Берег реки, сумерки

КОКОНЕ входит в реку, не разуваясь.

КОКОНЕ (монолог)

Мой мир был теплый. Теплый, как Дайя. Ласковый мир, в котором я жила; он слегка сверкал, как во французском фильме, который я видела когда-то. Я чувствовала, что меня окружает чистое блаженство.

Шаг за шагом КОКОНЕ заходит дальше в алую реку.

КОКОНЕ (монолог)

Но я ошибалась. Я не понимала, что другие люди живут не в том ласковом мире, в каком я думала, что живу. Я не знала, что другие видят мир холодным, грязным, жестоким, и что от встречи с мирами этих людей мой мир тоже…

Какой-то мусор, плывущий по реке, касается мокрых ног КОКОНЕ.

КОКОНЕ (монолог)

…станет грязным.

ДАЙЯ быстро заходит в реку следом за ней.

КОКОНЕ (монолог)

Дайя… Не связывай себя тем своим обещанием любить меня вечно. Твое счастье для меня важнее, чем мое собственное. Я сделаю для тебя все, поэтому –

Такой же вымокший ДАЙЯ обнимает ее.

ДАЙЯ

Коконе, не бойся. Я останусь с тобой.

КОКОНЕ дрожит в его влажных объятиях.

КОКОНЕ

Ты холодный.

ДАЙЯ поспешно выпускает ее.

КОКОНЕ (монолог)

Если я буду мешать тебе стать счастливым, тебе ведь будет легче отбросить меня, да?

◊◊◊ Кадзуки Хосино – 11 сентября, пятница, 22.15 ◊◊◊

Мы должны избегать [рабов] Дайи.

Все еще не представляя, что делать дальше, мы выбираемся из-под моста, чтобы не наткнуться на [рабов]. Оставаться здесь – плохая идея.

Ироху-сан мы оставили – у нас не было выбора. Конечно, мы не хотели, но, если бы мы потащили ее домой, фальшивая кровь вызвала бы слишком сильные подозрения; вдобавок мы потеряли бы драгоценное время. Жаль, что я вынужден так поступить; но ей всего два часа предстоит продержаться, а потом мы закончим эту битву.

Внезапно Харуаки произносит неуверенным тоном:

– …Эмм, Хосии, не уверен, что это стоит говорить, но…

– Мм? Что такое?

– У тебя сейчас такой страшный вид! Похоже, Дайя тебя серьезно достал, да? Оставить семпая под мостом логично, конечно, но ты с таким безразличным видом это сделал…

– Э?

Правда?

Я и не заметил… но, сдается мне, он прав. Что-то сейчас со мной явно не так – особенно если учесть, что я только что про себя обозвал Дайю слепым ублюдком.

– Наверно, ничего удивительного, что ты малость не в себе от того, что он украл у тебя Марию-тян, но если ты не успокоишься, то окончательно «поплывешь», нет?

– Да.

Успокойся, Кадзуки. Успокойся и придумай, как вернуть Марию.

– И, честно говоря, я по-прежнему хочу помочь Дайяну… хотя и знаю, что это будет непросто.

По правде сказать, спасение Дайи начисто вылетело у меня из головы. У меня все вылетело из головы, кроме Марии.

– …Угу.

Конечно, я тоже хочу спасти Дайю, если только это возможно, но при каждой мысли о Марии я невольно злюсь на него. И я не могу заставить себя не думать, что дешевая жалость мне будет только мешать.

С другой стороны – если я буду избегать думать о Дайе, это может закончиться моим поражением. Но да… прямо сейчас мне лучше бы подумать о чем-нибудь другом, о чем-то, что позволит забыть мою злость. И это будет –

– …Коконе.

Да.

В таком случае первое, что приходит в голову, – Коконе Кирино.

✵

Два дня назад, вечером 9 сентября, Коконе пригласила меня к себе в комнату.

Я там был впервые. Комната была обставлена в темных тонах и выглядела нарочито стильной. Однако на меня она произвела странное впечатление. Какая-то непоследовательность здесь чувствовалась; стиль выглядел ненатуральным. В общем, эта комната и Коконе не сочетались друг с другом. Я чувствовал какую-то искусственную необходимость, которая заставляла ее жить в такой комнате.

Ну, поневоле так подумаешь, если знаешь, что я сделал с Коконе.

Эта комната олицетворяет ее трансформацию.

И нужна она, чтобы – забыть Дайю.

– …Не нужно больше скрывать. Расскажи мне, что случилось с Дайей.

Коконе решила прекратить делать вид, что Дайи нет и не было никогда.

Первое, что я подумал, услышав это, было:

Слава богу.

Я все равно собирался рассказать ей про Дайю. Нет… у меня просто не было иного выхода. Пренебрегать Коконе или держать ее в неведении – в моем сражении с Дайей это просто недопустимо.

Так что я был признателен ей, что она собралась с мыслями и приготовилась сама, без посторонней помощи. Ведь мой предстоящий рассказ – на грустную тему; лично я бы предпочел об этом молчать.

…Ошибка, которую Дайя совершил в прошлом.

…Боль, от которой Дайя страдает в настоящем.

…Трагический конец, который ждет Дайю в будущем.

Это знание наверняка заставит ее винить себя.

Это знание наверняка расстроит ее.

Это знание наверняка будет терзать ее.

Но все равно я ей рассказал.

Я рассказал ей про Дайю все.

Коконе лишилась дара речи.

Когда я закончил свое объяснение, она молча стояла и смотрела в стену за моей спиной с совершенно ошеломленным видом.

Ничего не делала, лишь глубоко дышала. И я счел правильным уйти.

На следующий день она снова сказала мне прийти к ней. Когда мы здоровались, я заметил, что ее веки набрякли, но в остальном она выглядела как обычно.

Однако едва я закрыл дверь в ее комнату, Коконе принялась расстегивать блузку.

Это было так неожиданно, что я даже не смог правильно среагировать. Мне бы отвернуться, а я просто тупо стоял и смотрел.

С абсолютно непроницаемым лицом она сняла выше пояса все, кроме лифчика. Потом развернулась ко мне спиной.

– Смотри!

Я едва не спросил, на что именно мне предлагается смотреть.

Но заметил и без посторонней помощи.

Сперва я увидел отметину чуть ниже застежки лифчика.

Это был ожог – судя по всему, от прижатой к голой коже сигареты. И не один; по всей спине было столько темных, злых ожогов, словно кто-то выбросил здоровенное мусорное ведро на снежное поле.

И все эти ожоги вместе образовали осмысленную фразу – непристойную, из тех, что даже в самых грязных общественных туалетах непросто найти.

– …

Раздавлены.

Мои чувства были раздавлены.

Эти отметины подействовали на меня страшно.

– Уу… у…

Слезы сами собой побежали по моим щекам.

Мысли типа «Бедняжка Коконе, как же это больно, ожоги ведь никогда полностью не сойдут, видимо, поэтому они и расстались» пришли позже. А тогда при виде этих отметин у меня была одна реакция – я расплакался.

Коконе развернулась ко мне лицом. Не обращая внимания на мои слезы, она весело произнесла:

– Повезло тебе, Кадзу-кун, скажешь нет? Перед тобой такая секси с размером «Е», и в одном белье!

Коконе шутила как обычно и… плакала.

Дальше наш разговор проходил под обоюдные всхлипы.

– Это сделала моя давняя подружка Рино, – сказала Коконе, застегивая блузку. – Ты же знаешь, Дайя потрясно выглядел и отлично учился; он тогда был настолько классным, что его даже принцем звали в нашей школе. Он не всегда был таким букой, не красил волосы и не носил серьги. О, я с ним совершенно не сочеталась. Я выглядела просто убого со своими дурацкими черными волосами и здоровенными очками. В общем, совершенно никакая, средненькая девчонка. Ты бы просто ухохотался, если б я тебе фотку показала! …Мне, правда, не смешно было.

Я покачал головой.

– Хорошо или плохо ты с ним сочеталась, неважно! Я уверен, Дайе было плевать.

– Мм, он-то был совершенно не против! – Коконе кончила застегиваться и подняла глаза на меня. – Против были другие девчонки, которые запали на Дайю.

До меня начало доходить, откуда могли взяться те ожоги.

– …И эта девушка, про которую ты сказала – ээ, Рино – она тоже считала, что ты ему не пара?

