Отличие кРеста

слово в день Благовещения пресвятой Богородицы Говорено в Благовещенской церкви Чудова монастыря в 1822 году

Рече же Мариам: Се Раба Господня:

буди Мне по глаголу твоему.

(Лк. 1:38)

Не великие, по-видимому, слова, но великое дело в них заключается.

И все мы нередко называем себя рабами, даже рабами человеков, правда, не всегда с готовностью на самом деле быть тем, чем себя называем; но иногда и самым делом, даже без нужды и обязанности, раболепствуем человекам. Трудно ли, по-видимому, назвать себя рабом или рабыней Господа, Которому мы все, по необходимости, рабы, желаем ли или не желаем быть и называться таковыми? Глаголом Его все сотворено вначале, и доныне, когда ни посылает Он глагол Свой на землю, глагол сей не может возвратиться к Нему тощ. Посему нетрудно, кажется, и то, чтобы на посланный от Него глагол ответствовать изъявлением согласия, да будет по глаголу Его, так как сие уже должно быть непременно.

Рассуждая таким образом, без внимания оставили мы многие, а может быть, некоторые и оставляют без внимания, слова Мариам; но дело, которое открывается вслед за Ее сло вами, должно пробудить все внимание каждого мыслящего. Во дни творения мира, когда Бог изрекал Свое живое и мощное: да будет, — слово Творца производило в мир твари; но в сей беспримерный в бытии мира день, когда Божественная Мариам изрекла свое кроткое и послушное буди ¹, — едва дерзаю выговорить, что тогда соделалось, — слово твари низводит в мир Творца. И здесь Бог изрекает Свое слово: Зачнеши во чреве и родиши Сына (Лк. 1:31); — Сей будет велий (Лк. 1:32); — Воцарится в дому Иаковли во веки (Лк. 1:33). Но — что опять дивно и непостижимо — самое Слово Божие медлит действовать, удерживаясь словом Марии: Како будет сие? (Лк. 1:34). Потребно было Ее смиренное: буди, чтобы воздействовало Божие величественное: да будет. Что же за сокровенная сила заключается в сих простых словах: Се Раба Господня: буди Мне по глаголу твоему и производит столь необычайное действие? Сия чудная сила есть чистейшая и совершенная преданность Марии Богу, волею, мыслию, душою, всем существом, всякой способностью, всяким действием, всякой надеждой и ожиданием.

Христиане! О если бы каждый из нас, хотя помалу приобщился сей Богодейственной силы, молитвами Преблагословенной Девы! Се раби Господи, и раби Твои, Мати Господня! Буди нам по образу Твоему!

Да будет, братия, пример Пресвятой Девы наставником нашим в истинной Богу преданности.

Преданность Богу есть такое расположение духа, по которому человек всего себя, все, что ему принадлежит, все, что с ним случиться может, предоставляет воле и провидению Божию, так что сам остается только стражем своей души и тела как стяжания Божия. К сему расположению приготовляет человека внимательное наблюдение над собственными усилиями сделать себя совершенным и благополучным. Желает он сделаться мудрым — образует свои способности, напрягает силы ума, подкрепляет себя силами других избранных умов, составляет себе образ ведения: что же? Между тем как он старается уяснить для себя в сем образе одну черту, другая в нем затмевается, пресекается, исчезает; по той мере, как расширяет круг своих познаний, за чертой знаемого еще обширнее открывается область недоведомого; истина, давно признанная за достоверную, приводится в сомнение вновь открытой истиной. Конец самодеятельных изысканий, по признанию беспристрастнейшего из древних мудрецов², есть открытие того, что человек сам собой ничего не знает. Желает он сделаться добрым; старается познать закон справедливости; возбуждает сердце свое к добродетельным чувствованиям; предпринимает добрые дела: что же и здесь? Опыт доказывает, что желание быть добрым нередко бывает слабее страсти, влекущей к пороку, и ею побеждается; что познанный закон предлагает добро, но не дает силы творить оное; что добродетельные чувствования из жестокого сердца, как огонь из кремня, высекаются с трудом, а легко угасают, в мягком же сердце хотя и скоро возгораются, как огонь во льну, но так же тлятся слабо и недолго; что дела внешней своей стороной добрые с внутренней стороны своей часто бывают осквернены нечистыми побуждениями: своекорыстием, самоуслаждением, тщеславием; что природа человеческая, как принужден был признать в новейшие времена один из самых ревностных почитателей так называемого нравственного разума³, из самого корня своего зло производит. По таковым опытам что могут обещать и усилия сделать себя благополучным? Где недостает истинного блага, там истинное благополучие, конечно, невозможно. Правильное следствие сих опытов, тщательно и беспристрастно наблюдаемых, должно быть то, что человек потеряет надежду на самого себя, и, если не хочет погибнуть — поскольку вне действительного благополучия и вне надежды ничего нельзя найти, кроме погибели, — как бы по необходимости вознесет желание и надежду свою к Богу, и, еще не предвидя и не предчувствуя, каким образом она может совершиться, предаст себя Ему как расстроенную собственность, которой владелец располагать не умеет.

