Коммуникативные качества искусной судебной речи, определяющие ее убедительность

В состязательном процессе доверие к судебному оратору возникает, когда его речь обладает определенными коммуникативными качествами, способствующими эффективному решению указанных трех взаимосвязанных задач, относящихся к процессу убеждения (доказать правоту того, что мы защищаем, расположить к себе слушателей и направить их мысли в нужную для дела сторону). Важнейшими из этих коммуникативных качеств судебной речи, свидетельствующих о благоразумии, нравственной добропорядочности и здравомыслии оратора, являются ясность, логичность и точность речи, а также лаконичность при достаточной продолжительности речи, выразительность, уместность и искренность речи.

Ясность речи заключается в ее доходчивости, понятности для слушателей. Это коммуникативное качество речи имеет особенно важное значение в суде присяжных. По свидетельству С. Хрулева, в суде присяжных "...только те речи влияют на решение дела, которые убедительны в своей понятности. Когда на суде присутствуют прокурор и защитник, которых присяжные понимают, то решение их будет основано на всестороннем обсуждении дела и, более или менее, удовлетворять требованиям правосудия". И наоборот, "...непонятная присяжным заседателям речь, как бы она красноречива ни была, не оказывает на их убеждение никакого влияния... непонятная речь стороны тождественна отсутствию ее на суде и так как отсутствие на суде обеих сторон или одной из них ведет к одностороннему решению дела, то присяжные заседатели неминуемо должны взглянуть на дело односторонне..."*(26).

Ясность речи достигается использованием общеупотребительных слов и выражений, взятых из обыденной речи. Неспособность судебного оратора изъясняться перед присяжными заседателями обыденным языком не оказывает убеждающего воздействия не только потому, что содержание речи не достигает их сознания, но и препятствует установлению и поддержанию психологического контакта с присяжными, даже если судебная речь обладает другими важными коммуникативными качествами, например, логичностью и выразительностью. "Сколько раз приходилось наблюдать, - пишет С. Хрулев, - что присяжные делают над собой усилие, чтобы понять прекрасную, плавную, логичную речь обвинителя или защитника, видеть ясно, что они изредка недоумевающе взглядывают на оратора, ничего не понимая в ней, и затем видеть, как они оживляются, внимательно прислушиваются к каждому слову другого оратора, не спуская с него глаз, как скоро он заговорит с ними простым, понятным языком, доступным их пониманию"*(27).

Популярность, доступность, прозрачная ясность речи, а значит, и ее убедительность, зависят и от других коммуникативных ее качеств, в том числе и от логичности.

Логичность речи заключается в последовательном изложении ее содержания в соответствии с законами логики (законом тождества, законом непротиворечия, законом исключенного третьего и законом достаточного основания), связями и отношениями объективной реальности.

На типичные проявления логически непоследовательной, а значит, непонятной и неубедительной речи указывал А. Ф. Кони: "Если мысль скачет с предмета на предмет, перебрасывается, если главное постоянно прерывается, то такую речь почти невозможно слушать". Это способствует формированию у слушателей негативизма, нежелания внимать доводам оратора, затрудняет установление и поддержание с ними психологического контакта.

И наоборот, если мысли текут, развиваются в четкой логической последовательности, такую речь приятно слушать, ибо она покоряет ум и сердце своим гармоническим единством. "Естественное течение мысли, - писал А. Ф. Кони, - доставляет, кроме умственного, глубокое эстетическое наслаждение".

Для построения и произнесения такой логически последовательной, связной судебной речи необходимо тщательно продумать план речи и ее композицию.

План речи - это ее содержательная схема, в которой отражается логика перехода от одной мысли к другой. "Надо построить план так, - указывал А. Ф. Кони, - чтобы вторая мысль вытекала из первой, третья из второй и т. д., или чтобы был естественный переход от одного к другому".

Естественный переход от одного к другому обеспечивается и логически совершенной композицией судебной речи, логически-смысловым единством всех ее частей (вступления, главной части и заключения). О логически-смысловом единстве совершенной речи очень красочно сказал Платон: "Всякая речь должна быть составлена, словно живое существо, - у нее должно быть тело с головой и ногами, причем туловище и конечности должны подходить друг к другу и соответствовать целому"*(28).

Для того чтобы разработать и произнести такую гармоничную речь, необходимо прежде всего четко определить ее замысел, главную мысль - тезис речи, который "красной нитью" будет проходить через все части речи и связывать их в единое целое.

В суде присяжных главная мысль речей обвинителя и защитника, которая должна последовательно развиваться в каждой части речи, в каждом ее фрагменте, в каждом слове и даже в каждом логическом ударении, паузе или интонации, так или иначе связана с вопросами о виновности и процессуальной позицией сторон, их отношением к предъявленному подсудимому обвинению, с предметом спора между защитой и обвинением.

Эффективному усвоению присяжными заседателями главной мысли обвинителя и защитника, их позиции и доводов, на которых она основана, способствует еще одно важное коммуникативное качество - лаконичность при достаточной продолжительности речи. Это выражается в отсутствии лишних слов, мешающих движению главной мысли, экономности, емкости, упругости, содержательности речи, в которой словам тесно, а мыслям просторно. Лаконичная речь может быть и краткой, и длинной, и очень краткой (лапидарной), и очень длинной, произносимой в течение нескольких часов и даже дней, - когда здравый смысл подсказывает, что разумно, целесообразно, уместно избрать ту или иную продолжительность речи, с учетом складывающейся речевой ситуации, замысла оратора, его интеллектуально-духовного потенциала, его речевых "ресурсов", умений и навыков "словом твердо править и держать мысль на привязи свою".

О том, что слишком длинная судебная речь чаще всего бывает неуместной, известно всем судебным ораторам. Но не все судебные ораторы догадываются о том, что и короткая речь бывает неуместной, функционально неоправданной, когда она не позволяет понятно и убедительно разъяснить присяжным позицию и доводы, аргументы обвинителя или защитника.