– Ммммм, да не очень, я думаю?

– Что?..

– Эээ, давай расскажу все по порядку. Сперва кое-что насчет Рино: она на год младше меня и тоже дружила с Дайей с детства. В общем, она тоже долго была влюблена в Дайю, хотя я была первой. Но она отстала от него и начала встречаться с парнем по фамилии Камиути. С тем, которого… Дайя убил.

Вот это сюрприз. Я ничего не знал про эту историю. С учетом такого прошлого Дайя, пожалуй, довольно мягко общался с Кодаем Камиути в «Игре бездельников».

Но если принять во внимание исход – легко заподозрить, что это прошлое и подтолкнуло Дайю на путь убийства.

– Камиути сделал с Рино нечто ужасное, и я сама плохо понимаю, почему. Рино было очень больно, и, чтобы облегчить эту боль, она требовала внимания от Дайи.

Но, знаешь, мы с Дайей тогда уже встречались. Он любил меня, не ее. Да, он был с ней ласковым, но чисто по-дружески, не более того. Когда Рино это поняла, ей стало еще хуже. У нее, можно сказать, крыша поехала. Почему-то она стала злиться на меня – решила, что я украла его у нее.

Коконе по-прежнему плакала; ей пришлось сделать паузу, чтобы высморкаться.

Слезы все не останавливались.

– Рино заявляла, что она стала встречаться с Камиути, потому что я украла у нее Дайю, и поэтому я в ответе за то, что Камиути с ней сделал. Рино тогда всерьез верила, что я виновата во всем.

– И поэтому она сделала с твоей спиной это?..

– Да; но не думаю, что она бы так далеко зашла, если бы была одна.

– То есть были…

– Да, было еще несколько. Понимаешь… Думаю, проблема в том, что рядом с Рино было полно тех, кто мог поделиться с ней ненавистью и усилить ее. К сожалению, никто не понимал, что Рино была не в себе; отсюда все и пошло.

Наконец-то я понял, что она имела в виду чуть раньше.

– Другие девчонки, которые считали, что ты не подходишь Дайе?

– Угу. И им не просто это не нравилось… они, по-моему, считали, что я совершила смертный грех. Я была кем-то вроде злобной ведьмы, которая утащила их принца чисто для себя!

…Какого хрена?

Не понимаю. Смертный грех?

Коконе и Дайя были влюбленной парочкой. Всё.

– Какого… это же идиотизм, по-любому. Ты ничего плохого не сделала.

– Это совершенно неважно, права я была или нет. Кучу народу я раздражала, и они хотели что-нибудь сделать. Ничего больше. Неважно, что они просто ревновали. Того, кто тебе не нравится, гораздо проще обидеть, если убедить себя, что он плохой.

– Но как они могли решить, что ты плохая, если ты ничего плохого не сделала?

– Проще простого; достаточно выдумать какую-нибудь причину. Ну знаешь, всякое типа «эй, эта девчонка с нами не поздоровалась как положено», или «она строит из себя», или «ведет себя, как шлюха», или «пользуется Дайей, чтобы повыделываться», или «она его соблазнила». В общем, можно придумать все, что нравится. А потом они это всё перетирали кучкой и еще друг дружку разогревали – так я и стала у них вселенским злом. Люди делают такое чисто машинально, даже не думая. Создают себе фальшивого врага, а потом вываливают на него свое раздражение.

Вдруг мне вспомнились две одноклассницы, перемывавшие косточки Коконе.

Насколько я могу судить, они тоже обзывали Коконе из зависти. Их раздражало, что на нее смотрят мальчишки, и они говорили о ней гадости, чтобы выпустить из себя это раздражение. Возможно, то, что Коконе в хороших отношениях с Дайей, их тоже бесило.

С учетом прошлого Коконе – ничего удивительного, что она сорвалась.

– Знаешь, Рино зашла так далеко только потому, что ее подначивали другие. Они даже не понимали, какое зло они творят. Они думали, что я какой-то демон, а значит, преподать мне урок – это даже правильно. Кто знает, может, они даже считали, что это правосудие такое? Я знаю одно: они не понимали, что делают. Они потеряли связь с реальностью.

– Да что за… это просто маразм. Если в тебе осталась хоть капля объективности…

– Но в них не осталось. Они прекратили думать.

– …Прекратили думать?

– Ага. Об этом Дайя часто треплется.

Ааа.

Это как раз то, что Дайя ненавидит больше всего на свете.

Он убежден, что их счастье уничтожили безмозглые болваны, и поэтому хочет с помощью «шкатулки» создать мир без таких людей. Чтобы то, что произошло с Коконе, никогда больше не повторилось.

– Думаю, они где-то через месяц пришли в себя. Несколько человек даже извинялись передо мной, когда поняли, что наделали. Но смысл? С какой радости мне их прощать? От их извинений мои ожоги не сойдут, правда? Смысл был бы, если бы они пришли в себя до того, как сделали это со мной! Как они вообще смеют избавляться от вины с помощью извинений? …А когда я им сказала что-то в этом духе, они, представляешь, стали жаловаться, что я просто ужасная, раз они извиняются, а я так вот с ними. Чтоб они все сдохли, суки вонючие!

Выплевывая эти грязные слова, Коконе продолжала плакать.

– Я не смогу стать той, кем была раньше, сколько бы они ни извинялись. Я не смогу вернуться в то время, когда я никого не ненавидела.

И, чуть помолчав, продолжила:

– И мои отношения с Дайей тоже уже не вернутся.

Осталось, однако, кое-что, чего я по-прежнему не понимал.

– Почему?

– Мм?

– Почему вам надо было разойтись? Он ведь по-прежнему тебя любил, даже несмотря на эти дурацкие отметки на спине? В смысле, разве он не беспокоился о тебе? Почему же вам пришлось разойтись?

Коконе молчала.

Она смотрела в потолок, шмыгая носом. Видимо, пыталась привести мысли в порядок.

Лишь тут до меня дошло, что мой вопрос, вполне возможно, жесток. Была ли нужда этим интересоваться? В конце концов, их невольный разрыв уже произошел, и обратно ничего не вернуть. От объяснений, почему так случилось, лишь больнее должно стать.

Пока я молча стоял и раскаивался, Коконе наконец раскрыла рот.

– Кадзу-кун. Как ты думаешь, я симпатичная?

– Э?

Я решил, что она просто прикалывается в своей обычной манере. Просто пытается уйти от моего вопроса.

– Я симпатичная? По-настоящему симпатичная?

Но ее выражение лица было сама серьезность.

Я понятия не имел, почему это для нее так важно, но на ее лице было явственно написано, что отшутиться сейчас нельзя.

– …Ты очень симпатичная!

– Правда?

– Да. И это не лесть, я серьезно так считаю. И не только я; ты многим мальчишкам из нашей школы нравишься, правда? Вроде это ты мне говорила недавно, что в твоей коллекции уже двузначное количество признаний?

– Ты прав. Я пользуюсь дикой популярностью. Большей, чем этот грубиян и хулиган Дайя, да! Блин, я жутко сексуальная девочка-старшеклассница! Да еще с размером «Е»! Я непобедима! – усмешка, которую она отчаянно пыталась удержать на лице, пока занималась самовосхвалением, вдруг исчезла. – …Только все это без толку.

– Б-без толку?..

– Я не могу избавиться от ощущения, что я всего лишь уродливая сучка. Не могу; я чувствую себя просто никчемной свиньей.

– П-почему? Я тебе точно говорю, это просто –

– Я знаю! Я знаю, что я красивая! Я знаю! Я ведь очень старалась такой стать! Я столько всего сделала, потому что думала, что, если я буду нравиться, мне станет легче! – Коконе резко ухватила меня за руки. – Но все без толку!.. Эти чувства, они не уходят даже несмотря на то, что я знаю, что все это мое больное воображение! Я все равно чувствую, что я уродина! Это чувство, что я Дайе не пара и что я ни на что не гожусь, оно никуда не уходит! Объективные факты, общественное мнение – вообще ничего не решают!

– Но, но почему?