Начав предаваться Богу, человек встречает другие опыты, совсем противоположные тем, которые имел он, управляя сам собою. Прежде собственные усилия познать истину едва производили в нем слабый, кратковременный свет, оставлявший по себе сугубую тьму; теперь из самой тьмы, в которой он повергается пред Отцем светов, рождается для него внезапный свет, а если остается он иногда и во тьме, то и в ней познает непостижимую близость Того, Который есть Свет превыше света. Прежде усилия делать добро или совсем подавляемы были в нем злыми склонностями, или производили несовершенное действие; теперь, когда он положил сердце свое в силу Божию, в самой немощи его начинает совершаться сила Божия, разрушающая зло и созидающая благо. Прежде наилучшие обдуманные предначертания его к устроению своего благополучия или не исполнялись, или в самом исполнении оказывались неудовлетворительными; теперь он не делает никаких собственных предначертаний, но со дня на день более усматривает великий чертеж провидения, по которому, несмотря ни на какие препятствия, — кроме одного препятствия, которое полагало прежде его упорство и неверие, — постепенно устрояется его спасение. Прежде успехи надмевали его, неудачи повергали в уныние, прошедшее терзало раскаянием, настоящее озабочивало, будущее устрашало; теперь и благоприятные события приемлет он с чистой радостью, потому что видит в них милость и дар Божий, и неблагоприятные — с надеждой, потому что усматривает в них обличение своего недостоинства, наставление к смирению, очищение и приготовление к лучшему. Раскаяние не есть уже огнь, пожирающий душу его, но тихий дождь, ее орошающий, потому что он погрузил грехи свои в кровь и воду, истекшую из ребра Спасителева; нет для такового человека слишком тяжкой заботы, потому что он всю печаль свою возверг на Господа; нет страха, потому что он живет под покровом Всемогущего; прошедшее для него не потеряно, настоящее безопасно, будущее верно — в руках Вечного. Прежде в самых делах благоугождения Богу он суетился, подобно изображенной в Евангелии Марфе, и производил много молвы, не приобретая тем совершенного благоволения Божия: теперь, подобно Марии, безмолвен и недвижим, пребывает он у ног своего Спасителя и, с минуты на минуту наполняясь жизнью слова Его, во глубине души своей обретает свидетельство, что он избрал благую часть, которая не будет отнята у него (Лк. 10:42). Таким образом, преданность Богу, зачатая от убеждения ума, перерождается в живое чувство сердца; вынужденная, так сказать, уступка того, чего не умели сберечь, превращается в свободное даяние того, что сим единственно способом надеются сохранить; человек повергает себя невозвратно, как убогую лепту, в сокровищницу Божества, не мечтая увеличить ею сокровище Божие, но веруя и уповая, что там она не будет потеряна и, сколь ни малоценна, употреблена будет вместе с бесчисленными талантами на созидание живого храма живому Богу.

Говорят, что это значит сложить навсегда руки, сесть и ожидать своего спасения. Совсем нет! Если кто в самом деле такое составил себе понятие о преданности Богу и поступает по сему понятию; тот в заблуждении — он предается не Богу, а лености. Человек, не преданный Богу, не тем отличается, что он действует, но тем, что действует по собственной воле, полагаясь на собственный разум. Подобно и преданный Богу не тем отличается, что не действует, но тем, что не действует по собственной воле и разуму. Как не преданный Богу может быть в бездействии, так, напротив, и преданность Богу не исключает действования — действования по воле Божией и по Духу Божию. Положить талант свой в землю, без сомнения, не то, что положить его в руку торжника. Ты отдал сокровище свое в искусные и верные руки, ты себя обеспечил; но сверх того можешь сему самому торжнику предоставить и свои руки, дабы он употребил их по своему искусству к совершению своих оборотов, и тогда получишь сугубое приобретение. Так желающий стяжать душу свою предает сие сокровище Искупителю душ и успокаивается в Нем верой, надеждой и любовью: но в то же время сему всеобщему Стяжателю все свои способности и силы представляет в деятельные орудия к совершению великого оборота, через который ценой земного, тленного, ничтожного, должно быть приобретено небесное, нетленное, Божественное.

Если после сего найдет еще кто нужным спросить, почему, собственно, для усовершенствования и облаженствования человека требуется преданность Богу? Вот ответ: потому что человек потерял совершенство и блаженство, похитив себя у Бога, Который не только по всеобщему праву Вседержителя обладал им, но и особенно усвоил его Себе, положив на нем Свою печать — Свой образ. Собственная воля твари отторгла третью часть неба и зажгла в ней ад, собственная воля заразила природу человеческую грехом и смертью и весь мир проклятием; и до тех пор не престанет производить все виды зла, доколе не будет всецело предана Богу, Который един силен вновь проникнуть ее благословением, жизнью, святыней и блаженством небесным.

Посему слово Божие часто напоминает нам о сей преданности, в отношении ко внутреннему и внешнему, ко временному и вечному. Открой ко Господу путь твой и уповай на Него, и Той сотворит (Пс. 36:5). Приближи ко Господу дела твоя, и утвердятся помышления твоя (Притч. 16:3). Смиритеся под крепкую руку Божию, да вы вознесет во время, всю печаль вашу возвергше нань, яко Той печется о вас (1 Пет. 5:6, 7). Отче наш … д а будет воля Твоя, яко на небеси и на земли (Мф. 6:9—10).

Все великое, что представляет нам слово Божие, совершилось великой преданностью Богу.

Кто не знает Авраама и его великой жертвы? Как возмог он поднять смертоносную руку на сына, о котором получил потомственные обетования? Как не усумнился он? Как не сказал Богу: не Ты ли, Господи, обещал, что во Исааке наречется мне семя (Быт. 21:12)? Где же будет сие семя, когда отрок Исаак сгорит на жертвеннике? Патриарх не имел в сие время ни помышления, ни желания, ни действия собственного; все предал он Богу, паче упования во упование веруя (Рим. 4:18); и таким образом и вожделенную жертву принес, и вожделенного сына не лишился, и благословение над собою усугубил. Воистину, — сказано ему, — благословляя благословлю тя, и умножая умножу семя твое, — и благословятся о семени своем вся языцы земнии (Быт. 22:17—18). Таким образом, преданность есть лучшая Богу жертва и вернейший залог Его благословений.

Кто не слыхал об Иове, которого добродетель проповедовал Сам Бог пред собранием Небесных Сил? Но в чем состоит сила его добродетели, если не в преданности Богу, Которого непостижимым судьбам с благодарностью предал он себя, и детей, и богатство, и здравие, и чрез то соделал ничтожными все усилия врага добродетели и блаженства человеческого? Госп одь даде, Господь отъят: буди имя Господне благословенно (Иов. 1:12). Такая преданность Богу есть безопасная ограда от всех искушений.

