Глава 5. О том, что бесстрастие души должно предшествовать чистоте телесной

1. Итак, вся забота настоящей жизни состоит в том, чтобы высота души не снизилась от напора удовольствий и чтобы ра­зум наш, вместо того, чтобы воспарять к небу и созерцать гор­няя, не пал, низвергшись к страстям плоти и крови. Ибо как может свободным оком взирать на сродный себе и умный (νοητον) свет душа, пригвожденная к дольним плотским удо­вольствиям и устремившая все желание к человеческим страс­тям, когда по какой-то дурной и невежественной предрасполо­женности склоняется к предметам вещественным? Как глаза свиней, по природе обращенные вниз, не могут видеть чудных красот небесных, так душа, привязавшись к телу, не может со­зерцать горних красот, потому что преклонилась к тому, что грубо и скотоподобно по природе. Итак, чтобы душа наша могла свободно и беспрепятственно стремиться к божествен­ному и блаженному наслаждению, она не должна обращаться ни к чему земному и принимать участия в тех мнимых удоволь­ствиях, которые дозволяются брачной жизнью, но всю силу любви от плотских предметов должна обратить к созерцанию умственной и невещественной красоты. Для (достиже­ния) такого расположения души и было изобретено (επενοηθη) телесное девство: оно достигает того, что душа совершенно за­бывает о естественных страстных движениях и не помнит их, не имея никакой необходимости заниматься удовлетворением низких потребностей плоти. Ибо освободившись однажды от этих обязанностей, она уже не подвергается опасности, что по привычке, мало-помалу снисходя к удовольствиям, ка­жущимся дозволенными законом природы, она отвратится (от цели) и останется в неведении того божественного и нетлен­ного наслаждения, которого по природе свойственно достиг­нуть лишь чистому сердцу при содействии господственного начала в нас — ума.