Первая встреча

Передняя машина остановилась - мы приехали. Небольшой аккуратный дом, возле калитки нас встречает женщина приветливой улыбкой - мои спутники ей, видимо, хорошо знакомы, тут же начинаются расспросы о здоровье матушек, детворы и т.п. На удивление, женщина одета в довольно светлое платье, платок на голове вообще белый и повязан как у стряпух, по - слобожански - назад. Я ожидал черных платьев, платков, нарочито угрюмых кликушеских лиц (почему-то именно это считается истинным православным обликом), а увидел нормальных людей с улыбкой на устах. Из дома вышло еще несколько женщин, среди них были и прихожанки нашего храма.

Я захожу и... замираю.

Это состояние невозможно передать словами, это переживание какого-то детского восторга и трепета одновременно. На металлической кровати полулежал столетний старец. Он был очень высокого роста, что-то, вероятно, под метр девяносто, имел необычайно правильные славянские черты лица. Огромная борода и длинные, слегка вьющиеся волосы на голове, были белыми. Нет, это не была цыганская седина, эта белизна была как бы олицетворением сущности этого человека. Весь облик его, облик монаха, аскета первых времен христианства, поражал величием и одухотворенностью, молитвенностью. И только глаза были несколько иными - они излучали какую-то необыкновенную свежесть и доброту. На устах играла легкая улыбка, добрая, ласковая, я бы сказал, согревающая. "Заходите, отцы святые, заходите!" "Да уж, думаю, святые! Тут грехов, хоть каждый день на исповедь!" Не успела у меня мелькнуть эта мысль, а старчик - то и отвечает, как бы продолжая свою первую фразу: "Да, грехов у всех хватает, но святость священника особого рода, это не святость подвижника, Божьей милостью и помощью обретенная, зависящая от отсутствия согрешений. Изначальная святость священника - дарованная, не стираемая! Иной и умудрится подрасплескать, а Господь восполнит, - плох, да свой!"

Окружающие не поняли, естественно, что они слышали ответ на мою мысль, а я взял себе это на заметку - нужно быть осторожнее! Все по очереди облобызались со старцем и, по его приглашению, присели на стулья, стоявшие у кровати. "Тут вот были только что ораторы, - старец кивнул головой на стулья, и усмехнулся, - доказывали абсурдность Страшного суда, конца света, рая и ада, дескать, придумали все темные рыбари! Может, и слышали истину, да уразуметь не смогли, - высшее образование отсутствовало! Мы вот, светлые головушки, существование Бога не отвергаем, но не как Личности, а всеобщего космического разума. И цитатки у них подобраны, под очередную душепагубную теорию. А я лежу и думаю, - улыбка исчезла с губ от. Антония, - это бы их рвение да на учебу, а не учительство! Закончили они и ждут, что скажу. А что сказать, сказать-то и нечего - глупость одна!

На глупость и отвечу глупостью! А беса вы видели, говорю?! Ну, они обиженно в ответ: "Мы с вами серьезно, а вы шуточками!" А я им в ответ, что, дескать, вы и Евангелие дерзаете цитировать, да и со святыми отцами, с творениями их знакомы, а разумения нет! Вы пришли найти подтверждение вашим суемудрениям и, прежде всего, мысли о ненужности Церкви, о Ее не необходимости в деле спасения, увы, я Вам не помощник! Да, сидел. Да, не был принят в клир нескольких епархий. Но разве это может быть поводом для хулы на Церковь с Ее догматами?! Вы Евангелие пытаетесь обратить против Церкви, а кто дал-то Его вам, как не Апостольская Кафолическая Церковь! А за беса я вам не шутки ради, это не шутки его видеть, перечитайте преп. Серафима Саровского или Свт. Игнатия Брянчанинова!

Молчат, а что им сказать, сказать-то нечего - увидеть, значит узнать, а узнать - это уже не вера, а знание! А разговор о вере. О вере, вроде бы, как и легче говорить - вера, попробуй, узнай где правда, я верю в то, а он - в иное! На первый взгляд - все логично! Увы, только на первый!"