Посмотрите и на Моисея в ужасную минуту, когда пред ним море, а за ним войско египетское. Народ вопиет к Богу, ропщет на вождя; но что вождь? Он не приготовляет народ к брани, не ищет пути к бегству, не воздвигает чудодейственного жезла, не произносит даже ни одного молитвенного слова к Богу. Что сие значит? — Он предался Богу и вводит народ в сию преданность: Господь поборет по вас; вы же умолкните (Исх. 14:14). Все умолкло, но молчание сие громко раздалось на небесах и подвигло чудодейственную силу Божию. И рече Господь к Моисею: Что вопиши ко Мне? Рцы сыном Израилевым, и да путешествуют; и да внидут сынове Израилевы посреде моря по суху (Исх. 14:15—16). Здесь видно, что преданность Богу есть самая крепкая и действенная молитва.

Но — чтобы вкратце сказать все для христианина — чем начинается высочайшее дело Христово? Преданностью Сына Божия воле Бога Отца Своего. Се иду сотворити волю Твою, Боже (Пс. 39:9), — глаголет Он, нисходя к воплощению. Чем оканчивается сие дело? Тою же Преданностью. Не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 23:46). Итак, преданность Богу есть и начало, и совершение христианства и вечного спасения.

Заключим сие учение увещанием, которым Церковь заключает большую часть молитвенных провозглашений, дабы непрестанно питать в нас дух преданности, которым дышит и живет истинное христианство: «Пресвятую, Пречистую, Преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянувше, сами себе, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим». Аминь.

слово в день Благовещения пресвятой Богородицы Говорено в Чудове монастыре 25 марта 1835 года

И исповедуемо велия есть благочестия тайна,

Бог явися во плоти, оправдася в Дусе,

показася Ангелом, веровася в мире, вознесеся во славе.

(1 Тим. 3:16)

Благоговейно воспоминаем и торжествуем мы ныне тот единственный во временах день, то великое мгновение, когда велия благочестия тайна: «Бог во плоти» не в слове только, но в силе Вышнего принесена Архангелом Гавриилом на землю, скрыта в чистом сердце и в приснодевственной утробе Преблагословенной Марии, запечатлена смиренным Ее молчанием. После сия тайна, сокровенная от век и от родов (Кол. 1:26), превратилась во всемирную славу, но тем не менее и теперь еще остается тайной. Велия есть благочестия тайна, Бог явися во плоти.

Дивились, без сомнения, сей тайне и на небесах, когда она там открылась, когда Иисус Христос, воскресший и возносящийся, дабы сесть одесную Бога Отца, показася Ангелом, в невиданной ими славе Богочеловека. Небесное удивление, как и все небесное, прекрасно. Дивились ангелы тайне и славе Богочеловека, но не смущались. Вопрошали: Кто есть сей Царь славы? Но не любопытствовали, не сомневались; желали знать, чтобы благоговеть; и прежде, нежели провозглашено им разрешение вопроса их: Кто есть сей Царь славы? — они уже принимали Его как Царя славы, потому что уже взывали: Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная: и внидет Царь славы (Пс. 23:7, 8). Чем более непостижимой видят они тайну, тем более находят ее достойной непостижимого Бога, тем более благоговеют, тем более славят Бога, тем более просвещаются Его славой и блаженствуют. Там ведение и слава не противоречат и не завидуют тайне — и тайна до бесконечности умножает славу и свет.

Но земля так ли приемлет дивную тайну Бога во плоти? Земля, для которой, собственно, сия тайна и изобретена, и употреблена, и сокрыта, и открыта, и низведена, и вознесена, и предана позору, и прославлена? Воистину благословенна в женах единственная Пресвятая Дева, Которая представила Себя достойным хранилищем пришедшей с небес тайны, чтобы она не обратилась вспять, как наполненный сокровищами корабль от берега, не имеющего пристани; Которая, быв возводима в превыспренный сан Богоматери, не попустила своему помыслу ни на один волос подняться из глубины смирения; Которая умела обнять бесконечное Слово Божие столь малым словом человеческим: се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему (Лк. 1:38). После Ее благословим и тех, которыми тайна Бога во плоти веровася в мире, которые оную с верою приняли, верно сохранили, проповедали всем народам; чрез которых она в неизменной чистоте, в неуменьшенной силе и до нас достигла. Но это те, которые хотя и в мире суть (Ин. 17:11), однако не суть от мира (Ин. 17:14). А мир? Он не хотел было принять спасительной для него тайны Божией: по слуху о ней он восстал было в тревоге, чтобы подавить ее, чтобы затмить ее лжами, запутать вымыслами, покрыть презрением и клеветами, чтобы преградить ей путь мечом, залить ее кровью ее свидетелей, погребсти их в могилах, сжечь в огне, потопить в воде, истребить всеми возможными способами истребления. Не удалось! Вопреки усилиям мира, тайна Бога во плоти превратилась, как я уже сказал, во всемирную славу. Но и теперь сколько еще людей, которые или не познали сей тайны, или, познав, не приняли! И что еще прискорбнее, даже между теми, которые получили оную по наследству от отцов и праотцов, или остаются, или вновь являются такие, которые не знают, что делать с сей непонятной тайной, спрашивают то с любопытством — почему для спасения человеческого рода употреблено столь необычайное средство — воплощение Божества; то с сомнением — неужели без сего невозможно спасение человека. А где любопытство, там еще нет чистого ведения; где сомнение, там еще нет полной веры.

Тайна гонит от себя прочь любопытство по тому самому, что есть тайна. Она призывает к себе веру: впрочем, не возбраняет ей мимоходом пользоваться пособием скромного размышления для снятия с ее пути претыканий, которые бросает на него сомнение.

Если посему осмелиться размышлять о потребности воплощения Сына Божия нас ради человек и нашего ради спасения, то верующий может положить в основание своего размышления следующие изречения Самого Иисуса Христа.