– Это было неизбежно! Неужели ты думаешь, что на меня могло совсем не подействовать, когда люди искренне считали меня злобной ведьмой? И еще хуже – я ведь была застенчивой тихоней, ты понимаешь, что это значит? Ты думаешь, я могла по-прежнему хорошо о себе думать, после того как со мной обращались как с дерьмом, жгли сигаретами, обзывали дьяволом, сукой, шлюхой? Я не могу! И не могла! Ты можешь себе представить, как это, когда куча народу делает с тобой ужасные вещи? И все они на полном серьезе считают, что ты просто мразь и заслуживаешь этого? Конечно, я тоже стала так думать! Конечно, я тоже стала думать, что заслужила это! Только так я могла со всем этим жить! Эти ожоги отобрали у меня всю мою уверенность в себе, самоуважение, вообще все, что мне было дорого!

Травма, которую не излечить правдой.

Не думаю, что могу понять это в полной мере.

Но одно я понимал точно.

От железной хватки Коконе моим рукам было больно.

– Я думала, что моя ненависть к себе в конце концов сведет меня в могилу. И поэтому я, поэтому я… – Коконе стерла рукой слезы, – должна была ее перебороть!

У Коконе не было иного выхода. Она бы просто сломалась.

– Я должна была стать другой, должна была отбросить прежнюю себя!

Вот почему Коконе покрасила волосы и перешла на контактные линзы – она пыталась стать стильной. Она пыталась создать себе жизнерадостный характер и приобрести популярность в школе – и ей это удалось. Она пыталась обрести уверенность в себе, глядя свысока на тех, кто говорил о ней гадости.

Но в конечном итоге оказалось, что тень, пустившая корни в ее сердце, никуда не исчезла. Коконе так и не смогла вернуть себе то, что украли у нее отметины на спине.

И –

– И я должна была отбросить любовь к Дайе!

Ее прошлое и Дайя были переплетены настолько тесно, что, отбрасывая прошлое, невозможно было не отбросить и Дайю тоже.

Коконе наконец заметила, что сжимает мои руки изо всех сил, и выпустила меня.

– …Прости, Кадзу-кун.

Я покачал головой.

Это я виноват, что вынудил ее рассказать мне все это.

Коконе сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Я тоже не хотела расставаться с Дайей, но по-другому никак. Даже если он просто обнимает меня, это невыносимо, правда; на меня тут же набрасывается все мое прошлое, как здоровенный взбесившийся грузовик. Спина тут же начинает гореть, как тогда, когда они жгли меня, и я начинаю чувствовать, что я никчемная. Не могу избавиться от этого. И поэтому… быть рядом с ним мучительно.

Они просто не могли больше быть вместе.

Вот почему их отношения прекратились.

…Это ужасно.

Единственное, что я мог сказать.

Внезапно Коконе напомнила:

– Слушай, Кадзу-кун, ты ведь один раз признался мне, да?

– У… э?

Почему она вспомнила ту древнюю историю? Я взглянул ей в лицо, но ее улыбка была совершенно непроницаемой.

Никогда я ей не признавался. Ну, технически да, признавался, но по правде это сделала девушка, захватившая мое тело.

Но, насколько известно Коконе, я действительно признавался ей в любви.

– Я тогда была просто в тупике! Я много признаний получала, но только твоему я была действительно рада. Я думала, что начать встречаться с тобой – это может оказаться правильный выбор. Тебя бы не волновали мои ожоги на спине, ты бы принял меня такой, какая я есть.

– …Эмм, Коконе… – начал было я, но она продолжила, не дав мне объяснить:

– И я думала, что Дайя тоже сможет тогда идти вперед.

Я затаил дыхание. Не в силах понять, что тут можно сказать, я лишь слушал, что скажет она.

Почему-то, увидев мое замешательство, Коконе улыбнулась озорно.

– Но я совершенно не ожидала, что к твоему признанию приложила руку Мари-Мари!

…Если подумать – мы так и оставили ту отмазку, которую тогда придумали, чтобы разрулить ситуацию.

– П-прости… Эмм, по правде говоря, на самом деле это тоже было из-за кое-чьей «шкатулки». То объяснение, которое тогда дала Мария, – это было просто подходящее вранье…

– …Ааа… понятно, «шкатулка», вот оно что! Теперь все становится на место. Блин, эти «шкатулки» доставляют уйму геморроя, да? …Но задним числом, думаю, я благодарна. Думаю, мне тогда было необходимо серьезно рассмотреть вариант встречаться с тобой, Кадзу-кун.

– Почему… ты так думаешь?

– Ты помнишь, я тогда разнюнилась на уроке музыки?

– Ага.

Меня тогда поколотил Дайя, как раз когда я вернул контроль над своим телом. Позже я узнал, что «владелец» не только заставил меня признаться Коконе, но и потребовал от нее немедленного ответа.

– Знаешь, мы с Дайей оба думали, что для нас будет лучше, если мы начнем встречаться с другими. Мы правда хотели так поступить, когда подвернется подходящая возможность. И она подвернулась, когда ты мне признался. Я представила себе, как я встречаюсь с тобой, а Дайя с другой девушкой. Но пока я так думала, я посмотрела на Дайю… – она горько улыбнулась, – …и расплакалась.

Даже и эта невеселая улыбка тут же исчезла с ее губ.

– И тогда я наконец поняла.

Ее лицо исказилось; с грустным страдающим выражением она произнесла:

– Я все еще была по уши влюблена в Дайю.

Я был уверен, что она пыталась отбросить свои чувства. Снова и снова. Это читалось на ее искаженном лице.

– На самом деле я всегда хотела, чтобы он существовал только для меня.

Стоило ей это признать – и она уже не могла пожелать Дайе счастья с кем-либо еще.

– Я поняла, что мои чувства к нему никуда не денутся, даже если я начну встречаться с тобой, Кадзу-кун. И я более-менее догадалась, что у Дайи то же самое. Нашу проблему не решить, пока я не стану снова той, кем была раньше. Пока я не приму его так, как принимала раньше. Даже если это безнадежно, другого пути нет.

Трагедия.

– Дайя не мог больше этого вынести, да?

Мир вокруг них изменился, а они – не смогли. Они не смогли принять реальность.

– Стало быть, он обзавелся «шкатулкой». Но это значит… – не выдержав, Коконе прижалась лбом к моему плечу. – Значит, это моя вина, что его жизнь пошла под откос?!

Я не видел ее лица.

– Я все сделаю. Я все сделаю, чтобы его спасти. Если нам тоже понадобится «шкатулка», я согласна! Возьми мою жизнь и делай с ней что хочешь!

Невольно я повторил эти опасные слова:

– …Твою жизнь?

– Да. Я серьезно.

Она действительно говорила на полном серьезе.

Она действительно была готова пожертвовать собой ради Дайи.

Вообще говоря, Дайя уже пожертвовал собой.

Если бы первой потянулся к «шкатулке» не Дайя, а Коконе, получилась бы другая, но похожая трагедия.

Их чувства друг к другу их же и разрушают.

Такова эта уродливая, но красивая любовь.

Аах. Представим на минуточку, что того случая с Коконе не было.

Их любовь развивалась бы без проблем; она была бы идеальной на зависть всем. Никакого уродства. Они были бы счастливы друг с другом.

Одна-единственная беда разрушила равновесие.

Все, что требовалось, – совершить на одну ошибку меньше. Что если бы Рино и Дайя не дружили с детства? Что если бы Рино не встречалась с Кодаем Камиути? Что если бы он не сделал с Рино ту ужасную вещь? Что если бы Коконе и Дайя скрыли свои отношения? Что если бы у Коконе был характер чуть-чуть посмелее? Что если бы кто-то вмешался и остановил издевательство над ней? Что если бы Дайя заметил абсурдный план Рино? Что если бы Харуаки был более откровенен в том, что касалось его привязанности к Коконе? Что если бы я знал их со средней школы? Одно крохотное различие могло бы изменить судьбу, и мы бы сейчас вместе смеялись, вспоминая прошлое.

Ко мне такие мысли пришли впервые; но я вдруг понял, что Коконе и Дайя наверняка передумали их по тысяче раз и что они наверняка ненавидят этот мир за то, что он разрушил их счастье. Но одно маленькое «что если…»

Вот почему Дайя ведет свою безнадежную войну в попытке улучшить мир, на который ему наплевать.

…А что тогда насчет Коконе?

– Коконе.

– Мм? – промычала она, не отрывая головы от моего плеча.

– А для чего ты использовала бы «шкатулку»?

– Для Дайи! Я пожелала бы мир, где мы с ним были бы счастливы!