Это хорошо понимали античные ораторы, о чем свидетельствует следующее высказывание из трактата Цицерона "Об ораторе": "Повествование, согласно правилам, должно быть кратким... если же краткость состоит в том, чтобы все слова были только самыми необходимыми, то такая краткость требуется лишь изредка, обычно же очень мешает изложению, - не только потому, что делает его темным, но и потому, что уничтожает самое главное достоинство рассказа - его прелесть и убедительность"*(29).

Эту мысль Цицерон последовательно развивает, подчеркивая, что краткость является достоинством речи лишь в том случае, "если предмет того требует"*(30).

В суде присяжных, где в условиях информационной неопределенности, при дефиците или противоречивости доказательств рассматриваются и разрешаются в нестандартных нравственно-конфликтных ситуациях наиболее сложные уголовные дела об убийствах и других тяжких преступлениях, краткая речь может быть неуместной. Обвинитель или защитник, который собирается пленить присяжных слишком краткой, лапидарной речью, рискует, что их "умы и сердца" окажутся в плену аргументов его более разговорчивого процессуального противника.

Не случайно П. С. Пороховщиков (П. Сергеич) предостерегал судебных ораторов от такой речи: "Сжатая речь - опасное достоинство для оратора"*(31).

Основная опасность сжатой, лапидарной, слишком короткой речи заключается в том, что она не обеспечивает эффект убеждающего внушения, особенно в защитительной речи, поскольку адвокату после речи прокурора приходится не только убеждать, но и переубеждать присяжных. И тут без убеждающего внушения, которое обеспечивает только достаточно продолжительная речь, не обойтись. "Искусство защитника, - писал Л. Е. Владимиров, - должно состоять в том, чтобы, не будучи многословным, а скорее сжатым, говорить, однако, настолько долго, чтобы подчинить себе волю и мысль слушателей. Очень короткою речью нельзя достигнуть той внушаемости слушателей, какая нужна"*(32).

В то же время речь не должна быть очень длинной, многословной. Если судья или присяжные начинают ощущать, что их утомляет продолжительная речь, они невольно испытывают негативное отношение к судебному оратору, злоупотребляющему их вниманием. В этот момент слушатели, особенно присяжные, меньше всего расположены внимать доказательствам и внушениям такого оратора, поскольку их больше всего начинает занимать не то, о чем он говорит, а то, когда он перестанет говорить. И каждое следующее слово защитника или обвинителя, продолжающего испытывать их терпение, вызывает у присяжных сильнейший негативизм, "упертость", нежелание прислушиваться к его доводам.

Обыкновенно такая негативная реакция у присяжных проявляется тогда, когда обвинительная или защитительная речь не только чрезмерно продолжительна, но и недостаточно выразительна.

Выразительностью (экспрессивностью) речи называются такие особенности ее структуры, которые поддерживают внимание и интерес у слушателей, облегчают им восприятие, запоминание материала более или менее продолжительной речи оратора, содержащихся в ней рассуждений, фактов, доказательств и их взаимосвязей, вызывают у слушателей положительные эмоции и чувства, активизирующие их воображение, логическое и образное мышление и память.

О значении выразительности (экспрессивности) для построения убедительной судебной речи очень выразительно сказал Цицерон: "...мы склоняем людей к своему мнению тремя путями - или убеждая их, или привлекая, или возбуждая; но из этих трех путей лишь один должен быть на виду: пусть кажется, что мы стремимся только к убеждению; остальные же два наши средства, подобно крови в жилах, должны сочиться по всему составу речей"*(33).

Средствами, которые для привлечения и возбуждения слушателей, "подобно крови в жилах, должны сочиться по всему составу речей", являются следующие структурные элементы речи, обеспечивающие ее выразительность, экспрессивность: 1) эстетически совершенный стиль речи (единство в многообразии высказываемых мыслей, слов, выражений, фраз, оборотов, периодов, разделов и тона речи); 2) образные средства речи; 3) риторические фигуры речи.

Так, при эстетически совершенном стиле обвинительной или защитительной речи слушателям кажется, что оратор стремится лишь к убеждению, потому что они полностью поглощены исключительно содержанием речи, воспринимают, осмысливают и запоминают только мысли оратора, следят за их развитием, сочувствуют и сопереживают им, а остальные слагаемые стиля речи находятся как бы на "периферии" их сознания, то есть слушатели сознательно внимают лишь гармонии мысли, а гармония слов, выражений, оборотов, периодов и тона речи ими воспринимается на уровне подсознания. В "фокусе" сознания эти компоненты стиля оказываются лишь по окончании речи, когда оценивается ее убедительность в целом.

Очарование и своеобразие стилю придает индивидуальный слог речи - оригинальная манера выразительно, рельефно и изящно высказывать свои мысли. Как отмечал В. Г. Белинский, "слог - это рельефность, осязаемость мысли; в слоге весь человек; слог всегда оригинален, как личность, как характер"*(34).

Образцовый индивидуальный слог речи зависит от разностороннего эстетического образования и воспитания оратора, обогащающего его жизненный опыт пониманием и ощущением прекрасного в его различных проявлениях, в том числе в художественной литературе, которая имеет важное значение для приобщения личности к эстетике словесного творчества.

Все это способствует формированию и развитию у оратора лежащих в основе его индивидуального слога речевых умений и навыков, о которых пишет известный российский специалист по культуре речи Б. Н. Головин: "Ощущение говорящим и пишущим целесообразности того или иного слова, той или иной синтаксической конструкции и их сложного сцепления в пределах целостных отрезков текста и всего текста - вот та мощная сила, которая выковывает образцовую речь"*(35).

Для обеспечения доказательности речи и эффекта убеждающего внушения слог и стиль судебной речи должны обладать эстетическим совершенством (единством в многообразии), которое проявляется в согласованном, гармоническом сочетании друг с другом высказываемых мыслей, слов, фраз, оборотов, периодов речи, что способствует формированию комфортных психофизиологических, психологических и социально-психологических условий для завоевания и поддержания внимания и интереса слушателей на протяжении всей речи, активизации у них эмоций и чувств, восприятия, логического и образного мышления, памяти и воображения.

Это способствует формированию у присяжных положительного отношения к оратору, сочувствия и сопереживания его мыслям, доводам, рассуждениям, являясь составной частью эффекта убеждающего внушения, сопутствующего убедительной судебной речи.