Первое изречение: Никтоже знает Сына, токмо Отец; ни Отца кто знает, токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Мф. 11:27). Что без познания Бога нельзя быть спасену и блаженну, в том не усомнится никто здравомыслящий. Но если сокровище Богопознания лежит сокрыто во внутренности самого Божества, недоступно по недосязаемой высоте Его, если взять из оного себе на потребу спасения может токмо тот, емуже аще волит Сын Божий открыти; а между тем и Самого Сына Божия, Который волит открыти человеку Богопознание, никтоже знает, токмо Отец, то как же может совершиться спасительное открытие Богопознания? Надобно, чтобы Сын Божий, из недоведомости Божества, которая превыше всех образов познания, так сказать, выступил в некие познавательные образы, как Он и нарицается образом Бога невидимого (Кол. 1:15). Но в какие образы? Конечно, ближе к Божеству, в духовные. Положим так. Чрез сие начинает быть понятным, как совершается откровение Богопознания небесное, в духовном, ангельском мире. Но земля не то, что небо; и человек не то, что ангел. Особенно в настоящем состоянии земли и человека, небо и ангел закрыты для земли и человека: следственно, и откровение Богопознания, свойственное небу и ангелам, не было бы еще откровением для земли и человека. Итак, надобно, чтобы Сын Божий, когда Он волит открыти спасительное Богопознание нынешнему человеку, снисшел еще и вступил в образы познания, ближайшие к человеку; чтобы Слово Божие, не переставая быть Словом Божиим, вступило в образы человеческого слова, чтобы образ Бога невидимого, не переставая быть тем, что Он есть, вступил в образы видимые для ока земнородного ума; чтобы Он явился или в образах преходящих — и вот откровения и видения святых; или в образе пребывающем — и вот воплощение Сына Божия.

Второе изречение: Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною (Ин. 14:6). Что значит прийти к Богу? К Богу, Который во свете живет неприступнем, Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может (1 Тим. 6:16) в существе Его,— конечно, не может человек прийти ни ногами по земле, ниже крылами по воздуху. Что же значит прийти к Богу? Приходят к тому, от кого бывают удалены, но как можно и удалену быть от Бога вездесущего? Дух есть Бог (Ин. 4:24) — духовно должно быть и шествие к Нему. Духовное удаление и приближение происходят преимущественно в воле. Волей греховной, злой, человек удаляется от Бога, как и сказано в Писании: Греси ваши разлучают между вами и между Богом (Ис. 59:2). Волей покаянной и благой человек приходит к Богу. И сего-то не может быть без воплощенного Сына Божия, как Он Сам говорит: Никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною. Если ты спросишь: для чего ж бы человеку не прийти к Богу одной собственной волей, которая свободна? Ответствую — в добрый час! Сделай опыт. Но если будешь внимателен, то, без сомнения, найдешь и признаешь то, в чем признавались лучшие нас с тобой: Еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю; не еже хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеиваю» (Рим. 7:18—19). Как ни странно пред глазами разума сие противоречащее само себе явление в человеческой природе, но оно давно замечено даже и теми, которых сему наблюдению не научило христианство; и если вникнуть глубже в причину оного, то можно удостовериться, что так и должно быть при известных обстоятельствах. Источник добра и силы есть един

Бог. Если человек стоит в добре и чрез то в общении с Богом, то он непрестанно почерпает силу от Бога делать добро; и потому как свободен желать добра, так и силен делать оное. Но если он допустил себя до греха и чрез то вошел в разлучение с Богом, то, по мере удаления от Бога, уменьшается для него удобство почерпать от Бога силу, и потому, когда воля его по природной свободе своей делает обратное движение к добру и к Богу, сила делать добро не отвечает хотению делать оное; и человек не может прийти к Богу сам собой, без особенного, чрезвычайного низведения к нему силы Божией — без такого посредства, которым бы расстояние между Богом и человеком было наполнено, разделение уничтожено, общение, ничем не пресекаемое, восстановлено — без посредства, которое бы с совершенным единством касалось обеих разделенных сторон — Бога и человека. И такое посредство есть Богочеловек.