Но такого будущего не существовало.

Дайя уже дошел до точки невозврата.

Этому «желанию» не суждено сбыться, и Коконе должна это понимать.

– Но я беспокоюсь: смогу ли я воспользоваться «шкатулкой», не внеся туда каких-нибудь странных посторонних мыслей?

Потому-то она и произнесла эти слова.

Наконец она подняла голову, слабо улыбнулась и сказала то, что окончательно убедило меня: Коконе никогда уже не станет той, кем была раньше.

– Смогу ли я выполнить это «желание», не пожелав заодно, чтобы все, кроме Дайи, отправились к черту?

✵

«Ой, нет, нет! Прости! Конечно же, я не хочу, чтобы ты умер! О-ой, и Хару-кун тоже! Я знаешь как ценю Хару-куна!»

Она быстро и не очень убедительно попыталась прилизать свое изначальное заявление. Поскольку она сказала, что высоко ценит Харуаки, я невольно переспросил:

«А ты не думала о том, чтобы встречаться с Харуаки?»

Глаза Коконе округлились, потом она печально улыбнулась.

До меня тут же дошло. Ах… Коконе прекрасно знала о его чувствах к ней.

«Конечно, думала! – как ни в чем не бывало ответила она веселым тоном. – Но ничего бы не вышло. Хару-кун знает мое прошлое».

– Чего ты так странно смотришь на меня, Хосии? – спрашивает Харуаки, хмуро глядя на меня, пока мы идем по бог знает какой улочке.

Я вспомнил, что он мне рассказал совсем недавно.

«Я был влюблен в Кири».

«О, но знаешь? Сейчас этих чувств уже нет».

«Если хочешь встречаться с Кири, можешь не обращать на меня внимания, Хосии! Из вас бы вышла отличная пара».

Знал ли он, что не может ее спасти? Что он может лишь заставить ее страдать, как и Дайя, потому что он тоже знает о ее прошлом?

Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, сказал мне, чтобы я встречался с Коконе?

Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, отбросил собственные чувства?

Впрочем, если я его спрошу, он просто уйдет от ответа.

Быть может, он и сам не знает.

– …Харуаки?.. – взамен я спрашиваю кое-что другое. – Ты говорил, Коконе уже сломана, так?

Мои слова его, похоже, удивили; он машинально повернулся ко мне. Впрочем, сделав глубокий вдох, он возвращает на лицо улыбку.

– Ага.

– А почему ты так думаешь?

Харуаки кладет руку на подбородок и раздумывает несколько секунд.

– Предположим, ты видишь, как кто-то тонет прямо у тебя на глазах, и ты можешь с легкостью его спасти; ты это сделаешь? Попробуй представить эту ситуацию и ответь серьезно.

Я представляю, как кто-то тонет в море – какой-то мальчишка отчаянно кричит и машет руками. На мне спасательный жилет, я могу вытащить мальчишку без малейшего риска для жизни.

– Ну конечно, я бы его спас!

– А почему?

– Э? А разве это не естественно – спасти кого-то, если можешь это сделать без проблем? Какой-то особой причины и нет. Ну… думаю, если бы кто-то умер у меня на глазах, я бы об этом сожалел. Или даже хуже, получил бы душевную травму на всю жизнь.

– Вот как? У меня то же самое.

Ну, это очевидно.

Но сам этот вопрос предполагает –

– Ты хочешь сказать, Коконе не спасла бы?

– Нет, она сказала, что спасла бы.

– О…

Этот ответ меня удивил. Судя по направлению нашего разговора, я был вполне уверен, что она сказала что-то другое.

Но Харуаки еще не закончил.

– Но когда я задал ей тот же самый вопрос, она сперва вот что уточнила, – на его лице появилась горькая улыбка. – «Кто этот человек?»

Сперва я не понял, что плохого в этом вопросе; но постепенно до меня начинает доходить, что он странный.

– В норме ты спасаешь человека безо всяких дополнительных условий, если только можешь. Потому что в норме ты считаешь, что это слабый человек, который нуждается в твоей помощи и заслуживает ее.

Некоторые могут задать тот же вопрос, что и Коконе, без какой-то задней мысли.

Однако если бы Коконе спросила просто так, Харуаки не стал бы это упоминать. Он заметил что-то аномальное.

– Но Кири не подумала просто, что кому-то нужна помощь. Она сразу же забеспокоилась – вдруг это ловушка, которую кто-то устроил, чтобы причинить ей боль. Кири даже не может спасти утопающего, пока не выяснит, враг он или нет. Можешь вообразить, с какой опаской она относится к миру. И это связывает ей руки, даже если потом, когда человек умрет у нее на глазах, она будет сожалеть точно так же, как и мы.

Почему вообще он задал ей этот вопрос?

Может, он предчувствовал в какой-то степени, что она так ответит? Может, он что-то понял насчет Коконе и этим вопросом хотел убедиться, что понял правильно?

– Из-за тех издевательств Кири считает всех врагами по умолчанию. И это не дает ей принимать правильные решения. Она тонет в плохих эмоциях, она ненавидит свою судьбу, ненавидит все и всех, кто сделал ее такой, какая она сейчас есть. Коконе не может сбежать и поэтому не может сделать то, что хочет, что должна сделать. Для меня… – Харуаки замолкает на секунду, потом продолжает: – Для меня это значит, что она сломана.

Услышав эти слова, я понимаю: он по-прежнему влюблен в Коконе.

В конце концов, Харуаки гораздо лучше меня понимает обволакивающую ее черноту, хотя я услышал всю историю непосредственно от Коконе. Просто не мог он так глубоко во всем разобраться, если бы искренне не заботился о ней.

С оттенком безнадежности в голосе Харуаки продолжает:

– Пока Кири не начнет думать в первую очередь о себе, она не изменится.

Уверен, Харуаки надеется, что все изменится, в первую очередь ради нее. Не потому что он хочет встречаться с Коконе – нет, он хочет, чтобы вернулись ее прежние отношения с Дайей. Он желает, чтобы она была счастлива с тем, кого она любит и кто любит ее.

Когда я прихожу к этому выводу, меня посещает новая мысль.

…Ставить собственное счастье на первый план.

Харуаки сказал, что она должна научиться этому.

Но сам-то он так может?

Есть ли решение?

Какие вообще отношения должны быть между этими тремя?

Если бы только они смогли вернуть время, это было бы великолепно.

Но даже с помощью «шкатулки», исполняющей любое «желание», это невозможно.

Что им нужно, так это построить новые, идеальные… ну, хотя бы просто стабильные отношения.

Но я все равно не вижу решения, и они, уверен, тоже.

Я не вижу цели, к которой мы могли бы стремиться, а значит, и трудиться не над чем.

Я твердо знаю одно: пока «Тень греха и возмездие» Дайи существует, идти вперед они не смогут.

Да, и это вовсе не оправдание. Я больше не пытаюсь обманывать самого себя.

Я действую только ради Марии – не ради моих друзей Дайи, Коконе и Харуаки. Я не намереваюсь раздавить «Тень греха и возмездие» ради них; я сделаю это только для того, чтобы спасти Марию.

Их спасти – не в моих силах. Я могу лишь молиться, чтобы мои усилия привели к счастью и их.

Но за этот результат я действительно молюсь всем сердцем.

Я молюсь, веря, что мои молитвы позволят найти новое решение.

– Надеюсь, тебя это устроит, Харуаки…

– …Мм?

Похоже, он нечаянно услышал мой шепот.

– Не, ничего.

Я перестроил свои мысли.

Я спокоен.

Я должен сосредоточиться на том, что я действительно могу сделать.

То есть – раздавить искаженное «желание» Дайи.

Да – я ведь существо, которое растаптывает «желания» других.

– Харуаки, что будем делать дальше? – спрашиваю я, расставив приоритеты.

– Хм… думаю, самый безопасный вариант – ждать, пока кончит работать «Кинотеатр гибели желаний».

– Видимо, да.

Но нам обоим недостает уверенности. Мы более чем убеждены, что Дайя от нас и ждет, что мы затаимся. А значит, он наверняка пойдет в атаку, чтобы своим природным интеллектом и своей «шкатулкой» раздавить «Кинотеатр гибели желаний».

Его поджимает время, так что он может пойти на крайние меры. Он попытается найти меня с помощью «Тени греха и возмездия». Он подключит тысячу [рабов], которых уже использовал, чтобы найти нас с Марией.