Изящный, эстетически совершенный стиль речи особенно необходим при доказывании на основании косвенных улик, которое всегда протекает в условиях некоторой неопределенности. При оценке речей обвинителя и защитника судьи, народные и присяжные заседатели в подобных ситуациях, помимо основного критерия истинности речи - практики, исследованных в суде доказательств, учитывают и дополнительные, вторичные критерии, одним из которых является эстетически совершенный стиль речи.

Следует отметить, что это свойство человеческой природы - при познании истины в условиях информационной неопределенности опираться и на дополнительный, эстетический критерий - проявляется и в других сферах познавательной и практической деятельности. Так, А. Эйнштейн неоднократно говорил, что его уверенность в справедливости установленных им уравнений общей теории относительности еще до практической проверки их предсказаний проистекала из осознания их стройности, красоты, внутренней замкнутости*(36).

Красота, изящество, элегантность и другие признаки эстетического совершенства, прекрасного (единства в многообразии) выступают в качестве вторичного критерия истины не только в науке, но и в различных сферах практики, о чем свидетельствуют следующие высказывания авторитетных специалистов:

"Операция должна быть проведена эстетично, потому что некрасиво прооперированный глаз видеть не будет" (известный глазной хирург З. И. Мороз);

"Некрасивый самолет не полетит. Не знаю почему, но не долетит" (академик А. С. Яковлев).

Соответственно и эстетически несовершенная, художественно невыразительная судебная речь "не долетит" до сознания слушателей, особенно народных и присяжных заседателей, не повлияет на их внутреннее убеждение по вопросам о виновности при рассмотрении сложного дела в условиях информационной неопределенности, особенно при доказывании на основании косвенных улик.

Такое воздействие может оказать только эстетически совершенная, ладная, гармоничная, художественно выразительная речь, которая воспринимается как художественное произведение. "Прочтите любую речь истинного оратора, - пишет П. С. Пороховщиков, - и вы убедитесь, что будучи обвинением или защитой, она есть вместе с тем художественное произведение"*(37) (выделено мною. - В. М.).

Обвинительная или защитительная речь только тогда воспринимается слушателями как художественное произведение, когда она достаточно художественно разработана во всех своих частях - во вступлении, в главной части и в заключении, и когда эти части по своей художественной разработанности не диссонируют друг с другом. Сенека Старший рассказывал, что античный ритор Пассиен блестяще произносил лишь заключительную часть речи, и слушатели, зная это, расходились после его вступления, чтобы вернуться к заключению*(38).

Совершенно очевидно, что одним лишь блестящим заключением невозможно эффективно убедить слушателей, которые во время произнесения остальных частей речи, особенно главной, пребывают в спячке либо мысленно или физически покидают оратора.

Следовательно, убедительная прекрасная речь, так же, как и неотразимо привлекательная женщина, не может быть "местами хороша". Она должна быть совершенна во всех своих частях - и во вступлении, и в главной части, и в заключении, - только тогда оратор может серьезно рассчитывать на то, что интерес и внимание присяжных и народных заседателей не изменят ему на протяжении всей речи и вся речь окажет на них неотразимое впечатление, завоюет их "умы и сердца".

В процессе художественной разработки судебной речи для придания ей художественной выразительности используются образные средства речи и риторические фигуры. К ним относятся сравнение, метафора, ирония и другие тропы, обороты речи, в которых слова, фразы и выражения употребляются в переносном, образном смысле в целях достижения большей художественной выразительности.

По свидетельству П. С. Пороховщикова, судебная речь, украшенная образами, несравненно выразительнее, живее, нагляднее простой речи, составленной из одних рассуждений. Поэтому образная речь лучше запоминается судьями, народными и присяжными заседателями, оказывает действенное влияние на формирование их внутреннего убеждения. "Речь, составленная из одних рассуждений, не может удерживаться в голове людей непривычных; она исчезает из памяти присяжных, как только они прошли в совещательную комнату. Если в ней были эффектные картины, этого случиться не может. С другой стороны, только краски и образы могут создать живую речь, то есть такую, которая могла бы произвести впечатление на слушателей"*(39).

Образная речь особенно важна для убеждения присяжных и судей, у которых образный тип мышления доминирует над рассудочным (понятийно-логическим, научным). Как отмечает академик Б. Раушенбах, у людей разных социально-психологических типов "...как правило, один из типов мышления доминирует - идет ли речь о знаменитых деятелях науки и культуры или об обычных людях, не наделенных особыми талантами: для человека, у которого доминирует образное мышление, доводы рационального знания кажутся второстепенными и малоубедительными"*(40).

Но если доводы рационального знания "нарядить" в "одежды" образной речи, они обретут весомость и убедительность даже для людей, у которых преобладает образное мышление. Например, для того, чтобы привлечь внимание присяжных заседателей к важному доводу, влияющему на формирование их внутреннего убеждения по вопросам о виновности, В. Д. Спасович образно разъяснил им, что без установления мотивов преступления уголовное дело - "точно статуя без головы или без рук, или без туловища". Подобное сравнение А. Ф. Кони применил для разъяснения присяжным содержания уголовно-правового понятия "соучастие": "Каждое преступление, совершенное несколькими лицами по предварительному соглашению, представляет целый живой организм, имеющий и руки, и сердце, и голову. Вам предстоит определить, кто в этом деле играл роль послушных рук, кто представлял алчное сердце и все замыслившую и рассчитавшую голову"*(41).

Сравнения и другие образные средства позволяют донести сложные мысли до ума всех присяжных, среди которых преобладают люди, обладающие средним уровнем развития образного и логического мышления. Как отмечал П. С. Пороховщиков, "оратору всегда желательно быть понятым всеми; для этого он должен обладать умением приспособить свою речь к уровню средних, а может быть, и ниже чем средних людей. Я не ошибусь, если скажу, что и большинство так называемых образованных людей нашего общества не слишком привыкли усваивать общие мысли без помощи примеров или сравнений"*(42).

