Подростки-самоубийцы: анализ состояния

Ретроспективный опрос был проведен с участием 265 подростков от двенадцати до двадцати двух лет, находившихся на излечении после попытки само­убийства в психиатрическом стационаре для детей и подростков в Сальпетриере с 1971 по 1980 год. Проведенный анализ показывает всю серьезность семейных и личных проблем, что становится особен­но очевидным при рассмотрении характеристик этих случаев.

Опрос был последовательно произведен по следующим группам: находящиеся на лечении, рецидивы, способ­ность к общественно-профессиональной адаптации, семейные отношения и нынешнее психологическое состояние. 48% пациентов могут быть признаны от­стающими в развитии от одиннадцати лет до полугода по сравнению с их физическим возрастом. Результаты настораживают: только 1 пациент из 5 приходит в нор­мальное состояние, 31% остаются психически больны­ми, большинство подростков так и пребывают во власти своих нерешенных проблем, которые всячески меша­ют им в жизни. Амбулаторные больные наблюдаются нерегулярно. Существует определенное соотношение в цифрах между самыми плохими показателями, какие не предвидел даже прогноз подросткового суицида, и тем, что по выходе из стационара больные оказыва­ются предоставленными сами себе. Эти результаты, которые обсуждались и сравнивались в научных ра­ботах, побуждают рассматривать как желательные все средства возможной связи с врачом по выходе под­ростка из больницы.

Резюме диссертации на соискание степени

доктора медицины Виржини Грандулан,

интерна Парижских больниц,

медицинский факультет Сент-Луис, 1987 г.

ПОБЕГ И РИСКОВАННЫЕ ПОСТУПКИ
[См. приложение II «Побеги подростков».]

По словам одного американского врача, попытки самоубийства у подростков могут проявляться и в побегах.

Это бегство в себя. Бегство из обычных границ по­ведения. Идея самоубийства неотступно преследует подростка. Оно воображаемо, значит, естественно. Желание осуществить это на деле — болезнь.

В тот момент, когда идея самоубийства должна реализоваться, подросток словно становится бес­полым, отрицающим какое-либо желание. Он снова переживает нежелание своих родителей иметь ре­бенка, о чем он подозревал и раньше, когда родил­ся. Но такое переживание характерно не для всех суицидных случаев. Те, кто доводит дело до конца, убеждены, что они лишние в семье. Они чувствуют себя чуть ли не виноватыми в том, что родились. Они открывают для себя это, когда навязчивое желание уйти из жизни грозит совпасть с реально­стью.

Уход подростка из жизни должен принести радость (по его мнению) матери, которая у него есть и кото­рая когда-то была не слишком счастлива от того, что родила его. Думаю, что сочетание этих двух начал и приводит к реализации акта самоуничтожения.

Не направляется ли это действие ощущением пу­стоты?

Да. Это тоже идет от рождения. В момент появле­ния ребенка на свет никто его не встретил радостным взглядом, он об этом не знает, но это отпечаталось в самом средоточии его души.

В момент самоубийства он думает, что никому не нужен. Это происходит от отсутствия у ребенка ма­лейшей надежды, радости, ощущения любви к себе. И вот когда подросток постоянно думает о самоубий­стве, он испытывает что-то вроде радости от того, что он преодолевает самого себя. Он играет со своей жиз­нью. В пятнадцать-шестнадцать лет совершенно иное восприятие смерти, чем в семь-восемь. У ребенка со смертью отношения дружеские, он находит ее, но не ищет. Подросток одержим идеей смерти и чувствами других, которых он от себя избавит. Для ребенка это нечто рискованное, связанное с приключением. Для подростка это поединок со своим детством, со способом своего существования.

В то же время это тоска по тому, что он покидает. Если же он убежден, что никого не тронет его исчез­новение и что, когда он был маленький, не было ни одного человека, жизнь которого приобрела бы смысл в любви к нему, тогда по прошествии какого-то време­ни мысль о самоубийстве из наваждения может превратиться в реальность: ведь нет человека, кто пожа­лел бы о нем, ничто не может его остановить.

Ребенок, родившийся несмотря на применение контрацептивов, не предрасположен ли он к само­убийству?

Матери не осмеливаются говорить об этом. Они ду­мают, что это очень плохо. А это ни хорошо ни плохо. И если сказать об этом ребенку, это не только не при­несет ему вреда, но даст ему невероятный резерв: «Ты хорошо сделал, что родился, ты сильнее, чем мое не­желание дать жизнь». Это придает ребенку огромное мужество: «Я сильнее мамы, я сам знал, чего хотел. Я знал, что мама не хочет моей смерти, а думал, что она не хочет, чтобы я родился. Значит, я хочу жить, даже если и говорю другое».

Когда молодого человека считают ответственным за то, что он нару­шил планы тех, кто пытался поме­шать ему выжить, он проложит себе дорогу огнем и мечом.