Когда на тебя охотится тысяча человек – это страшно. У меня было такое чувство, будто на меня весь мир ополчился.

Но его следующий [приказ] будет менее безобидным, чем просто «напугать». В худшем случае он может [приказать] им убить меня, раз уж он верит, что я «владелец». Он может попробовать меня убить. Он может использовать тысячу своих [рабов] для прямой атаки.

Ничего удивительного, что меня всего трясет.

Говорят – если крысу загнать в угол, она будет кусаться; но Дайя – далеко не крыса. Я, может, и загнал его в угол, но он лев. Одна маленькая ошибка – и он в последний момент перевернет все с ног на голову и раздавит меня своими железными челюстями.

– Что же нам делать…

– Хм… нет, по-моему, спрятаться – наш единственный вариант. Он ведь не сможет напасть, если не найдет тебя, так? – говорит Харуаки. И он прав. – В смысле, если кто-то прячется, его почти нереально найти за два часа, даже если тысяча человек будет искать. Им и Интернет не сильно поможет за такое короткое время… И если мы спрячемся, то спрячемся вместе с Кири, да? Мы не знаем, когда Дайян начнет подозревать, что она и есть «владелец». …Ооо! Я просто болтал, но вообще-то это классная идея! Думаю, все будет тип-топ, если мы спрячемся там, где сейчас она!

Замечу в скобочках: Коконе сейчас скрывается в общаге бейсбольной команды, спасибо какому-то другу друга Харуаки, у которого с ним общие бейсбольные интересы. До недавнего времени там и Харуаки отсиживался.

Мы отвели ее туда сразу же, как только узнали от Юри-сан подробности о работе «Тени греха и возмездия». Мы решили, что [рабам] будет труднее ее найти, если она спрячется у далеких знакомых, чем если бы она постоянно перемещалась. Дайя не знает об этом знакомом, тем более – о местонахождении общежития.

Да, прятаться пару часов для нас проблемы не составит.

Но раз так –

– Дайя не позволит нам прятаться, – да уж точно, такой ситуации он просто не допустит. – Он придумает что-нибудь, чтобы нас выманить. Если он снова использует Марию, чтобы мне угрожать, у меня не будет выбора, кроме как подчиниться.

– Аа, понятно…

– …Мм? Но… – идея пришла мне в голову прямо посреди фразы. – …Ну да, мы просто должны сделать так, чтобы он не смог нам угрожать?..

Харуаки склоняет голову набок.

– Хм? Что ты имеешь в виду? Это ему решать, хочет он нам угрожать или нет?

– Нам всего-то надо сделать вот что.

Я достаю свой мобильник и отключаю его.

–?.. Ээ, и как это помешает ему нам угрожать?

– Чтобы кому-то угрожать, с ним надо сперва связаться. Ты можешь как угодно сильно хотеть приказать кому-то что-то сделать, но если ты не можешь с ним связаться, у тебя нет шансов, верно?

– Хм? В общем, да, но, если Дайян собирается что-то сделать Марии-тян, она все равно в опасности, дозвонится он до тебя или нет, разве не так? Тебе не кажется, что ты пытаешься спрятать голову в песок и думаешь, что Мария-тян из-за этого будет в безопасности?

– Но ведь Дайя не хочет причинять вред Марии? Это всего лишь повод, чтобы выманить меня! А если он не сможет меня припугнуть, то тянуть лапы к Марии ему смысла нет.

– …Ясно.

– Поэтому я спрячусь, как ты предложил, и устрою все так, что Дайя не сможет нам ничего сообщить. И как только я это сделаю…

– …Дайян не сможет тебе позвонить, и тебе останется только сидеть в укрытии и ждать! …Эээ, значит, нам с Кири тоже надо выключить мобильники. Он ведь может и с нами связаться, чтобы выйти на тебя. Отлично! Сейчас отправлю мэйл Кири, чтобы она выключила свой, потом тоже отключусь.

Харуаки начинает набирать текст.

Вдруг мне приходит в голову мысль: не следовало бы мне догадаться до этого раньше? Может, это здорово облегчило бы нам жизнь?

…Нет, не облегчило бы.

Эта стратегия должна сработать, когда я один, а тогда я должен был защищать Марию. Я не мог просто сунуть голову в песок, не ставя Марию под удар.

Ирония в том, что этот метод работает как раз благодаря отсутствию Марии и именно потому, что я тоже, как и Дайя, загнан в угол.

– Ладно. Пошли к Коконе поскорее, пока нас [рабы] не нашли.

– Есть! Ну, тогда… – внезапно он замолкает.

– Харуаки?

Харуаки, застыв на месте, глядит на свой телефон.

– …Что, Дайя уже послал тебе сообщение?

Не обращая на меня внимания, он с серьезным выражением лица тыкает пальцами в свой мобильник. Загрузив телевизионное приложение 1seg[1], сосредоточенно утыкается в экран.

…Чего это он вдруг решил посмотреть телевизор?

Похоже, он не нашел того, что искал; он переключается на браузер и начинает шарить по Интернету.

– Что такое, Харуаки?

– …Кири послала мне мэйл, сказала включить телек. Не знаю, что там было, но оно было всего несколько секунд. Она, видимо, тоже ничего не понимает.

Он вновь умолкает, однако уже через несколько секунд, найдя искомое, поднимает голову.

– …Хосии. Кажется, мы чуток опоздали, – говорит Харуаки и протягивает мне телефон.

Новостная передача на каком-то видеосайте. Прогноз погоды – точнее, прямая трансляция на фоне городского пейзажа.

– …Это…

Однако в этом видео есть кое-что, чему там не положено быть.

Голая женщина. Тощая брюнетка лет пятидесяти стоит на четвереньках и лает. Под болтающимися грудями прямо на теле что-то написано перманентным маркером, но, поскольку она не стоит на месте, трудно разобрать, что именно.

«Приходи в кинотеатр!»

Надпись, впрочем, видна лишь мгновение. Камера тут же отъезжает, и передача возвращается в студию. Конец видео.

– …Хосии, а мы можем так вот игнорировать Дайяна, если он даже телек использует, чтобы тебе угрожать? …Не можем же, да?

– Мда… не можем.

Предположим, Дайя [приказал] кому-то из своих [слуг] объявить по телевидению, что Мария Отонаси будет убита, если я не приду в кинотеатр. В таком случае ему будет наплевать, достигло меня это послание или нет; он сможет выполнить свою угрозу в предположении, что я его видел.

Я не могу отмахнуться от такого риска.

Если я продолжу игнорировать Дайю, он может усилить давление. Он даже может заставить своих [рабов] сделать что-то, что разрушит мою повседневную жизнь навсегда.

Сейчас я думаю о худшем варианте: Дайя может причинить вред Марии.

Теперь, когда я понял его тактику, я не могу больше изображать неведение. Даже не добравшиеся до меня угрозы все равно действуют.

– Блин!

Теперь, если я не буду получать сообщений от него, это будет только к худшему. А раз нет смысла держать мобильник отключенным, я его включаю.

И, будто по волшебству, тут же раздается звонок.

Я раскрываю мобильник и смотрю, от кого это.

«Касуми Моги».

– Нашлааа!

Я еще даже не принял звонок.

Это подтверждает и мелодия вызова, продолжающая играть; но к ней добавился незнакомый звук.

Скрип-скрип-скрип-скрип-скрип.

Скрип колес.

Скрип инвалидной коляски.

♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 22.12 ♦♦♦

С чего бы мне класть все яйца в одну корзину?

Я очень высокого мнения об Ирохе Синдо, но я не рассчитывал, что ее миссия закончится успехом на 100%. Поскольку я ограничен во времени, для меня было бы просто фатально, если бы я положился всего на одного человека и этот один человек потерпел бы неудачу.

Так что я с помощью своих [слуг] устроил не только атаку Синдо. Пока она работала над планом «показать Отонаси, как Кадзу ее предает», я параллельно запустил еще несколько вещиц.

Я попытался передать сообщение Кадзу с помощью телевидения. Я раздал [приказы] одиннадцати грешникам, которых счел достаточно виновными, чтобы сделать из них «людей-собак». От них требовалось написать «Приходи в кинотеатр!» на своих обнаженных телах и показаться в таком виде на ТВ. Гарантии, что они достигнут цели, конечно, нет, но, думаю, одному-двум это удастся.