В качестве примера удачного применения образных средств при описании внутреннего мира, переживаний человека накануне совершения преступления можно привести фрагмент из защитительной речи С. А. Андреевского по делу крестьянского парня Зайцева, совершившего убийство с целью ограбления после того, как купец Павлов выгнал его с работы, оставив без угла, без крова, без средств существования: "...Человек, брошенный на улицу, это все равно что блуждающая звезда, которою никто не управляет: она может своим ударом разрушить всякое препятствие на своем пути и сама об это препятствие разрушиться. Мысли такого человека не текут подобно нашим. Человеческие правила, понятия о долге кажутся ему чем-то исчезнувшим в тумане: он слышит шум, он видит огромные дома или лица прохожих, но той мягкой точки зрения, с которой на все это смотрим мы, - у него нет: Будущая неделя, месяц, год для него такие страшные призраки, что он об них не смеет и подумать; он отгоняет от себя попытку заглянуть в них, хотя знает, что они наверное настанут. И вот такой-то внутренний мир носил в себе Зайцев, когда он очутился... без угла и крова, среди улиц Петербурга"*(43).

Из этого примера видно, что действенность образной речи заключается в том, что она помогает присяжным заседателям не только лучше понять и запомнить позицию оратора и доводы, на которых она основана, но и проникнуться убеждением в их правильности и справедливости и таким образом формирует у них нравственно-психологическую готовность вынести решение, соответствующее позиции оратора (в данном случае о том, что подсудимый заслуживает снисхождения).

Все это подтверждает правильность вывода А. Ф. Кони о том, что "всякое живое мышление... непременно рисует себе образы, от которых отправляется мысль и воображение или к которым они стремятся. Они властно вторгаются в отдельные звенья целой цепи размышлений, влияют на вывод, подсказывают решимость и вызывают нередко в направлении воли то явление, которое в компасе называется девиацией. Жизнь постоянно показывает, как последовательность ума уничтожается или видоизменяется под влиянием голоса сердца. Но что же такое этот голос, как не результат испуга, умиления, негодования или восторга пред тем или другим образом? Вот почему искусство речи на суде заключает в себе умение мыслить, а следовательно, и говорить образами"*(44).

В состязательном уголовном процессе умение мыслить и говорить образами значимо еще и потому, что позволяет оратору (обвинителю или защитнику) обратить внимание присяжных заседателей и председательствующего судьи на несостоятельность мыслей, доводов и доказательств, лежащих в основе позиции его процессуального противника.

Этим искусством в совершенстве владел "король русской адвокатуры" В. Д. Спасович. Так, по делу Н. Андреевской он обратил внимание на несостоятельность заключения медицинской экспертизы по нескольким существенным фактам, что вызывало сомнение в компетентности экспертов. При этом В. Д. Спасович заметил, что раз эксперты ошиблись в нескольких фактах, то обаяние их авторитета пропало. Затем он удачно использовал такое образное средство, как сравнение: "Авторитет есть нечто цельное, как заговор. Раз в одном пункте его провалишь, он провалится и во всей своей целости".

В речи по другому делу В. Д. Спасович искусно применил иронию, прикрытую внешней учтивостью тонкую насмешку над несостоятельными доводами его процессуального противника: "Сами ответчики не могут не отрицать, что нет ни одной черты в первой части заключения, которая бы не была бы живьем взята из источников. Они в претензии только за то, что в эту картину не внесены все те показания, которые удостоверяют, что хотя мозг у Терпигорева был атрофирован, размягчен, но этот мозг не вполне бездействовал, что Терпигорев все-таки до конца жизни своей говорил, ходил, сопротивлялся, когда его заставляли делать то или другое. Но с этим, господа судьи, и мы вполне согласны: мы сами не отрицаем того, что Терпигорев до конца своей жизни говорил, хотя запинаясь, отвечал, хотя некстати, ходил, хотя спотыкаясь, брал вещи, хотя они у него из рук валились, чего-то желал, хотя окружающие могли им управлять, как двухлетним ребенком"*(45) (выделено мною. - В.М.).

В этом фрагменте речи В.Д. Спасович удачно применил не только один из тропов (образных средств) - иронию, но и одну из риторических фигур - антитезу. Это способствовало повышению доказательности речи, а также решению и других задач, связанных с процессом убеждения (расположить к себе тех, перед кем мы выступаем, и направить их мысли в нужную для дела сторону).

Таким образом, для обеспечения эффективного решения всех задач, связанных с процессом убеждения, образные средства (тропы) должны применяться в оптимальном сочетании с риторическими фигурами.

Риторические фигуры (фигуры речи) - это особые стилистические обороты, служащие для усиления образно-выразительной стороны высказывания и его семантически-стилевой организации. Говоря словами П.С. Пороховщикова, фигуры речи - это "курсив в печати, красные чернила в рукописи".

В процессе произнесения и восприятия речи риторические фигуры выступают в роли своеобразных "манков", привлекающих внимание и возбуждающих интерес слушателей к речи, активизирующих у них логическое и образное мышление, воображение, логическую и образную память, что позволяет донести содержание речи до "ума и сердца" каждого присяжного заседателя, независимо от уровня его образованности, сообразительности, типа мышления и других индивидуально-психологических особенностей. С этой целью при разработке и произнесении обвинительной и защитительной речей используются специальные ораторские приемы - риторические фигуры: речевые повторы, антитеза, предупреждение, вопросно-ответный ход, риторический вопрос, неожиданный перерыв мысли и умолчание.

В судебной речи наиболее распространенной фигурой являются речевые повторы. Этот прием был хорошо известен еще античным ораторам, о чем свидетельствуют высказывания Деметрия в трактате "О стиле": "Для ясности часто требуется повторить одно и то же:"*(47).

При правильном расположении повторение одного и того же придает фразе не только ясность, но и значительность. Это делает высказывание более убедительным, поскольку, как отмечал Аристотель, ":в речи, как в угощении: малое (количество блюд) может оказаться большим,: если их умело расположить: повторение одного и того же способствует величавости речи: повторенное слово: придает фразе значительность"*(48).