Так работают психотерапевты с брошенными деть­ми: «Поскольку ты не поддался смерти — с другими это произошло, — ты намного сильнее, чем другие. Ты пре­одолел растерянность своей матери, и ты дал наследни­ка своему отцу, который и не знал, что хотел его».

Когда молодого человека считают ответственным за то, что он нарушил планы тех, кто пытался поме­шать ему выжить, он проложит себе дорогу огнем и мечом.

И потом, жизнь любит его даже больше, если бро­сили родители. Часто бывает, что есть молодая де­вушка или женщина, которая заботится о брошен­ном ребенке и любит его. Я однажды так говорила одному малышу из яслей: «Видишь, Лиза (медсе­стра) очень несчастна, когда ты болеешь. Именно поэтому меня и попросили в яслях, чтобы я с тобой занялась. Тебя любят здесь потому, что это ты, а не потому, что ты ясельный ребенок», «Твоя мама не ошибалась, когда думала, что не имеет права лю­бить детей. Но ты знал, что она должна была ро­дить ребенка».

Те из детей, кому не говорят о безрезультатных абортивных мерах, предшествовавших их рождению, становятся депрессивными детьми или детьми с не­стабильной психикой, подверженными непрестанной тревоге.

Я расскажу об одной матери, которая делала уко­лы, чтобы вызвать выкидыш. Не помогло. Беремен­ность шла своим чередом. Во время ее протекания ребенок не обнаруживал признаков болезни до пре­дельного срока — восьми-девяти месяцев, до самого решающего момента беременности.

Мелани Клейн рассказывала об анаклитической депрессии восьмого месяца, которая иногда бывает мнимой. Ребенок живет восемь внутриутробных меся­цев с теми чувствами, с которыми носит его мать. Ес­ли мать подвержена тревогам в конце беременности, малыш испытывает на восьмом месяце трудности: острый ринофарингит, например. Если бы с матерью поговорили о страхах восьмого месяца, то таким об­разом поговорили бы и с ребенком, и тогда его депрес­сия тут же исчезла бы.

Дети, которые рождаются у матерей с нормальным разрешением беременности, у матерей, которые не боятся родов, которые желают своего ребенка и ждут его, — такие дети не подвержены анаклитической де­прессии. Предродовые и послеродовые страхи вполне объяснимы — это случается в нашем обществе, где матери часто остаются без собеседника.

Надо ли доискиваться этих пренатальных стра­хов у подростка, который страдает отсутствием желания даже по отношению к тому, что он умеет талантливо делать, к тому, что придает ценность его личности?

Это повторение того, что он уже испытал в какой-то момент своей жизни. В американском фильме «Люди как люди» два мальчика плывут в лодке. Лодка пере­ворачивается. Старший мальчик тонет. Младший спа­сается. Вся работа по восстановительной психотерапии исходит из того, что малыш не хочет больше жить. Он не имеет права жить. Погиб его брат, а не он. Ему ка­жется, что брат более достоин жизни, чем он.

Многие несчастные случаи вызваны рискованны­ми поступками, игрой со смертью. Это не то, что происходит от неловкости или незнания. Очень ча­сто это бравада, вызов.

Поскольку та жизнь, что ведут молодые люди, им не подходит, они не видят причин беречь себя.

Это стремление перекрыть все рекорды, заставить признать свои достижения опосредованным образом в крайней форме.

Поскольку та жизнь, что ведут моло­дые люди, им не подходит, они не ви­дят причин беречь себя.

Западное общество больше не предлагает, как рань­ше, примкнуть к тем, кто трудится на благо страны, зарабатывать деньги в опасном, но утверждающем человеческую значимость деле. Любое героическое поведение теперь касается лишь человека, который так себя ведет, это его личное дело. В некоторых же мусульманских странах, наоборот, ведется пропаган­да самоубийства среди молодежи.

Спонсорство позволяет теперь найти новые спосо­бы платы за риск. Рискованная экспедиция теперь не билет в один конец, не неведомый путь к обогащению. Обратный билет гарантирован надежным и безопас­ным прикрытием, предусматриваются спасательные меры на случай неудачи, срочная медицинская по­мощь, сигнальные ракеты...

Путешествие — это больше не побег подростка из дому, это занятие для взрослого молодого человека. Для такого мероприятия требуется разрешение ру­ководителя самого высокого уровня. Экспедиция, обеспеченная спонсорами, не отвечает потребности подростка в риске. Он склонен придумывать себе ситуации крайнего риска, по-другому преодолевать смерть.

Все теперь слишком дорого... И все слишком нена­стоящее. Путешествие слишком связано для подрост­ков с деньгами. Оно перестало походить на настоящее приключение двоих-троих друзей, которых зовет аро­мат неизвестности.

Date: 2015-05-19; view: 418; Нарушение авторских прав