Когда Ая вошла в кинотеатр, я сперва подумал, что этот маневр потерял смысл, но сейчас он обрел новое значение.

Он не дает Кадзу и его сообщникам разорвать контакт со мной.

Ему ведь надо всего лишь дождаться завершения работы «Кинотеатра гибели желаний», и я проиграю, так что оптимальная стратегия для него – спрятаться где-нибудь и отключить все контакты с внешним миром. Но если мне удастся устроить суматоху на телевидении, а лучше – распространить ее и по Интернету, есть большая вероятность, что информация доберется либо до него самого, либо до кого-то из его союзников, и тогда он поймет, что обрывать связь рискованно.

Моя «Тень греха и возмездие» намного эффективнее, когда я могу установить контакт.

Мы по-прежнему в холле; «Пирсинг в 15 лет» еще не начался. Поскольку, когда фильм начнется, я буду крайне ограничен в своих действиях, мне следует продумать стратегию заранее.

До начала фильма 17 минут, но у меня их всего 12 – потом меня телепортирует в кинозал. Черт… почему мне вечно не хватает времени.

– Итак, суммируем план, – Ая начинает пересказывать то, что я ей сообщил. – Мы устроим так, что Касуми Моги воспользуется «Ущербным блаженством». Поскольку она до сих пор не может прийти в себя из-за инвалидности и неразделенной любви к Кадзуки Хосино, она не будет отказываться. И тогда я забуду Кадзуки Хосино.

Я киваю. Ая продолжает.

– Поскольку Хосино не хочет, чтобы Моги вспомнила «Комнату отмены», и поскольку частичный паралич делает ее обузой, вполне разумно предположить, что он не стал действовать совместно с ней. Значит, когда твои [слуги] до нее доберутся, ты сможешь действовать по плану, не опасаясь, что он вмешается. Более того – она крайне уязвима, поскольку мы знаем, что она в больнице.

Ну, говоря откровенно, на Моги мне наплевать – только бы Кадзу сюда пришел. Но, разумеется, я молчу.

– Касуми-сан…

Мелкая наглая шлюшка опять лезет в разговор. Заткнись, сучка-призрак.

– …Ты сейчас думаешь обо мне гадости, да? Это у тебя на лице написано громадными буквами! Я, знаешь ли, хорошо умею читать по лицам!

Я вклиниваюсь в ее монолог.

– …Просто так спрошу: ты знаешь Моги?

– Ну, в конце концов, она моя соперница в любви, и у нас общий враг. Мы с ней время от времени обменивались информацией в больнице. Хе-хе-хе!

– Планировали идеальное преступление, чтобы избавиться от Отонаси, э? Ну и как оно пошло? Трюк с подменой инвалидной коляски уже подготовлен? Умное решение – использовать в качестве алиби то, что все думают, что Моги не может ходить самостоятельно!

– Почему ты в таких подробностях рисуешь план убийства?! Не мог бы ты изменить свое мнение обо мне? По-моему, уже пора бы!

– Ладно, проехали; с чего вообще ты вдруг начала говорить, когда мы упомянули Моги? Что, затеяла что-то?

– Э? …Не, ничего такого…

Блин, просто трата драгоценного времени. Надо уже отправить эту девицу в постоянный игнор.

– Ладно.

Итак, как же я собираюсь использовать Моги?..

Откровенно говоря, в качестве приманки для Кадзу куда эффективнее использовать Аю, чем Моги. Это совершенно очевидно; мой оптимальный вариант – заставить [рабов] пригрозить ему, сказав примерно следующее:

«Если ты не придешь в "Кинотеатр гибели желаний" до конца дня, я убью Марию Отонаси».

Думаю, вполне можно назначить крайним сроком без пяти двенадцать. Эта угроза будет действенной; Кадзу не может знать, серьезно я намерен ее убить или нет, – очевидно ведь, что я сейчас в отчаянном положении.

Почему же я все равно собираюсь использовать Моги? Почему мне необходимо предпринять этот шаг, хотя он требует от меня немалых затрат времени?

Конечно, надо заставить Аю поверить, что мы убедим Моги воспользоваться «Ущербным блаженством». Но есть и другая причина.

Как я уже сказал, угроза убить Аю была бы очень эффективна.

Проблема в том, что она слишком эффективна.

Если я ей воспользуюсь, моя победа может показаться неизбежной.

Кому?

…«О».

– У меня появилась идея, как мы заставим Кадзу прийти сюда, – сообщаю я Ае.

– Говори.

– Мы просто заставим кого-то из моих [слуг] переломать Моги пальцы.

– …Ты это о чем?

Как я и ожидал, она смотрит насупленно.

– Мы заставим его прийти, когда он увидит, как ломают ее пальцы. Он ведь не может слушать хруст костей девушки, особенно той, которую он когда-то любил, верно? И особенно – если эта девушка может двигать лишь верхней половиной тела; ей пальцы особенно дороги!

– Я на такое никогда не соглашусь!

– Я думал, ты не любишь Моги? Она ведь даже ножом тебя как-то ударила?

– Сколько я еще должна повторять, чтобы ты понял? Мои личные чувства не имеют отношения к делу. Я никому не позволю пострадать, кем бы он ни был.

Что ж, такой реакции я ожидал. И ссориться с Аей сейчас смысла нет.

– …Ладно. Эту идею отбросим.

Я делаю вид, что уступаю.

Она не может проверить, какие именно [приказы] я отдаю, так что неважно, чтО я ей говорю. Держать слово нет нужды. Я переломаю Моги пальцы, одобрит это Ая или нет.

Весь этот фальшивый разговор я устроил персонально для «О». Мне надо заставить «О» поверить, что это и есть моя козырная карта.

Ради Марии – с Кадзу вполне станется бросить Моги, даже если ей будут ломать пальцы у него на глазах. Уж если Кадзуки Хосино принял решение, он способен на все, он может зайти как угодно далеко.

Уверен, «О» тоже это понимает. Поэтому «О» не будет считать, что победа у меня в кармане; она решит, что можно продолжать наблюдать, не вмешиваясь, потому что мой план, вероятно, провалится.

Но настоящим моим планом будет – давить на него через Аю. Однако это я оставлю при себе, и «О» поверит, что ключевой момент моего плана связан с Касуми Моги.

Возможно ли вообще обмануть такое существо, как «О», – вопрос спорный.

Мой ответ:

…Да, возможно.

Похоже, «О» способна наблюдать за всем миром. Однако она сама сказала, что это все равно что смотреть на Землю через объектив камеры спутника. Если это действительно так, понять мои намерения во всех деталях ей не удастся. Это слабость «О».

А значит, обман возможен. Как фокусник отвлекает публику ярким шоу, а сам тем временем выполняет свой трюк, так и я спрячу свой план «угроз в адрес Аи» под планом «угроз в адрес Моги».

Конечно, я не знаю в точности, как работает «О», так что расслабляться не могу. Я должен быть готов изменить план на лету, если возникнет такая необходимость.

Но я уже более-менее понимаю, как «О» думает. Ее богоподобные возможности чуть не сбили меня с толку, но, к лучшему или к худшему, я выяснил ее истинную сущность, и это позволило мне более-менее неплохо ее проанализировать.

По природе своей «О» – не бог и не дьявол; это просто очень необычный человек. Ее интеллект очень высок, но он тоже не на сверхчеловеческом уровне. Нету там ничего такого уж ошеломляющего, из-за чего стоило бы беспокоиться. Готов спорить, личность «О» есть имитация реальной «Аи Отонаси», созданная некоей младшей сестренкой.

Если я прав, то мои неплохие аналитические способности позволят мне предсказать, как она будет действовать.

К примеру, уже сейчас я твердо убежден в одном: еще до конца дня «О» непременно появится передо мной вновь.

– …Ироха! – вдруг испускает вопль Янаги. Я резко разворачиваюсь.

Ироха Синдо стоит перед табло. Вид у нее измученный; одежда заляпана чем-то красным, лицо в грязи.

– Чт-то с тобой, Ироха? Это что, кровь? Ты ранена?

Вся дрожа от волнения, Янаги подбегает к Синдо.

– Это фальшивая кровь. Я не ранена… хотя, можно сказать, я убита.

– Что, что значит «убита»?

