоголик; ему хорошо!

А на прощание хочется лишь добавить, что источник наших проблем — в нас самих. Существующие в обществе проблемы являются проекцией и объективацией наших внутренних проблем.

Date: 2015-05-23; view: 505; Нарушение авторских прав