Третье изречение: «Тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, по имать живот вечный» (Ин. 3:16). Бог не может делать ничего излишнего и ненужного: ибо сие было бы несообразно с Его премудростью. Итак, если Бог дал Единородного Сына Своего миру, то, видно, сие было нужно. Для чего? Для того, как говорит Сам Сын Божий, да всяк веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный. Неужели, иначе погиб бы мир и не имел бы живота вечного? Видно, так. Почему? Чтобы сделать сие по возможности понятным, взойдем мыслию к началу тварей. В книге Премудрости написано: Бог смерти не сотвори (Прем. 1:13). Сию строчку из книги Премудрости Божественной без затруднения может переписать в свою книгу всякая премудрость человеческая, если она не совсем лишена понятия о Боге — Творце всесовершенном. Бог есть чисто жизненное начало. Тварь как тварь подвержена переменам, но ее перемены в творении и под управлением всесовершенного Творца могут быть устроены в порядке, к совершенству, без страдания, без разрушения грубого, нечистого, мертвого, даже в случае разрешения оных на составные начала, которое может происходить легко и прятно, как, например, можно найти примеры в нынешнем несовершенном устроении тварей, разрешение чистого елея в свет или разрешение ладана в благовонное курение. Откуда же беспорядок, безобразие, нечистота, страдание, разрушение, тление, словом — смерть? Мне кажется, что и естественное рассуждение не найдет на сие сказать ничего другого, как то, что говорит откровенное Богом учение: Грех в мир вниде, и грехом смерть (Рим. 5:12). Грех, как отлучение от Бога, есть вместе отчуждение от жизни Божия (Еф. 4:18), и, следственно, раньше или позже — смерть для существа телесного, разрушимого, временная, а для духовного, неразрушимого — вечная, потому что, кроме Бога, нет и никогда не будет другого источника жизни. Таким образом, грех и смерть ручаются в мире друг за друга, что они тут. Видишь ли владычествующий в мире грех: ты можешь сказать — мир находится на пути к смерти. Видишь ли в нем смерть: ты также можешь сказать — мир, видно, согрешил и идет к погибели. Кто не так слеп, чтобы не видеть в мире владычества ни того, ни другого, ни греха, ни смерти, тот может понять, сколь нужно миру избавление от погибели, дарование вновь вечной жизни. И для сей-то потребности Бог Сына Своего Единороднаго дал есть (Ин. 3:16). Смерть и погибель приходят на человека и как естественное следствие удаления от Бога, и вместе как действие правосудия Божия над грехом. Посему для спасения человека нужно, во-первых, удовлетворить правосудию Божию (потому что никакое свойство Божества не может лишено быть свойственного Ему действия; и потому что объявление безусловного прощения или ненаказанности стоящего уже на пути греха человека всего легче повело бы его далее по сему пути и, следственно, не ко спасению, а к погибели); во-вторых, вновь ввести в человечество жизнь Божию, которая бы воцарившуюся в нем смерть победила и уничтожила. Требования трудные и, естественно, невозможные! Удовлетворить правосудию Божию значит предать грешника вечной смерти: за сим совершенно исчезает для него возможность вечной жизни. Как же приблизить жизнь Всесвятого Бога к человеку грешнику? Столь резкая противоположность сближаемых крайностей более угрожает истреблением недостойной твари, как сена от огня, нежели обнадеживает спасением. Что же творит Бог чудес? Он вводит Свою Ипостасную жизнь, Своего Единородного Сына в малую, избранную долю человеческого естества, долгим, сокровенным действием судеб Его приготовленную, от заразительной примеси греха предохраненную, соединяет Божество и человечество в единую Ипостась Богочеловека; низводит облеченное человечеством Божество в состояние человеческое, кроме греха, даже в немощи, в страдания, в смерть. И что же? Правосудие Божие всесовершенно удовлетворено, потому что в лице Богочеловека человечество понесло присужденную себе смерть, и понесло вполне, так как и мгновение смерти Богочеловека, по соприсутствию вечного Божества, равняется вечности. На удовлетворении правосудию основано право Искупителя простить кающегося грешника, без пагубной надежды ненаказанности для некающегося; и в то же время жизнь Божия, нисшедшая в глубину человеческой смерти, но смертию по своему естеству не одержимая, из глубины смерти сияет во все умершее грехом человечество и вносит вечную жизнь во все души, которые ей открывают себя верой, а не отражают ее от себя неверием и ожесточением. Тако возлюби Бог мир.

Сии размышления дают место вопросам: как же человек жил, делал добро, познавал Бога еще прежде, нежели совершилось воплощение Божества? Как живут, делают добро, познают Бога и теперь человеки, не пользующиеся плодами воплощения Божества? Вопросы, достойные внимания. Тем, которые не довольно проникли во внутренность тайны Бога во плоти, чтобы изнутри видеть ее живоносный свет, испытывать ее спасительную силу, разрешение предложенных теперь вопросов может, по крайней мере, отвне показать величие сей тайны, которая одна зиждет из человеческого рода стройное здание, с удивительным единством в разнообразии простирающееся по всем размерам пространства и времени и высотой своей теряющееся в небесах, и вне которой человечество представляет беспорядочные развалины, редко где и когда несколько возвышающиеся, вообще же раздробленные, рассыпанные, едва поднимающиеся над землей.

Как жил человек до Христа? Жил в первоначальной чистоте своего сотворения, посредством общения с Богом Словом, в Котором живот бе, и живот бе свет человеком, в начале так же, как и всегда после (Ин. 1: 4,1). А с того времени, как грех разлучил человека от Бога, до Христа, если человек, уже мертвый прегрешеньми (Еф. 2:5) внутренне, жил еще внешне; и если являлись еще в нем и некоторые проблески жизни высшей, то жил он, во-первых, останками жизни, преподанной ему от Бога в начале, подобно как живет черенок, отрезанный от живого дерева до истощения в нем живого сока или до привития его вновь к живому дереву; во-вторых, жил предварительными начатками жизни Христовой, которых можно искать далее колыбели Вифлеемской и ранее благовещения Назаретского, можно сказать, окончательного, а не начинательного: ибо в то самое время, как жизнь первоначальная повреждена грехом, нужно было ввести в человечество врачевство Христово; и оно введено словом первого благовещения о воплощении Бога Слова: Семя жены сотрет главу змия (Быт. 3:15), и с того времени начало и непрерывно продолжало действовать благодатно, как можно примечать в патриархах и пророках. Что касается до естественной жизни человечества, поврежденной грехом, можно ли не примечать, и в прежних временах, и ныне, как она идет не к совершенству, но к разрушению и смерти; как она с течением веков сократилась в летосчислении личного жития, как она растрескалась и рассеялась на несвязные глыбы, которые называют племенами и народами; как она во многих чуждых Христа народах ниспала до самых низких степеней жизни скотской и зверской.