Этому способствует и повторение одних и тех же мыслей новыми речевыми оборотами, подчеркивающими различные оттенки и нюансы высказываемой мысли. По мнению Р. Гарриса, такие речевые повторы обеспечивают убедительность речи тем, что "основная мысль повторяется не повторением слов, а новыми изящными оборотами, и благодаря этому вместо одной мысли в словах: как будто слышны две или три"*(49).

Речевые повторы и обусловленный ими "стереоэффект", как бы умножающий количество высказываемых мыслей, создают комфортные психологические условия для усвоения присяжными наиболее важных мыслей, соображений оратора. Важны и другие риторические фигуры речи, в том числе вопросно-ответный ход - риторическая фигура, которая заключается в том, что оратор задает себе и слушателям вопросы и сам на них отвечает. Наглядный пример искусного использования этого приема для построения убедительной судебной речи - следующий фрагмент из защитительной речи С. А. Андреевского по упомянутому уже делу Зайцева, который после его изгнания купцом Павловым оказался без крова и средств к существованию, что подтолкнуло его к совершению убийства с целью ограбления:

"...Что же теперь ему осталось предпринять? Поступить на другое место? Для этого нужны знакомства - их у него не было. Родных, которые бы приютили, не было также... Ехать в деревню? Но каково туда появляться и что там с собою делать? Не забудьте, господа присяжные заседатели, что все эти вопросы должен был обсуждать Зайцев, будучи брошенным на улицу"*(50).

Среди современных российских судебных ораторов этот риторический прием искусно использовал адвокат Я. С. Киселев. Вот лишь один фрагмент из его речи:

"Фельетон приобщен следователем к делу. Зачем? Как доказательство? Фельетон им служить не может. Приобщен как мнение сведущего лица? И это невозможно, если следовать закону. Для чего же фельетон приобщен? Неужели для эдакого деликатного предупреждения судьям: "Вы, конечно, свободны вынести любой приговор, но учтите, общественное мнение уже выражено"? Нет, не могу я допустить, что обвинительная власть пыталась таким путем воздействовать на суд. Так для чего же приобщен фельетон? Неизвестно"*(51).

Нетрудно заметить, что в этом фрагменте речи вопросно-ответный ход искусно сочетается с еще одной риторической фигурой - риторическим вопросом. Это стилистическая фигура речи, которая состоит в том, что оратор эмоционально утверждает или отрицает что-либо в форме вопросов, но не отвечает на них. Риторический вопрос рассчитан на то, что у слушателей сама собой возникнет мысль: "Ну, разумеется, это так!"

В искусно разработанной судебной речи эффективному достижению цели применения риторического вопроса (чтобы у слушателей сама собой возникла мысль: "Ну, разумеется, это так!") способствует применение его в оптимальном сочетании с вопросно-ответным ходом. В приведенном фрагменте из речи Я. С. Киселева возникновению у судей мысли о том, что фельетон приобщен к делу только для оказания на судей незаконного воздействия, способствовал не сам по себе риторический вопрос "Неужели для эдакого деликатного предупреждения судьям: "Вы, конечно, свободны вынести любой приговор, но учтите, общественное мнение уже выражено"?, но и предшествующие этому приему и последующие вопросно-ответные ходы, подготавливающие почву для вывода, что другого разумного объяснения приобщению следователем фельетона к уголовному делу быть не может.

Для направления мыслей председательствующего судьи и присяжных в нужную для дела сторону особенно эффективен такой риторический прием, как фигура умолчания - действенный способ убеждающего внушения. Он заключается в том, что оратор в своей речи не договаривает все до конца, не "разжевывает" профессиональным и непрофессиональным судьям очевидные мысли, конечные выводы, а только сообщает им веские фактические данные, которые и на сознательном, и на подсознательном уровне "запускают" механизм мышления таким образом, что слушатели самостоятельно, путем собственных размышлений и сопутствующих им подсознательных интеллектуальных и эмоциональных ассоциаций приходят к прогнозируемым судебным оратором конечным выводам.

Следует отметить, что реализация этого приема не только эффективно направляет мысли судей в нужную для дела сторону, но и способствует завоеванию их сердец, то есть установлению и поддержанию с ними психологического контакта, поскольку оратор таким образом выступает в роли своеобразной "повивальной бабки", облегчающей рождение у присяжных заседателей и председательствующего судьи собственных выводов по вопросам о виновности.

Эта риторическая фигура, основанная на понимании общих свойств человеческой природы, была хорошо известна древним ораторам. Античный риторик Деметрий в своем трактате "О стиле", комментируя слова древнего оратора Феофаста о том, что не следует дотошно договаривать до конца все, но кое-что оставлять слушателю, чтобы он подумал и сам сделал вывод, писал: "Ведь тот, кто понял недосказанное вами, тот уже не просто слушатель, но ваш свидетель, и притом доброжелательный. Ведь он самому себе кажется понятливым, потому что вы представили ему повод проявить свой ум. А если втолковывать слушателю, как дураку, то будет похоже, что (вы) плохого мнения о нем"*(52) (здесь и далее выделено мною. - В. М.).

На высокую эффективность фигуры умолчания для обеспечения действенного убеждающего воздействия на присяжных заседателей, сопровождающегося эффектом убеждающего внушения, обращал внимание и Р. Гаррис: ":существует способ повлиять на ум присяжных, нимало не подавая виду об этом, и этот способ самый успешный из всех. Все люди более или менее склонны к самомнению, и каждый считает себя умным человеком. Каждый любит разобраться в деле собственными силами: всякому приятно думать, что он не хуже всякого другого умеет видеть под землею... Когда вы хотите произвести особенно сильное впечатление на присяжных каким-нибудь соображением, не договаривайте его до конца, если только можете достигнуть цели намеком; предоставьте присяжным самим сделать конечный вывод"*(53).

Для активизации познавательных и эмоциональных процессов присяжных заседателей в обвинительной и защитительной речах могут использоваться и такие речевые фигуры, как антитеза, предупреждение и неожиданный перерыв мысли.

Антитеза - это риторическая фигура, в которой для усиления выразительности речи резко противопоставляются явления, понятия и признаки. По мнению П. С. Пороховщикова, "главные достоинства этой фигуры заключаются в том, что обе части антитезы взаимно освещают одна другую: мысль выигрывает в силе; при этом мысль выражается в сжатой форме, и это также увеличивает ее выразительность"*(54).

