Драма неопределенности

Принятие того, что все существующее неопределенно и, следовательно, полно риска, может показаться отречением от всего, к чему человечество стремилось последние две с половиной тысячи лет. Считается заслугой греческих философов, что, приведя человечество к веку разума, они изгнали навсегда мистические страхи, в которых, как предполагается, жил примитивный человек. Все греческие философы, от Фалеса до Аристотеля, искали окончательного разрешения великой человеческой проблемы смысла существования. Даже Анаксимандр, с его принципами "борьбы" и "беспредельного", верил, что он отстранил мистическое и произвольное в пользу закона, имеющего универсальную и окончательную значимость, закона, который может быть познан и учтен в упорядочивании человеческих дел. Те, кто, как Гераклит, считали, что значение существования может быть найдено в утверждении, что "все вещи уходят, и ничто не остается", также считали само собой разумеющимся, что за постоянным течением есть нечто устойчивое – Единое и Многое: "Из всего одно, из одного – все" (6, с.19). В Индии Будда Гаутама, современник ранних греческих философов, распространил учение об универсальной причинности, уверяя своих последователей, что мистические страхи, которые их угнетали, иллюзорны и провозглашая, что человек может и должен рассчитывать на самого себя, работая для своего собственного спасения. В Китае Конфуций учил достоверности человеческого разума и призывал людей оставить страх перед неизвестным.

С тех пор прошли сотни поколений, и изгнание мистических страхов шло столь успешно, что современный человек уже не боится невидимого. Вместо этого он обнаруживает, что его окружают видимые ужасы собственного производства, и видит себя вовлеченным в неопределенность истории, от которой, как он еще совсем недавно считал, он избавлен или скоро будет избавлен. Вера в универсальный закон обернулась против человека, и вместо неопределенности он обнаружил себя приведенным к заключению, что неумолимая причинность определяет его будущее до мельчайших деталей. Поскольку такое заключение совершенно неприемлемо для нашей человеческой природы, мы оказываемся перед лицом дилеммы, которой не можем избежать, если стремимся верить в абсолютные законы или окончательные ответы. Коль скоро это так, мы вынуждены допустить, что рационализм может дать лишь обманчивую безопасность, которая не работает на практике, и что необходимо более глубоко всмотреться в ситуацию и признать, что неопределенность и риск всегда должны приниматься во внимание.

Сделав этот решительный шаг, мы обнаруживаем, что оставили позади значительную часть трудностей, преграждающих путь человеческой мысли, пытающейся согласовать наш человеческий опыт с верой в универсальный порядок и Божественное Провидение. Если все, что существует, подвержено неопределенности, то нет ничего удивительного в том, что наша человеческая жизнь также неопределенна. Если неопределенность оказывает влияние даже на действия Божественной Воли, мы можем смириться со зрелищем человеческих страданий, против которых мы должны были бы восставать, если мы продолжаем верить, что это лишь негативный оазис, заброшенный в пустыню совершенства.

Далее, признание неопределенности и риска в действии универсальных законов возвращает значимость нашим собственным человеческим стремлениям. Если человек – не пешка в руках всемогущего и всеведущего шахматиста, он может быть чем-то много более значимым, а именно – существом, на котором лежит реальная ответственность за выполнение своей части в общей задаче.

Сознательный опыт, противостоящий риску – это состояние нужды, а нужда, противопоставленная неопределенности при неуверенности в ее удовлетворении – драматична. Поэтому мы можем говорить о драматической вселенной. обращая этим внимание на характер, придаваемый всему сущему повсеместным присутствием относительности и неопределенности в соединении с сознанием и с возможностью свободы. Где нет драмы, нет неизвестности – там нет жизни и глубины значимости. Было бы искусственным и нелогичным предполагать, что может быть драма неопределенности и неизвестности в жизни человека при отсутствии таковой в жизни вселенной.[6] Чтобы сознание могло оценить всю силу, скрывающуюся в идее драматической вселенной, ему должна быть возвращена продуктивность, которой оно было лишено атомистами и их нынешними наследниками – логическими позитивистами; ибо противопоставленная продуктивному сознанию неопределенность перестает быть слепой случайностью.

Мы можем увидеть в этом новый свет, проливаемый на космологические проблемы, который раскроет перед нами первоначальную неопределенность в устройстве вселенной – неопределенность, которая должна достичь величайшей интенсивности в Божественной Природе на одном полюсе и в природе атомов – на другом. Мы должны основательно изменить свое отношение к нашей человеческой способности схватывать реальность, потому что нужно учитывать не только универсальную неопределенность, но также и наше собственное неадекватное восприятие и нашу неспособность понимать даже то немногое, что входит в наш опыт через органы чувств.