Как человек познавал и познает Бога, делал и делает добро до христианства и без христианства? Мой ответ один: если познавал Бога, то познавал останками первоначального света в разуме, при помощи благочестивого предания; если делал что-нибудь в некотором смысле доброе, то останками первоначальной доброты в воле. Падением человека в грех образ в нем Божий сокрушен, но не совсем истреблен и уничтожен; вечное Солнце зашло в душе его, но некоторые лучи зари от Него еще касаются высот ее. И при сем уменьшившемся свете, невидимая Божия от создания мира твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим. 1:20). Языцы, закона не имуще, естеством законная творят; — являют дело законное, написано в сердцах своих (Рим. 2:14—15). Но скажут, может быть: если естественно есть в роде человеческом хотя некоторое познание Бога и хотя некоторое делание добра, то не мог ли бы он естественными же средствами, при продолжаемых усилиях и взаимном содействии быть возвышен, усовершен и спасен? Ответ на сие не очень труден, ибо опыты готовы, надобно только указать на них. Род человеческий до христианства в продолжение нескольких тысяч лет имел довольно простора испытывать естественные свои усилия. Что же он выработал? После древнейших преданий о Едином Боге, о непорочности райской, или, как говорилось у язычников, о золотом веке, — многобожие, идолопоклонство, пороки и злодеяния, которых одно название ужасает противоестественностью, как, например, не только человекоубийство, но и детоубийство, и отцеубийство, и человекоядение. Мир языческий, жалкий в невежестве, когда переходит в образованность, становится отвратительным по разврату, который обыкновенно идет рядом с ней и обращает ее в свое орудие. Что сделала языческая философия? Привела ли она хотя один языческий город или деревню в познание Единого Бога? Не она ли, напротив, изобрела сомнения о бытии Бога и добродетели? Во времени христианства легко было разуму зажечь многие фокусы естественного знания при солнце откровения Божественного; но и в сии времена естественный разум, вознамерясь действовать без Христа, не лишил ли себя самых останков духовного света, не посрамил ли себя неистовством, которого и в язычестве не видано, именно, государственным законом провозгласил было безбожие¹? Пусть назовут сие случайным припадком, частным беспорядком, злоупотреблением разума в немногих людях, обладаемых страстями, только наружно представившимся в обширном виде: не спорю, если хотите; но если это злоупотребление, беспорядок, болезнь, то где же благоупотребление, порядок, здравие разума естественного без высшего управления откровением, без Врача Христа? Пусть покажут, если могут, в более обширном или хотя не в меньшем виде общественное действование такого разума к совершенству и блаженству рода человеческого! И кто может поручиться, что его злоупотребление, беспорядок, болезнь не возвратятся многократно в новых по обстоятельствам видах, с новой жестокостью, если вы оставите его без высшего попечительства и предоставите ему независимое владычество; если прежде несбыточной от него заслуги провозгласите его спасителем рода человеческого? Поистине, довольно печальных опытов для удостоверения, что самоспасение человечества естественными средствами и усилиями разума есть не более как мечтание и болезненный бред духовно недугующего человечества. Лучший и действительно спасительный подвиг разума человеческого к совершенству и блаженству человечества может состоять только в том, чтобы беспристрастно изведать и измерить свои силы, средства, недостатки для сей великой цели; понять возможность, признать потребность откровения свыше; приближаться к велией благочести тайне, положить к ее стопам свое оружие и свой венец; и предать себя в благородный плен, в свободное послушание вере в Бога, явльшегося во плоти.

Христиане, чада веры, наследники Откровения, хранители тайны Божией! Благословим Бога тайн и откровений. Прославим Богочеловека, Начальника и Совершителя веры. Сохраним тайну Божию, так снисходительно нам вверенную. Помыслим также при сем, что неприлично было бы хранить тайну благочестия в душе и жизни нечистой. Должно хранить святое и Божественное сокровище в ковчеге от злата чиста — таинство веры в чистой совести (1 Тим. 3:9). Аминь.

слово в день Благовещения пресвятой Богородицы Говорено в Чудове монастыре 25 марта 1843 года

Рече Мариам: Се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему (Лк. 1:38). Вот слова земные, но которые, подобно небесным, чище искушенного сребра, вожделеннее злата, ценнее драгоценных камней. Вот сокровище, которого пять тысяч лет небеса искали на земле и которое открыть послан был один из ближайших предстоятелей Небесного Престола!

Подлинно, Архангел Гавриил не только принес Деве Марии слово Божественного благовещения, но и взыскал услышать от Нее слово соответствия. Когда он произнес только слово приветствия: Радуйся, благодатная: Господь с Тобою, благословенна Ты в женах, — благовещение о Спасителе мира почти уже совершилось, потому что сим ознаменована и указана Матерь Господня. Но как Дева смутилась и, размышляя, молчала, то Архангел продолжил и усилил слово благовещения: «Родиши Сына; — Сей будет велий, и Сын Вышняго наречется; — Царствию Его не будет конца». Теперь благовещение со стороны Архангела решительно совершилось, но еще он не почитает дела своего посольства конченным, потому что не то, которого ждет, слышит слово: Како будет сие, идеже мужа не знаю. Наконец, он разрешает вопрос: Дух Святой и найдет на Тя. Иполучает взыскуемый ответ: Се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему. И вот искомое сокровище открыто. Радостным благовещением от неба приобретено благовещение от земли небу, взаимно вожделенное. Небесное посольство совершенно достигло своей цели. И отъиде от Нее Ангел.

Что же это значит? Что значит, что воплощение Сына Божия предваряет небесным благовещением и что сие благовещение не только изрекается вседержавной волей Господа, но и взыскует соизволения рабы Его? Разве Вседержитель не властен действовать, не предваряя и не ожидая соизволения? Для чего так нужны небу сии земные слова: «Се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему? — Нужно сие было и для достоинства Матери Господней, и для самого воплощения Бога Слова.

Никто не станет сомневаться в том, что для избрания быть Матерью Господней требовалось в избираемой высочайшее возможное на земле достоинство. Но в чем состоять может достоинство существа разумного и свободного, если не в чистых и возвышенных воззрениях ума и движениях свободной воли? Надлежало дать им место, чтобы основалось, утвердилось и, к утешению и назиданию нашему, явилось в Деве Марии достоинство Матери Господней. Ее смущение от высокого архангелова приветствия было движение души глубоко смиренной. Удержание сего смущения в молчаливом размышлении знаменовало мудрость, твердость и спокойное величие духа. В вопросе: Како будет сие, идеже мужа не знаю? — проявлялась неизменная любовь к чистоте девства. Наконец, в решительном изречении: Се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему, — изрекло себя послушание веры.