Старец замолчал. Мои спутники, чувствуя усталость отца Антония, стали подниматься со своих мест и прощаться. Я последовал их примеру, хотя из этого дома, казалось, и не выходил бы, такое спокойствие и умиротворение были в душе. Мы раскланялись, и вот, уже у дверей, я услышал голос Старца: "Отец Александр, а мы с Вами-то, уже и знакомы!" Что-то дернулось у меня в груди, да, действительно, было нечто знакомое в разговоре отца Антония, но что?! "А помните, Верхнедонское, а, отец Александр?!"

Я вспомнил. Это были страшные страницы моей жизни, страшнее и придумать нельзя. Настигло горе, хотя, если быть точнее, признаки горя, не хочу возвращаться даже так в то время, но две ночи мы с матушкой не спали.

Воскресный день, я служить не могу. Прихожане все знают нашу трагедию, сошлись в храме и читают акафисты. Дело было где-то в 9-10 утра, ко мне подходит молодой парень и говорит: "Батюшка и матушки велели передать Вам, от. Александр, чтобы Вы не переживали, не предпринимали никаких действий, но молились! Все уже разрешилось, все хорошо!" Честно, я от его слов, оторопел - какие батюшка и матушки?! Жил в поселке мой предшественник по настоятельству, выходец из Львовской "области, запрещенный в священнослужении, но к таким делам он уж меньше всего! К нему приезжали за запчастями для иномарок, для перепродаж каких-то, но подобное!!! А тут - батюшка и матушки!

Паренька я знал неплохо, частенько он просился на клиросе что-то читать, старался, очень хорошая дикция, Виктор его звали.

"Витя, - спрашиваю, - ну, ладно, матушки, а батюшка так кто?!" "Как кто - отец Антоний! Он у них постоянно бывает, литургии служит, исповедует, причащает, наставляет всех нас, кто же еще! Он о Вас тоже молился, всю ночь, сказал, чтоб Вы успокоились, уже все хорошо!" Я этого "хорошо" в тот момент не видел! Но вошел в храм, -сотни людей молились, читался акафист. Как-то само собой стал на колени, взял в руки "Акафистник" и...со слезами стал служить молебен. О том, что все уже действительно хорошо, я узнал только вечером. И вот тогда возник действительно серьезный интерес к этому старцу - от. Антонию.

Я его увидел. Была какая-то праздничная служба Великого Поста. Начинаю каждение после Проскомидии, и тут подскакивает старший пономарь, и едва не кричит:

"Батюшка, от. Антоний в храме!" Выхожу на каждение, и сразу взгляд останавливается на величавом старце, в подряснике и теплой, несколько старинного покроя, рясе с протоиерейским крестом с украшениями. После каждения, на часах, выхожу и приглашаю священника сослужить. Он вежливо отказывается, сославшись на то, что будет служить в другом храме. И все. На малом входе его уже в храме не было. Потом был перевод, новый приход и все растаяло в суете дней текущих. Сейчас опять слышу знакомый голос.

"Помню, от. Антоний, вспомнил!" "Ну, так, провожатых Вам не надо, я мню, отче. Наведывайтесь, если между трудами праведными время будет! Я, правда, слышал, уж так Вы нас, старцев не любите, и все-то мы дремучие, и все-то мы невежды, да и крест Христов нести не хотим, восхищаем чужое стадо, в общем, все беды от нас, а, святой отец?!" "Листочков двух одинаковых не найти, что уж говорить о людях, от. Антоний". "Вот, вот, я тоже о том же. Так утром завтра я Вас жду!"

Мои спутники уже давно вышли и были удивлены тем, что я замешкался. А я ждал утра. Еще и еще раз прочитывал строки Св. Игнатия (Брянчанинова), жизнь Оптинских старцев, соизмеряя все с происходящим, ища ему должное объяснение.