– Моя «шкатулка» уничтожена.

Янаги изумлено распахивает глаза, Ая хмурится и смотрит строго.

У меня тоже вертится на языке уйма вопросов, но кое-что я должен сказать в первую очередь.

– Что за глупое представление, «О»?

Янаги и Ая разом поворачивают удивленные лица от «О» ко мне.

– …Даа?..

Измотанное выражение лица Синдо преображается, сменяясь обычным ее мягким очарованием.

Однако, должен сказать, это ее ласковое лицо очень похоже на то, как смотрел Кадзу, когда отправлял меня сюда. Такая странная мысль мелькает у меня в голове, когда я гляжу на «О».

– Ох уж. Как досадно, что ты не позволил мне обмануть тебя, Омине-кун! Не скажешь ли, что меня выдало?

– …Ну, просто интуиция.

На самом деле я уже какое-то время ожидал ее появления. С ее-то характером «О» обязательно захочет посмотреть наш с Кадзу поединок с близкого расстояния.

Этого я ей, разумеется, не говорю. Нельзя позволить ей думать, что я могу одержать победу, так что я не должен вызывать ненужные подозрения, выдавая мои настоящие планы.

Похоже, «О» ни о чем не подозревает. Видимо, ей просто не очень интересно.

– …«О».

Все то время, что мы говорили, Ая сверлила «О» ненавидящим взглядом.

– Давно не виделись, – отвечает «О».

– Ты решил наконец дать мне еще одну «шкатулку»?

– С чего бы мне это делать? Мы ведь уже говорили на эту тему. За тобой наблюдать примерно так же интересно, как за пылесосом. Я совершено не собираюсь вмешиваться в реальность ради тупого робота!

Наблюдая за ними, я думаю: что за хрень?

Почему «О» ведет себя так оскорбительно, заявляя, что Ая ей не интересна? С другими «О» так не держится. И почему Ая не кажется мне из-за этого подозрительной?

Ход моих мыслей прерывает «О», внимание которой вновь обращено на меня.

– Омине-кун. Я хочу сказать тебе кое-что. Не уделишь ли мне минутку?

Это для меня сюрприз. «Сюрприз» – потому что я был убежден, что «О» не отступит от роли нейтрального наблюдателя, пока не станет ясно, что Кадзу вот-вот проиграет.

Я гляжу на часы, одновременно собираясь с мыслями и вспоминая свои несбывшиеся прогнозы.

22.19.

– Надеюсь, то, что ты хочешь сказать, стоит моего времени? У меня меньше шести минут на свободный треп. Если тебе просто поболтать – извини, я вынужден отказаться.

Если я решу выслушать «О», у меня не останется времени – меня телепортирует в кинозал, и я больше не смогу свободно действовать.

– Это важно!

Вот и все, что мне надо было слышать; теперь я не могу отклонить ее предложение.

– Давай тогда.

Все равно мне нечего делать, кроме как повторить свой план Ае. Я уже раздал [приказы] касательно Моги; один из моих [рабов] и фанатиков уже направляется в больницу Моги.

– Прошу прощения, но не мог бы ты попросить остальных удалиться? Это только для ушей Омине-куна, – заявляет она к явному неудовольствию Аи.

– Постой-ка. С чего бы –

– Прости, – перебиваю я ее, – но времени для вопросов нет. Пожалуйста, просто придержи пока что свои возражения.

Ая по-прежнему недовольна, но больше ничего не говорит.

Как только Ая и Янаги удаляются, я быстро говорю «О», по-прежнему сохраняющей облик Синдо:

– Давай только покороче.

– Мм, буду покороче, – соглашается «О» и тут же берет быка за рога. – Мы с Кадзуки-куном – враги.

Вот это бомба.

– …

Я в полной растерянности. Честно говоря, мне бы сейчас пару минут, чтобы переварить это откровение, но время поджимает.

Не обращая внимания на бьющиеся внутри меня чувства, я задаю самый важный на данный момент вопрос:

– Значит, ты на моей стороне?

Может, мои сердце и рассудок сейчас и в раздрае, но я все еще способен сложить два и два. Некогда углубляться в ее заявление; у меня нет выбора, кроме как принять ее слова за чистую монету и выяснить, выгодно это мне или нет.

– Я не стану союзничать с тобой.

– Почему же? Кадзу ведь теперь наш общий враг, верно?

– Не думаю, что твоего подхода будет достаточно, чтобы сломить его волю. А это значит – я не вижу для себя выгоды в сотрудничестве с тобой.

– Но ты хотя бы не будешь мне мешать, чтобы ему было легче победить, так?

– Конечно, не буду! Более того, позволь мне сказать тебе кое-что приятное. Твой план использовать «Ущербное блаженство» прямо на глазах Кадзуки-куна – лучшее, что ты вообще можешь сейчас предпринять. Это я тебе гарантирую.

В этом удостоверяться мне тоже некогда. Придется вновь поверить «О» на слово.

– Позволь еще спросить: почему Кадзу стал твоим врагом – ведь для тебя он всегда был самым интересным человеком?

– У тебя это так звучит, как будто он не мог стать моим врагом, потому что привлек мой интерес. На самом деле все наоборот! Он привлек мой интерес именно потому, что мы всегда были врагами.

– Не трать мое время. Я хочу знать, что повернуло тебя против него.

– Скучный ты парень, а? Если считать меня существом, которое сохраняет Марию Отонаси как «Аю Отонаси», то Кадзуки-куна можно считать существом, которое стирает «Аю Отонаси» из Марии Отонаси. Совершенно естественно, что мы враги, разве нет?

– Похоже, что так. Думаю, и он может в это верить. Но… что с того? Конечно, Кадзу – это нечто, но все равно он лишь человек. Или ты хочешь сказать, что у него есть какая-то сверхсила, которая может позволить ему тебя уничтожить, хоть он и просто человек?

– Да, есть. Кадзуки-кун научился самостоятельно уничтожать «шкатулки».

До этого места я безостановочно размышлял, но тут мне пришлось резко остановиться.

– Научился… уничтожать «шкатулки»?

Это не читерство ли?

Какое-то мгновение я думал, что «О» говорит про «Кинотеатр гибели желаний», но это явно не так. Эта «шкатулка» сделана конкретно против моей.

– И откуда у Кадзу такая сила?

– Как и я, он получил ее от «Ущербного блаженства».

– Не понимаю. Как Кадзу мог заполучить силу от – нет, сейчас придется просто принять это как данность, но все равно что-то не сходится. Я не знаю, когда именно Ая заполучила свою «шкатулку», но я уверен, что тогда они не были знакомы, так? Как тогда «Ущербное блаженство» могло повлиять на Кадзу?

– Все не так сложно: мой противник существовал с самого начала, но он был нематериальным, потому что Мария Отонаси не могла вообразить, чтобы кто-то мог мне противостоять. Но роль уже была – только место оставалось вакантным! И какое-то время спустя появился некто пригодный к этой роли: Кадзуки Хосино, необычный человек, ставший «спасителем» для некоей персоны. Была лишь небольшая задержка во времени.

Понятно. Сила «шкатулок» может даже принцип причинности нарушать.

Кстати говоря, меня еще кое-что беспокоит.

– Еще один вопрос.

– Какой же?

– Что, черт побери, ты такое?

– «Что»? Это грубый вопрос! Слишком невнятная формулировка, чтобы ответить!

– Я знаю, что ты основана на настоящей Ае Отонаси. И я знаю, что ты под воздействием «Ущербного блаженства». Однако я не очень понимаю, каким образом Кадзу твой противник и как он может тебя стереть своей особой силой.

– Аа, значит, твое понимание остается неполным? Видишь ли, основное назначение «Ущербного блаженства» – позволять мне существовать как «О», потому что именно так оно исполняет «желания». Как следствие этого, я не смогу существовать как «О», если «Ущербное блаженство» будет разрушено.

Эти новые открытия совершенно поразительны, но у меня нет времени разбираться с хаосом своих эмоций. Я пытаюсь отвечать «О», полагаясь исключительно на холодную логику.

– Значит ли это, что, строго говоря, я тоже воспользовался «Ущербным блаженством»?

– Можно сказать и так. Ведь без «Ущербного блаженства» меня бы не существовало.

– Но значит, это неправда, что Ая теряет память, если применяет его? Она ведь по-прежнему все помнит, хотя я и воспользовался «шкатулкой».