Если, как учит апостол, верою вселяется в сердца Христос (Еф. 3:17), уже приблизившийся к человечеству и приобщившийся оного воплощением, то сколь превосходнейшая и крепчайшая вера потребна была Деве Марии, чтобы первоначально воплощением вселился в Нее Сын Божий, так еще не близкий к человечеству, и по недоступной ни для какой твари высоте Своего Божества, и по причине средостения, которое грех поставил между Божеством и человечеством! И обрелась в Ней такая вера, и соделала для Нее возможным чистое и совершенное послушание — призванию непостимому послушание без сомнения, призванию безмерно высокому послушание без превозношения. И сие послушание преклонило душу Ее под осенение Духа Святого, соединило волю Ее с волей Божией, отверзло сердце Ее для входа силы Вышнего. И Вечный Свет пришел и засветил в Ней жизнь, новую не только для земли, но и для неба, небесную в земной, вечную во временной, Божескую в человеческой, всеоживляющую в умирающей. И Слово плоть бысть, и вселися в ны.

Дивна дела Твоя, Господи! Дивны Твоя тайны, Богородице! Кто слышит Твой тихий глагол в Твоей затворенной молитвенной храмине? Кто провидит, какие огромные дела ведет за собой Твое малое слово? Мир ощущает ли сию минуту, в которую делается перелом всецелой судьбы его, в которую изменяются отношения между землей и небом? Знает ли мечтающий о всемирном владчестве Рим, что в одной из дальних областей его некая дщерь царей, называющая себя рабой Господней, изрекла приговор, который готовит миру нового, лучшего, высочайшего Владыку, а Риму — разрушение гордого и своенравного владычества? Гадают ли славные прорицалища языческих народов, что из уст безвестной Девы излетело прорицание, которое заставит их умолкнуть, низринет кумиры и кумирницы, прекратит кровавые жертвы, уничтожит кровожадных жрецов? Домышляются ли мудрецы мира, что на глас евреянки сходит с неба неведомая дотоле Премудрость, Которая обуит премудрость премудрых и разум разумных отвергнет, но младенцам откроет тайны, для мудрецов непостижимые? Что я говорю? Иерусалим и колена израилевы, которые от дальних предков знают и хранят обетование Божие о великом Избавителе и Умиротворителе, и безспрестани день и нощь служаще надеются доити (Деян. 24:7) до исполнения, — дослужились ли они до познания, что, пройдя обширную область обетования, в сей день или в сию нощь внезапно приблизились они к пределу исполнения и что предел сей поставлен в Назарете? Книжники, которые столько раз читали в книге Исаи: Се Дева во чреве зачнет и родит Сына, и наречеши имя Ему Еммануил — и едва ли не столько же раз недоумевали о сем, — думают ли они, что провиденная пророком Дева и уразумела уже сие пророчество, и готовится исполнить оное? Знает ли хотя праведный Иосиф, уже не совсем чуждый тайнам Приснодевы, как обручивший Ее себе с тем, чтобы Ей пребыть Девою, — знает ли, что вслед за сим Она обручается Духу Святому, чтобы соделаться Матерью Господа? В целом мире никому, кроме единой, не ведомо благовещение архангелово, когда оно совершается: а оно долженствует огласить весь мир, когда совершится. И, услышав рано простые, по-видимому, слова благовещения Мариина: Се Раба Господня, буди Мне по глаголу твоему, — кто исчерпал бы весь их разум, ощутил бы всю их силу? А их разум сливается с бездной разума Божия и объемлет время и вечность; их слава сопрягается с силой Вышнего, и преобразит землю, и наполнит небо. Смиритесь, пытливые исследователи! Чудитесь и радуйтесь, смиренные созерцатели! Брось, кичливый разум, ломкие оружия своевольного мудрования и возлюби свободный плен веры!

Ты же, благомысленно ищущая своего спасения душа, вразуми себя словом и примером Преблагословенной Девы, как высоко возводит, как многое совершает, как совершенно благоугождает Богу скромная и неблистательная, по-видимому, добродетель — послушание веры.

Послушание, по имени своему, есть последование тому, что слышим как наставление или как повеление. Но в высшем, существенном, духовном значении под именем послушания разумеется последование воли человеческой, как сотворенной и зависимой, воле Божией, как творческой и вседержавной.

Из сего понятия тотчас открывается обязанность, польза и важность послушания.

Твари ли восставать против Творца? Рабу ли земному воздвигать мятеж против Небесного Владыки? Не совсем омраченный разум, не совсем ожесточенное сердце общими силами отражают сию нелепую несообразность. Разум и сердце согласно изрекают обязанность послушания воли человеческой воле Божией.

Воля Божия непогрешительна. Следовательно, послушание воле Божией должно предохранить или избавить человека от погрешностей и заблуждений.

Воля Божия всеблагая. Следственно, послушание воле Божией должно вести человека ко всему благому.

Тварь без Творца есть ничто. Силою только Творца она есть нечто. Что же будет значить воля человека, если она не прилепится к воле Божией послушанием, если отторгнется от нее непослушанием?

Некогда первый человек блаженствовал: почему? Потому что последовал всеблагой воле Божией. Он пал с высоты своего блаженства: каким образом? Его воля отпала от воли Божией и впала в чувственные пожелания. Преслушание, грех, смерть — это звенья одной цепи. Взявшийся за первое звено влечет сам к себе последнее — и, о если бы всегда не более, как только сам к себе! Напротив, ослушанием единого человека грешни быша мнози (Рим. 5:19). Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде (Рим. 5:12).

Надобно ли врачевать от всеобщей смертоносной болезни бедное человечество? Можно догадаться, что весьма нужный врачебный прием должно составлять то качество, утрата которого была началом болезни, то есть послушание. С сим точно врачеством и пришел на землю Небесный Врач. Смотрите, как Он, будучи Сам безболезнен, в Самом Себе приготовляет врачевство для больного рода человеческого и как врачует его — именно послушанием. Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2:8). Послушанием Единого праведни будут мнози (Рим. 5:19). Аще и Сын бяше, обаче навыче от их, яже пострада, послушанию, и совершився бысть всем послушающим Его виновен спасения вечнаго (Евр. 5:8—9).