Наглядное представление об этом дает следующий фрагмент из речи Цицерона против Луция Сергия Катилины, возглавившего заговор с целью насильственного захвата власти. Обращаясь к квиритам (полноправным римским гражданам), Цицерон сказал: "...на нашей стороне сражается чувство чести, на той - наглость;...здесь - верность, там - обман; здесь - доблесть, там - преступление; здесь - неколебимость, там - неистовство; здесь - честное имя, там - позор; здесь - сдержанность, там - распущенность; словом, справедливость, умеренность, храбрость, благоразумие, все доблести борются с несправедливостью, развращенностью, леностью, безрассудством, всяческими пороками; наконец, изобилие сражается с нищетой, порядочность - с подлостью, разум - с безумием, наконец, добрые надежды - с полной безнадежностью"*(55).

Элементы смыслового противопоставления могут содержаться и в другой речевой фигуре - предупреждении. Оратор, прогнозируя возражения слушателей или какого-либо оппонента и опережая их, сам себе возражает от лица слушателей или оппонента и опровергает эти возражения от своего имени.

Искусные судебные ораторы умело используют еще один риторический прием - неожиданный перерыв мысли. Эта речевая фигура заключается в том, что оратор неожиданно для слушателей прерывает начатую мысль, а затем, поговорив о другом, возвращается к не договоренному ранее. Такой прием дает пищу не только вниманию, взбадривая и освежая его, но и любопытству, поддразнивая его, что повышает у слушателей интерес к речи, поддерживает с ними психологический контакт.

Итак, выразительность речи достигается при помощи следующих структурных элементов: речевых фигур, образных средств (сравнения, эпитеты, ирония и т. п.) и эстетически совершенного стиля. Искусное применение оратором этих экспрессивных средств обеспечивает эффективное воздействие не только на ум, но и на чувства слушателей. Об этом прекрасно сказал К. Л. Луцкий: "...воздействие на чувство является естественной принадлежностью красноречия в уголовном процессе, и самое название судебного оратора едва ли может подойти к тому, кто говорит исключительно для ума. Ему нужно было бы присяжных без сердца. А где сердце не затронуто и чувства молчат, там нет всего человека, и потому тот, кто речью подчинил только ум, но не взволновал души, не всегда одержал полную победу; ему остается победить другую половину слушателя, часто более сильную, всегда более активную - его душу"*(56).

Для решения этой сверхзадачи речь обвинителя и защитника должна обладать еще тремя важными коммуникативными качествами - точностью, искренностью и уместностью.

Уместность - это такая организация средств языка и речи, которая больше всего подходит к ситуации, отвечает задачам и целям общения, способствует установлению и поддержанию психологического контакта между говорящим и слушающим.

На важное значение уместности стиля речи для построения убедительной речи указывал Аристотель: "Стиль, соответствующий данному случаю, придает делу вид вероятного:"*(57).

По мнению Квинтилиана, в судебной речи уместен стиль, соответствующий принципу "золотой середины": "Пусть красноречие будет великолепно без излишеств, возвышенно без риска... богато без роскошества, мило без развязности, величаво без напыщенности: здесь, как и во всем, вернейший путь - средний, а все крайности - ошибки"*(58).

Такой умеренный стиль красноречия для обвинительной и защитительной речей оптимален. Во-первых, он в наибольшей степени соответствует предмету судебной речи, особенно когда она идет о таких обстоятельствах, разукрашивать которые "цветами красноречия" не просто неуместно, а вопиюще неуместно, кощунственно.

"Красота и живость речи уместны не всегда, - писал П. С. Пороховщиков, - можно ли щеголять изяществом слога, говоря о результатах медицинского исследования мертвого тела... Но быть не вполне понятным в таких случаях значит говорить на воздух"*(59).

Во-вторых, соблюдение в речи принципа "золотой середины" уместно потому, что такой стиль соответствует среднему уровню развития обыкновенного здравомыслящего судьи, присяжного и народного заседателя, позволяет оратору эффективно донести до каждого из них свою аргументацию.

В-третьих, отвечающая принципу "золотой середины" речь соответствует среднему уровню развития большинства судебных ораторов, их реальным интеллектуально-духовным ресурсам, душевным качествам, что придает судебной речи естественность, вызывает доверие к оратору.

И наоборот, если слушатели ощущают, что речь оратора не соответствует его реальным душевным качествам, его истинному интеллектуально-духовному потенциалу и для того чтобы произвести на них впечатление, он говорит чужими словами, "поет не своим голосом", то эта неестественность разрушает убедительность речи, вызывает недоверие к оратору, сомнение в его нравственной добропорядочности и надежности, а значит, и сомнение в правильности и справедливости позиции оратора и доводов, на которых она основана.

В состязательном процессе доверие к судебному оратору обеспечивается еще двумя важными коммуникативными качествами речи - точностью и искренностью. Для обеспечения доказательности и эффекта убеждающего внушения их значение трудно переоценить.

Искренность речи заключается в вызывающем доверие слушателей тоне речи, естественным образом выражающем подлинные мысли и чувства оратора, его внутреннюю убежденность в правильности и справедливости отстаиваемых им положений и доводов. Это способствует формированию такой же внутренней убежденности у председательствующего судьи, народных и присяжных заседателей.

По свидетельству К. Л. Луцкого, слушатели скорее склонятся на сторону того, в ком они видят человека правдивого, искреннего. "Да и сам оратор, если он говорит убежденно и искренне, выскажет свои мысли ярче и сильнее, заставит подчиниться своей воле"*(60).

Таким образом, искренность речи помогает оратору склонять слушателей к своему мнению. Это коммуникативное качество должно прежде всего присутствовать в речи защитника. "Говоря перед судьями, в особенности в трудных делах, я всегда чувствовал, - писал С. А. Андреевский в работе "Об уголовной защите", - что мне прежде всего нужно было бороться с как бы уже готовым недоверием ко всему, что мне придется сказать. Являлась потребность убеждать судей самим тоном моей речи, что я не фигляр и не фокусник, намеревающийся незаметно отводить им глаза, а что я собеседник, желающий попросту помочь им в их задаче. Согласятся - хорошо, не согласятся - их воля. Поэтому мои слушатели вскоре испытывали полную свободу от всяких искусственных гипнозов, и с той минуты уже ни одно мое слово не пропадало даром. И я всеми нервами всегда старался до конца удержать за собою их доверие".