– О, вовсе нет. Она теряет память, только если решает применить «Ущербное блаженство» лично.

– Какое удобное исключение.

– Интересно… а ты не задумывался, что «шкатулки» просто устроены так? Возможно, тебе следует побольше поразмышлять над тем, почему она вообще теряет память.

Услышав этот совет, я вспоминаю недавний разговор-фарс между «О» и Аей.

Почему Ая так тормозит, когда дело касается вопроса о сущности «О»? Так я тогда подумал.

Теперь до меня дошло, почему.

Ответ: потому что иначе «Ущербное блаженство» не работало бы.

Ая не должна осознать, что «О» создана ее «Ущербным блаженством», тем более – что сама «О» сильно напоминает настоящую «Аю Отонаси». Она не должна узнать, как ее «шкатулка» выполняет «желания». Если бы она узнала, ее «ущербное блаженство» перестало бы быть ущербным и стало бы просто дефектным.

Поэтому она должна забывать всякий раз, как узнает правду.

Ая и «О» – всего лишь участники грандиозной игры в кошки-мышки: она пытается получить «шкатулку» у своего врага, чтобы сделать свое «желание» идеальным и безущербным.

Однако ей никогда не получить «шкатулку», о которой она так мечтает. Разумеется, нет.

Само по себе то, что она сражается с «О», означает, что она сама в плену «Ущербного блаженства».

– …

Какого дьявола?

Насколько же тщетна ее борьба? Это все равно, что строить песочные замки, которые разрушаются, как только набегают волны. И до сих пор Ая занималась вот этим? Ради этого она готова пожертвовать жизнью?

– …

Заметил ли уже Кадзу, насколько тщетны все ее усилия? Нет; прости, Кадзу, но ты не настолько умен, чтобы так критически ее анализировать.

Но наверняка он интуитивно чувствует глубинное напряжение.

Он, должно быть, инстинктивно понял правду о ее «шкатулке».

Да; Кадзуки Хосино таков.

А значит, он обязательно попытается раздавить «Ущербное блаженство», чтобы освободить Марию Отонаси из ее порочного круга. И не стоит даже упоминать, что «Тень греха и возмездие» будет стоять у него на пути.

– Как именно Кадзу уничтожает «шкатулки»? Как он может раздавить мою?

– Если Кадзуки-кун прикоснется к твоей груди, он сможет извлечь твою «шкатулку» и раздавить. Именно так он сделал со «шкатулкой» Ирохи Синдо.

– …Что? Значит, Синдо действительно проиграла? …Нет, есть кое-что поважнее…

…Всего лишь касанием? Э?

Ой как плохо.

Я сейчас пытаюсь затащить его в «Кинотеатр». Однако если мне это удастся, то с его способностью уничтожить мою «шкатулку» одним прикосновением ко мне…

– Блин, я в тупике.

Если я буду ждать, моя «шкатулка» разрушится, но если я притащу его сюда и он дотронется до меня, она опять-таки разрушится. Что за дерьмо! Это адски несправедливо!

Так, надо все обдумать в более конкретных терминах. Скажем, я могу обхватить Аю сзади за шею и взять ее в заложники, чтобы не дать ему ко мне притронуться.

Увы, это невозможно. Морально я готов, но это невозможно физически; к тому времени я буду сидеть в кинозале. «Кинотеатр гибели желаний» вызывает во мне невыносимую слабость всякий раз, когда я пытаюсь делать что-либо, кроме как смотреть фильм. Я не смогу угрожать Ае из-за этой слабости.

Значит, надо заставить Аю применить «Ущербное блаженство» и забыть про Кадзу, не заботясь о том, здесь он или нет?

Но так тоже не получится; мир устроен не так просто. Ая сказала, что не применит свою «шкатулку» на ком-то, кто в буквальном смысле не попросит ее сделать это, а у нее стальные принципы. Чтобы убедить Моги или Янаги воспользоваться «шкатулкой», у меня тоже нет времени. Кадзу раздавит мою «шкатулку» раньше.

…Погодите-ка, возникает еще один фундаментальный вопрос. Если сила «Ущербного блаженства» эквивалентна применению «шкатулки», полученной из рук «О»…

– А тот, у кого уже есть «шкатулка», вообще может воспользоваться «Ущербным блаженством»?

«О» отвечает, не демонстрируя какой-то особой реакции.

– Одну и ту же «шкатулку» нельзя использовать дважды, а разные – сколько угодно! Я, впрочем, дважды одному человеку «шкатулки» не даю.

Значит, теоретически, Янаги и Моги могут воспользоваться «Ущербным блаженством. Но как мне их –

– …Гх!

Мои мысли резко замедляются. Я уже на пределе. Голова раскалывается из-за массива информации, которую мне еще предстоит переработать. Видимо, моя способность принимать невероятные факты, не отключая при этом разум, исчерпалась.

Кидаю взгляд на часы. До телепорта в кинозал осталась минута.

– «О».

Есть еще кое-что, что я обязательно должен узнать. Это кое-что я хотел спросить с того самого времени, как узнал, что есть «О» на самом деле.

– Да?

От ее ответа зависит, не сломается ли моя воля прямо сейчас. Вот насколько важен мой вопрос.

– «Ущербное блаженство» – «шкатулка» внешнего типа?

«Шкатулки» бывают двух типов: внешние и внутренние. Тип «шкатулки» определяется тем, насколько сильно «владелец» верит, что его или ее «желание» может сбыться в реальности.

Предположим, «Ущербное блаженство» внутреннего типа – то есть его «владелец» не верит в свое «желание». Ситуация, конечно, может варьироваться в зависимости от силы «шкатулки», но в целом «шкатулки» внутреннего типа не влияют на реальный мир. Это означало бы, что все чудеса, вызванные этой «шкатулкой» до сих пор, – «Комната отмены», «Неделя в трясине», «Игра бездельников» – происходили в ненастоящем мире. Вся история – не более чем сон Аи.

Разумеется, это же относилось бы и к «Тени греха и возмездию».

Такой смехотворный исход я не в силах принять и не в силах вынести.

Если ее «шкатулка» не внешняя, все мои усилия пропали зря.

– Да, внешняя; более того, десятого уровня. Она верит, что может сделать других счастливыми, и верит абсолютно искренне. Так что, смею заверить, твои опасения беспочвенны.

Похоже, она говорит правду.

Аах, какое облегчение. Все, что я успел сделать, не окажется пустотой и дымом.

Все – мой план сделать мир более этичным, наказание не наказанных прежде грешников, моя боль из-за «теней греха», то, что я сделал с Ирохой Синдо, убийство Кодая Камиути, еще множество жизней, вывернутых наизнанку из-за моей «шкатулки», – все это не окажется пустотой и дымом.

Какое облегчение… я сейчас должен испытывать.

Честно сказать, я, будучи «владельцем», интуитивно чуял, что моя «шкатулка» внешняя. Но я не из тех, кто слепо доверяет интуиции, а вопрос этот принципиально важен, так что мне необходимо было дополнительное подтверждение.

Так, остается еще один жизненно важный вопрос; он у меня возник, когда я услышал про силу Кадзу.

– Кадзу – существо, которое уничтожает «шкатулки», да?

– Как я и сказала, да.

– Мы становимся «владельцами», потому что «шкатулки» привлекают нас, и мы принимаем их. Но человек, который уничтожает «шкатулки», по сути, наша полная противоположность.

«О» слушает меня со своей обычной, такой мягкой и совершенной улыбкой.

– Может ли вообще человек, который так сильно отвергает «шкатулки», сам стать «владельцем»?

«О» отвечает коротко и ясно:

– Нет.

✵

Сразу после этого слова я испытываю энный по счету телепорт и в который раз оказываюсь в кресле перед экраном.

Через пять минут начнется последний фильм, «Пирсинг в 15 лет».

Я окружен неподвижными особями – тенями самих себя настоящих. По сравнению с предыдущими фильмами, в числе этих бесстрастных кукольных лиц стало больше знакомых. Сзади и справа от меня настоящая Юри Янаги, сзади и слева – Ая Отонаси. Версия «О», принявшая облик Ирохи Синдо, блистает отсутствием.

Кроме того, присущая этой «шкатулке» аномалия, черный как смоль сгусток пустоты, придвинулся еще бли