Есть послушание любви, послушание страха, послушание веры. Вначале человек жил, как сладкой пищей, послушанием любви к Богу всеблагому и всесовершенному. Но после того как сию блаженную жизнь отравил он вкушением запрещенного, ему нужно, как врачество, иногда не без горечи, употреблять послушание страха пред Богом, праведным Судией, и потом послушание веры в Бога и Христа, Помилователя, Исцелителя и Спасителя, дабы, наконец, по мере исцеления, вновь питаться сладкой и бессмертной пищей — послушанием любви. Так от послушания зависит духовная жизнь человека и христианина, почему слово апостольское и нарицает христиан чадами послушания (1 Пет. 1:14).

Если бы мысль питаться и жить послушанием показалась кому только представлением воображения, изысканным и преувеличенным, а не представлением ума, почерпнутым из существа дела, таковой пусть вспомнит изречение непогрешительного Учителя, в слове Которого нельзя предполагать изысканности или преувеличения: Аз есмь лоза, вы же рождие; и иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15:5). Как это сделать, чтобы человек был во Христе, и Христос в человеке, чтобы человек соединился со Христом, подобно как с виноградной лозой ветвь ее? Не иначе можно, как послушанием веры, свободной преданностию сердца и безмолвно покорной волей человека вседействующей воле Христовой. Таким образом, послушание веры действительно вводит в человека силу и жизнь Христову, почему и деятельность такого человека нередко бывает далеко возвышеннее и могущественнее обыкновенной, свойственной человеку деятельности.

Неразумевающий или ищущий отговорки может сказать: как можно даже жить, то есть непрестанно заниматься послушанием воле Божией? Неужели не оставить места своей воле, которая от природы есть и которой уничтожить невозможно? И можно ли в каждую минуту знать волю Божию? Счастливы избранные, к которым для сего Бог посылал Своих вестников, но и для избранных такие случаи были редки. Кто говорит таким образом, тот доказывает не то, что дело совершенного послушания неудобно, а то, что не упражняющийся в деле не знает, как оно делается.

Если искренне желаешь знать волю Божию, есть и для тебя ангел, который близок и готов. Это твоя совесть. Внимай совести твоей, не заглушай тонкого гласа ее шумом страстей твоих — и будет открываться тебе воля Божия, и будешь на пути послушания.

Есть и более удостоверительное и более полное возвещение воли Божией, которое можешь читать в священных книгах, слышать в церкви, видеть в примерах святых. Внимай сему, и воля Божия более уяснится тебе, и послушание сделается более удобным и верным.

Все в мире происходит под управлением провидения Божия, и, следственно, все по воле Божией, поскольку не по воле человеческой. Итак, во всем, что тебя постигает, можешь познавать волю Божию. Приходит благополучие и благовествует тебе волю Божию, чтобы ты благодарил Бога. Приходит бедствие и возвещает тебе волю Божию, чтобы ты терпел. И послушание может являться не только в том, чтобы действовать по воле Божией, но и в том, если не действуешь против воли Божией, и наипаче, если безропотно страждешь по воле Божией. Умей вестнику высшего жребия сказать смиренно: Буди мне по глаголу твоему. Но учись также и при виде креста сказать великодушно: Не якоже аз хощу, но якоже Ты, Отче Небесный!

Впрочем, хотя истина и добродетель доступны всем, однако никак не излишни, а часто необходимы особые учителя, по роду знания, особые руководители, по роду подвигов. Так и для успеха в духовном послушании, поскольку можешь, поскольку внутренне чувствуешь особенную нужду, избери себе особенного наставника, сведущего и опытного в сей науке, благословенного на сие служение, которого слово сильно жизнью, светло молитвой, охранено от заблуждения смирением. Покори ему свою волю ради Бога: и воля Бога Небесного сойдет к тебе на землю, и твое простое земное послушание будет достигать до неба, по реченному к истинным и законным наставникам от Дающего пастырей и учителей: слушаяй вас, Мене слушает.

Правда, послушание Богу посредством человека издревле вынесло свои училища из жизни обыкновенной, отделило их от общежития мирского, создало себе особые обители, в которых и приносило и приносит свои плоды для неба и для земли. Но наука, которую преподавать удобнейшим признано в тишине загородной, должна ли потому считаться совсем ненужной и бесполезной для города?

Сыны века сего желают все больше и больше простора собственной воле. К чему сие ведет? — Не к тому ли, что некогда предсказывал пророк: Будут людие, аки жрец, и раб, аки господин, и раба, аки госпожа; будет купуяй, яко продаяй, и взаим емляй, аки заимодавец (Ис. 24:2). Но что будет во время сего неограниченного простора собственной воли? — Пророк сказует: Се Господь рассыплет вселенную и опустошит ю. То есть Он попустит своеволию наказать самому себя теми беспорядками, которые оно производит.

И после всех временных наказаний, знаете ли, что даст пищу адскому огню? Ничто более, как собственная воля с ее порождениями, то есть грехами. Отложите собственную волю, и ад не найдет в вас для себя пищи. Восприимите волю Божию и приимете в себя небо, доколе оно вас в себя приимет. Где воля Божия, там небо.

Но легко ли расстаться со свободой, которая человеку естественна? Кто требует от тебя, чтобы ты расстался со свободой? Бог даровал тебе свободу, чтобы ты свободно сделал выбор между злом и добром, между тварию и Творцом, между собой и Богом. Если изберешь себя, тварь, зло — пойдешь в плен самолюбия, тварей, зла. Если изберешь и непрестанно будешь избирать добро, Бога и Его волю — не утратишь, а утвердишь и расширишь свою свободу. Идеже бо Дух Господень, ту свобода (2 Кор. 3:17).

Но легко ли иногда преломить собственную волю? Иногда трудно, иногда легко, смотря по тому, как ты сам себе делаешь сие трудным или легким. Когда ты хочешь исполнить волю возлюбленного отца или матери — не легко ли тебе забывать свою волю, не приятно ли даже приносить ее в жертву? Кто препятствует тебе посредством веры и любви сделаться сыном Божиим и сделать себе сладостным послушание воле Отца Небесного?

Отче наш, Иже еси на небесех! Да будет воля Твоя во всех нас. Аминь.