Основной "секрет" убедительности своих речей С. А. Андреевский объяснял тем, что он говорил перед присяжными заседателями искренним тоном, выражающим внутреннюю убежденность в правильности и справедливости доказываемых положений: "Я просто не способен к лживым изворотам: мой голос, помимо моей воли, выдаст меня, если я возьмусь развивать то, во что не верю. Я нахожу всякую неправду глупою, ненужною, уродливою, и мне как-то скучно с нею возиться. Я ни разу не сказал перед судом ни одного слова, в котором бы я не был убежден"*(61).

Внутренняя убежденность в правильности и справедливости содержания речи психофизиологически обусловливает ее искренний тон, естественным образом выражающий подлинные мысли и чувства оратора. Она вызывает эффект убеждающего внушения, сопровождающийся формированием у слушателей доверия к оратору, психологической предрасположенности к поддержке мнения оратора, согласию с его доводами.

Наглядное подтверждение тому - случай, о котором рассказывает С. А. Андреевский: "Как-то в Вильне один из приятелей моего клиента после прений сказал мне: "Что бы о вас ни думали, но каждый слушающий вас поневоле чувствует: этот человек говорит правду:"*(62).

Чувство, что защитник говорит правду, у слушателей формируется и в тех случаях, когда в его речи проявляется еще одно важное коммуникативное качество, вызывающее доверие к оратору, - точность речи. Она заключается в соответствии высказывания замыслам говорящего и явлениям действительности.

В состязательном уголовном процессе точность обвинительной и защитительной речи выражается прежде всего в фактической добросовестности оратора. На это специально обращал внимание Л. Е. Владимиров в своем пособии для защиты в уголовном процессе: "...к судебной борьбе... нужно предъявить одно безусловное требование: судебные деятели, юристы: должны отличаться от политических и общественных дельцов одною чертою: самою высокою добросовестностью в изложении фактов. Адвокат должен быть нотариусом фактов"*(63).

К сожалению, об этом не всегда задумываются не только адвокаты, но и прокуроры, которые нередко упражняются перед присяжными заседателями в хитрых уловках, замешанных на неточной, нравственно неопрятной речи. Об одной такой уловке рассказывает П. С. Пороховщиков: "Свидетель показал, что подсудимый растратил от восьми до десяти тысяч; обвинитель всегда повторит: было растрачено десять тысяч; защитник всегда скажет: восемь. Следует отучиться от этого наивного приема, ибо нет сомнения, что судья и присяжные всякий раз мысленно поправят оратора не к его выгоде"*(64).

Неточная речь, допущена ли она умышленно или по небрежности, подмечена ли она судьей, народными или присяжными заседателями самостоятельно или с помощью внимательного процессуального противника оратора, ставит последнего в положение изобличенного обманщика, с мнением и доводами которого люди меньше всего расположены считаться при разрешении своих важнейших дел, в том числе и присяжные заседатели при вынесении вердикта.

Таким образом, подрывающая доверие к оратору неточная речь - это опасное оружие и для обвинителя, и для защитника. Если доверие потеряно, то как сторона состязательного процесса обвинитель или защитник начинает существовать лишь формально, не оказывая никакого влияния на внутреннее убеждение профессиональных и непрофессиональных судей по вопросам о виновности.

Следовательно, чем меньшим количеством доказательств располагает судебный оратор для обоснования правильности и справедливости своей позиции, тем большее значение имеет точность его речи, проявляющаяся в добросовестном и опрятном обращении с фактами при их изложении и интерпретации, ибо лишь тогда он может рассчитывать на то, что профессиональные и непрофессиональные судьи будут видеть в нем не только добросовестного "нотариуса фактов" дела, но и мудрого, надежного их интерпретатора, рассуждения которого в сложной, запутанной обстановке можно уподобить полету совы Минервы в сумерках.

Приведенный анализ свидетельствует о том, что в состязательном уголовном процессе убедительность судебных речей сторон зависит от системы коммуникативных качеств речи оратора, важнейшими из которых являются точность, искренность, уместность, выразительность, лаконичность при достаточной продолжительности, логичность и ясность (понятность) речи.

Влияние каждого из этих коммуникативных качеств на убедительность речи носит системный характер. Иначе говоря, каждое из них взаимосодействует проявлению других качеств (например, ясность речи способствует логичности, а логичность речи - ее ясности) и убедительности речи в целом.

Отсутствие или слабая выраженность одного или нескольких указанных коммуникативных качеств, особенно в суде присяжных, разрушает убедительность судебной речи, подрывает деловой и моральный авторитет оратора, снижает его способность оказывать легальное воздействие на присяжных заседателей в целях убедить их в правильности и справедливости своей позиции и доводов, на которых она основана, особенно когда речам недостает точности и искренности.

При отсутствии точности и искренности речи подлинное судебное красноречие превращается в плутовское "красноречие", которое И. Кант называл "искусством уговаривать, т. е. вводить в заблуждение с помощью красивой видимости (в качестве ораторского искусства)... для того, чтобы настроить души до того, как они вынесут свое суждение в пользу оратора..."*(65).

Неубедительная обвинительная или защитительная речь, лишенная точности, искренности и других коммуникативных качеств, равнозначна ее отсутствию. В этих условиях обеспечить подлинную состязательность невозможно, что может отрицательно повлиять на качество вырабатываемого коллегией присяжных заседателей вердикта по вопросам о виновности.

В суде присяжных указанные коммуникативные качества речи, особенно ясность, логичность и точность, должны быть присущи и речи председательствующего судьи, чтобы содержащееся в его напутственном слове юридическое наставление способствовало "подтягиванию" нравственного и правового сознания присяжных заседателей до уровня решаемых ими сложных и ответственных вопросов о виновности.

В.В. Мельник,

ведущий научный сотрудник НИИ проблем укрепления законности

и правопорядка при Генеральной прокуратуре, кандидат юридических наук,

заслуженный юрист РФ

"Журнал российского права", N 7, 8, 9, июль, август, сентябрь, 2001 г.

─────────────────────────────────────────────────────────────────────────

*(1) Статья 1-я. При подготовке публикации использованы материалы книги: Мельник В. В. Искусство доказывания в состязательном уголовном процессе. М.: Дело, 2000.

*(2) Радченко В. И. Судебная реформа в России // Журнал российского права. 1999. N 1. С.69.

*(3) Гаррис Р. Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел. СПб., 1911. С.156.

*(4) Цит. по кн.: Об ораторском искусстве. М.: Политиздат, 1973. С. 146-150.

*(5) Гаррис Р. Указ. соч. С.148.

*(6) Кони А. Ф. Избранные произведения. М., 1956. С.67.

*(7) Коваленко Ю. Жак Вержес, легендарный адвокат знаменитых террористов, коронованных особ и безвестных нищих... // Известия. 1995. 28 янв.

*(8) Цит. по: Об ораторском искусстве. М., 1973. С.77.

*(9) Цит. по: Судебное красноречие русских юристов прошлого. М.: Фемида, 1992. С.15.

*(10) Бэрнэм У. Суд присяжных заседателей. М.: Московский независимый институт международного права, 1995. С.63.

*(11) Судебное красноречие русских юристов прошлого. С.232.

*(12) Андреевский С.А. Защитительные речи. СПб., 1909. С.144-155.

*(13) Кони А. Ф. Избранные произведения. М., 1956. С.96-97.

*(14) Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 152.

*(15) См.: Шепель В. М. Социально-психологические проблемы воспитания. М., 1987. С.202; Ковалев А. Г. Коллектив и социально-психологические проблемы руководства. М.: Политиздат, 1978. С.77.

*(16) Скуленко М. И. Убеждающее воздействие публицистики (основы теории). Киев, 1986. С.125.

*(17) Герцен А. И. Собр. соч. Т. 10. М., 1956. С.102.

*(18) Скуленко М. И. Указ. соч. С.126.

*(19) Кузьмина Н. В. Искусство убеждать. - В сб.: Труд. Контакты. Эмоции. Л., 1980. С.101.

*(20) См.: Кириллова Н. П. Процессуальные и криминалистические особенности поддержания государственного обвинения в суде первой инстанции: Учебное пособие. СПб., 1996. С.37.

*(21) Судебное красноречие русских юристов прошлого. С.183.

*(22) Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1979. С. 155-156, 159.

*(23) Античные риторики. М., 1978. С.19-20.

*(24) Хрулев С.Суд присяжных (очерк деятельности судов и судебных порядков). С.58.

*(25) Судебное красноречие русских юристов прошлого. С.184.

*(26) Хрулев С. Суд присяжных. Очерк деятельности судов и судебных порядков СПб. // Журнал гражданского и уголовного права. Кн. 9. 1986. С. 40.

*(27) Там же. С.40.

*(28) Платон. Сочинения: В 3-х т. Т.2. М.: Мысль, 1970. С.203.

*(29) Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 195.

*(30) Там же. С.359.

*(31) Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1988. С.225.

*(32) Судебное красноречие русских юристов прошлого. М., 1992. С.94.

*(33) Цицерон М. Т. Указ. соч. С.133.

*(34) Русские писатели о литературном труде: В 4-х т. Т.1. Л., 1954. С. 606.

*(35) Головин Б. Н. Основы культуры речи. М., 1988. С.19.

*(36) См.: Фейнберг Е. Л. Кибернетика. Логика. Искусство. М.: Радио и связь, 1981. С.71.

*(37) Сергеич П. Указ. соч. С.127.

*(38) См.: Кузнецова Т. И., Стрельникова И. П. Ораторское искусство в Древнем Риме. М.: Наука, 1976. С.165.

*(39) Сергеич П. Указ. соч. С.49.

*(40) Раушенбах Б. К рационально-образной картине мира // Коммунист. 1988. N 8. С.90, 93.

*(41) Кони А. Ф. Собр. соч.: В 8-ми т. Т.3. С.316.

*(42) Сергеич П. Указ. соч. С.47.

*(43) Андреевский С.А. Защитительные речи. СПб., 1909. С.23.

*(44) Кони А. Ф. Избранные произведения. С.100.

*(45) Спасович В. Д. Сочинения. Т.5. СПб., 1893. С.290.

*(46) Статья 3-я. Ст.1-2 см. в N 7-8 (2001 г.).

*(47) Античные риторики. М., 1978. С.269.

*(48) Там же. С.31.

*(49) Гаррис Р. Школа адвокатуры. С.279.

*(50) Андреевский С. А. Защитительные речи. СПб., 1909. С.48.

*(51) Судебные речи адвокатов / Сост. С. А. Хейфиц. Л., 1972. С.99.

*(52) Античные риторики. С.273.

*(53) Гаррис Р. Указ. соч. С.27.

*(54) Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1988. С.56.

*(55) Цицерон М. Т. Речи: В 2-х т. Т.1. М., 1962. С.309.

*(56) Судебное красноречие русских юристов прошлого. М., 1992. С. 180-181.

*(57) Античные риторики. С.137.

*(58) Кузнецова Т. И., Стрельникова И. П. Ораторское искусство в Древнем Риме. М., 1976. С.176.

*(59) Сергеич П. Указ. соч. С.17.

*(60) Судебное красноречие русских юристов прошлого. С.183.

*(61) Андреевский С. А. Указ. соч. С.21-22.

*(62) Там же. С.29.

*(63) Судебное красноречие русских юристов прошлого. С.53.

*(64) Сергеич П. Указ. соч. С.22.

*(65) Кант И. Критика способности суждения. М., 1994. С.201.

Источник публикации:

Ораторское искусство как средство построения убедительной судебной речи в состязательном уголовном процессе

Автор

В.В. Мельник - ведущий научный сотрудник НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, кандидат юридических наук, заслуженный юрист РФ

"Журнал российского права", 2001, N 7, 8, 9